— Ура! — завопили мы хором, и более сплоченной компании, чем наш экипаж, в этот момент в мире не существовало.
3Тут надо рассказать, как мы дошли до жизни такой.
В детстве я думал, что Марианская впадина — это такая труба на дне океана, уходящая к самому центру планеты. Потому и желоб, что по нему скатываются вглубь батискафы и прочая морская ерунда. На самом же деле это огромная складка на теле планеты, здесь одна тектоническая платформа уходит под другую. Марианский желоб не весь глубокий, примером тому являются расположенные здесь Марианские острова, вполне обитаемые. Если кто не знает — это территория США, и мы крайне удивились, не встретив на своем пути ни одного корабля. А вот та ямина, про которую говорят, что она самая глубокая в мире, давным-давно найденная фрегатом «Челленджер», так и называется — Челленджерс Дип, Бездна Челленджера.
Капитаны сразу сказали, что на «Ярославце» несколько тысяч километров пройти по океану — утопия. От слова «утопиться».
— Горючего не хватит, — объяснил Глеб. — Да и штормов мы боимся. Может, лучше крейсер угоним? Или сухогруз? Тут, кстати, японский траулер рядом — на нем куда угодно...
Но связываться еще и с японцами мне было некогда. Я хотел как можно скорее добраться до впадины. К тому же их бы сразу хватились, а катерок — он частный, пока про него вспомнят, мы успеем обернуться туда и обратно. Как хоббиты.
Потому я и выбрал такой экстравагантный способ передвижения: на волнах цунами. Микротолчок — и в нашем распоряжении мощная волна, которая несет нас на юг. Упала скорость — новый микротолчок.
Мы думали обернуться за неделю. И к Бездне Челленджера шли действительно быстро, даже с опережением графика. А потом капитаны спросили:
— А назад нас кто толкать будет?
Вот об этом-то я и не подумал. И впрямь — кто?
— А у вас радиостанция есть? — спросил я.
— В наличии, — кивнул Глеб, который был не только механиком, но и радистом, и коком, и еще на швейной машинке умел.
— Подадим сигнал бедствия — и нас спасут, — предложил я.
— Так там же буржуи!
— А что, они не люди? Бросят пропадать?
— Не бросят, конечно, — согласился Татарин. — Но вопросы неудобные задавать будут.
— Отвечай правду — и простят, — пообещал я.
Глеб только плечами пожал, мол, как скажешь. Вообще, спокойствие и невозмутимость капитанов граничили с идиотизмом. Ведь я их и впрямь похитил, и деньги, которые обещал заплатить за путешествие, были для них таким же мифом, как и магические предметы. Правда, действие артефактов они увидели, но это ведь вовсе не обозначало, что я потом отдам деньги. Они были авантюристами почище меня. При этом никогда не унывали, непрерывно шутили меж собой и дразнили пассажиров. И, конечно, говорили о бесконечности.
Юся все осмысленнее воспринимал окружающий мир. Тут надо сказать спасибо Виксе, которой было скучно, и она, от нечего делать, занялась образованием Юси, а заодно и весь экипаж, включая Мезальянса, включила в этот процесс.
— Кто это? — спрашивала Викса у Юси.
— Этя? — Юся показывал пальцем на капитана.
— Да. Кто это?
— Оя! — гордо объявлял Юся.
— Не Боря, а Борис Владимирович! — отвечал Грузин.
— Ивич! — легко соглашался Юся.
— А это кто?
— Этя? Ямс!
— Хватит мою фамилию коверкать!
— Повторяй — Мезальянц! — Виксе не лень было ставить Юсе произношение.
— Ямс!
И смех, и грех. Меня Юся звал Иголом, Глеб у него был Хъеб. С названиями предметов у него было сложнее. Не то запомнить не мог, не то говорить ленился, но как Викса ни билась, а над каждым предметом Юся «зависал». Говорил со смесью восторга и удивления «этя...» — и созерцал. А уж когда познал глагол «дай», слово «этя» вовсе отпало как ненужное.
— Дай! — Палец показывает на еду.
— Дай! — тычет в журнал с голыми тетками, спрятанный в рубке.
— Дай! — просит барсука с моей шеи.
Так мы и мчались, перескакивая с волны на волну. Я почти не спал, чтобы не прерывать движения. Когда вас двое, усталость можно делить пополам. Только один раз я решил поспать, и то без меня Викса тут же начала перемывать нам кости, и пришлось посвящать капитанов во все перипетии нашего путешествия. Они оказались весьма любопытными и все время радовались: будет о чем клиентам рассказывать по возвращению.
Расстояние до Марианской впадины стремительно сокращалось. С каждой новой волной, когда наша скорость увеличивалась, Юся все сосредоточеннее смотрел вперед, все чаще хватался за петуха, висевшего на его шее, все меньше докучал мне своими «дай». Наконец, когда, судя по японскому навигатору, до Бездны оставались считанные мили, Юся вдруг сказал:
— Не надо.
И посмотрел на меня как равный на равного.
Вы не представляете, что значит услышать осмысленную речь от того, кто всю жизнь только жрал и пускал слюни. Я не поверил и переспросил:
— Что?
— Не надо, — повторил Юся.
Не показалось!
— Чего не надо?
Впрочем, можно было не спрашивать — и так все ясно. Юся не хотел, чтобы я избавлялся от предметов. Все его метаморфозы можно было объяснить только воздействием артефактов, какого-то одного или всех вместе. Извини, брат, не получится.
Юся не ответил. Он опять попытался захватить контроль над петухом и прочими артефактами, захотел подчинить меня своей воле. Я отвесил ему за это леща.
— Чего не надо? — повторил я вопрос.
Но Юся не ответил, а сразу полез в драку.
Совсем некстати началась качка. Из рубки выскочил Боря и заорал:
— Вы чего буяните? У меня катер на океанские шторма не рассчитан, это же не «Куин Элизабет», а «Ярославец», у него критический угол наклона — сорок пять!
— Мы здесь не при делах, — сдерживая Юсину агрессию, ответил я. — Это стихия.
— Быстро утихомиривай стихию, иначе все потонем!
Не понимаю, с чего Боря взял, что я сумею предотвратить шторм. Видимо, он так до конца и не понял, откуда берутся волны. Ну да ладно, я в любом случае не мог остановить надвигающийся шторм.
— Что там по навигатору? — крикнул я.
— Да почти на месте. Через час точно над этой дырой зависнем.
Юся понял мои намерения, и кроме того, что руками размахивал, стал еще и кусаться, и голосить:
— Не надо!
Не думайте, будто мне не было его жалко. Еще как. Он прикипел душой к предметам, получил то, чего у него никогда не было: сознание, волю, голос. А я собирался его лишить этих даров раз и навсегда. Но иначе никак — все большую власть обретали надо мной предметы, все меньше оставалось во мне меня самого.
— Не надо! — ревел Юся и отчаянно клацал зубами у самого моего лица. — Дай сюда!
— Отвали, придурок! — ругался я в ответ, едва успевая отклониться от его кулака и зубов.
Качка усилилась, нас несколько раз обдало брызгами от ударявших в борт волн. Но, видимо, шумели мы пока еще громче, чем приближавшаяся буря.
— Что случилось? — прибежала на шум Викса.
Мезальянц тоже терся неподалеку. Мне кажется, он так до конца и не верил, что я добровольно собираюсь расстаться с такими мощными артефактами, как будто все мои предыдущие поступки не говорили сами за себя. Хотя, если подумать, кое в чем он был прав: я три дня непрерывно использовал предметы в своих интересах, вкусил всех прелестей неограниченной силы. Разве можно от всего этого добровольно отказаться? Не учитывал Иван Иванович только одного: я не хотел повелевать стихиями. Мне хотелось только спокойной и неторопливой жизни у нас, в Понпеях, чтобы никто не звонил и не просил откопать из могилы, чтобы было с кем поговорить вечером на кухне, перемыть кости тетке из собеса, обсудить книгу или фильм, пожаловаться на нелегкую судьбу сиамского урода. Все!
— Чего у вас за семейные разборки? — это Мезальянц решил наконец вмешаться.
— Юся сожалеет, что вы никогда не получите предметы, — сказал я. — Мы почти прибыли.
— В смысле? — не поняла Викса.
— Наш предводитель собирается выбросить за борт артефакты, — объяснил Мезальянц. Он все еще не верил. Старался не верить.
— Все? — ахнула Викса. — Они же волшебные!
— Барсука тоже выбросишь? — уточнил Иван Иванович.
— А что не так с барсуком?
— Ну, ты же сам откопал покойную бабушку, чтобы его снять, и это лишь затем, чтобы выбросить его в океан?
— А вам-то это откуда известно? — спросил я.
— Откопал покойную? — Вика посмотрела на меня не то с ужасом, не то с восторгом. — Правда, что ли?
— Правда, — отмахнулся я. — Бабушке он уже не был нужен. Так откуда?
— Да так, догадался, — сказал Иван Иванович. — Если она тебе ничего не дарила, значит, ты сам взял. И вот так, просто?..
Странная у него логика, но ведь и впрямь угадал.
— Да, — кивнул я и шагнул к фальшборту.
— Погоди, погоди. — Мезальянц поднял руки кверху, все еще надеясь меня удержать. — Егор, не делай глупостей, с этой штукой можно не только все ломать, с ней можно и порядок навести.
— В отдельно взятой стране, — добавил Татарин.
Он, видимо, только выспался после ночной вахты, и был настроен пошутить.
— Не вмешивайся, — рассердился Мезальянц. — Вы что тут все, не понимаете? Это шанс, шанс сделать все так, как надо. Стоит приказать, стоит только ногой топнуть, и исчезнут воры, убийцы, предатели и лодыри.
Ишь, как заговорил. Он что, всерьез?
— И все строем ходить будут, и петь хором, и пятилетку в три года, — согласился Глеб. — И все пойдет по плану.
— Да закройтесь уже! — крикнул Юся.
Все и впрямь заткнулись. Все смотрели на него. Юся, будто задыхаясь, прошептал, сглатывая после каждого слова:
— Не надо... так... делать... иначе... умрем...
Тут у него из носа хлынула кровь, и Юся отключился. Он отяжелел настолько, что я едва удерживал нас в вертикальном положении. Между тем качка усиливалась, волны становились все круче, катер уже скатывался с одной и буквально впрыгивал на другую.
— Глеб, помоги, — позвал я.
Татарин подхватил Юсю, и вместе мы спустились в каюту.
— Я правильно понял, что экзекуция откладывается? — спросил Глеб, пока мы спускали Юсю.
Вслед за нами в каюту спустились Викса с Мезальянцем, поэтому отвечать мне не хотелось. Да и откуда я мог это теперь знать? Больше всего меня сейчас беспокоило самочувствие брата. Даже не столько его самочувствие, сколько мое. Сами понимаете, такого рода привязанность, как у нас с Юсей, подразумевает только один исход — «... и умерли в один день».
Меня даже не особенно поразили его слова, хотя это уже целые фразы были. Я не понимал, почему он потерял сознание. И меня, кстати, тоже начало мутить.
— Егор, качка сильней становится, — сказала Викса.
— И... что? — спросил я. — Не может меня так мутить от качки.
Викса недоуменно посмотрела на Глеба и Мезальянца. Те пожали плечами — тоже не поняли, о чем я.
— Боря говорит, если ты не прекратишь шторм, нам калямба.
Как же у меня болела и кружилась голова. Как я могу остановить шторм? Ветер, атмосферные фронты — это от землетрясений не зависит.
Но зато, осенило меня, я могу сделать так, чтобы волны сделались меньше. Небольшая встряска — и колебания одних волн погасят колебания других.
Нужно лишь потянуть и отпустить несколько светящихся линий. Вот только успокоится голова... Может, Мезальянц нас чем-нибудь траванул? Надо потянуть и отпустить...
Я не додумал. Я даже не уверен был, что потянул и отпустил: у меня тоже потекло из носа, и я уплыл куда-то далеко-далеко.
4Два дня мы с Юсей пролежали в каюте, то мучаясь от боли, то забываясь в каком-то бреду, в котором нас окружали странные люди — неплотные, полупрозрачные. В основном призраки толпились вокруг меня, словно девять королей вокруг Фродо, на Юсю они внимания почти не обращали. Вид у «королей» был, как мне показалось, немного растерянный: вроде как пришли за Кольцом Всевластья, а его — тю-тю. Извините, ребята, вам здесь точно не обломится. Они укоризненно качали головами, грозили прозрачными пальцами и все время о чем-то между собой спорили.
Не уверен, что я дословно понимал, о чем именно они говорят, но, судя по всему, мы с Юсей слишком долго использовали предметы. То, что наркоманы называют передозом. Видимо, суперсилой тоже можно обожраться. Тогда понятно, что это за полупрозрачные мужики... Это ангелы. Все плохо, мы умираем.
Однако все было не так плохо. Из этого же подслушанного разговора стало ясно, что, выброси я после такого долгого марафона предметы, мы бы точно завернули ласты от абстиненции, или, выражаясь языком тех же наркоманов, от ломки. А так — поболеем немного и снова в норму придем.
И, надо сказать, нам с Юсей действительно повезло. Потому что, пока мы были в отключке, катер терпел бедствие.
Бедствие можно терпеть, вовсе не попадая в шторм. Достаточно попасть в открытое море и узнать, что у тебя нет ни воды, ни еды, ни связи.
Сначала экипаж «Ярославца» долго удивлялся, почему советский десантный катер в территориальных водах Соединенных штатов Америки до сих пор не запеленгован и не взят на абордаж. Это шло вразрез с общепринятыми сведениями об американских вооруженных силах, которые всегда начеку. Мезальянц был даже разочарован.
— Безобразие, — фыркал он. — Заходи кто хочешь, бери что хочешь. Как они вообще воюют?
Капитаны не расстраивались. Они даже рады были, потому что на катере, хоть он и десантный в далеком прошлом, не имелось ни вооружения, ни форсированных движков, чтобы в случае чего удрать от преследования. Время шло, а ни одного рыбацкого, военного или пассажирского судна им так и не встретилось, горизонт был чист.
Проблема была в том, что навигационное оборудование для установления точных координат на «Ярославце» вышло из строя. «Ярославец» последние тридцать лет курсировал только вдоль берега, лоцию оба капитана знали наизусть и могли с закрытыми глазами водить там хоть эскадру. Здесь же, куда ни глянь, раскинулось море широко и ни намека на землю. Без японского навигатора, который так нам помог в путешествии к Марианской впадине, ловить было нечего. Но он вдруг заглючил, засбоил, а потом и вовсе отключился. Оказывается, аккумулятор разрядился. Компас в рубке намекал, что катер по ошибке попал не в Тихий океан, а в Курскую магнитную аномалию, стрелка крутила фуэте покруче Майи Плисецкой. Радиостанция молчала во всех диапазонах, и Глеб всерьез начал опасаться, не угодили ли они в район проведения ядерных испытаний?
— Ночи дождемся — все светиться начнет, — пообещал Глеб и ушел на камбуз готовить ужин.
Не дожидаясь ночи, он решил проверить, как работает генератор. Генератор тоже не работал.
В довершение радостей все продукты были безнадежно испорчены океанской водой. Викса перед штормом недостаточно крепко задраила капитанскую каюту, она же — камбуз. Макароны, крупы, мука, хлеб, сухое молоко и бич-пакеты — все пропало. Соль и сахар попросту растворились, чай отсырел. Правда, у капитанов имелся еще НЗ из говяжей тушенки и сгущенного молока, но банки оказались просрочены на три года минимум. Глеб тщательно исследовал каждую банку на предмет годности в пищу, но все банки хлопали и начинали нещадно вонять.
— Что за вредительство?! — возмутился Татарин и позвал остальных.
Боря сначала пытался произвести дегустацию — авось, что-то и можно съесть, но ему хватило одного запаха от испорченной тушенки. Мезальянц вони не чувствовал — последствие ранения в Афганистане, но вкус у продуктов ничем не отличался от запаха, такое же дерьмо.
— За борт, — распорядился Боря.
— Нельзя. — Глеб развел руками. — Мы в чужих территориальных водах, никто в чужом доме не гадит.
— Ты в «зеленые» записался, что ли?
— Чуть что — сразу в «зеленые». Культура должна быть. Если уж вторглись в чужую страну без объявления войны, так хоть мусорить не надо.
— Жара стоит, вонять будет, — напомнил Боря.
— Тоже верно, — вздохнул Глеб и выбросил все в океан. В конце концов, тут глубоко.
Викса есть пока не просила — жила на конфетках. Но запас карамели стремительно таял, во всех смыслах. Вскоре и ей пришлось выбросить за борт слипшуюся в комок продукцию Нижнетагильской кондитерской фабрики.
Солнце начало садиться. Боря осмотрел горизонт, понюхал воздух и решил:
— Сейчас повернем в ту сторону, — и он махнул рукой в сторону кормы.
— Почему туда?
— Солнце на западе, значит, нам на северо-восток надо, там ближайшая суша. Карту мира помнишь?
— Так точно, северные Марианские острова. А мы не промахнемся? Тут же на тысячи километров пусто, если твоей карте верить.
— А у нас другой не было. Так что будем надеяться, что не промахнемся. Хотя соляры у нас точно на тысячу километров не хватит. Эй, Иваныч, ты по-иностранному шаришь?
— В пределах разумного, — с достоинством ответил Мезальянц. — А почему вы говорите километры, а не мили?
— Потому что не графье, не на смотре.
— А есть что будем?
— Рыбки наловим, — пожал плечами Грузин. — Не пропадем, не бойся. Заводи движок.
Боря был спокоен и оптимистичен, его будто и не смутила гибель припасов, рассчитанных на пять дней автономного плавания. Как истинный капитан, Грузин не паниковал, а пытался найти выход из положения. Однако судьба посылала его «Ярославцу» все новые и новые испытания.
Двигатель, пару раз чихнув и выпустив из трубы облачко копоти, так и не завелся. Глеб, чертыхнувшись, вышел из рубки и направился в машинное отделение. Тут же оттуда раздались проклятья и тяжелый запах дизельного топлива.
Мезальянц и Грузин подбежали к двери.
— Чего там? — крикнул в пахнущую соляркой темноту Боря.
— Топливный насос накрылся, — донеслось снизу. — Совсем.
— А вот это уже плохо. — Грузин почесал бородку. — Ладно, сейчас делать ничего не будем, давай попробуем рыбки наловить.