Выискивал зацепки для защиты, представлял, что смогут они сделать, открывал дверь в коридор, боясь упасть со стула, — голову мутило от смрада, висевшего в комнатенке. Видимо, здесь выкурили несколько упаковок сигарет, пытаясь выдумать что-то спасительное. Но Федин не курил, и не курил его подзащитный Кирюха, как теперь он называл про себя сына поэтессы.
Федин узнал, что фирма Кирилла строила дом старику, да не построила, а тот вместо того, чтобы идти в суд и требовать достроить или вернуть деньги, пошел в милицию и потребовал: посадите.
— Вместо того чтобы мне быть на свободе и строить, меня лишают такой возможности… Какой-то дебилизм! — говорил Кирилл.
Федин кивал.
Из Армавира он уехал с другим настроением: многое узнал, ко многому приготовил клиента и, что самое важное, понял, что к дню его рождения «вагон» с арестантами в Сочи не прибудет.
Позвонил по сотовому следователю и попросил перенести свой приезд на тройку дней.
— Вы уточните, когда будет этап. Созвонитесь с Армавиром! — говорил «моржонок» по сотовому.
— Да я в Армавире, — отвечал Федин. — Что созваниваться…
И представлял, насколько поразил следователя своей резвостью.
Теперь мог отметить день рождения дома, а не в коридоре полиции в Сочи.
Поезд «Кисловодск — Москва» остановился в Армавире на несколько минут, Федин привычно занял верхнюю полку (нижние разобрали) и покатил на север, удивляясь:
— Побывал в Сочи, а моря толком и не повидал…
4Встретили день рождения скупо: несколько тостов за столом с женой и детьми, бутылочка вина. Он никогда не отмечал праздники с размахом. От этого отучило скромное прошлое, обычные в подобных случаях пустяшные разговоры и денежные траты. Он снова собирался в Сочи, где температура гуляла около плюс десяти, где, как рассказали, в бегах по игорному делу прятался заместитель прокурора столичной области.
«Ого! А тут моего Кирюху уцепили!» — обиженно подмечал Федин.
По морозцу спешил на вокзал, вспоминая, как неделю назад обходил лужи. Поезд «Нижний Новгород — Адлер» поглотил его, в тамбуре от курева висела мгла. В купе мать читала ребенку детские книжки.
Федин растянулся теперь на нижней полке. Думал, что предпримет в борьбе со следователем, рассчитывая выложиться всею допустимой силой, надеясь одолеть подполковника если не умом, то хитростью. И подмечал, как ужесточалась погода, сменившись на равнине на резкий холод, словно предвещая охлаждение в Сочи.
Но холод остался за Кавказскими горами.
«Моржонок», в кителе, оказался говорливо-суховат.
— Вот еще одно ваше дело, — поднял он и полистал том.
Федин не обрадовался.
Но когда «моржонок» сказал: «Еще таких три…» — у Федина вырвалось:
— За что?
— А мы ему еще эпизод…
— Не слабо…
— И на подходе еще одно на пять миллионов…
Федин сел.
— Вы пока не нужны, — «моржонок» глянул на часы, — вы понадобитесь в четыре дня.
— Хорошо, я буду…
Он вышел из полиции, достал сотовый, стал звонить дружку Кирилла. Тот согласился отвезти гостя на стройку злополучного дома., чтобы он сам мог увидеть, что возведено, да еще — помочь с гостиницей.
— Встречаемся у Краснодарского кольца, — сказал друг Кирилла.
— Это где?
— От «полицайки» вниз и вдоль реки. Да у любого спросите…
Тротуар сужался, а навстречу шло все больше прохожих. У каждого пятого Федин спрашивал про «кольцо» — и ему показывали путь. А когда впереди зашумела на камнях вода, он увидел протоку в бетонных желобах. Дорога изогнулась вдоль бетонки, пришлось идти по трубам — тротуар исчез.
Восхищенно воскликнул:
— И это олимпийский Сочи!
Он не мог представить, чтобы по трубе передвигались гости зимней олимпиады, рискуя упасть по одну сторону — за бетонный барьер в воду, а если по другую — свалиться на асфальт под машину.
Впереди переплелись мосты автомобильных дорог. Он понял: Краснодарское кольцо.
Стоять в дыму от выхлопных газов и бетонной пыли пришлось недолго: побитая «БМВ» остановилась перед ним. Они с другом Кирилла поехали в верховье реки, свернули в ущелье, чем-то походившее на абхазские впадины, в одной из которых долго ездили по змеиным дорожкам. Федин удивлялся мощи «бээмвухи» при подъеме и поражался спутанной нумерации, где рядом стояли дома под номерами 8 и 24, 5 и 46.
Вот увидел на плоской равнине особнячок с колоннами и воскликнул: «Он!» — показав на нужный номер.
Федин вылез из машины, стал фотографировать, готовый в любой момент запрыгнуть в салон, если выскочит охранник, потом фотографировал фундамент, еще дома рядом и довольный, что все-таки нашел нужный участок, прыгнул на сиденье:
— Все нормально. Теперь увидел своими глазами, что не достроил Кирюха…
Они повернули на шоссе, устремившееся на юг через горные тоннели. Глаза разбегались от вершин, снежных отрогов и россыпей коттеджей у густой сини моря.
Когда скатились к расширившейся полосе и над головой, словно прижимаясь к земле темно-синим брюхом, проплыл «Боинг», Федин понял: «Адлер…»
В этом городе находился сочинский аэропорт.
Поплутав в роскошных кипарисовых аллеях, за которыми сверкнули купола церкви, подъехали к отелю, в котором разместился Федин: номер с двуспальной кроватью, душевой и балкончиком во двор, прокуренный, словно здесь ночевал взвод солдат, казался вполне приличным.
Друг Кирилла уехал по делам.
Федин справился у дежурной, моложавой брюнетки, о названии отеля.
— «Мечта» — ответила та.
На «мечту» бледная фасадами гостиница не особо походила.
Федин пошел искать дорогу, чтобы вернуться в Сочи. По аллее, уставленной щитами с портретами почетных граждан Адлера, дошел до многокупольной церкви, которую проезжал, у рынка запрыгнул в автобус с табличкой: «Адлер — Сочи».
Дорога шла над морем, он видел вдали, в проемах гор, виадуки, по одному из которых приехал недавно.
Под мостом спряталась Кудепста.
«Отсюда казаки уходили через горы в Гудауту», — вспомнил, что знал про недавнюю абхазо-грузинскую войну.
Заметил на холмике серый терем с лесами под крышу и огромной вывеской на заборе: «Храм-часовня адмирала Федора Ушакова». Он знал, что адмиралом Ушаковым интересуется дочь председателя их писательского союза Марина Ганичева, и подумал: «Обязательно расскажу о находке».
Маршрутка летела по роскошному шоссе, к склонам липли поселки-городки-курорты, запахло гнилью в Мацесте. Вот въехали в Сочи, повалили знакомые с детства названия: дендрарий, санаторий имени Фабрициуса, где отдыхал с отцом, вереницы коттеджей, фуникулер, буйство зелени, полный контраст зиме за Кавказскими горами.
5У дверей кабинета следователя вздохнул, нажал на ручку и толкнул. Дверь не открылась.
«Ничего себе, — глянул на сотовый, — четыре часа».
Еще раз толкнул, приложил ухо к створу, прислушался, пнул ногой.
Без толку.
«Он что, забыл про меня?»
Набрал номер сотового следователя и громко, на весь коридор, так что из других кабинетов повыскакивали сотрудники, выяснял, где он, что он, а тот как ни при чем:
— Да меня дернули в прокуратуру… Давайте завтра…
«Какая прокуратура?! — заклокотало внутри. — Я к вам за тысячу километров приехал!»
Пришлось смириться:
— Ладно, завтра так завтра…
— Тоже, в четыре часа…
Решил не терять времени и проведать Кирилла, которого должны были доставить из Армавира. Побежал по тротуару к набережной, пересек узкую, забитую автомобилями улицу, нырнул в переход, выскочил в оазис зелени и увидел в стороне от морского вокзала, похожего шпилями на железнодорожный, огороженный прямоугольник.
Припустил к проходной.
— Это УВД?
— Да, Сочинское, — ответил сержант-армянин.
— Мне в ИВС, там у меня человек…
— А вы кто будете?
— Адвокат из Воронежа…
Сержант улыбнулся, глянул на корочку и пропустил.
Он удивился: в Воронеже из него вытряхнули бы всю душу, пока впустили бы на территорию полицейского Управления.
Во дворике свернул к железной двери с глазком. Его впустили, он оказался в коридоре с решетчатыми дверьми, который свежестью воздуха вовсе не походил на изолятор, здесь словно работали кондиционеры. Он вспомнил пропахший куревом следственный изолятор в Армавире, вагон в поезде, изоляторы по всей стране, воскликнул:
— Вот это да!
В комнатенке напротив него — его интеллигент с прилизанным седым клинышком:
Они смеялись: «Следак, как заяц, бегает от нас».
Пугались: «У него еще три тома».
Ругались: «В прокуратуре, говорит, был! Да это отмазка».
Обсуждали, в каком случае как себя вести, забывая про время, которое катилось к вечеру.
— Ну ладно, — Федин пожал руку Кириллу. — Будем держаться…
— Ну ладно, — Федин пожал руку Кириллу. — Будем держаться…
Оказавшись за воротами Управления, пошел не в гору к вокзалу, а свернул на набережную, где мрачное море слилось со смутным небом и черноту разбавляла пена бившихся о камни волн. А из темноты выползали парочки, бесцеремонно целуясь и обнимаясь; проходили папы с детками за руку, гуляли девчонки, и он подумал: «Сочинский Арбат».
По тоннелю из сомкнутых макушками туй поспешил к дороге и впрыгнул в маршрутку.
В Адлере сошел у рынка, превратившегося в темные закоулки, плутал по улицам, ища гостиницу, с ужасов осознавая, что не знает даже адреса, а название «Мечта» ничего редким шарахающимся прохожим не говорило.
Уже представив себя улегшимся ночевать на лужайке, каким-то адвокатским нюхом учуял нужный маршрут, а увидев церквушку во множестве куполов, вздохнул: где-то рядом «Мечта».
Свалившись в двуспальную кровать, разбросал руки и ноги.
— В прошлый приезд жался на полке в поезде, на скамье армавирского вокзала… А тут — шикарные апартаменты.
Теперешний отдых в сравнении с прежним показался барским.
Когда утром думал, во сколько выехать в Сочи, позвонил следователь:
— Сегодня встреча не состоится…
— Почему?
— Меня посылают в Туапсе… Обыск надо сделать.
— Не у нас? — содрогнулось внутри Федина.
— Да нет…
— Так как мне быть?
— Давайте завтра в одиннадцать…
Ему ничего не оставалось, как смириться. Что ж, он подождет. Ради сына поэтессы. Решил по привычке изучить местность, где оказался. Гуляя по Адлеру, сел в маршрутку и поехал на Псоу, поражаясь размаху строительства олимпийских объектов: кругом бетоновозы, крутящиеся стрелы кранов, ревущие бульдозеры, пролеты мостов, вышки арматуры от моря до гор.
Не доходя до абхазской границы заглянул на Казачий рынок, накупил мандаринов и теперь, не деля на дольки, поедал один за другим, наслаждаясь нежданным счастьем. А вернувшись к отелю, ходил вдоль набережной, по которой сновали одиночки и редкие парочки, добрался до железнодорожного вокзала, где тоже нависали краны и росли с боков старого вокзала громадины будущего олимпийского, и снова вернулся к морю, присел на скамью и удивлялся:
— Десять дней до Нового года, а теплынь, как в конце мая…
Вдыхал воздух, представлял, как пропитанный соленой водой поток охватывает альвеолы и очищает их, как само море чистит его организм от всего адвокатского, сутолочного, горького.
Ложился спать и замирал, готовясь к завтрашнему «бою».
Перед сном позвонила поэтесса, и он эмоционально, в деталях рассказывал, как второй день следователь водит его за нос, а та охала и не знала, радоваться или нет.
Его разбудил следователь:
— В одиннадцать не могут… Отправляют этап…
— Этап так этап…
— Давайте в два дня… Но это уже точно…
— Но было уже точно…
— Это точно-преточно…
Согласился, не стал спрашивать, удачно ли тот съездил в Туапсе.
И добавил:
— Но учтите, если что, я уеду в Воронеж…
— Да-да, конечно…
Полежал, хотел уже встать, как позвонила поэтесса:
— Мне только что звонил Илья… Его отправляют на этап…
— Как на этап?! У меня с ним встреча в два, — вскочил Федин.
— Не знаю, не знаю…
Его не удивляло, что даже в самых скрытых от внешнего мира местах, в изоляторах, люди свободно звонят на волю, как будто там установлен таксофон.
И он лишь произнес:
— Но я же не могу сказать следаку, что вы мне звонили…
— Конечно… Видимо, это ошибка…
— К двум собираюсь и еду.
6Спешил по знакомой аллее, уже четче приглядываясь к баобабам-деревьям, миновал церковь, в конце рынка решительно остановил микроавтобус. Ехал, считая минуты, в то время как автобус зависал в пробках узких улиц Адлера, который исполосовали строящиеся магистрали, оставив для проезда не то дырки, не то щели, и он нервничал: успеет ли к двум?
Вот выбрались на простор и рванули по шоссе, как по протоке реки на глиссере, настроение поднялось, но время уже катило к двум и, когда проезжали Хосту, на сотовом показывало — «41», «42» минуты… А когда зависли в пробке из-за ремонта дороги, нажимал на кнопочку звонка и сбрасывал вызов:
— Позвонить? Не позвонить…
И в 14–10 не выдержал:
— Это адвокат… Я еду…
— Где вы?
— Да вот, указатель «Сочи» проехали. Но впереди хвост пробки…
— Да, вам не скоро…
— Но ждите…
Когда микроавтобус взобрался на горку и с нее открылось море, раздался звонок:
— Вот какая штука… Его увез этап…
— Как увез?! — Федин вскочил, оглушив автобус криком.
— Я сам не пойму…
Федин сел, уже разнося автобус возгласами:
— Я три дня у вас… И вы… Я что, приехал купаться?.. Сейчас не лето… Что вы творите?!..
Как реагировал на слова Федина следователь, он не знал, может, смеялся, а может, покусывал губы, но адвокату выпала дилемма: ехать дальше в Сочи или возвращаться.
И он провыл:
— Вы же сами сказали, переносите с одиннадцати на два, из-за этапа…
— Да переношу… А теперь и не знаю…
— Ждите, я все равно приеду…
Он уже не спешил в Сочи, а ехал и, не обращая внимания на пассажиров, изливал душу носатому водителю-кавказцу, который сочувственно кивал головой. Федин же только хотел посмотреть в глаза подполковнику.
Но тот при его появлении развел руками:
— Увезли…
— А как могли без вас? — спросил он в лоб.
— Не знаю… Но буду писать представление…
— Мне ваши представления, — произнес, думая, что тот врет.
Сунул несколько заранее написанных ходатайств.
На такой острой ноте распрощались.
Федин снова направлялся в Адлер. Словно в унисон его настроению, изменилась погода, полил дождь. Он, мокрый, прячась от ливня, бежал по улочкам Адлера в «Мечту». В «Мечте» отогревался под струей горячей воды, ругался, рассказывая позвонившей поэтессе о хитромудром следователе, а потом плюхнулся на кровать и отрубился, машинально считая во сне: в понедельник прибыл к 10, перенесли встречу на 16 — раз, в 16 не состоялась, перенесли на 16 следующего дня — два, в 16 отменили — перенесли на 11 в среду — три, с 11 на 14 — четыре… Четыре раза переносили… Пять раз кинули…
Такого в своей адвокатской практике вспомнить не мог. В самом деле, от него бегали, как зайцы.
Но утешало: что-то у следователя не ладится, а это говорило о хорошем для Кирилла.
И не слышал ни стука дождя по крышам, ни гула моря. Он не испытывал сожаления, что поездка опять прошла впустую, но радовался, что не пришлось портить нервы и ему даже удалось отдохнуть. И где? В Адлере. Скажи кому, что поехал на отдых в Сочи перед новым годом, никто не поверит.
Он дождался утра, когда утих ливень, подхватил сумку и сетку с мандаринами и припустил на вокзал, где сел в ближайший поезд «Адлер — Архангельск», растянулся на полке и только тут ощутил всю сладость поездки, оказавшейся пустяшной, сместившей нервотрепку на более позднюю пору, но нервотрепка неминуемо придет, и от нее он вряд ли увернется.
«Следак косит под дурака… А что он задумал?.. Эти его переносы — чистая химия… Сам дотянул до того, как отправили Кирюху…»
Вдруг пришла догадка:
— Они выдавливают меня… Надеются — перестану ездить… И они все слепят…
Стало жалко Кирилла и его мать.
А она звонила:
— Как там?
— Да как… Кирилла по этапу…
— Это неплохо, — словно успокаивала, — что-то у них заело…
Невольно спросил:
— Как там Марина? — имел в виду дочь председателя Союза писателей.
— Ездит в Германию на лечение…
Федин слышал, что у нее объявилась болезнь.
— Передайте, что в Кудепсте нашел храм Ушакова. Это ей новогодний подарок.
В голове возникла крамольная мысль, уж не доехать ли до Архангельска, где жила мать Кирилла, и там объясниться, глянуть на Белое море, северное, после южного Черного. Словно он круизер, накручивает километры по России в поиске впечатлений.
Прощально блистала рябь за окном, уткнулся в стекло.
— Всегда замечаешь красоту, когда приходится с ней расставаться…
И понял почему: сжавшаяся внутри пружина разжалась, он расслабился и теперь мог оглядеться, настроиться на другое, насладиться…
Уминал мандарины, отмечал тоннели и «курортные базары» — так называл городки, куда слетелись чайки; латунь к горизонту — туда бежали белогвардейцы в Гражданскую.
Показался длиннющий туапсинский мол: заправляли танкеры.
За полночь проезжали Армавир. Заметил строчки огней в темноте. «Где-то там СИЗО. И Кирюха… А ведь не сойдешь, и не встретишься».
Из ночи полезли жухлые припорошенные поля, ехал по степям Придонья.
После плюс пятнадцати градусов в Сочи в Воронеже обожгло — минус десять. Он рад был и не рад, что вернулся, мог дальше дожидаться возвращения Кирилла в Сочи, но что-то тяжелое давило на сердце и отпустило только на равнине. Световой день пошел в рост, а ясности в деле сына поэтессы не добавилось.