Что ни спросит Оксана Анатольевна — то ей больная и отвечает утвердительно. Прям эхолалия[23] какая-то.
Оббежала всех с теми же вопросами — все попугаями твердят вслед за Ивановой.
Ну и у всех цианоз губ, у некоторых и акроцианоз. Тахикардия у всех. Голоса сиплые. Анурия. Тут не дожидаясь результатов посева можно со всей уверенностью сказать: холера!
Оксана Анатольевна, несколько сбивчиво (если не сказать — горячечно) изложив это своим друзьям-коллегам, замолчала и обвела их полубезумным взглядом. У Родина в глазах плескался ужас. Ельский помрачнел дальше некуда. Один Святогорский, выдохнув, поглядел на Оксану и повертел пальцем у виска. После чего в меру язвительно поинтересовался:
— А отчего же не сальмонеллёз? Не дизентерия Зонне? Не гастроэнтерит, вызванный кишечной палочкой? Не вирусная диарея? Не ботулизм? Не отравление, в конце концов, грибами или фосфорорганическими пестицидами?!
— Потому что — холера! — С уверенной стопроцентной обречённостью сказала Оксана. — Я уже всем ввожу раствор Рингера и…
— Надеюсь, антибиотики хотя бы беременным не успела назначить? А раствор Рингера, положим, никому не повредит. В отличие от холеры.
Аркадий Петрович подошёл к Оксане Анатольевне, коснулся её лба губами.
— У тебя есть лёгкая гипертермийка. Присядь, — он указал на диван. — Обсудим ситуацию пока здесь, не выходя из кабинета. А уж после пойдём в отделение.
Оксана Анатольевна послушалась.
Первый вопрос Святогорский задал Ельскому:
— Вова, у тебя в отделениях есть поносящие и температурящие новорождённые?
— Нет. Мне бы доложили. У меня есть пять травм шейного отдела позвоночника за неделю. Я, конечно, очень занят этими детишками и ещё пятёркой экстремально низковесных глубоких недоносков. Но ты же знаешь, как я выдрючил персонал. Если что — мне бы доложили!
— Да, твои медсёстры тебя боятся! — Воскликнула Оксана Анатольевна.
Святогорский окоротил её жестом. И обратился к Родину:
— В отделении патологии? В физиологическом отделении есть случаи рвоты и диареи?
— Да вроде нет. На пятиминутке никто не докладывал. А Оксаны Анатольевны не было на пятиминутке! — Он метнул в супругу грозный взгляд. Ну, насколько может рыжий забавный человек метнуть грозный взгляд в длинноногую красавицу-блондинку. Кстати, на сей раз получилось. Потому что грозный взгляд метал начмед в заведующую отделением. За утаивание фактов, за отсутствие на утренней врачебной конференции, за… Всегда найдётся за что начальнику в подчинённого грозный взгляд метнуть.
— Значит, все остальные отделения интактны. Не вовлечены. Вспышка холеры удивительнейшим образом коснулась только обсервации. Интересно, интересно… Оксана Анатольевна, а скажи мне, твоя Иванова — общительная дамочка?
— Более чем. Страшная трепушка. Ещё беременная была: сядет, соберёт вокруг себя — и давай трещать. Пока по палатам не разгонишь.
— Угу, — не удивился Святогорский. — И первой, значит, следом за ней, захворала её соседка по палате.
— Ну да. Чего здесь нелогичного?
— Всё логично. Всё очень и очень логично, Оксана Анатольевна. Для случая индуцированной истерии. Видимо, твоя Иванова — натуральный альфа-самец, не смотри, что самка. Истеричная альфа-особь, которая даже тебя — тебя! — смогла вплести в свой бред.
— Да какой же бред?! Какая индуцированная истерия, если все натурально так срали и блевали?!
— Конечно, натурально. Как же ещё! Если подкрутить тонкие настройки — вегетатика ещё и не такое выдаст! А уж если доктора идут на поводу. А как не идти? Мы все ужасно запуганы страшной-престрашной санэпидобстановкой. Нас очень хорошо в школе учили.
— Да с чего ты решил…
— Оксана Анатольевна, ты сама меня на эту мысль навела. Именно ты упомянула об эхолалии. Твоя настороженность только поспособствовала этой вспышке. Только не холеры, а именно что истерии. А теперь идём в отделение.
— Все? — уточнил Ельский.
— Ну, ты не ходи. Младенцы все эвакуированы. Чего тебе с бабами делать? А вот начмед — милости прошу к нам. Как ответственный за весь этот балаган.
У изолятора Оксана Анатольевна настаивала на надевании масок. А то и полного обмундирования для чумного блока. Тут уж даже Родин посмотрел на свою жёнушку с некоторым волнением.
— Оксан, напомни-ка мне путь передачи холеры?
— Фекально-оральный.
— Молодец! Садись, пять! И если мы не собираемся пить тот…эээ… «рисовый отвар», и засовывать чужие, неизвестно где побывавшие пальцы в рот! — Тут он ещё раз очень выразительно посмотрел на любимую супругу. — То и контакт с пострадавшей нам не страшен.
До потери тургора и реального обезвоживания пациентке Ивановой было далеко-далеко. Она действительно оказалась страшной болтушкой. Патологической. И натурой весьма тревожной. После родов-то женщина и так… А тут ещё на характер легло. И ещё немаловажный факт анамнеза выяснил старый дотошный дружище Святогорский. Бабушка пациентки Ивановой умерла от холеры. Вошла в число тех самых семерых «счастливчиков», сгоревших от обезвоживания в Одессе в 1970 году. Заболело сто двадцать шесть человек — умерло семеро. Понятно, что напуганная с детства сказкой о страшной-страшной холере, ударенная гормонами во время родов и попросту переев каши, которую она запила двумя литрами кефира, — родильница так накрутила себя и всех вокруг!..
Через два часа психопрофилактических бесед Святогорского с дамами первого этажа обсервационного отделения «вспышка холеры» была подавлена в зародыше.
— А пищеблок никогда не помешает перетрусить, проверить актуальность санитарных книжек и соответствие технологических процессов стандартам! — Резюмировал Святогорский.
Он сидел в кабинете у Оксаны и пил кофе. С коньяком. Заведующая другая — традиция та же. Оксана Анатольевна забилась в кабинет от стыда. Надо же, как она попала! Как она позволила вплести себя в индуцированную истерию! Как не заметила очевидного!
— Ты — женщина. И этим всё сказано, — «успокоил» её Аркадий Петрович. — Хорошо, что твой муж — начмед. Будь это посторонний тебе в койке человек — по головке бы за такое не погладил.
— Прекрати! Я тебя умоляю, Аркадий Петрович!
Святогорский добродушно усмехнулся.
— Ладно, это говорю я! Ласково. И так говорит вся больница. Только не так ласково. А впрочем, пусть говорят. Так и о Таньке Мальцевой говорили. Она — заведующая. Любовник — начмед. Прикрывает всю жизнь. И сейчас о ней так говорят. Она — главный врач. Любовник… Тьфу ты! Уже муж — замминистра. Разумеется, прикрывает.
Он немного помолчал.
— И потом. А что плохого в том, что тебя прикрывают, покрывают… И что там ещё? Право на ошибку имеет каждый. И совершает эти ошибки. Другое дело — какая это ошибка. И как за неё бьют. Твоя ошибка — просто забавная. Без последствий. А вот то, что натворил наш Скумбриевич…
Аркадий Петрович нахмурился.
— В общем, из двух заведующих порке сегодня подлежишь явно не ты. Полагаю, соверши ты такую грубую злую глупость, как Анатолий Витальевич, Родин бы тебя не пожалел. Будь ты сто раз жена.
— Панин Таньку никогда не жалел. В профессии…
— Да и не только в профессии. — Добавил Святогорский.
Он поднялся.
— Ладно. Пойду я. У меня бабы в ОРИТ. Да и боевую готовность всех подразделений надо проверить. А то плановых завтра в два раза больше обыкновенного.
Оксана Анатольевна снова покраснела.
* * *Родин сидел за столом в своём кабинете. Он уже немного успокоился. Точнее — его выбило из колеи поведение Оксаны. Её излишнее нервное возбуждение на предмет не такого уж и военного случая, как диагностическая ошибка. Её излишняя вовлечённость. Андриевич принимал мрачность начмеда на свой счёт. И был, конечно же, прав. Процентов на восемьдесят.
— Скажи мне, Анатолий Витальевич, какие зелёные человечки нашептали тебе, что вот это вот так называемое «естественное кесарево» допустимо в принципе, и, тем более, допустимо в стенах нашего лечебно-профилактического учреждения?
Сергей Станиславович поднял на заведующего патологии взгляд. Никаких солнечных зайчиков. Сейчас рыжим Родиным можно было заколачивать костыли в сочленения рельс.
— Я… Я хотел сделать что-то полезное. Что-то новое. Для привлечения клиентов. В родильный дом, конечно же. В родильный дом.
— Тебе стало мало практически монополии на УЗИ-исследования? Ты там навербовал себе этих несчастных лохушек, у детей которых в лучшем случае будет растяжение паравертебральных артерий — и соответствующих ситуаций, а в худшем — детский церебральный паралич во всём его многообразии? Что-то новое?.. А старое ты забыл? Работы Ратнера. И потом. Какого ты полез с этим мудацким «новым», не поставив в известность начмеда?!
И тут вдруг Скумбриевича прорвало. Он вскочил и, бегая по кабинету, стал вопить о том, что именно он сразу же заслуживал места заведующего патологией. Или хотя бы обсервацией. А полезли люди со стороны — непрозрачный намёк на Родина. И молодые любовницы людей со стороны, — ещё более непрозрачный намёк на Оксану Анатольевну.
Сергей Станиславович неожиданно успокоился. Всё как всегда. Всё по местам. Обиды и обидки. Желание просочиться наверх. Просочиться, проскочить, перепрыгнуть. Не работой. Не ежедневным тяжёлым трудом. Не заботой о… Но не по детским головам же! Ни в коем случае не по детским головам!
Если прежде он собирался всего лишь как следует вздрючить Анатолия Витальевича. Объявить ему выговор. Запретить любые эксперименты. То теперь, во время этой истеричной песни ущемлённого самолюбия, у него в голове образовалось совершенно холодное, абсолютно рассудочное решение: Виталий Анатольевич Андриевич попросту не имеет права заведовать отделением. Он не признаёт ошибок. Не учится на них. Он только ждёт следующей лазейки. Он в целом не в теме. Андриевич, с трудом выполнявший самое обыкновенное стандартное безопасное в целом кесарево — и вдруг экспериментатор!.. И Родин написал докладную на имя главного врача. Как раз во время концерта Анатолия Витальевича. Не особо прислушиваясь. С какого-то момента.
И сам отнёс эту бумагу в кабинет к Татьяне Георгиевне Мальцевой.
«Своих» было приказано… Пардон, испрошено. Разве можно было приказывать Людмиле Прокофьевне? Своих было испрошено пропускать в любое время. Так что Родин понуро миновал секретаря главврача, механически кивнув. Хотя она прожигала его взглядом поверх очков. У Мальцевой был посетитель. Впрочем, уговор дороже денег. Сказано: в любое время — отлично! Вот оно — любое время.
Родин толкнул тяжёлую дверь, зашёл… Татьяна Георгиевна пила кофе со смешливым посетителем, в мягком уголке у журнального столика. Они оба смеялись. Посетитель был в цивильном. Вроде как знакомое лицо. А, возможно, просто все казахи похожи друг на друга. Вроде как знакомый незнакомец даже приветливо кивнул. Может, просто воспитанный. Родин кивнул в ответ. Улыбка сегодня не очень получалась.
— Заходите! Заходите, Сергей Станиславович! Присаживайтесь к нам! — Радушно пригласила Мальцева. — Чай? Кофе?
— Татьяна Георгиевна, извините, что я вас отвлёк. Я не знал, что у вас… Я вот, собственно.
Родин протянул Мальцевой докладную. Она пробежала. Посмотрела на Сергея Станиславовича. И представила ему казаха.
— Знакомьтесь, Сергей Станиславович. Ерлан Даниярович Байжанов. Новый заведующий отделением патологии беременности. Ерлан Даниярович — Родин, Сергей Станиславович.
Мужчины пожали друг другу руки. Причём казах не переставал сиять, как пасхальное яйцо.
— Да мы, собственно, знакомы с Сергеем Станиславовичем.
Точно! Родин вспомнил! Они учились в одном медицинском вузе! Только казах на несколько курсов старше!
Ерлан всё не отпускал руку Родина.
— Я-то, понятно, ничем не примечательный казахский паренёк. А таких рыжих, как Сергей Станиславович — считанные единицы у нас. Разве, в Ирландии… Да первый актёр всея института!
— А вы были ленинским степендиатом! — Вдруг вспомнил Родин. — И всегда хотели стать акушером-гинекологом.
— И не только хотел. Но, как видите, стал. Долгое время работал на клинической базе Казанской академии последипломного образования. Хотя я казах, а не татарин, — рассмеялся Ерлан Даниярович.
— Вы лично знакомы с Александром Юрьевичем Ратнером?! — Воскликнул Сергей Станиславович.
— Был. Был знаком. Светлая ему память. Мало того — имею честь считать себя в некотором роде его учеником. Он был руководителем моей кандидатской и консультантом моей докторской. Мои работы были на стыке специальностей. Акушерство-гинекология и неонатология. Перинатология. Но такой науки официально ещё не было. Соответственно — у диссертаций два шифра…
Не дожидаясь окончания речи, Сергей Станиславович бросился на Ерлана Данияровича с объятиями. Да так, что тот несколько опешил.
— Вот видите, как горячо приветствует вас наш начмед по акушерству и гинекологии! — Рассмеялась Татьяна Георгиевна. — А вы боялись, что вас не примет коллектив, опасались сложностей ассимиляции… Ну всё, всё!
Мальцева мягко оторвала Родина от Байжанова. Усадила в кресло. Налила кофе. Подала, подмигнув:
— Неужели ты думал, что я не искала заведующего отделением патологии беременности?
Затем обратилась к казаху:
— А вам, боюсь, придётся приступить не через неделю, как планировалось. А завтра. Совместно с Ельским нужно будет осмотреть пятерых детей, выработать тактику лечения, прогноз… Ваш предшественник опрометчиво увлёкся новомодными веяниями и, не поставив в известность Сергея Станиславовича, сделал пять «естественных кесаревых».
У Ерлана Данияровича заходили желваки и взгляд запылал дьявольским огнём. Но он лишь сдержанно сказал:
— Осмотрим. Выработаем.
А Родину вдруг стало хорошо и легко.
— Тань. Мы в пятницу… Завтра уже, да. … Собираемся посидеть в нашем ресторане. Ты приходи, а? И вы, Ерлан Байжанович, приходите.
Новый, ещё не вступивший в должность заведующий, вежливо отказался. Мол, сперва надо толком в должность вступить. А потом уж по ресторанам. Может, неудобно было человеку перед главврачом. Родин, тоже ещё. Нашёл место, где в кабак звать. Да и Татьяна Георгиевна смутилась. Что-то пробормотала невнятное. В любом случае — Родину стало хорошо и легко. В конце концов, ляпнуть глупость и бестактность в кабинете пусть и главного врача — это не холера, не родовая травма, и не обезглавленное отделение.
И он с удовольствием выпил кофе.
* * *В пятницу сидели в «нашем» ресторане[24]. Сиротливо как-то сидели. Был Ельский. Сам. Хмурый. Поглядывал на часы. Разумеется, был Святогорский. Бессменный председатель кабацких собраний. Была Тыдыбыр, рядом с которой сидел счастливый патанатом Василий Александрович Майков. (О, нет-нет! Ничего такого! Анастасия Евгеньевна позволила всего лишь несколько раз сводить себя в ресторан. И ещё несколько раз — в театр. И ещё они прогуливались по бульварам. Он задаривал Настеньку цветами, и это ей льстило. Как и внимание такого взрослого мужчины, но… Она не знала.) Был всё ещё хромающий, но уже куда как бодрый заведующий урологией. В компанию отлично влились старший сын Панина, женившийся на своей медсестре. Были Родин с Поцелуевой. И операционная Любовь. Было вроде и шумно, и весело… Но как-то сиротливо без Марго. И без Мальцевой. И без Панина. И даже без давно уже не интерна Денисова, которого все по привычке именовали интерном.
И даже Святогорский вещал как-то без былого огонька.
— Да! — Подыгрывая на стариковский лад, вздыхал он. — Утратили молодые чуйку! Не знают, не читают! Не думают!
— Зря вы так, Аркадий Петрович! — Надувалась Настенька Разова. — Всё совсем не так плохо…
— Не так плохо — это как? Как могло бы быть? — Тут же перехватывал Святогорский. — Вот скажи, ты в детстве крестиком вышивала?
— Зачем это?
— Затем! Затем, что Александр Юрьевич Ратнер, заслуженный деятель науки Российской Федерации и Республики Татарстан, профессор, детский невролог и просто умнейший человек и всё такое, уже давным-давно сказал, что большинство интранатальных травм происходит из-за так называемых деревянных рук акушера. И, увы, таковыми и являющихся. А откуда берутся деревянные руки?! А оттуда! Из детства. Из детства, в котором уже ты не вышивала крестиком, не лепила из пластилина, не играла на пианино…
— Я играла на пианино! Играла! — Возмутилась Настенька.
— Ой! И сколько ты на нём играла?
— Три года. Потом мне поменяли учительницу и я…
— Понятно, понятно! — Святогорский почему-то вместо обыкновенного своего лихого благодушия впал в раздражение. — Тыдыбыр по айфону пальцами свои извилины разглаживала куда как дольше!
Оксана Анатольевна незаметно под столом стукнула анестезиолога по ноге.
— Да. Ладно-с… Давайте выпьем за то!.. За чтобы такое выпить?
— За то, чтобы руки акушера не были деревянными! — Подхватил Родин, разливая водку по стопкам.
— Ни акушера, ни неонатолога! Ни медсестры. Ни массажистки. Ни домохозяйки! Чтобы ничьи руки не были деревянными. Хочешь сделать подарок своему ребёнку? — подари ему шесть кубов щебня. Заказал — привезли — высыпали! Пусть играется. Развивает тактильную чувствительность.
— И всё-таки, чтобы не были деревянными именно руки акушера-гинеколога. Он видит руками. Жизнь и здоровье матери и дитя — они на кончиках пальцев акушеров! Чтобы мы помнили старые добрые методики. Помнили — и учились. Чтобы извлекали дитя из матки ка-ак? — Начмед вопросительно посмотрел на ординатора обсервации Анастасию Евгеньевну Разову.