Решил: «До нового года в Сочи не поеду ни за что!»
И, как будто услышав его, звонила поэтесса:
— Вы лучше заболейте…
Договорился уйти на больничный, тем более что сочинские круизы измотали изрядно.
Ушел, собирался в Москву на новогодние праздники, когда вечером раздался звонок:
— Кириллу предъявили обвинение…
— Как, предъявили?! — вырвалось.
— Дело направили в суд…
— Как?! Без адвоката, без меня…
— Он тоже в шоке… Сунули этого, кто только деньги тянул…
Федин понял: адвоката по назначению.
— Илья отказывался, — говорила нервно мать. — Но им наплевать…
— Вот он, Сочи! Творят, что хотят!
Весь вечер Федин писал жалобы, которые с утра хотел отправить всем должностным лицам — от сочинских прокуроров до московских в Генеральной, и думал: не дай бог его погонят в Сочи на Новый год. И как-то замалчивал этот вопрос, решив в любом случае уехать с женой к внучке в столицу. И ругаясь: им закон, что дышло, все больше убеждался, как далек закон от закона, в который сочинцы не заглядывают.
Досаждало: уеду в Москву, а если оттуда выдернут?
Перехватят — не перехватят?
И что будет в Сочи, когда снова туда попадет?
Сердце стучало, в виски било и звучало: «И надо тебе это?»
А выходило, что надо.
В самую рань отправил по почте десяток конвертов:
— Вот они, мои снаряды… Только смогут ли они поразить цель?..
Ждал. Все предновогодние дни ждал. Новогодние. После-новогодние. Новый год оказался тусклым в сравнении с другими, как бы притушенным сочинским нытьем: как там? Что с делом? Единственная отрада, внучка, легла бальзамом на душу.
Вернувшись в Воронеж, в первый после праздников день 10 января позвонил следователю:
— Здравствуйте. Это адвокат из Воронежа. С Новым годом вас! — сказал и почувствовал, как на другой стороне словно замялись. — Что там с моим подзащитным?
Прежде бодрый голос следователя сник:
— Я вам все направил.
— Что отправил?.. Я ничего не получал.
— Но я послал… Там ответы на ваши ходатайства…
Федина посетила надежда: говорит о ходатайствах, выходит, дело еще у него. Мать Кирилла что-то спутала.
И спросил:
— Так когда и какие следственные действия будете проводить?
— Я все провел.
— Как провел?!
— Провел.
— А где дело? — спросил, замолчав после вопроса.
— У прокурора.
Федин, проглотил комок в горле.
— Вы что, предъявили обвинение?
— Да…
— А я?
— Был адвокат.
— Неправда, меня не было!
— Был по назначению… Я вас извещал… Как положено, за пять дней.
— Как извещал?! — Федин вскочил.
Провод от трубки натянулся.
— Телеграмму посылал.
— Я ничего не получал! Проверьте!
— Не знаю, не знаю… За пять дней предупреждали.
— Как предупреждали?! Где моя роспись?! Где дело?
— Отправил прокурору.
— Какому? Городскому или района?
— Не знаю, — сказал и снова замялся.
«Ну, тварь!»
— Как это не знаешь?!
— Не я отправлял.
«Враль! Следаки сами относят дела в прокуратуру».
— Позвоните и узнайте, где дело! — Федин заговорил требовательно. — Я перезвоню через пять минут.
— Я сейчас на выезде.
«Врет, все врет!» — Федин вспомнил, как с ним играли в кошки-мышки в предновогодний приезд в Сочи. — Когда позвонить?
— Вечером я приеду.
— Сообщите мне, — штамповал. — Сообщите.
И чувствовал, как зацепил следака и как тот пробросил его.
Положил трубку, откинулся на спинку кресла.
— Да, Сочи… Темные ночи… Значит, дело ушло… Удастся ли затормозить… Не знаю…
Представил, как могут развернуться события. Прокурор швырнет дело в суд. Кирилла вытащат в заседание, тот начнет упираться, а адвоката своего нет, а сочинский сдаст, и ему еще влепят по максимуму.
Новый год начинался плохо.
Федин молился: «Неужели не сработают мои жалобы?..»
На улице — десять градусов, а внутри все сорок.
8Теперь только закрывал глаза, как в них ползли сцены: следователь дает Кириллу лист: «Читай обвинение». Тот: «Без адвоката не буду». Следователь: «Вот тебе адвокат», — показывает на поджарого мужичка с помятым лицом. Кирилл: «Мне нужен мой, из Воронежа». Следак: «Он от тебя отказался». — «Не может быть!» Кирилла прессуют, следует допрос, Кирилл молчит, а ему хотят двумя монтировками раскрыть рот. Кирилл, бедолага, брыкается. И вот команда: «Выходи! Тебя везут в суд».
Федин немного отходил, представляя, как летят его жалобенки во все концы, но уже появилось раздражение: «концы» молчали, а как хотелось от них ответа!
Хватался за телефон, а номер следователя над ним издевался женским голоском автоответчика: «Вы договаривались связаться? Если договаривались, ждите ответа», и после минуты безрезультатных ожиданий Федин самому себе отвечал: «Не договаривался», и звучало следом пиканье. Следователь сбрасывал ненужный звонок.
Названивал в районную прокуратуру в Сочи. Единственный номер, который стоял на сайте, либо не отвечал, либо был занят. Из трех номеров Краснодарской краевой прокуратуры, которые значились на ее сайте, два не отвечали, а третий пищал, ожидая что-то под запись. Районный суд в Сочи, куда могло поступить дело, тоже молчал, Краснодарский краевой суд тоже.
Он восклицал:
— Вот и защищайся! Когда тебе со всех сторон…
Перед Фединым росла стена непонимания, выбивая последние силы и сея плохие мысли: Кирилла втихаря оприходуют в суде. Его уговорят сочинский судья, сочинский прокурор, сочинский адвокат, ему влепят огромный срок, и если Федин и отыщет его, то уже в какой-нибудь страшной зоне.
Адвокат все не знал, где дело. В прокуратуре? В суде? В ментовке? Как преодолеть ему стену, если пробиться насквозь нельзя, и его посещали сумасбродные мысли, что он подрывник — подносит мину под основание, или гномик — подскакивает, подскакивает, пытаясь ее перепрыгнуть.
В таком неврозе Федин не замечал, как засыпало снегом двор, как крепчали морозы.
Трясло: надо ехать! А куда? В суд? В прокуратуру? И какую, городскую или районную? Представлял, как на него точат ножи следователь, дедок, которому Кирилл не достроил дом, нанятые старикашкой бандиты. Только он сойдет с поезда, как его схватят и увезут в горы. В лучшем случае отсекут топором палец, в худшем — скинут в пропасть, а если все-таки пощадят, будет батрачить до конца жизни в горном ауле. И уже ругал себя: а не сделал ли он ошибку, что связался с Кириллом? Сидел бы дома в Воронеже и носа в Сочи не казал.
Раздался звонок в дверь. Он замер: неужели пожаловали бан-дюки из Сочи? Сейчас кинут в багажник и через продажные посты гаишников на юг в рабство, чтобы неповадно было тягаться с сочинцами.
Тихим, пропадающим голосом спросил через дверь:
— Кто там?
— Телеграмма, — раздалось в ответ.
«Врут, — подумал Федин. — Может, там прячутся быки».
Но защекотало, а если на самом деле экстренное сообщение, а он от него откажется?..
Приоткрыл одну дверь, глянул в окошечко второй, думая, что, пока ее будут выбивать, успеет что-нибудь предпринять, в крайнем случае спрыгнет с балкона, и увидел неказистого коротышку в тулупе и шапке из собаки, вовсе не похожего на бандита.
Верх взял интерес, и Федин, уже чувствуя, что проваливается в некую пропасть, повернул замок.
На самом деле принесли телеграмму. Его вызывали на следственные действия. Читал плотные строки на весь лист и только тут понял: выходит, дело у следователя.
— Уделал я его!
Он понял: дело от прокурора завернули «моржонку». Федин чуть не хлопнул от радости по плечу почтальона.
Почтальон скрылся, Федин проследил в окно, один ли ушел курьер. Бандитов с ним не оказалось.
Теперь он с гордостью звонил поэтессе:
— Мы нагнули следака! Дело снова у него.
На что услышал:
— Так что, все не кончилось? А я думала…
Следом доложил о первом успехе дочери писательского председателя:
— Марина Валерьевна! Вашу просьбу выполняю…
На что получил добродушное:
— Дальше помогай…
9Его приглашали, надо было собираться в путь. Купил билет, набил сумку кодексами, бумагами, подумал: «Может, взять плавки?» — но только улыбнулся, и вот, закутанной кулемой добирался на холодных автобусах до одного из вокзалов Воронежа — Придачи, откуда не раз уезжал и куда не раз приезжал. Хрустел подошвами меховых ботинок по тропкам в перинах снега, радовался, что выбирается из замерзшего города на побережье, где было плюс пять градусов.
На вокзале проверил билет, названивал жене, обещая не задерживаться в командировке, а потом за пять минут до прибытия поезда вышел к перрону, сунул руку в карман за билетом, чтобы предъявить на посадке, но его… не оказалось. Нервно совал руки в другие карманы: в четыре в пухлой куртке, в шесть в жилетке, пять в джинсах. Совал, вытаскивал варежки, кошелек, записную книжку, ключи, а билета не находил.
На вокзале проверил билет, названивал жене, обещая не задерживаться в командировке, а потом за пять минут до прибытия поезда вышел к перрону, сунул руку в карман за билетом, чтобы предъявить на посадке, но его… не оказалось. Нервно совал руки в другие карманы: в четыре в пухлой куртке, в шесть в жилетке, пять в джинсах. Совал, вытаскивал варежки, кошелек, записную книжку, ключи, а билета не находил.
Подумал: «Обронил, когда звонил».
Оглядел перрон, где могло унести ветром листок по снегу. Зашел в зальчик ожидания, куда заглядывал, но на полу валялись фантики от конфет и обрывки газет, с сожалением посмотрел на собравшихся людей: спросить бы у них, может, кто-то подобрал, но, увидев цыган в углу, понял: бесполезно, если цыган взял — ни за что не отдаст, да и люди за последние годы изменились, обозлились, вряд ли вернут находку.
Когда увидел зашедший на перрон поезд, минуты превратились в нервотрепку: кассир восстанавливала билет и названивала куда-то, выясняла, на самом ли деле Федин брал билет, потом печатала, а он оглядывался, не тронулся ли состав, и вот сунула дубликат:
— Бегите! Может, успеете…
А ему опоздать никак нельзя, только этот поезд привозил в Сочи ко времени вызова.
Уже не по туннелю, проваливаясь по колено в сугроб, задрав сумку перед собой, оббежал вагоны короткого состава, прыгнул в последний тамбур, и поезд тронулся. Стоял в узком проеме, часто дыша. Он не помнил, когда пятьдесят метров по сугробу преодолевал так быстро.
Теперь через весь состав шел в головной вагон и удивлялся: «Ну, Федин, успел».
Хорошо, что состав оказался зимним в семь вагонов, а не летним, под тридцать. Тогда бы вряд ли успел оббежать. Да и теперь пришлось добираться до своего вагона, проскальзывая между стенками проходов, хлопая тамбурными дверьми и вдыхая запах то курева, то морозного воздуха.
Думал: если на его месте окажется пассажир с билетом, то что сделает? Ведь станет ясно, кто подобрал.
Представлял, как схватит за шиворот: «А ну говори, где взял билет? Что мне не отдал?!»
И чуть ли не лбом бьет ему в нос.
А тот сжимается, кусается.
Разберутся, проверят паспорту Федина, воришку ссадят, как в одну из прежних поездок ссадили шизика, который грозился ножиком.
Потянул дверь головного вагона, сунул дубликат моложавому проводнику:
— На моем месте никого нет? А то сперли билет…
Шагнул в вагон. Набычился, готовясь к словесной перепалке, а возможно, и к физической схватке. Но полка оказалась пустой. А когда; суя дубликат в карман, вдруг нащупал бумажку и вытащил билет, который посчитал потерянным, на весь вагон рассмеялся. Вот тебе и растеряха! А потом лежал на полке и стучал зубами то ли от холода, то ли от нервного перенапряжения.
Позвонил по сотовому следователю:
— Проехал Туапсе…
Тот как ни в чем не бывало:
— Жду.
— Только на этот раз от меня не прячьтесь.
— А я не прячусь… Встречаемся в изоляторе.
«На берегу моря», — понял Федин.
Решил дальше не углубляться, отключил телефон, удивлялся резкому изменению погоды: за Кавказскими горами мороз, а тут по стеклам вагона стекали капли дождя. И нигде не виднелось ни одного снежного кома.
Выйдя на перрон, удивился неожиданному для февраля апрельскому окрасу города. Прохожие в курточках и без головных уборов с удивлением смотрели на похожего на медведя гостя в вязаной шапке, куртке с капюшоном, в толстенных меховых ботинках, да еще с огромной сумкой, думали: сбежал с севера.
А гость шел вниз по тротуару, переходил, останавливая машины, улицу, спустился в парк, который зеленел лаковыми листьями магнолий, и, глянув на лазурь залива у ажурных пролетов морского вокзала, свернул в дежурку сочинской полиции.
Дежурный, худющий прапорщик, подумал, что он пришел сдаваться, и вскочил, но Федин сказал:
— Я адвокат из Воронежа…
Показал алую корочку.
Его пропустили. Он пошел по дворику, похожему на санаторный, и свернул за двухэтажку к железным дверям изолятора в тупике.
Федин думал, что следователь встретит его нервозно, на что хотел ответить дерзко, даже матом, но заговорили чуть ли не с улыбкой, чуть не протянув друг другу руки. Следователь: я, мол, вам пощекотал нервы, и Федин: я вам пощекотал. У каждого была своя работа: у следователя нагибать, у адвоката — отбивать от нагибания.
10Когда оказались в светлой комнатенке, Федин увидел озабоченного Кирилла. Уединились на несколько минут: Кирилл рассказал, как его прессовали без Федина, воронежец подумал: «Я так и предполагал»; Федин — об атаке на следователя, которая увенчалась успехом: утерли нос «моржонку».
И следователь:
— Вот вам обвинение… — протянул лист.
«Что ж, — вздохнул Федин. — Бой продолжается».
Видел, как волнуется Кирилл, читая о доме, который не достроила его фирма, а он за это теперь отвечал; читая еще новое обвинение, но одновременно старое, выплывшее кореновское дело о деньгах, которые кто-то перечислил, кто-то присвоил, а перечисление и присвоение вешали на него.
Второе дело уже футболилось по следственным кабинетам, потом по судам, побывало в Волгограде, оттуда улетело назад к следакам и попало к сочинцам.
Кирилл теперь казался далеким от простачка, каким предстал при первой встрече в Армавире. Тогда из него можно было лепить, теперь лепил свое Кирюха, доказывал, что не стоило его сажать, спор о строительстве дома пенсионеру гражданский, а не уголовный, что деньги по второму всплывшему делу он не брал, деньги гоняли из Кореновска в Волгоград и обналичивали. В этом помогал Кирилл, но не взял ни копейки.
Федин приглядывался к Кириллу, клинышек седины в челочке которого воспринимался свидетельством опыта глотнувшего жизни человека.
Они заявили отвод следователю, но следователя это не остановило. Сунули десяток ходатайств — допросить того и другого, провести обыски и экспертизы, но следак отрезал:
— Отказ получите незамедлительно…
Сидение в бетонном мешке изолятора, в котором когда-то Федин восхищался свежестью воздуха, оборачивалось испытанием.
Следователь вывалил из сумки на стол семь томов:
— Знакомьтесь.
Федин только тут понял, как верно поступил, поехав в теплой куртке, но все равно с каждым часом терял температуру тела. Нужно было во что бы то ни стало познакомиться, прочитать, пролистнуть каждый листок, вместить в себя, взвесить и построить защиту.
А следователь сидел в шинели и кемарил, как охранник, вроде спит, а один глаз откроется и смотрит, что другие делают.
Федин подумал: «Небось, с суточного дежурства… Или с бабой ночь провел и отсыпается…»
Еще не дочитав первого тома, Федин замерз и хотел вырваться из холодной каморки, но оказался на улице уже при свете фонарей. Отблески желтого ласкали черноту залива, адвокат повернул в гору. На ходу названивал по списанным еще на вокзале телефонам:
— Мне нужно переночевать… Ближе к морвокзалу… Можно у железнодорожного… Да, адрес дайте… Тоннельная, 6…
Ехать в Адлер, где останавливался в прошлый раз, не было времени. Шел в гору в темень, уже забыв про волновавшее нападение бандитов, спокойно думая даже о том, что сзади могут огреть кирпичом или монтировкой, сил сопротивляться не было, им владело только одно желание — доползти до койки. И когда оказался на втором этаже нависшего над железной дорогой домины, где ему под лестницей отвели комнатенку, вовсе не огорчился, а на исходе сил помылся в душе, опустошил чашку чаю и, как месяц не спавший, лег и сразу уснул. Спал и не слышал ни электричек, ни товарняков, ни пассажирских поездов, гремевших в пятидесяти метрах внизу, под домом.
В глаза ударил свет. Подался к окошку. Крыши домов, полотно железной дороги обелило. Прислушался: стучит дождь. Быстро побрился, умылся, выпил чаю и по расплывавшейся под нотами каше спускался вниз, думая, сколько сочинцев и гостей города попадет в травматические пункты, а кто и в больницы с переломами, сколько столкнется машин, сам стараясь без «аварии» добраться до изолятора, где томился Кирилл.
Кутаясь в куртку, не поднимая головы, сидел в бетонной комнатенке и перелопачивал другие тома, радуясь каждой прорехе, какую находил в деле, помечал ее, желая использовать, возмущался, что долго искали Кирилла, а его искать не надо было, он жил в Волгограде. А когда листал полученные в загсах черноморского побережья и Волгограда справки о том, что смерть Кирилла не зафиксирована, воскликнул:
— Эх, Кирюха! Тебя уже похоронили…
А тот поправлял:
— Я не Кирюха, а Пират.
— А почему Пират?
— Да меня в камере так прозвали. Глаз распух, его перевязали, — показал руками линию повязки.
— Да, точно, Пират… Крушитель…
Федин листал и удивлялся, сколько раз отказывали в возбуждении уголовного дела, словно следователям и прокурорам делать было нечего, чтобы вот так слать дело то от следователя к прокурору, то от прокурора к следователю.