«Манже», «Манже»… Кто совсем недавно упоминал об этом заведении? И неужели Катя позволяет себе столь дорогие сладости?
– Еще раз извините, – сказала женщина, протискиваясь через узкую дверь, – чаю?
– Нет, спасибо, – ответил я, – скажите, это вы нашли Леонида Дубовика?
– Охохонюшки, – протянула Катя и пристроилась на крохотном пуфике из искусственной кожи, стоявшем у окна, – вот страхотища! Со смены шла, усталая, еле ноги тащила. Доперлась до подъезда, дверь открыла – темнотища! Снова лампочки вывернули. Во народ! Уж на что нам с Юркой тяжело мальчишек поднимать, муж у меня охранником служит, зарплата маленькая, но никогда не польстимся на чужое!
Не успела Катя произнести слово «охранник», как я моментально вспомнил шикарный подъезд дома, в котором находится офис Вяльцева, и услышал извиняющийся голос одного из секьюрити: «Мы эту Арфу наверх пустили, девка хотела чаевые за доставленные пирожные получить». К Андрею приходила курьер из «Манже», и она по непонятной причине устроила скандал.
– Шагнула в темноту, – продолжала тем временем Катя. – Запнулась, хорошо, за ящики зацепилась почтовые, не упала. И ведь сразу поняла, лежит человек на полу. Только на Соломатина погрешила, ну, думаю, снова набрался, до квартиры не дополз, в подъезде разлегся.
Я молча слушал обстоятельный рассказ. Катя, чертыхаясь, поднялась на второй этаж и позвонила в квартиру Соломатиных, дверь открыла Нинка, хозяйка.
– Забери свое счастье, – сердито велела Катя, – развалился у входа, чуть ноги из-за него не сломала.
– Не бреши, – зевая, ответила Нинка, – мой дома храпит. Ты ваще на часы глядела? Офигела совсем!
– Кто же тогда у почтовых ящиков спит? – изумилась Катя.
– Мне по фигу, – заявила Нина и захлопнула дверь.
Катя призадумалась, потом сходила домой, взяла фонарик и вернулась вниз. В голове у нее роились самые простые мысли. Если у входа устроился кто-то из соседей, то надо позвать его родных, но в подъезд мог зайти и бомж, потом его не выгонишь, переночует один раз и повадится ходить. Вон во втором парадном еле-еле бабу-пьянчужку вытолкали, три месяца под лестницей жила, устроилась со всеми удобствами, матрас приволокла!
Полная желания навести порядок, Катя направила луч фонарика на тело и похолодела. Дорогая обувь, качественный костюм… Нет, это не лицо без определенного места жительства, а Леонид Дубовик.
Катя примолкла.
– Дальше, – потребовал я.
Женщина пожала плечами.
– Домой побежала, хорошо, в обморок не свалилась, позвонила ментам, они потом уж труповозку вызвали и по квартирам пошли. Говорят, его ограбили, часы сняли, перстень. Ох, не надо было ему выпендриваться!
– Вы не заметили ничего необычного?
Катя скрестила руки на груди.
– Я че, каждый день убитых соседей нахожу? Уж куда необычней.
– Может, на ваших глазах из подъезда человек выскочил?
– В час ночи, – прищурилась Катерина, – у меня смена в двенадцать закончилась.
– И под лестницей никто не прятался?
– Так говорила уже, лампочку разбили.
– Ничего интересного не заметили?
– Нет.
– И не услышали?
– Да нет же.
– Около трупа были вещи?
– Какие?
– Допустим, борсетка, пакет, портфель…
– Не, ничего похожего.
– Газета?
– Ваще ничего, – быстро ответила свидетельница.
– Вы ничего не брали с места происшествия?
– Я?
– Вы.
– Думаете, стырила у Леньки кошелек с кольцом? – пошла в атаку Катя. – Во, правильно Юрка сказал: «Зря ты с фонарем полезла, теперь получишь по полной. Грабителя не найдут, на тебя кражу повесят. Ментам надо дело раскрыть». Только зря стараетесь, у моего шурина сын адвокатом работает. Вот так! Думали, раз мы бедные, то все можно? Обломалось. Спросите людей, я никогда копейки чужой не возьму.
– Не хотел вас обидеть, – сказал я, – и думал не о перстне и бумажнике. Вдруг вы подобрали пачку сигарет?
– И зачем мне дерьмо?
– Или коробку с пирожными.
Катя вздрогнула.
– Про че… болтаете?
– Наверное, ваши мальчики любят сладкое, – поинтересовался я.
– Ясное дело, дети же.
– Думаю, пирожные вы покупаете не каждый день.
– На праздник беру, – настороженно подтвердила Катя, – Новый год, Пасху.
– Но тогда был самый обычный день!
– Ваще не соображу, куда вы гнете.
Я ткнул пальцем в синюю коробку с золотыми буквами.
– Хорошо знаю кондитерскую, где вы приобрели угощение, похоже, в упаковке дюжина пирожных.
Катя схватилась за край клеенки и, судорожно сминая его в пальцах, попыталась оправдаться:
– И че? Раз бедные, то и угоститься нельзя? У мужа день рождения случился, гостей позвали. Че привязались? Нечего мне больше сказать, переговорили – и уходите.
– Катюша, – нежно прокурлыкал я, – врать надо уметь. В вашем случае следовало сообщить про некую семейную традицию. Ну, допустим, супруг именно в тот день впервые признался вам в любви, поэтому и отметили дату сладким чаем. Не надо про день рождения.
– Почему? – по-детски удивилась Катя.
– Информацию о любовном признании проверить трудно, а что вы станете делать, если потребуют паспорт Юрия и глянут на дату его рождения?
Катя открыла рот, закрыла его, снова открыла, но нужных слов не нашла.
– И еще одно обстоятельство, – добавил я, – сумма в двенадцать тысяч рублей кажется вам пустяком?
– Сколько?
– Двенадцать тысяч.
– Мне столько долго собирать надо, – промямлила Катя, – это хороший диван получается.
– Абсолютно согласен, разрешите, покажу вам фокус?
– Валяйте, – напряженно сказала хозяйка.
Я взял синюю коробку и потянул за крохотный язычок, приделанный в самом низу, выехал небольшой ящичек.
– Там что? – с неподдельным интересом спросила Катя.
– «Манже» кладет сюда подарок: талон на бесплатную чашку кофе и одно пирожное по вашему выбору, – ответил я.
– Ух ты! Не знала!
– А к купону степлером прикрепляют чек. Вы когда купили пирожные?
– Сегодня!!!
– На чеке стоит другая дата и время около одиннадцати вечера. И еще, ваша покупка стоила не двенадцать тысяч, как предполагал я, оценив размер тары, а пятнадцать!
Катя вцепилась пальцами в стол.
– Скока? – потрясенно ахнула она. – Пятнадцать штук за булки с кремом? Вы врете!
– Вот чек, – протянул я ей бумажку.
Пару секунд она изучала чек, потом прошептала:
– Я не знала! Неужели столько за пирожные можно отдать? Сколько же у него денег было? Вот сволочь, а я на диван никак не соберу.
– Катюша, – продолжал я, – ваши действия попадают под статью о воровстве в особо крупном размере.
Хозяйка схватилась ладонями за щеки и забормотала:
– Не хотела… я думала… ни… ой! Посадят! Позору не оберешься!
– Расскажите мне правду, – попросил я, – и забудем о коробке.
Катя схватила со стола посудное полотенце, быстро вытерла лицо и зачастила. Я осторожно нащупал в кармане диктофон. Надеюсь, аппарат не подведет.
Когда Катя вошла во двор, ее чуть не сбила с ног незнакомая девица. Растрепанная красотка вылетела из родного подъезда пекарши, и Катюша захихикала про себя. На втором этаже живет семья Стефаненко. Жена, Татьяна, часто мотается по командировкам, а муж, Борис, сидит дома, плюет в потолок. В отличие от большинства соседей Борька не пьет, зато он бегает по бабам. Денег у местного Казановы нет, поэтому, едва Танька отправляется на вокзал, Бориска притаскивает очередную лахудру и весело проводит время: парень не только ленив, он еще и туп. Не успевает Танька вернуться, как местные кумушки тут же сообщают ей об очередном зигзаге любимого, и у Стефаненко случается народная русская забава: скандал с мордобоем. Где-то неделю назад Катя столкнулась с Таней, и та мрачно сказала:
– Все, надоело, подлец врет, выкручивается, подловлю его и вышвырну вон.
– Как же ты его выследить решила? – заинтересовалась Катя.
– Скажу, в командировку отправилась, погожу до ночи, в метро перекантуюсь и вернусь в квартиру, – изложила соседка план.
Поэтому, увидав несущуюся на всех парах девицу, Катерина сразу скумекала: Стефаненко осуществила задуманное. Девчонка поскакала на проспект, из ее волос выпала прямо к ногам Кати здоровенная заколка – краб, украшенный гроздью сверкающих камней. Пекарша подняла безделицу, она решила отдать ее Стефаненко, пусть Танька ткнет Борьке в нос улику, соврет, что нашла ее в кровати под подушкой.
Катя вошла в подъезд, споткнулась, дальнейший ее рассказ совпал с первой версией, вот только заканчивалась история по-иному.
Направив луч света на тело Дубовика, Катя сразу поняла: Леонид мертв. Пекарша не боится покойников, в свое время она работала санитаркой в морге, привыкла к умершим и научилась с первого взгляда разбирать, где мертвец, а где просто раненый человек.
Поняв, что ей придется вызывать милицию, Катя осветила фонариком лестницу. Она подумала, что у обеспеченного Дубовика мог быть при себе портфель, который до приезда ментов следует припрятать. Соседи вороватые, спустится кто и сопрет кожаную сумку.
– Как же ты его выследить решила? – заинтересовалась Катя.
– Скажу, в командировку отправилась, погожу до ночи, в метро перекантуюсь и вернусь в квартиру, – изложила соседка план.
Поэтому, увидав несущуюся на всех парах девицу, Катерина сразу скумекала: Стефаненко осуществила задуманное. Девчонка поскакала на проспект, из ее волос выпала прямо к ногам Кати здоровенная заколка – краб, украшенный гроздью сверкающих камней. Пекарша подняла безделицу, она решила отдать ее Стефаненко, пусть Танька ткнет Борьке в нос улику, соврет, что нашла ее в кровати под подушкой.
Катя вошла в подъезд, споткнулась, дальнейший ее рассказ совпал с первой версией, вот только заканчивалась история по-иному.
Направив луч света на тело Дубовика, Катя сразу поняла: Леонид мертв. Пекарша не боится покойников, в свое время она работала санитаркой в морге, привыкла к умершим и научилась с первого взгляда разбирать, где мертвец, а где просто раненый человек.
Поняв, что ей придется вызывать милицию, Катя осветила фонариком лестницу. Она подумала, что у обеспеченного Дубовика мог быть при себе портфель, который до приезда ментов следует припрятать. Соседи вороватые, спустится кто и сопрет кожаную сумку.
Но никаких борсеток, папок или пакетов вблизи не обнаружилось, стояла лишь синяя коробка. Катя приоткрыла крышку и увидела множество пирожных неземной красоты.
– Наш завод такие не печет, – оправдывалась она, – картошку делаем, сухари в нее, сошедшие со срока, кладем. Никогда подобной вкусноты не видела. Я же не знала, сколько они стоят! Решила, просто сладкое, зачем его оставлять? Ментам не понадобится, им водки с колбасой подавай, вышвырнут корзиночки вон, или стухнут они в отделении. Вот и прихватила детям. И правда, такие свежие, нежные, быстро мы их съели, а коробку я оставила, она бархатом отделана, хотела в ней нитки держать. Ну кому плохо сделала? Надо было оставить? Чтоб скисли?
– Где заколка? – перебил я.
– Таньке отнесла.
– Ступайте, заберите назад.
– Она не отдаст!
– Катя! Если принесете краба, я навсегда забуду о пирожных и никому не расскажу о вашем воровстве.
– Это просто пирожные, – с отчаянием выкрикнула хозяйка, – не вещи или деньги!
– Но сладкое покупали не вы, – резонно ответил я, – нельзя брать чужое, даже если оно стоит копейку. Тем более уносить улики с места происшествия.
– Ща сгоняю, – подскочила Катя и убежала.
Я остался в кухне один и начал бездумно рассматривать разноцветные трусы и чудовищного вида лифчики, свисавшие с веревки. Уж не знаю, какие аргументы использовала Катерина, но через четверть часа она вернулась назад и отдала мне аляповатое изделие из пластмассы, украшенное осколками бутылочного стекла.
Глава 14
Нора не дала мне сказать и слова.
– Ваня, – поманила она меня, высунувшись из кабинета, – зайди.
Я бодро вошел в рабочую комнату Элеоноры, раскрыл было рот и тут же захлопнул его. В кресле, невзирая на поздний час, сидела симпатичная брюнетка в черном костюме. На девушке было слишком много косметики, тональная пудра цвета загара, румяна, алая помада, карие глаза окружены забором излишне черных ресниц, но даже в таком виде молодая женщина казалась симпатичной.
– Знакомьтесь, – бодро воскликнула Нора, – Иван Павлович, заведующий разведывательным отделением.
Я улыбнулся брюнетке, надо нам с Элеонорой наконец договориться о моем служебном статусе, а то постоянно путаемся.
– А это Олеся Реутова, ближайшая подруга покойной Сони Умер, – сказала Нора.
– Очень приятно, – машинально ответил я и тут же спохватился. – Извините, ничего приятного, учитывая недавно случившееся горе, нет.
– Вы не сделали ничего плохого, – просипела Олеся, – а у меня голос на нервной почве пропал, вот, хриплю.
– Соня на самом деле была женой Вяльцева, – заявила Нора, – здесь сомнений нет.
– Он ее обманул, – зашептала Олеся, – устроился за чужой счет, воспользовался добротой Сони и ее мамы Тильды Генриховны, обвел женщин вокруг пальца. Заявился в Москву из какой-то дыры. Думаю, хитрый Вяльцев мигом понял, с кем имеет дело. Сонечка выглядела наивным ребенком, Тильда точь-в-точь такой же была, они всему верили. Я им сто раз говорила, проверьте мужика, кто он, откуда, чем дышит! Нет, сразу его полюбили, к себе прописали, и сами знаете, что получилось. Андрей убил Соню.
Олеся низко опустила голову, я испытал прилив неприязни к Вяльцеву. Нора быстро приложила палец к губам и задала Олесе вопрос:
– Почему вы так уверены в виновности Вяльцева?
– А кто, кроме него? – грустно ответила Олеся. – У Сони было немного знакомых, из близких лишь я. Сонечка была очень замкнута, ей делалось плохо в чужих компаниях, еще она предъявляла к людям высокие требования и не прощала ошибок, у нее был сложный характер. Но я очень любила Соню, она платила мне той же монетой, всегда прислушивалась к моему мнению. Два раза лишь проигнорировала его. В первый, когда связалась с Андреем, и во второй, родив Марка. Как я умоляла ее не заводить ребенка, в ногах буквально валялась, упрашивала, объясняла: «Вяльцев никогда не станет хорошим отцом».
Нет, она уперлась ишаком и твердила:
«Ты его не знаешь, в Андрее бездна нежности, он просто не приучен демонстрировать чувства».
Все, увы, получилось по-моему, поверьте, я очень хотела бы оказаться не права. «Бездна нежности», получив благодаря прописке доступ к московским съемочным площадкам, ухитрился заработать кучу денег и бросил Соню, купив себе тайком квартиру.
– Вы несправедливы к Вяльцеву, – неожиданно сказала Нора, – сейчас в кино снимают человека независимо от его прописки. Советские времена прошли, теперь главное – талант.
Олеся бросила на Нору уничтожающий взгляд.
– Странная наивность, – фыркнула она, – ну и как отреагирует режиссер, когда к нему заявится чмо с рюкзаком и в калошах? «Здрассти, я будущий Джони Депп, снимите меня в блокбастере». Чушь. Знаете, как устраиваются провинциальные актеры?
– И как? – заинтересовалась Нора.
Олеся поправила густую челку и закинула ногу на ногу, ее черные туфли сверкали лаком.
– Конечно, лучше всего поступить в московский вуз и за время учебы завязать связи. Студентам тяжело, но тем, кто решил покорить столицу, будучи уже взрослым, практически невозможно пробиться.
– Андрей, насколько я помню рассказ Сони, успешно попал в институт, – напомнил я.
Олеся хмыкнула:
– Ага, верно. Вы только не знаете крохотную деталь, коренным образом меняющую все. У Тильды Генриховны имелась ближайшая подруга, Руфь Гиллер.
– Постойте! – воскликнула Нора. – Была такая актриса, очень известная, хорошо помню ее в роли Дездемоны.
– Точно, – закивала Олеся, – она самая. Руфь Соломоновна долгие годы является членом приемной комиссии института, куда Вяльцева приняли с распростертыми объятиями.
– Господи, сколько же ей лет? – восхитилась Нора.
– Тайна, покрытая мраком, – отозвалась Олеся, – сто, двести, триста… Нет ответа.
– Руфь жива? – недоумевала Элеонора.
– Да, и замечательно себя чувствует, но сейчас речь идет не о потрясающем долголетии Гиллер, – вернула беседу в прежнее русло Олеся. – Когда сволочь Андрей появился в квартире Сони, он в первый же день спел арию про свои невзгоды: родителей нет, на последние копейки купил билет в Москву, мечтает стать актером, если не поступит в институт, выбросится из окна… Соня вам рассказывала семейную легенду про то, как ее бабки находили женихов?
– Да, – хором ответили мы с хозяйкой.
– Тильда была добрейшей души человек, – вздохнула Олеся, – про ее наивность я уже сообщала. Она моментально поверила Андрею и, держа в уме дурацкую семейную традицию, кинулась звонить Руфи. Разве Гиллер могла отказать любимой подруге? Андрей попал в вуз. Теперь скажите, где лучше жить? В хорошей квартире, на всем готовом, купаясь в любви жены и тещи, либо в общежитии, питаясь магазинными пельменями?
– Глупый вопрос, – скривилась Нора.
– Вот, вот, – подхватила Олеся, – и Вяльцев оказался того же мнения. Он лишь один раз показал истинное лицо, когда попытался отговорить Соню рожать. Ну а затем в гору пошел, заработал на квартиру и бросил супругу, словно поношенную обувь.
– Быстро обернулся, – констатировал я, – цены на недвижимость растут.
– Он же ничего на жизнь не тратил, – возмутилась Олеся, – ел, пил, гулял и одевался за счет жены, отлично устроился. Соня дура, шла у мужа на поводу, не высовывалась, боялась ему удачную карьеру порушить. Мерзавец! Он ее убил!
– Из-за разрешения на выезд для ребенка? – протянула Нора. – Слабоват повод!
– Нет, – сердито перебила Олеся, – он испугался, что Соня про него правду расскажет.
– Какую? – спросил я.
– Всю. Про поступление в вуз, брошенного сына, измены жене. Мигом имидж мачо-красавчика лопнет!