Ирина лежит на диване лицом к стене. Сергей садится рядом, гладит ее по голове.
— Ира, прости. Ты же понимаешь. Это был не я. Это внутри меня. Ира.
— Что? — она поворачивается, зареванная.
— Я тебя очень люблю, ты же знаешь. Веришь мне? Я понимаю, что умираю. Меня скоро не будет, тебе станет легче. Просто потерпи меня пока. Вот я. Мои руки, глаза, брови. Это все ненадолго. Прости меня. Пожалуйста.
— Сереж, я просто полежу пока, хорошо?
— Хорошо, милая. Конечно.
На диван вспрыгивает кот. Валится жирным боком на ноги Ирины и принимается урчать. Сергей привстает и бредет обратно к компьютеру.
15. Феномены
Ветер гнет в темноте деревья и разносит рваный полиэтилен. К уже знакомому нам ночному клубу «Фен'о'мен» подъезжает бронированный джип с правительственными номерами в сопровождении двух бронетранспортеров. С заднего сиденья джипа спрыгивает в объятия рослого охранника Алена Ахматова. Двери клуба с легким шипением открываются, пропуская ее внутрь.
- Будь здесь, — говорит она охраннику, — будь осторожен.
Внутри заметно менее оживленно, чем в прошлый раз. Не слышно пьяных криков радости. Некоторые посетители испуганно жмутся к стойке бара. Их страх объясним — они все еще люди. Зато другие поглядывают на этих испуганных с тусклой искоркой интереса.
Алена взбегает по лестнице на второй этаж. Она явно наслаждается мышечной свободой, собственным легким дыханием. Наверху в огромной ванне, прямо посередине комнаты, дремлет Логан. Он постанывает.
- Что с тобой? — говорит Алена. Она садится на край ванны и массирует ему виски.
- Ветер. Он сводит меня с ума… я не могу больше слушать это…
Ветер за окнами дует так мощно и ровно, что кажется, будто клуб унесло в открытое море.
- Ветер — и все?
- И магнитные бури. И кажется, сегодня полнолуние?..
- Не думала, что ты восприимчив к таким вещам, — смеется Алена.
- Я стар. И я жив. Это действует на всех живущих, в разной степени, конечно… Не надо, не смотри на меня так.
- Ничего не могу с собой поделать, дорогой, — улыбается розовыми губами Алена, — мне нравится на тебя смотреть.
- Я проходил это тысячу раз, — говорит, морщась, Логан, — и в тысячный раз мне будет так же больно, как в первый.
- Почему тебе больно сейчас? Потому что она тебя не любит? Или потому что она любит другого?
- Этот другой развалится через месяц или два как мокрый хлеб. Но это же месяц. Два. Все это время я не буду ей нужен. Не буду ей интересен. А что потом? Она едва помнит меня сейчас. Собственно говоря, с точки зрения общей продолжительности моей жизни месяц, даже год — это не так много. С философской или даже с сугубо практической точки зрения говорить тут не о чем. Все дело в интенсивности страданий. То есть тут-то как раз и понимаешь правоту старика Эйнштейна. Ты знаешь, что впереди у тебя вечность, но нужно как-то пережить пару месяцев, а КАК? И потом, когда все проходит, ты оглядываешься назад и не понимаешь, как ты это сделал. Просто — жил день за днем.
- Ты любишь… женщину… — со странным выражением говорит Алена.
- Да. Обычную женщину. Не такую, как мы.
- Ты можешь дать ей вечность.
- Мы не живем вечно. Мы просто так устаем, что нам кажется, будто вечность уже позади. Мы более совершенная форма жизни, но только форма. Так же, как люди. Так же, как зомби. Люди, собственно, мало отличаются от зомби. С точки зрения продолжительности жизни. А мы — мало отличаемся от людей…
- А она? Мало отличается от меня?
- Нет, вы очень разные. Она… она, — он закрывает глаза и стонет. Алена массирует ему виски, пальцы ее белеют. — Она была всегда. В каком-то смысле. Я легко могу ее представить где угодно. В пятидесятых она стирала белье в тазике, и от кипятка шел пар, и ее лицо краснело. В средние века она пинками поднимала струсивших солдат из окопов, кричала «Да здравствует Франция!» Ей писали стихи и залезали под юбку. Она рожала детей, умирала в муках молодой, возрождалась и жила снова до ста лет. Она всегда жила, всегда была окружена любовью, дарила любовь, всегда была преданной своему мужчине, она всегда светилась с ним. При нем. Ради него. Как звезда. Как маленькая, мать ее, звезда…
И тут Логана рвет. Мощными черно-желтыми потоками. При каждой конвульсии его тело как будто истончается и исчезает, а лицо смертельно стареет.
- Помоги мне выбраться отсюда, — говорит он Алене, отдышавшись. Та молча подает ему руку. Укладывает в кровать. Закутывает одеялом. Долго смотрит в любимое лицо. Хмурое, несчастное, но такое родное.
- Поехали, — говорит она охраннику. Закуривает. Спрашивает небрежно:
- Леша, я красивая? Меня можно полюбить?
- Алена Викторовна, что за вопрос! Вас и так все любят.
- А зомби?
- Что?
- Ну вот как можно любить зомби? Как любить тупую скотину?
- Ну, как говорится. Прошу прощения за бедность речи. На всякое говно найдется свой говноед.
- А ты философ, Леша! — смеется Ахматова. — Поосторожнее там на повороте…
16. Люди прощаются
Сергей ходит по пустой кухне, распахивает шкафчики, выбрасывает на пол коробки, пакетики с приправами. Слегка мычит. Холодильник стоит с распахнутой дверцей. Там тоже пусто. Включается телевизор, стоящий на холодильнике. В телевизоре появляется президент. Он говорит медленно, с трудом.
- Догие мои. Кто не вдул, к чему прижит май год. Тай цезонный мир пшел на нас вной. Бло жело, но мы высли. И высим. Они не пучат от нас ньчго. Ни пяди рской змли. Мыи свих не сдаем. Мыи будм сраться.
Президент поднимает вверх согнутую в локте правую руку. Рука отваливается.
За кадром слышатся растерянные переговоры видеооператора и режиссера на английском языке. Затем все гаснет.
Замерший на месте Сергей, слушавший воззвание президента с тупым равнодушным лицом, вновь возобновляет поиски.
Откуда-то ему под ноги выпрыгивает изрядно похудевший Матрос.
Сергей замирает. Тихонько опускается на колени. Гладит кота. Хватает его пастью за бок. Кот вопит. Брызжет кровь. Сергей истошно кашляет, его рот полон кошачьей шерсти.
* * *— Я тебя спас. Помнишь? Тебя бы трахнули и съели. И никто бы искать не стал.
— Я очень тебе благодарна.
— Нет. Не надо. Не говори так. Не говори мне, пожалуйста, что ты мне благодарна. Я не хочу от тебя такое слушать. Лучше плюнь мне в лицо. Или ударь меня.
— Я не могу… не могу так больше.
— Как? Нам же было хорошо. Нам обоим. Я думал, ты любила меня.
— Это было безумие. Я сама не понимала, что делала.
— А теперь понимаешь, и ты мне благодарна.
- Прости меня.
Во время этой сцены Олег и Ирина стоят на террасе его дома, она порывается уйти, он удерживает ее, их лица очень близко, они смотрят друг другу глаза в глаза. В конце он не выдерживает и отпускает ее. Она падает. Просто валится на землю.
* * *- Сережа, Господи… что ты наделал…
Ирина садится рядом с Сергеем на пол. Его подбородок в крови, глаза стеклянные. В квартире так холодно, что изо рта у нее идет пар. На полу рассыпано конфетти.
Он открывает рот и ревет:
- АААА! АААААУУУУЫЫЫЫЫ!
Несколько долгих мгновений она смотрит на него полными слез глазами. Потом говорит:
- Ты этого хочешь?
И протягивает ему свою руку.
- Я больше ничего не могу тебе дать, — говорит она извиняющимся тоном.
В глазах Сергея мелькает что-то похожее на грусть. Потом он хватает ее руку зубами.
17. Примус
— Что будете заказывать-с?
— А? — Логан поднимает голову. На него с выжидающей улыбкой смотрит половой в красной плисовой рубахе. Круглая коротко стриженная голова полового с мясистыми плотно приделанными ушами неуловимо напоминает пельмень.
— Могу посоветовать си басс, — хлопочет половой, — соуса итальянские…
— Вы вот что, любезный, — говорит Логан, — принесите мне борща з пампушками, щучьи котлетки древнерусские, пиццу с ананасом…
— Слушаю-с…
— Стейк из мраморной говядины, суши с огурцом, чайничек молочного улуна и кальян.
— Кальян прикажете вместе с чаем?
— Я шучу. Мне по бизнесу салатик, суп и горячее. И морс клюквенный.
И побыстрее, время военное.
Половой исчезает.
За стол без приглашения садится человек с бородой.
— Шутэ-ник, да? — Начинает он беседу.
— Как вы мне, пятнистые, надоели, — вздыхает Логан. — Чего тебе?
— Ахмад хочет видеть тебя.
— Я чай не заказывал.
— Ээ, хватыт, хватыт шутыт. Пойдем, Ахмад ждет, нэ надо заставлят его, да?
— Я поем, можно? — насупленный половой швыряет на стол тарелки. Логан подозрительно принюхивается:
— Хотя нет. Потом поем.
* * *На улицах канонада. На бронемашинах сияют улыбками бородатые бойцы, палят в небо из автоматов, гортанно окликают проходящих женщин. Город теперь их.
— Я поем, можно? — насупленный половой швыряет на стол тарелки. Логан подозрительно принюхивается:
— Хотя нет. Потом поем.
* * *На улицах канонада. На бронемашинах сияют улыбками бородатые бойцы, палят в небо из автоматов, гортанно окликают проходящих женщин. Город теперь их.
— Ну что, русский, — улыбается Логану полевой командир Ахмад, — пакажеш, где тут самые главные люди сидят? Зачэм я их искать должен, зачэм не они меня ищут, э? Щто молчишь? Ты русский?
— А ты? — огрызается Логан.
— Я?! — Ахмад хохочет. — Я чечен! Панимаешь? Воин аллаха! Иншалла!
— Пойдем, — кивает Логан. — Все покажу.
— Всио покажешь, — пальцы Ахмада впиваются в плечо Логана. — Вы, стойте тут.
Они скрываются за тяжелой деревянной дверью краевой администрации.
.
* * *- Я не понимаю, — говорит Ахмад, поспешая за Логаном по коридору, — эй, не беги, да? Я не понимаю, Ванюша. Вас так много, нас так мало! А мы вас резали и будем резать. Как так? Что скажешь?
— Пищевая цепочка, — улыбается Логан, — овец много, волков мало.
— Правильно сейчас сказал, молодец Ванюша!
— Проходи, — Логан отворяет дверь губернаторского кабинета, — садись!
* * *На экране смартфона Рамзана Кадырова загорается вызов скайпа. Рамзан скользит коротким блестящим пальцем по экрану смартфона. Перед ним на экране в губернаторском кресле сидит один из его полевых командиров. Рамзан некоторое время силится понять, что не так в этой картинке. Потом понимает: голова Ахмада стоит перед ним на столе. Во рту торчат лоскуты плоти, которые не хочется опознавать. Изображение пропадает. Рамзан в прострации смотрит на пляшущие точки на мониторе. Затем видит надпись:
ХАЙ, РАМЗАНЧИК!
И целую россыпь желтых смайлов.
* * *В коридоре школы по соседству с администрацией жирный мальчик прижимает к стене всем весом какого-то прыщавого задохлика, приговаривая: «Ну и что ты мне сделаешь? Ну что ты мне сделаешь? Маму позовешь? Давай зови мамочку…» — жирный возбужденно пыхтит.
И внезапно сникает, после того как Логан двумя пальцами ломает ему шею.
— Спасибо, дяденька, — говорит задохлик, косясь на агонизирующего жирдяя.
— Маме своей спасибо скажи, — улыбается Логан.
— За что?
— За то, что плохо кормит тебя.
Задохлик пятится по стеночке и убегает. Логан облизывает губы.
18. В застенках Веры
Вера сидит на подоконнике, за окном — поле, столбы, вдалеке шоссе. Ворона клюет чей-то труп. В руках у Веры автомат.
Семенов, голый по пояс и забинтованный, за столом, накрытым красной клеенкой, хлебает супчик из консервов.
- Иди поешь, — говорит Семенов.
- Не хочу.
- Почему?
- Отстань.
- Ты че так разговариваешь?
- Ничего! Взял увез.
Семенов кидает ложку на стол:
- Ты дура, что ли? Там все уже!
- А здесь? Третий день от зомбаков отстреливаемся.
- Ну, надо же было мне в себя прийти. Скоро поедем дальше.
- Куда?!
- В аэропорт.
* * *В цехе брошенного химзавода происходит взрыв. Вокруг завода нет жилых зданий, поэтому никто не пострадал. Но в результате взрыва нарушается целостность проложенного неподалеку туннеля недостроенного метрополитена. Туннель начинает стремительно наполняться водой, перемешанной с песком и грунтом. В нескольких километрах от туннеля проседает асфальт, на соседней стройке шатается и падает башенный кран, разбивая при падении несколько автомобилей. Начинается пожар. Он охватывает стоящие рядом бараки. Взрываются бензобаки, устраивая веселые фейерверки, завывает сигнализация.
- Пап, а кто страшнее — зомби или вампиры?
- Это вопрос философский.
- Почему?
- Потому что.
- Ну вот если будет драться зомби с вампиром, кто победит?
- Конечно, вампир. Только он драться не будет.
- Почему?
- Почемучка.
- Ну объясни!
- Потому что ему это не надо. Он же не может выпить из зомби кровь. Он лучше человека убьет…
Семенова передергивает.
- А ты сам-то видел вампиров?
- Видел.
- Противные?
- Отстань!
- Ну почему?!
- Вера, осторожно! Вампир!
- Где?! — Вера лихорадочно озирается.
- Шучу я.
- Дурак, и шутки дурацкие твои.
- Ладно, собирайся. Ехать надо, че тут сидеть.
По улице, освещенной заревом горящего города, шагает Логан в черном плаще с поднятым воротником. Не обращая внимания на крики боли и ужаса, вой сирен и треск пожара. Он напевает себе под нос:
* * *Семенов рывком открывает дверь на улицу, сшибая с крыльца меланхоличного зомби. Вера с автоматом выскакивает вслед за ним, стреляет в воздух, чтобы разогнать несколько зомби, копошащихся вокруг автомобиля. Они неохотно разбредаются, злобно рыча.
- Садись, поехали, — улыбается Семенов.
На его лице играют блики заката, как будто отсветы пожара. Дорога впереди бела как мел и совершенно пуста до самого горизонта.
19. Последний рейс
По дороге бредет колонна беженцев. Часть из них толкает перед собой тележки из супермаркетов. В тележках в основном телевизоры. Колонну временами обгоняют автомобили — на большой скорости, чтобы не смогли остановить.
- Это ужасно, — говорит Алена Ахматова водителю, они как раз проезжают мимо, — месяц назад еще все они сидели, смотрели телевизор, ели макароны с гречкой, а сейчас идут в никуда, и что с ними будет дальше?
- Разведут костер. Сядут у телевизора. Будут есть макароны с гречкой, — философски отвечает водитель.
- Леша, ты циник! — смеется Ахматова. — Как ты можешь. Тормози, тормози!
На заднее сиденье забирается запылившийся Логан.
- Подвезти вас, Олег Евгеньевич?
- Смотря куда вы едете.
- В аэропорт.
- Я слышал, там уже пусто все, и даже взлетные полосы разобрали.
- Ну, для меня дорожку оставили.
Едут молча. Логан мрачен. Алена наблюдает за ним в зеркало.
- Олег.
- Да, Алена Викторовна.
- А можно не так официально?.. Олег, все пройдет, поверь. Знаю я, что ты чувствуешь. Господи. Вы всегда не можете поверить, что с этой женщиной у вас был секс в последний раз.
- Не в этом дело, Алена. Она умерла.
- Ой. Господи. Прости.
* * *На подъезде к аэропорту, надежно прикрытому военным кордоном, джип Алены резко тормозит перед горящим уазиком. Рядом с уазиком — тело девочки. Водитель бросается из салона на дорогу. В тот же момент из-за уазика появляется Семенов с автоматом. Девочка оживает и забирает у водителя пистолет.
- До аэропорта не довезете? — весело интересуется Семенов у Ахматовой. И бледнеет.
- Узнал, — довольно смеется Алена. — Садитесь, довезем. Как девочку зовут?
- Вера, — с готовностью отвечает Семенов. Дочка смотрит на папу недоуменно, на Алену — с восторгом.
- Вера, значит. Символично. Ну поехали, Алексей, поехали!
Поднимают шлагбаум. Джип рывком выезжает на взлетное поле, тормозит у пузатенькой «Сессны-208» с гербом РФ. Молчаливый персонал перегружает багаж из джипа в самолет. Все выходят. Водитель стоит у своей двери.
- Леша, ты чего там застрял? — спрашивает Алена.
- Да я обратно, Алена Викторовна.
- Зачем? — брови Алены сходятся. — У тебя там кто-то остался?
- Да нет, — смущенно улыбается Леша.
- Грабить караваны?
- Не-е-ет, — рот разъезжается в улыбке, как будто мысль об этом Лешу сильно греет.
- Тогда зачем?
- Не знаю. Они там безголовые все. Хоть покажу, куда идти, там. Все такое.
- Ох, Леша, Леша, — она легко проводит по его лицу розовыми ноготками. — Береги себя, пожалуйста.
* * *В салоне Логан говорит хорошенькой стюардессе:
- Мне, пожалуйста, сок.
- Остался только томатный, Олег Евгеньевич.
- Нормально.
Вера смотрит на него с диванчика напротив. Он поднимает бокал с томатным соком, салютует ей и едва заметно подмигивает.
Самолет взмывает в воздух.
КОНЕЦ