Почему я размышляю о происходящем, будто сторонний наблюдатель? Тот абстрактный квантовый наблюдатель, чья личность используется в инфинитном исчислении для описания бесконечных множеств несоотнесенных ветвей в независимых многомириях?
Вспоминаю Кейт, которой не было в моем мире, вспоминаю, как мы с ней познакомились и как расстались. Значит, должен помнить и Гардинера. Алену. Леру.
Слишком волнуюсь и не могу отделить истинные воспоминания от наведенных. Точнее — первоначальные от наложившихся в идентичных мирах. Так и должно быть?
Нужно успокоиться. Пока в палате никого нет, навести порядок в собственной памяти. Если это возможно.
Перед моим «взглядом» будто черная скатерть лежит на бесконечно длинном столе, смотрю на нее и начинаю знать — не видеть, не представлять, не ощущать, а именно знать, как знаешь, что дважды два четыре, солнце восходит на востоке, а между двумя точками можно провести прямую линию, и притом только одну. Знание вспухает, как пирог, который Алена ставила в духовку, и он на глазах поднимался, становился высоким и на вид таким вкусным, что мне не терпелось приоткрыть дверцу и отрезать ломоть.
Что ж, я знаю теперь: доказательство шестой теоремы верно. Уравнение состояний показывает реальную идентичность любых миров в пределах любых видов многомирий, если выполняются условия Волкова. Я вывел эти условия, ими и воспользовался.
Половина третьего. Обычно в это время приходит Лера — забегает между лекциями, у них «окно» с двух до трех. Ее нет, и что это означает? Нет, потому что занята, или нет, потому что это другая идентичная реальность, в которой Лера никогда и не приходила ко мне посреди дня? Может, в этой реальности у меня с дочкой иные, не такие доверительные отношения?
Я должен это помнить. Леру в первой реальности, во второй… в третьей… Но память играет в странные игры. Я помню Кейт, которую не знал в той жизни. А Лера…
Пробегаю за несколько секунд — маленькая Лера, мы оставляем ее у бабушки в Питере, Алена без дочки очень скучает, а я погружен в работу, мы видимся только летом, когда ребенок приезжает на каникулы. Лера в моей памяти одна, прежняя, и возникает новый страх: почему я не помню эту Леру? Не может такого быть, квантовая неопределенность не достигает таких больших значений; мир, где Лера существует, и мир, где у меня нет и не было дочери, не могут быть идентичными, это физически невозможно!
Да полно…
Существует бесконечное количество идентичных миров, в которых у меня нет дочери, и бесконечное количество идентичных миров, где у меня и жены нет и никогда не было, и бесконечное количество идентичных миров, где я не попадал в аварию, и бесконечное количество идентичных миров, где я умер, а не впал в кому… И все это разные бесконечности, и ни одна из них в принципе (неравенство Волкова!) не может пересечься с бесконечностями моих идентичных миров, в океане которых я сейчас плаваю, как щепка, бросаемая волнами моего подсознательного из одной идентичности в другую.
Если Лера не пришла, значит, у нее что-то случилось.
Она не придет или…
Движение воздуха. Кто-то открывает дверь уверенной рукой. Не скрывается, как Кейт, не стоит на пороге, как неизвестный мужчина. Знакомое поскрипывание колесиков, знакомый запах лавандовой воды и больничной химии, смесь запахов, по которой я легко определяю миссис Куинберн, медсестру. Голос у нее молодой, говорит она, правда, редко, поскольку обычно приходит одна, совершает нужные манипуляции (меняет мне постель, переворачивает, обтирает гигиеническими полотенцами) и уходит, не проронив ни слова, но иногда в палату заглядывает кто-нибудь из врачей и называет медсестру по фамилии, иначе я бы не знал, что ее зовут миссис Куинберн. Разговор всегда профессиональный, многих слов я не понимаю, и мне кажется, что миссис Куинберн, несмотря на молодой голос, — женщина средних лет, может, сорока, может, даже старше. Не знаю, почему я так думаю. По тому, как она ко мне прикасается? По тому, как иногда бормочет что-то под нос, так тихо, что я не разбираю ни слова?..
Миссис Куинберн подходит к мониторам, минуту стоит неподвижно — видимо, изучает показатели. Обычно она этого не делает, это не входит в ее обязанности, а свое дело она знает. В этой идентичной реальности у нее другие обязанности? Что заинтересовало ее на экранах?
Наконец знакомые звуки и знакомые прикосновения. С меня снимают легкое одеяло, которым я был накрыт с утра, меня приподнимают за плечи и стягивают рубаху, воздух в палате прохладный, и мне кажется, я покрываюсь гусиной кожей. Миссис Куинберн натягивает на меня свежую рубаху и опускает на подушку. Немного поворачивает мне голову, чтобы я «смотрел» вверх, в потолок, хотя какое это имеет значение?
Вздыхает. Громко, отчетливо. Почему?
Мне не хочется, чтобы она ушла. Почему-то хочу, чтобы постояла рядом. Может, подержала бы меня за руку. Мне кажется, что, если миссис Куинберн будет держать меня за руку и думать о своем, я пойму ее мысли. Почему я не ощущал ничего подобного ни в присутствии Кейт, ни даже в присутствии Леры, чьи мысли обычно были для меня открыть!? Раньше я догадывался, о чем думала дочь, по выражению ее лица, по тому, как она облизывала губы (когда была недовольна матерью), прижимала к щеке большой палец левой руки (когда рассказывала о школе, а потом о колледже)?
Это другой идентичный мир?
Пожалуйста, обращаюсь к миссис Куинберн, возьмите мою руку в свою. Не знаю, почему мне хочется, чтобы вы это сделали. Я просто хочу.
Пальцы миссис Куинберн касаются тыльной стороны кисти моей правой руки, лежащей поверх одеяла. Поглаживают.
Миссис Куинберн придвигает стул, садится и теперь уже крепко берет меня за запястье, будто хочет измерить пульс. Ей это ни к чему, частоту моих сердцебиений она видит на мониторе.
«Бедняга… Досталось тебе… Ужасно ничего не чувствовать. Ужасно ничего не знать. Я предпочла бы смерть. В другом мире меня ждут Мэг и Томми. Боже, я так хочу их увидеть, опять быть с ними! Почему Господь держит меня на этом свете, а их забрал к себе? Чем я согрешила перед тобой, Господи? Пожалуйста, допусти меня хотя бы поговорить с ними, с Мэг и Томом»…
О чем она? Вспоминаю. Знаю. Эта женщина уверена, что больные в состоянии комы — промежуточное звено между душами живых и мертвых. Довольно популярное верование, многие так считают, а некоторые специально устраиваются работать в больницы, чтобы иметь возможность общения с умершими близкими.
Если держать за руку погруженного в кому больного, возникает канал связи с потусторонним миром. Души умерших получают возможность общаться с душами живых. Мэг и Том — дети миссис Куинберн, погибшие пять лет назад в авиакатастрофе, когда летели домой от отца. Бывший муж миссис Куинберн живет с новой женой в Льеже, и дети каждое лето проводили месяц во Франции. Миссис Куинберн провожала их в Хитроу и потом встречала, а в тот день не встретила и никогда не встретит. Никогда, пока жива. Она хотела умереть, но самоубийство — грех, и если она так поступит, ей не разрешат видеться с душами детей, когда она попадет на небо. Приходится доживать земную жизнь до конца, назначенного Господом, вот почему она устроилась (чего ей это стоило!) в больницу Джона Рэдкиффа, где большое отделение нейрологии.
Простите, миссис Куинберн… Дороти… Простите, Дороти, но я не могу вам помочь. Я не верю в загробные миры. Если даже они существуют в бесконечности бесконечностей многомирий, эти реальности не являются идентичными, там действуют другие физические законы, и… вы понимаете… Не понимаете.
Я не могу вам помочь, но вы можете помочь мне. Послушайте меня, миссис Куинберн… Если в этой идентичной реальности я «слышу» ваши мысленно произнесенные слова, то, возможно, и вы поймете меня.
«Я только хочу услышать их голоса… Мэг и Томми… Узнать, все ли у них хорошо. Господи, я ничего не прошу для себя, позволь мне услышать голоса моих детей. Знаю, Мэгги и Том рядом с Тобой на небесном престоле, не может быть иначе, их души были так чисты…»
Напрасно. Она не чувствует. Слишком занята своими мыслями? Или мои мысли не воспринимаются, как не видна на экранах непрерывная работа моего сознания?
Может, вернувшись домой, расслабившись, успокоившись и примирившись заново с реальностью, миссис Куинберн вспомнит тихий голос, звучавший в ее мозгу, когда она просила Господа о встрече с погибшими детьми? Может, она воспримет мои желания как свои, удивится, но поступит так, как прошу?
Пожалуйста, миссис Куинберн, скажите Алене, моей жене, что знаете: Гардинер собирается меня убить. «Только вы, Алена, — скажите ей, — можете остановить этого человека. Если в вас осталась капля порядочности». Алена посмотрит на вас с презрением, я знаю свою жену, она думает, что спасает меня, она не понимает и не поймет, поэтому вы, миссис Куинберн, пригрозите, что, если она не остановит этого человека, то вы, миссис Куинберн, расскажете журналистам об их связи, их намерении, их преступлении.
И что? Ну, расскажете. Кто поверит?
Если я и должен просить кого-то о помощи, то Кейт, а не медсестру, которая ничем мне не обязана и не станет портить себе и без того трудную жизнь.
Когда здесь была Кейт, я не ощущал ее мыслей. Кейт приходила в другой идентичной реальности, где не существует телепатии, а потом я переместился… когда?
Почему я не замечаю перемещений? Мое восприятие непрерывно, без стыков и, например, сдвигов во времени. Могу ли я ощутить момент перехода, если он подвержен квантовой неопределенности?
Пожалуйста, миссис Куинберн…
Пальцы, которыми она сжимает мою ладонь, вздрагивают. Дыхание учащается. Она продолжает бормотать что-то о Господе, детях, небесах, но слова превращаются в долгие звуки, отделенные друг от друга то ли квантами времени, то ли перескоками между идентичными реальностями. Будто в мозгу (моем или ее?) щелкает переключатель ветвей, и женщина (и я вместе с ней) каждое мгновение выбирает новую реальность, обозначая переход скачками звуковой гаммы.
Или я чего-то не понимаю?
«Господи, просвети и наставь меня, я, кажется, не выключила свет в кладовке, миссис Хадсон будет сердиться, ты не позволил мне услышать Мэг и Томми, приду опять, а может, все-таки выключила… Доктор Гардинер, как он смотрел на его жену, а она, сказать Кэролайн?.. Нет, все-таки выключила…»
Миссис Куинберн пожимает мне пальцы — каждый отдельно, будто пересчитывает, — и поднимается. Слышу, как открывается и закрывается дверь, щелкает собачка в замке.
Я остаюсь со своими мыслями.
Разумный наблюдатель, имеющий цель, в отличие от неразумного, цели не имеющего, способен преобразовать скалярные стохастические функции перемещений в векторные, причем размерность вектора зависит от числа размерностей рассматриваемых пространств. И направление вектора перемещения определяется целью.
Моя цель — не допустить, чтобы консилиум позволил Гардинеру применить «прогрессивный метод лечения». Более широкая цель — чтобы между Аленой и Гардинером не было ничего, кроме уважения жены больного к лечащему врачу.
Перемещаясь между идентичными мирами, я интуитивно выбираю направление, ведущее к цели. С каждым перемещением я приближаюсь к группе ветвей, в которых консилиум отвергает предложение Гардинера.
Я могу управлять событиями? Нет, лишь собственным выбором. Могу выбирать идентичную реальность, обладающую максимальной вероятностью приближения к целевому миру. Знаю, что это так, но пока не могу доказать.
А если я все-таки ошибаюсь?
Мне страшно. Случайны перемещения или нет?
Почему я ощущал мысль миссис Куинберн (если это была мысль, а не тихий шепот), только когда она держала меня за руку? Переместился ли я из моего мира, где телепатии не существует, в идентичную реальность, где мысли передаются через физический контакт? Следующее перемещение — в мир, где телепатия всеобщее свойство организмов?
Пытаюсь вспомнить, что я знаю об этом мире. Я должен помнить, как вспомнил Кейт и наши с ней отношения. Должен вспомнить, могу ли общаться телепатически с Аленой и Лерой — если могу, то отношения между нами должны были складываться совсем иначе, чем в моем мире.
Я могу вспомнить, поскольку жил здесь всегда, я здесь родился и помню, как мама, рассказывая мне сказку на ночь, рисовала персонажей в моем воображении. Сказки она сочиняла на ходу, произносила первое слово, понятия не имея, каким будет второе, и всегда у нее получалось замечательно. Ново и увлекательно.
Вспоминаю Алену — как мы бежали под дождем от электрички через лесок к даче ее дяди, от которой у нее были ключи. Хохоча, промокшие, мы ввалились в прихожую или, как ее называла Алена — сени. И я видел желание не в ее взгляде, но в мыслях, которые она и не старалась скрыть…
И Леру-маленькую помню: я увидел ее через два часа после рождения; мог и при родах присутствовать, но побоялся, не знаю, что на меня нашло.
Странная особенность идентичных миров вообще или конкретного идентичного мира? Можно предположить, что идентичная реальность с телепатическими свойствами — мир, чрезвычайно мало вероятный. Пользуясь инфинитной математикой, могу определить численное значение вероятности — бесконечно малое по сравнению с бесконечностью, но именно потому конкретное и вычислимое.
Как в этом мире может поступить Гардинер? Если намерен отправить меня к праотцам, он не должен об этом думать? В мире, где есть телепатия, существует и способ скрывать мысли. Несколько слоёв мысли? Я знал людей, которые могли одновременно думать о разных вещах, никогда не понимал, как им это удается.
Я отвлекаюсь. Не могу пока понять и принять то, чему стал свидетелем.
Скоро придет Лера, в два в колледже заканчиваются лекции, десять минут, чтобы собрать вещи, попрощаться с подругами, пересечь Хэдли Вэй…
Нужно подготовиться: если Лера способна понимать мысли… Как мы общались раньше? Что она мне мысленно рассказывала? Тоже, о чем говорила в моем… нашем... мире? Или я должен помнить что-то, чего почему-то не помню, и наше общение окажется для дочери шоком?
Я смогу проверить это только тогда, когда придет Лера, повесит на стул свою сумку (я предполагаю, что это сумка — дочь всегда что-то опускает на стул, я слышу характерный шелест и тихий стук), подойдет ко мне…
Дверь открывается. Резко, со стуком о притолоку, шаги пересекают палату. Дверь медленно закрывается, но не до конца, не слышу щелчка собачки. Вошедший оставляет дверь полуоткрытой, слышны звуки из коридора: кто-то прошел мимо, вдалеке кто-то монотонно говорит, но слов не разобрать…
Не ощущаю запаха духов — это не Кёйт, не Алена. Не слышу характерного стука каблучков — это не Лера. И не миссис Куинберн, ее я узнал бы по запаху мыслей, не могу себе объяснить, что это означает физически, но я так чувствую и знаю, что не миссис Куинберн сейчас пересекла палату и остановилась у окна. Другая медсестра? Вряд ли. Дежурная сестра обычно заглядывает в пять — проверить работу аппаратуры, сменить капельницу, поправить постель.
Мужчина? Шаги тихие, но уверенные, широкие — в четыре шага он (она?) пересекает палату. Мне кажется, я ощущаю очень слабый запах одеколона, стоявшего на полочке в ванной, я терпеть не мог душиться, но Алена «одеколонила» мне подмышки всякий раз, когда мы куда-то с ней отправлялись.
Если бы этот человек взял меня за руку, я смог бы, возможно, расслышать его мысли. Подойди, моя рука лежит поверх одеяла, легко взять за запястье…
Он отходит от окна и что-то бормочет себе под нос, так тихо, что я не разбираю слов. Действительно бормочет вслух, или я различаю его мысли?
Теперь, когда я знаю, что телепатия не противоречит физическим законам, во всяком странном звуке мне будет чудиться чья-то мысль. Человек (мужчина или женщина?) делает по комнате круг, шаги медленные, обувь мягкая. Останавливается справа от меня, достаточно близко, чтобы я расслышал дыхание. Мужское, тяжелое. Как я отличаю мужское дыхание от женского — не могу себе объяснить. Есть женщины, чье дыхание так же тяжело, как мужское, но все равно чувствую разницу, и теперь знаю точно: в палате мужчина.
В коридоре заметно тише: третий час, всё замирает, посетители обычно тоже не появляются, хотя Лера заглядывает ко мне по дороге из колледжа именно в третьем часу, и никто не чинит ей препятствий, значит, официального запрета не существует. Почему этот человек не закрыл дверь? Поспешит ретироваться, услышав, что кто-то идет по коридору? Но это глупо: если кто-то будет проходить мимо и посетитель в это время выйдет из палаты, то непременно попадется на глаза.
Чего-то я не понимаю в этой реальности.
— Пожалуй, у него может получиться, — произносит низкий мужской голос, который я точно когда-то слышал, но не помню… отвратительное ощущение. Я мысли слышу или?.. Зачем гостю говорить вслух, если он один? А почему мысленный голос звучит, как обычный? Чужие мысли, по идее, возникают в моей голове, и не обязательно слышать их так, будто человек разговаривает вслух. — Согласен. — Голос чуть отдаляется. — Но это не доказательство.
Почему я раньше не догадался? Конечно, он разговаривает по телефону. Я не подумал об этом, потому что при мне никто по телефону не говорил — видимо, это запрещено правилами.
Знакомый голос.
— Да, я понимаю. Конечно, продолжайте. Всего хорошего.
Ни одного имени не названо. Что происходит? Слабо верится, но похоже, я правильно выбрал вектор перемещения между идентичными мирами…
Человек (врач?) опускается на стул у компьютера и почти минуту не двигается. Тихо покашливает, точнее, хмыкает, как это делал отец, у него был хронический фарингит, постоянная сухость в горле, у меня тоже в детстве это было, и мне одно время (в первом классе, кажется) смазывали горло вязкой сладковатой пурпурного цвета жидкостью…