Конан и Великая душа 2. Огни Будущего - Брайан Толуэлл

Брайан Толуэлл Конан и Великая душа 2 Огни Будущего

ПРОЛОГ

Жестокий и стремительный ветер выл и стонал. В его тревожных переливах как будто слышался то плач ребенка, то свист жаркого воздуха кровавой битвы, рассекае­мого, клинком холодной стали, то послед­ний зов безвозвратно загубленной души. Пронзительный этот ветер беспощадно раз­метал редкие облачка, обнажив полную, ис­пещренную шрамами и пятнами, подобную древней зо­лотой монете, сверкающую луну. Туманный свет луны равномерно застилал пугающе-однообразную равнину, на которой не было ничего, кроме истинного ее власте­лина — этого всепроникающего ветра, возникшего словно из самых глубин мрака. Прекрасное звездное небо волшебным куполом нависало над потрескавшим­ся панцирем степи, и казалось, что ветер щекочет небес­ный свод, так что звезды переливаются на нем подобно серебряным чешуйкам на теле исполинского сказочно­го дракона, вперившего свой неподвижный лунный глаз в эту пустую, никчемную и бесконечно грешную землю…

Вот уже несколько часов тусклый лунный глаз за­думчиво прослеживал путь трех высоких, крепко сло­женных мужчин: не безумны ли они, бросившие вызов этому великому, леденящему душу мраку?.. Жестокий ветер рвал широкие темно-синие плащи путников, дико завывал у самых ушей, едва скрытых капюшонами, но все его усилия пробудить у странников челове­ческие чувства были тщетны. Люди шли, и перед их мрачной решимостью одинаково отступали и ветер, и тьма, и даже лунный глаз, будто покорясь их безумной несокрушимой воле, старательно освещал загадочной троице дорогу.

Не менее странным был и скарб одиноких ночных путешественников. Он размещался на небольшой четырехколесной повозке, которую люди, поочередно сменяя друг друга, настойчиво катили вперед. Усилия, прикладываемые ими, явственно свидетельствовали о достаточной тяжести груза. Тщательно укрытый не­сколькими слоями черного шелка, груз этот словно сросся с повозкой. Все тот же безжалостный ветер си­лился сбросить черные покрывала, чтобы лунный глаз хотя бы разок смог взглянуть на тайный скарб безум­цев, но и это ему не удавалось. Напротив, казалось, здоровенный сундук — сундук ли? — как: будто притя­гивал свои черные одежды, видно, стесняясь показать себя всевидящей луне. Или; может быть, желая вы­ждать время, чтобы предстать перед миром в новом, могущественном обличие…

А люди все шли и шли, и повозка поскрипывала в такт их тяжелым шагам. Отчаявшись устрашить путни­ков и потеряв всякую надежду раскрыть их тайну, хму­рая луна готовилась отбыть в последний путь, чтобы за­втра вновь захватить власть над этой бескрайней равниной. Впрочем, нет. Равнина не была бескрайней: на востоке и юге ее ограничивали острые, подобные выставленным для устрашения пришельцев каменным клинкам, высокие скалы. То были первые стражи великих Карпатских гор, естественной границы Запада и Востока обширных хайборийских земель. Протянув-пшсь на тысячу миль с северо-востока на юго-запад, Харпашские горы разделяли владения Коринфии и За­моры, Ксфа и Офира, и кое-где, близ места слияния Хорота и Красной реки, подбирались к землям Аквило-нии, богатейшей державы Запада.

Степь, по которой шествовали загадочные странни­ки, представляла собой едва ли не самую заброшенную часть коринфских земель. Здесь не было лесов, рек,

ОГНИ БУДУЩЕГО

Глугов — только ственном обличийИолые, потрескавшиеся солончаки. Если люди когда и жили здесь, то очень давно, в бесконечно далекие, доисторические времена, и следов их пребы­вания древняя степь не сохранила. Здесь, на краю этой степи, горы были особенно неприветливы, и бесчис­ленные караванные тропы обходили их стороной. Ле­генды гласили, что места эти прокляты, и в здешних горах рисковали селиться лишь прозревшие волю богов бесстрашные горные орлы.

Между том люди шли, не оглядываясь и не сверяясь с картой, как будто к себе домой. Троица неумолимо приближалась к черным скалам, в зловещей вышине помеченным ледяными шапками, и с каждым шагом движения людей становились все более уверенными. Вот они миновали ущелье, осторожно подняли повозку с грузом по пологой каменной лестнице. Петляя в узких ложбинах между скал, они вышли на большую ровную площадку.

Зажатый в естественном каменном мешке, под­властный лишь взору небес, высился огромный замок. Вытесанный из колоссальной скалы-монолита, этот мрачный дворец был начисто лишен окон и дверей. Только широкие, пробитые в скальных породах ступе­ни вели к массивной железной плите, прильнувшей к холодному камню горного дворца. В момент, когда ]ноги путников ступили на лестницу, тяжелая железная плита дрогнула и внезапно откатилась в сторону. Из­нутри, рассекая тьму уходящей ночи, навстречу путе­шественникам ринулся поток яркого факельного света. Вослед свету явился человек — очень высокий, строй-вый, облаченный весь к же темно-синие одежды. Его кранильное, отметенное чертам аристократизма лицо была бесстрастно. Маленькие серыэ глаза, таящие не­дюжинный ум их обладателя, изучающе смотрели на вновь прибывшую троицу, но казалось, не люди инте­ресовали мужа, вышедшего из чрева каменного замка, а то, что было скрыто черным шелковым покрывалом. Помедлив мгновение, человек Повелительным жестом приказал следовать за ним. Пришедшие, ничем не по­казывая смертельную усталость от изнурительного ноч­ного путешествия, покорно склонили головы и двинулись вослед хозяину. Как только все четверо вступили в замок, огромная железная плита легко встала на свое место, и более ни один ручеек света не изливался в предрассветную мглу.

Долгими каменными коридорами катилась покры­тая черным шелком повозка, пока процессия не всту­пила в округлый зал, напоминающий кратер давно по­тухшего вулкана. За все время путешествия по замку никто не проронил ни слова, как будто над его обитате­лями тяготел неведомый обет молчания. В центре ам­фитеатра возвышался небольшой мраморный поста­мент. Около постамента стояли мужчины, ничем — ни одеждой, ни осанкой, ни формой лица, ни цветом глаз — не отличавшиеся от вновь прибывших. .Единст­венным украшением был большой серебряный меда­льон на груди у самого высокого из облаченных в синие плащи мужей — того, кто вышел из замка навстречу цочным путешественникам. Медальон изображал стре­мительный остроконечный треугольник. Искусство мастера, изготовившего медальон, придало треугольни­ку объемность, так что казалось, будто на груди челове­ка сверкает великолепная серебристая пирамида; вни­мательный взгляд заметил бы шестнадцать тщательно очерченных ее граней. Вокруг пирамиды вились какие-то тончайшие спирали, отдаленно напоминающие змей. Но тайный знак, изображенный на медальоне, на самом деле был неведом служителям культа Великого Змея Сета, равно как и жрецам всех других бесчислен­ных религий тогдашнего мира. Ничего не говорилось об этом знаке и в мудрых книгах древности, в равной мере не знали о нем опытнейшие маги и всемогущие короли. Ибо знак тот был не от мира сего, и лицезреть его могли только те шестнадцать человек в однообраз­ных темно-синих одеяниях, что в мрачной задумчивос­ти застыли вокруг мраморного постамента.

Повинуясь немому приказу человека с медальоном, люди осторожно сняли тяжелый груз с повозки и во­друзили его на постамент. Только тогда непроницае­мые шелковые покрывала были отброшены. Взорам шестнадцати предстало воистину удивительное зре­лище.

Отражая неровное пламя факелов, на пьедестале сверкал прозрачный кубообразный кристалл, похожий более на гигантскую хрустальную раковину. Сквозь верхнюю створку раковины отчетливо был виден маленький человек, покоящийся на прозрачном ложе. Он лежал на спине, и лицо его было белее снега. В груди человечка зияла огромная резаная рана. Глаза его были закрыты. Человек внутри раковины не спал — он был мертв. Долгие мгновения шестнадцать посвященных вглядывались в толщу хрустальной раковины. Их лица были по-прежнему бледны и бесстрастны.

Наконец предводитель, словно стряхнув с себя оцепенение, решительно извлек из внутреннего кармана своего широкого плаща нечто маленькое и белое, похожее на монету, но с двумя заостренными концами. Держа крохотный белый кристалл в левой руке, человек прочел над ним короткое беззвучное заклинание. Затем он занес над кристаллом свою правую руку, и из нее по­рывался тончайший голубой порошок. Оседая на кристалле, порошок быстро растворялся в его неведомых безднах. Когда последняя пылинка голубого порошка пала на маленький белый кристалл, внутри его обнаружилось какое-то движение, он пульсировал, обдавая присутствующих сполохами возбужденного изумрудно­го свечения. Но и тогда никто из шестнадцати не издал ни звука, никак не выдал своих чувств; между тем каж­дый из них знал, что присутствует при свершении магии, единственной и неповторимой в своем роде за все времена вселенской истории, при отправлении об­ряда, ни разу не свершаемого никогда и нигде ранее, обряда, который никогда более не повторится.

Человек с медальоном приблизил пульсирующий кристалл к прозрачной раковине. Повинуясь неведо­мой силе, верхняя створка бесшумно распахнулась. И хотя в огромном чертоге было жарко, тепло десятков факелов и каминов отступило перед холодом безжизненного тела, покоящегося на своем прозрачном ложе. Правая рука предводителя опустилась на грудь мертвеца, стремительно вошла в израненное пространство и тотчас же возвратилась обратно, сжимая ссохшийся комочек, разрубленный пополам — сердце карлика.

Ставшую уже привычной зловещую тишину разо­рвал сильный и уверенный голос человека с медальо­ном.

— Оно ему больше не пригодится, — бесстрастно произнес предводитель.

Один из его помощников принял то, что когда-то было человеческим сердцем, и аккуратно спрятал его в особую, инкрустированную все тем же загадочным зна­ком с пирамидой шкатулку. Проводив тяжелым взгля­дом эту неизменную принадлежность человеческого су­ществования, предводитель сказал:

— Мы делаем это, ибо такова была его воля…

Слова прозвучали глухо и торжественно, но смысл происходящего всем присутствующим был ясен и без них; к этому мигу шестнадцать посвященных готови­лись всю свою жизнь. Они знали: ничто не помешает довести этот удивительный обряд до конца, знали, что им предстоит потом, после его завершения, но и оста­новиться они не могли, ибо над судьбой своей были не властны…

Медленно, словно в глубоком трансе, двинулась рука человека с серебристым медальоном. Изумрудно-пульсирующий кристалл перешел из его гибких паль­цев в узкое пространство резаной раны на груди мерт­веца, туда, откуда минуту назад было извлечено разрубленное сердце.

Скользнув по мертвой ткани, ромбовидный крис­талл занял место сердца. Предводитель неспешно от­дёрнул руку. Выражение торжествующего изумления застыло на лицах шестнадцати.

Мертвое тело в раковине вздрогнуло, по всем, его конечностям прошла и тотчас исчезла изумрудная вол­на. В тот же миг зияющая рана на груди сама собой за­тянулась, и на ее месте появилась белая, точно очищен­ный пергамент, холодная кожа. Зашевелились кудря­вые черные волосы на голове лежащего, конвульсивно дернулись тонкие пальцы рук. Решительно откинулись назад веки, обнажив огромные, непропорциональные этому маленькому тельцу, как будто целиком состоя­щие из агатовых яблок глаза — глаза существа, только лишь по странному стечению обстоятельств принадлежавшего к миру людей. И вот эти гигантские глаза ши­роко раскрылись, словно две черные бездны, готовые по­глотить в своих мрачных глубинах все живое и сверхъ­естественное, все сущее, обитающее в этом мире и вне его. В этих глазах был и холод межзвёздных глубин, и жестокая, всеподчиняющая воля, и какая-то безвест­ная, пришедшая из тайников времен и пространств, сила. И, конечно же, в этих глазах была Жизнь.

Всепроникающий взгляд огромных черных глаз пронзил разум стоящих в немом оцепенении людей. Он, этот взгляд, обошел стены каменного амфитеатра, и от него в необъяснимом испуге шарахались языки фа­кельного огня. Казалось, сам воздух в зале сжался и по­тяжелел, словно этот чудовищный взгляд был властен и над ним.

Стоически выдерживая взгляд разбуженного су­щества, высокий человек с медальоном опустился на колени перед хрустальной раковиной; его примеру по­следовали и остальные синие плащи. В сдавленной ти­шине торжественно и гулко прозвучал уверенный голос предводителя:

— Ты снова жив, Великая Душа! Ибо такова была твоя воля..

Словно услышав это известие, могучий ветер, гу­лявший по мертвой степи, внезапно стих. Великие Кар­патские горы, — мудрые, как боги, предвидящие дале­ко вперед, — застыли в мрачном предвкушении грядущих потрясений.

А с востока на их заснеженные пики уже надвига­лась заря нового дня. То были огни будущего — буду­щего, которое с этой ночи стало еще более непредска­зуемым…

Глава первая Месть и Вероломство

Чудна природа у истоков Красной реки. Там, где среди цветущих лугов и покрытых пролесками холмов сходят­ся границы Немедии, Коринфии и Офира, всегда многолюдно. Богатые поместья вельмож соседствуют с обширными купеческими поселениями, стихийные рынки работают днем и ночью, все новые караванные тропы появляются тут и там, чтобы еще теснее связать между собой разноязыкие хаиборийские народы.

По одной из таких дорог, лихо обгоняя купеческие кибитки, на добрых вороных конях скакали двое — об­лаченный в стальную кольчугу гигант-воин и прекрас­ная стройная девушка в облегающем походном костю­ме, подчеркивающем совершенство ее фигуры. На полое у гиганта висел широкий двуручный меч, девуш­ка же была безоружна.

Всадниками были Конан-киммериец, могуществен­ный король Аквилонии, и его супруга Зенобия. Вен­ценосная чета возвращалась домой, в аквилонскую сто­лицу Гарантию, после далекого и ответственного путешествия к берегам моря Вилайет. Там, в темных водах великого внутреннего моря, закончилась захва­тывающая, стремительная, полная потрясающих при­ключений и переживаний история схватки Конана с могущественным карликом Тезиасом, более известным в хайборийских землях под именем «Великая Душа». Много горя и страданий принес призрачный Бог самым разным народам от Пиктлэнда до Заморы, пока, нако­нец, не был поражен в мрачном подземелье Бельверуса острым клинком Конана — в самое сердце. Сгинула с белого света и черная душа его, втянувшись в загадоч­ную темницу волшебного кристалла — Ромба Яхкунга. Кристалл этот покоится ныне в покрытых тысячелет­ним илом безднах вилайетских впадин.

— Все-таки славно, Зенобия, раз этак в год спасать мнр от мерзавцев, подобных нашему низкорослому другу! — с природной беззаботностью варвара пробасил Конан.

Прекрасная королева также пребывала в хорошем настроении, но поспешила поправить мужа:

— И все же лучше обойтись без подобных приклю­чений! Или ты желаешь, чтобы меня каждый год пре­вращали в воду?

Весело посмеявшись над собственной шуткой, Зенобия игриво подтолкнула конанова жеребца и, вонзив легкие шпоры в бока своей лошади, унеслась вперед.

— Не уйдешь! — разыгрывая свирепого преследова­теля, возгласил Конан, и его конь бросился вдогонку за скакуном королевы.

Путь домой проходил легко, без каких бы то ни было приключений. Даже в землях Турана, где на каж­дом шагу Конан рисковал встретить старого недруга, — кто-кто, а уж он изрядно потрепал нервы покойным ко­ролям Илдизу с Ездигером и их бесчисленным поддан­ным, — ничто не омрачило победного шествия кимме­рийца-триумфатора. Его спутники и друзья, сыгравшие немалую роль в борьбе против призрачного Бога, — старый волшебник Пелиас и жрец Асуры Хадрат, — от­правились каждый по своим делам, оставив влюблен­ных короля и королеву наслаждаться обществом друг друга. Хадрат покинул их еще на берегу Вилайета: он отправился в далекую и загадочную Вендию, роди­ну культа его мудрого древнего Бога. «Я никогда не прощу себе, если сейчас, в двух шагах от великих хра­мов Айодйи, я не навешу своих братьев по вере; убеж­ден, асурийцы Вендии страждут услышать о моих при­ключениях из первых уст», — говорил на прощание Хадрат.

Пелиас, высокий сухопарый старик с величествен­ной седой бородой, расстался с ними недалеко от Хор-шемища, крфийской столицы. «Схватки с Тезиасом вконец измотали меня, — решительно заявил волшеб­ник. — Человеку, не помнящему век, в котором он ро­дился, трудновато странствовать по миру и при этом еще совершать подвиги! А потому — все, точка! К дья­волу магию, белую и черную! Мягкий диван, сладкое хауранское вино и обнаженные девушки с пышныформами — вот все, что нужно старику до конца ценных мне великой Иштар дней!» От души Посмеявшись над новой философией многоопытно­го Пелиаса, Конан и Зенобия пожелали волшебнику счастливого пути, и тот отбыл домой, в город Ханарию, что в маленьком королевстве Хорайя, где, окруженвая дивным садом, возвышалась Золотая башня чаро­дея…

Близился вечер. Конан и Зенобия надеялись до на­ступления ночи пересечь аквилонскую границу, и по­тому кони их неслись во весь опор. Здесь, в Офире, также испытавшем иго Великой Души, встречали Ко­нана как освободителя. Но гигант-киммериец торопил­ся домой, ведь он не был на аквилонской земле с того самого ужасного дня, когда, гонимый дьявольским гипнозом Тезиаса, вынужден был спасаться бегством от разъяренных толп тарантийцев. Но злой гипноз карли­ка остался в прошлом, и теперь благодарные поддан­ные с нетерпением ждали возвращения короля-освобо­дителя.

Переполненный благостными видениями грядущих. пиров и празднеств, киммериец не сразу заметил опас­ность. В надвигающихся сумерках из-за небольшого холма навстречу продвигался вооруженный отряд. Изум­ленный король резко осадил скакуна. Тихо вскрикнула Зенобия.