Весело нам всем стало. Начали мы смеяться, шалить, беситься. Только один Матвей Иванович оставался серьезным, да Федя сидел спокойно, только улыбался, на нас глядя.
Наконец, Матвей Иванович говорит нам:
— Ну, молодые люди, день уж кончился. Давайте к ночлегу готовиться. Идите дрова собирать!
Скоро у нас запылал костер, а над ним нависли наши котелки и чайники. А мы, подостлав под себя, что у кого нашлось, сидели вокруг костра и весело болтали. Потом за еду принялись и чай стали пить.
Наступила летняя ночь, светлая, тихая. Ребята тоже притихли и стали спать укладываться. Володя с Андрейкой подостлали под себя какую-то широкую одежонку, легли, тесно прижавшись друг к другу на одну ее половину, а другой укрылись с головой, чтобы комары не кусали. А Вася уж давно спал. Положил голову на сумку Матвея Ивановича, подпер щеку кулачком, колени чуть не к подбородку прижал, да так, сжавшись в комочек, и спал. А около самого лица поставил свою корзиночку с ершами. Матвей Иванович накрыл его сверху курткой своей.
И Шурка стал укладываться спать. Зовет меня.
— Нет, — говорю, — еще не хочется мне спать. Я посижу еще немного.
Тогда он завернулся в одеяло с головой и затих.
Матвей Иванович и Федя тоже спать не стали — выспались, должно быть, днем. Матвей Иванович сидел, попыхивал дымком из своей трубочки и поверх очков на огонь глядел. А Федя возле него полулежал.
А я сижу и гляжу на реку и в памяти события дня перебираю и фантазирую по своему обычаю. А река гладкая, как зеркало, облака и прибрежные кусты отражаются в ней, и то и дело слышно, как рыба плещется в воде. Завтра, думаю, обязательно на ерша буду удить. Так вот посажу на крючок ерша, вместо червяка, и возьмет у меня опять такая же щука, как сегодня. Только я уж не дам ей в куст забраться.
Подсел поближе к Феде и рассказал ему о своих планах. А потом о другом мы с ним разговорились, да так незаметно и проболтали до рассвета.
Прохладнее стало, облака на востоке порозовели, над рекой легкий туман поднялся, птички в кустах зачирикали, и рыба в речке чаще стала плескаться. А скоро и солнышко взошло.
Матвей Иванович разбудил ребят. Встали они сонные, вялые. Ежатся от холода, глаза протирают, зевают. Но скоро разгулялись, умылись и опять веселыми стали. Только Вася ни за что не хотел вставать, так разоспался. Так его и оставили в покое.
Шурка меня спрашивает.
— Ты что будешь делать?
— Щуку, — говорю, — буду ловить здесь у куста на удочку.
— А я с ребятами на мостик пойду за окунями, а как время выйдет, к тебе приду — жерлицы поедем смотреть.
Так и порешили.
Ребята ушли. А я под берег к своему кусту спустился. Матвей Иванович и Федя сели с удочками тут же неподалеку от меня.
Выбрал я в ведре одного из оставшихся вчерашних ершей, насадил на крючок большой удочки и забросил, а удочку воткнул в ту же ямку, из которой вчера ее щука вытянула. Маленькую удочку на червяка забросил.
Сначала, пока солнце низко было, ерши на маленькую удочку клевали, а как поднялось оно повыше, клев прекратился. Сижу, скучно мне стало.
Вижу, Матвей Иванович с Федей встали и собираются куда-то. Спрашиваю их: куда? Федя мне сказал, что идут жерлицы смотреть и живцов переменить.
Ушли они, я один остался. Сижу под кустом на корточках, а меня ко сну клонит. Как задремлю сильно, так меня и качнет, я и проснусь.
Вот как-то раз, очнувшись от дремы, взглянул я случайно на поплавок своей большой удочки. Вижу, он в движении — так взад и вперед и ходит. Что это, думаю, ершишко мой в такое беспокойство пришел?
Вдруг поплавок резко пошел в сторону, потом нырнул, и не видно его. Вскочил я на ноги, схватил обеими руками удилище и тащу. Чувствую, что тащу что-то очень большое. Дотащил до поверхности воды — ну, ясно, она, щука! Как начала она у меня на кругах сходить. Удилище гнется, а меня так и мотает из стороны в сторону. А я держу удилище обеими руками да думаю: только бы леска выдержала, да крючок не переломился бы, да стараюсь щуку к кусту не пустить.
Не помню, долго ли продолжалась эта борьба со щукой. Только стала она, по-видимому, ослабевать, умаялась, и вдруг совершенно легко, почти без всякого сопротивления подтащил я ее к себе и на берег выбросил. Большая щука, не меньше вчерашней!
На берегу щука еще раз показала себя — так начала прыгать и метаться, что пришлось мне прибегнуть к испытанному уже средству — упасть на нее всем телом и прижать к земле. Конечно, этого не следовало бы делать, да уж очень я боялся, что уйдет от меня щука.
Когда щука подо мной утихла, взял я ее обеими руками и забросил на высокий берег. И сам вслед за ней вылез и сел возле нее.
Трудно рассказать, каким счастливым и гордым я себя чувствовал в это солнечное утро, сидя на траве около пойманной мною щуки. Нет уж, думаю, про эту щуку никто не скажет, что не я ее поймал или что она сама поймалась. Я сам и способ этот — на ерша ловить — придумал[10], сам и вытащил ее, все сам. Жалко только, что никто не видел. И щуку показать некому. Разбудить Васю, что ли? Не вытерпел, разбудил. Вася на этот раз легко проснулся. Потянулся, зевнул, а как увидал щуку — сразу на ноги вскочил.
— Неужели ж ты сам поймал?
— Сам, — и рассказал ему все подробно, отвел душу. А Вася спрашивает:
— А кровь почему на щуке?
— Какая кровь? Где?
Вася показал, а потом посмотрел мне на руки и говорит:
— Да это твоя кровь, Шурик, а не щучья. Гляди-ка, у тебя из пальца-то кровь идет!
Смотрю — правда: на пальце у меня уже нет повязки, и кровь из него сочится. Пока я со щукой возился, я не заметил, как потерял повязку. Сейчас только боль почувствовал. Вот как увлечен был щукой!
Повязку свою я нашел на берегу, у самой воды в глину затоптана. Помыл я ее в реке, потом вспомнил, как вчера мне Матвей Иванович перевязывал, и в кипяченой воде еще промыл и палец заодно вымыл. С помощью Васи перевязал кое-как.
Скоро пришел Шурка. Показывает свою добычу — несколько окуней крупных. А я ему — щуку. Удивился он и, мне показалось, позавидовал.
— Счастье тебе, — говорит, — на рыбу! Поедем жерлички смотреть, пора.
Пошли в лодку садиться. Шурка велел мне в весла сесть. А мне не хочется. Хочется на корме сидеть, жерлички самому осматривать и рыбу вытаскивать, если попадется. Пустился я на хитрость:
— У меня, — говорю, — палец болит, мне грести больно.
А Шурка, должно быть, мою хитрость понял и говорит:
— А ты греби кормой вперед, толкай весла ладонями, вот и не будет больно. А если жерлички вынимать будешь, так хуже пальцу навредишь — и повязку всю измочишь, и свалится она у тебя.
Так и не удалась моя хитрость.
Первая же жерличка наша, к которой мы подъехали, оказалась размотанной: есть что-то! Шурка потянул за бечевку.
— Дергает, не очень только.
Вытащил — окунь, и небольшой, не больше тех, что Шурка на мостике наловил.
Поехали дальше. Вторая жерличка была не тронута, и рыбка на ней — ерш — все еще сидела на крючке. Третья жерличка, хоть и была размотанная, но, когда Шурка вытянул бечевку, на крючке ничего не оказалось. Значит, щука, или окунь сдернул живца, а сам ушел.
Настроение у нас упало. Поехали дальше. Следующая жерличка, а она как раз на сорожку была поставлена, тоже нас не обрадовала — сама жерличка не тронута, а сорожка лежит на дне кверху брюхом. Мы совсем в уныние пришли и уж без всяких надежд поехали за последней жерлицей. Ее мы не сразу и нашли. Только когда совсем близко подъехали к тому месту, где она была поставлена, увидали, что кол на воде лежит, а жерличка размотана.
Шурка взялся за бечевку, а я насторожился весь и дышать перестал.
Потрогал Шурка бечевку и говорит скучным голосом:
— Ничего нет, нисколько не дергает.
Мне тоже сразу стало скучно. А Шурка начал лениво выбирать бечевку из воды. А потом говорит:
— Тащится что-то, неживое только. Должно быть, за корягу крючок зацепился! — Да вдруг как крикнет:
— Щука!
Гляжу — из воды прямо на меня громадная щучья морда смотрит стеклянными глазами, а вслед за ней и туловище всплыло и покачивается полегоньку.
— Мертвая! — говорит Шурка, — а какая большая-то!
Громадная щука, не меньше той, которая вчера сбежала от Матвея Ивановича, в самом деле была мертва и даже закоченеть успела. Шурка ее, как полено, перевалил через борт в лодку.
Стали мы ее рассматривать. Крючок оказался так глубоко проглоченным ею, что его и не видно было во рту. Вероятно, поэтому она и околела, что крючок проколол ей какие-нибудь важные для жизни органы. Шурка и вынимать его не стал. «Будут, — говорит, — дома чистить, так достанут!»
— А какая сильная, — говорю, — рыба — кол выдернула! Как она его еще не утащила. Должно быть, долго раскачивала, а когда он упал, так уж обессилела.
Когда мы подъехали к нашей стоянке, там нас Матвей Иванович с Федей поджидали. Ждали они не нас, а нашу лодку, чтобы ехать на ней снимать свои жерлицы. Мы с Шуркой с торжеством показали им щуку. Матвей Иванович ее похвалил, но долго разговаривать не стал, торопился, сел в лодку с Федей и уехал.
Пока они ездили, пришли Володя с Андрейкой. Собрались мы все около нашей добычи и стали наперебой рассказывать друг другу свои рыболовные подвиги. А удить никому уж больше не хотелось. Да и поздно было — солнце высоко стояло. И решили мы, что пора домой ехать. Сложили окуней и щук в свои корзины, одежду, чайники и котелки собрали и стали ждать Матвея Ивановича с Федей.
Скоро они приехали и привезли еще щуку. Но мы на нее и не посмотрели — своей рыбы было много.
Матвей Иванович и Федя тоже стали собираться в город. Ребята попрощались с ними и пошли в лодку садиться.
А я отвел Федю в сторону, отдал ему щуку, которую утром поймал, и говорю ему:
— Как приедешь, Федя, в город, обязательно зайди к маме моей и скажи, что я завтра приеду. И щуку эту ей отдай, скажи, что я ее сам на удочку поймал. И все расскажи про меня, что знаешь. Расскажи, что я окуней больших у Якова Ивановича в заводи наловил, что плавать и грести научился... И что у меня щука удочку в кусты утащила. А про палец, что она мне укусила, не говори. Ну его!
НАШ АКВАРИУМ
Макарьинский пруд
IМне было одиннадцать лет, а моему лучшему другу Феде — двенадцать. Мы оба любили удить рыбу и, бывало, летом дни и ночи проводили на реке с удочками.
И в это лето, как только кончились учебные занятия, мы с жаром принялись за ужение. Но ловилась рыба плохо — попадалась одна мелочь, а интересной рыбы мы и не видали.
Кто-то сказал нам, что на Макарьинском пруду хорошо берут на удочку караси. Карасей нам с Федей еще ни разу не приходилось удить, мы и решили идти на Макарьинский пруд.
До Макарьина, старинной заброшенной усадьбы, было всего два-три километра. Из нашего городка она была хорошо видна: на горе большой нежилой дом с колоннами и балконом, старый сад по склону горы, а еще ниже — широкая луговая пойма судоходной реки Сны.
Было еще только начало лета, но день выдался жаркий, сильно парило, и мы пришли на Макарьино красные и усталые.
Вошли в сад — забор вокруг него давно обвалился. Громадные липы и березы так густо разрослись — в саду, что в нем было сумрачно и прохладно. Обошли его кругом и внизу, под горой, нашли пруд.
Прудок маленький-маленький, всего несколько десятков квадратных сажен, и давно-давно не чищенный — весь зарос разными водяными растениями. У низкого болотистого берега осока и ситник стоят стеной, а где бережок повыше — разрослись кусты ивняка. На воде плавают листья кувшинки и стрелолиста, целый угол пруда сплошь затянут мелкими светло-зелеными листочками ряски. И много других еще растений в нем росло, которых мы и назвать не умели.
А от пруда прямо в гору поднимается широкая, заросшая зеленой травой аллея. В конце ее красивый дом виден, с колоннами и балконом, но совсем уже старый, нежилой — одна из колонн упала, точеные столбики перил повыломаны, крыша в углу провалилась, а окна наглухо досками забиты.
Посидели мы с Федей недолго на траве в тени, передохнули, уселись на берегу и принялись за ужение.
С четверть часа прошло, с полчаса — не клюет ни у того, ни у другого. Стал я всячески изощряться: то подальше, то поближе от берега заброшу удочку, то поплавок переставлю, то червяка переменю... До того довозился, что стало мне опять жарко. Но ничто не помогло — не клюет да и только. Умаялся я, наконец, забросил кое-как удочку, а сам забрался под куст, в тень.
Федя был гораздо терпеливее меня. Он как сел, так и сидел спокойно. Смотрю, наклонился он над водой, полузакрыл глаза своими длинными ресницами и что-то пристально разглядывает в воде.
— Федя, — спрашиваю, — что ты там увидал?
— Да какие-то, Шурик, зверушки в воде. Друг за дружкой гоняются... Иди-ка сюда, погляди! Как интересно!
К Феде я не пошел, лень было, а лишь сполз к самой воде и заглянул в нее. Вода чистая, совсем прозрачная, и никого в ней нет. Только из-под куста по воде бросились от меня в разные стороны какие-то длинноногие насекомые, совсем как пауки. Я и раньше много раз видал их и всегда удивлялся, как это они могут бегать по воде как по земле. Между подводными растениями заметил я еще ярко-красные шарики, мелкие-мелкие, чуть побольше булавочной головки. Только скоро и они куда-то пропали.
Посмотрел я еще с полминуты в воду, да так никого больше и не увидел. Залез опять под свой куст на старое место.
— У меня здесь никого нет, Федя, никаких зверушек.
— Так поди ко мне, у меня их много, будем вместе смотреть.
Я подошел к Феде, наклонился с ним вместе над водой. Смотрел-смотрел и опять ничего не увидел.
— Где же они? — спрашиваю.
Федя сконфузился:
— Вот только-только сейчас были, а как ты подошел, они и пропали куда-то.
Я опять ушел под защиту своего куста, вынул из воды удочку, осмотрел червяка и снова ее забросил. Сижу, смотрю на воду, думаю о чем-то. Вдруг вижу, на поверхность поднялся откуда-то большой жук, широкий и плоский, похожий на черного таракана. Выставил из воды задний кончик тела и стоит неподвижно вниз головой. Мне захотелось посмотреть его поближе. Но только я шелохнулся, как жук быстро-быстро уплыл куда-то на дно, работая задними ногами, как веслами.
Я спустился к самой воде, присел на корточки и посмотрел, куда он скрылся, но так и не мог ничего увидеть. Зато минут через пять откуда-то мало-помалу привалила уйма всякой живности. Мелкие жучки, торопливо перебирая лапками, заплавали тут и там. Большой серый червяк, с шестью ногами и большими клещами спереди, извиваясь, как змея, поднялся на поверхность и, выставив из воды задний кончик тела, постоял так и ушел под воду. На ходу схватил своими клещами одну из мелких зверушек и унес куда-то. На подводных стеблях растений притаились грязно-серые безобразные существа с маленькими крыльями на спинке и с клювом на голове. На дне копошились неведомые козявки с тремя хвостиками, а вот, неуклюже перебирая лапами, ползет уж кто-то совсем странный — с клещами, как у рака, с плоским телом и тонким прямым хвостиком.
И много еще чего увидал я в воде — и головастиков, и пиявок, и ракушек, и червяков. И все эти мелкие создания оживленно двигались — плавали, ползали, ловили друг друга, и вид у них был самый деловой.
Очень мне интересно было смотреть на них. Я даже и про карасей забыл.
— А знаешь что, — говорю я Феде, — давай наловим зверушек этих. А дома в кадку или банку посадим. Аквариум заведем.
— Да ведь у тебя аквариума нет?!
— Ну, так что. Потом сделаем, а то в училище попросим... В училище он все равно пустой стоит. Давай, Федя, наловим, а? В твое ведерко посадим да в баночку из-под червей. В них и домой снесем.
— А удить-то разве уж не будем?
— Так ведь все равно не клюет.
— Ну ладно, давай. А только попробуем все-таки и карасиков половить... Корзиной...
— Хорошо, давай и карасиков наловим.
Мы уселись в тени куста и принялись устраивать снаряд для ловли карасиков. «Рыболовную» мою корзину, которую я всегда брал на рыбалку, завязали сверху платком, проделали в средине платка небольшую дырочку, положили в корзину ломтик хлеба. Теперь надо было еще положить в нее камень, чтобы корзина на дно опустилась. Я пошел его искать. Неподалеку от пруда, на склоне горы набрел я на небольшой ключик с чистой-чистой, совсем прозрачной водой. Из ключика, звеня по камешкам, вытекал маленький ручеек и терялся где-то в кустах. В нем я и увидал то, что мне было нужно, — большой тяжелый камень. Наклонился я, чтобы взять его, смотрю, и в ручейке есть своя жизнь. Совсем крохотные существа в нем плавают. Ну, просто — живые точки. А на дне в изобилии лежат коротенькие палочки, точно слепленные из крупных песчинок и мелких кусочков дерева. Я вынул несколько палочек. Это, оказывается, не палочки, а трубочки, и в каждой из них, как в футляре, сидит беленький червячок с ножками.
— Это закорыши, — сказал Федя, когда я показал ему эти трубочки. — На них рыбу удят. Червячков этих вынимают из трубочки и насаживают на крючок.
Камень мы сунули в корзину, забросили ее на веревке в воду, а сами принялись ловить зверушек.
Оказалось, это не так легко. Зверушки разбегались при каждом неосторожном нашем движении, и приходилось долго выжидать, сидя на корточках у воды, чтобы они показались снова. Да и схватить их было не так-то просто: мелкие проскальзывали вместе с водой между пальцами, а крупные проворно улепетывали, чуть только занесешь над ними руку.
В первое время дела наши были не блестящи. В ведерке сидело только несколько ракушек, которых можно было брать просто руками. Ведь ракушки или спокойно плавают на поверхности воды, или лежат на дне, или сидят на стеблях подводных растений. Кроме ракушек, в ведерке было еще несколько мелких козявок. Вот и вся наша добыча.