— А? Ничего, — бросил Зигабен, раздраженный, что его бормотание кто-то услышал.
И все же он от всего сердца желал, чтобы один из видесских снарядов вышиб Ульрору мозги.
Попросту говоря, северянин был слишком умен. Да, он позволил запереть себя в Сотеваге — но лишь взамен куда худшего исхода. Сбежав, он еще сможет собрать своих халогаев и отторгнуть Калаврию от империи. Для северян он был ценнее армии — не меньше, чем Зигабен для видессиан.
Тут на него снизошло вдохновение. Генерал прищелкнул пальцами от радости и кликнул гонца, чтобы отправить его к камнеметалкам и баллистам. Одна за другой осадные машины останавливались. Зигабен подхватил белый щит — знак перемирия — и направился к стенам Соте вага.
— Ульрор! — крикнул он. — Ульрор, не побеседовать ли нам?
— Да, — крикнул северянин через минуту, — если ты будешь говорить на языке моих людей.
— Как пожелаешь, — ответил Зигабен на халогайском.
Вот и еще одна затея лопнула. Генерал намеренно начал разговор на видесском, чтобы посеять в сердцах воинов Ульрора сомнение в вожаке. Что ж, пусть слушают.
— Выходите из крепости, и я сохраню жизни вам всем. А тебе, Ульрор, я обещаю большее: поместье и пенсию на содержание личной дружины.
— Где же будет это поместье? Здесь, на острове?
— Ты заслуживаешь большего, чем это захолустье, Ульрор. Как насчет резиденции в столице, городе Видессе?
Ульрор молчал долго, и Зигабен уже начал надеяться, что план сработает.
— Дашь ли мне день на раздумье? — поинтересовался наконец северянин.
— Нет, — без колебаний ответил Зигабен. — Ты употребишь его на починку стен. Отвечай сейчас.
Ульрор разразился хохотом.
— Жаль, что ты не дурак. Но я отклоню твое щедрое предложение. Покуда в империи идет гражданская война, если я и сумею добраться живым до столицы, то протяну там не дольше, чем омар в кипящем котле.
По лицу видесского генерала нельзя было прочесть ничего.
— Я лично поручусь за твою безопасность, — промолвил он.
— Твое слово дороже серебра здесь, на острове. А стоит мне отплыть на запад, и оно не будет стоить ничего. Оба императора ненавидят тебя за то, что ты не послал им войск.
Слишком умен, подумал Зигабен. Не тратя больше слов, он развернулся и пошел прочь от стен. Но Ульрор все же попал в котел. Осталось развести огонь посильнее.
* * *
«Черепаха» ползла вперед. Ее бревенчатые стены и крышу покрывали свежие шкуры, не давая заняться огню. Видесские стрелки осыпали огневыми стрелами тюки соломы, которые халогаи развесили на стене, чтобы смягчить удар тарана, который прикрывала «черепаха». Северяне поливали солому водой и мочой, так что огонь гас, не успев разгореться.
Имперцы все же доволокли свое укрытие до стен. Халогаи осыпали «черепаху» камнями и копьями, пытаясь прорвать шкуры и открыть путь кипящей воде и раскаленному песку.
— Берегись! — гаркнул Ульрор.
Еще один валун ударил в стену. Шум стоял невообразимый. И все же Ульрор легко разбирал в этом шуме приказы командира «черепахи», спокойные, точно на параде.
Такой отваги Ульрор понять не мог. Опасности сражения — их он навидался. Осаду переносить было сложнее, но у осажденных нет особенного выбора. Но могут ли воины сохранять крепость духа, продвигаясь подобно улитке и зная, что стоит лопнуть панцирю, как всем придет погибель… это было выше его понимания.
Подобно большинству халогаев, Ульрор презирал дисциплину. Свободному человеку не пристало ходить в шутах. Теперь он увидел, чего такая дисциплина стоит. Его собственные воины на месте таранной команды давно бы разбежались. Видессиане шли вперед.
Удар тарана халогай не столько услышал, сколько ощутил. Из нутра «черепахи» донесся лязг — имперцы отводили подвешенное на цепях бревно с железным набалдашником для следующего удара. Стена дрогнула снова. Ульрор видел, как отвага покидает его воинов. Они смеялись над стрелами и камнями, но этот размеренный грохот отнимал у них мужество. Вождь надеялся, что сражаться в проломе они смогут. Но надежда эта была слабой.
Когда Ульрор уже укорял себя, что не договорился с Зигабеном, поток команд из недр «черепахи» сменился воплями. Содержимое одного из дымящихся котлов нашло себе дорогу внутрь.
Когда мерные удары тарана сбились, северяне начали сознавать, что рок их не так уж неизбежен. Под ободряющий рев Ульрора они удвоили усилия, трудясь, словно одержимые.
Трое воинов, крякнув, подтащили огромный валун к парапету и сбросили на «черепаху». Скошенная крыша и прочные бока укрытия отражали удары меньших камней, но этот валун ударил точно в середину. Ульрор услыхал треск бревен и лязг металла — лопнула цепь, поддерживавшая таран на весу. Вопли раненых и проклятья уцелевших видессиан казались ему сладкой музыкой.
«Черепаха» поползла обратно, словно и в самом деле была ранена. Открытый конец ее, откуда бил таран, заграждали видесские щитоносцы, защищая товарищей от града стрел, которыми осыпали их халогаи. Если падал один, другие занимали его место. Такую отвагу Ульрор мог понять. Даже спуская тетиву, он надеялся, что эти храбрецы невредимыми достигнут своих позиций. Зигабен бы на его месте, наверное, мечтал, чтобы противники падали, как куропатки.
Когда «черепаха» удалилась, халогаи заплясали от радости, топоча тяжелыми башмаками по камням.
— Победа! — крикнул Флоси Волчья Шкура.
— Да, так думают наши парни, — негромко произнес Ульрор. — Это кое-чего стоит. Хоть отвлекутся от тухлой ослятины и горсти овсянки, что будет у них на ужин.
— Мы разбили таран!
— Да, а они — кусок стены. Что легче починить?
Флоси скривился и отвел взгляд.
Над их головами вскрикнула чайка. Ульрор позавидовал ее свободе. Теперь чайки редко пролетали над Сотевагом — осмелившихся халогаи сбивали стрелами и ели. Мясо было жесткое, соленое, сильно отдающее рыбой, но что до того голодному? Ульрор уже не спрашивал, чье мясо шло в котел, но крыс в крепости определенно стало меньше.
Видеть, как скользит и кружится в небесах чайка, было нестерпимо. Ульрор ударил кулаком по парапету, выругался от боли и, не обращая внимания на удивленный взгляд Флоси, ринулся по лестнице во двор.
Колскегг Творог сооружал из палочек и кожаных шнурков подобие мышеловки. Завидев вождя, он отложил свое изделие в сторону и осторожно осведомился:
— Могу ли я помочь тебе?
— Можешь. — Ульрор рывком поднял колдуна на ноги. Жир уже сошел с него, но бычья сила еще осталась. Не обращая внимания на протесты Колскегга, он протащил чародея через привратницкую в крепость, а там — в собственные палаты.
Перина на кровати принадлежала видесскому коменданту крепости.
То же относилось и к шелковому покрывалу на ней, ныне безбожно замызганному. Ульрор со вздохом облегчения повалился на кровать и указал Колскеггу на кресло — сработанное, судя по изяществу, видесскими же мастерами.
— Верно ли было твое пророчество, — с обычной прямотой перешел Ульрор к делу, как только Колскегг устроился поудобнее, — что я покину Сотеваг только в гробу?
— Да, — выдавил колдун, облизнув губы.
К его удивлению, вождь удовлетворенно кивнул.
— Хорошо. Если Зигабеновы жрецы будут читать знамения, они ничего другого не увидят, так?
— Да. — Колскегг достаточно долго был воином, чтобы научиться отвечать только на заданный вопрос.
— Вот и ладно, — пропел Ульрор. — Наведи на меня обличье трупа, чтобы я сумел ускользнуть. А когда мы выберемся — снимешь, или наведешь чары только на пару дней, или еше что. — Он откровенно радовался собственной изобретательности.
Лицо колдуна, напротив, побелело как мел.
— Смилуйся! — вскричал он. — Я лишь жалкий прорицатель! За что ты взваливаешь на меня задачу, достойную величайших адептов! Я не могу этого сделать. Тот, кто своими чарами призывает смерть, рискует жизнью.
— Ты у нас единственный колдун, — неумолимо отозвался Ульрор. — Делай, что велено.
— Я не могу.
— Сделаешь, — сказал ему Ульрор. — Потому что иначе Сотеваг точно падет. И если видессиане возьмут меня живьем, я скажу им, что ты творил свои чары именем их темного бога Скотоса. А когда они в это поверят, ты пожалеешь, что родился на свет. Их жрецы-допросчики хуже любого демона.
Колскегга передернуло. Ульрор не приврал ни капли. Будучи дуалистами, имперцы истово ненавидели злобного соперника своего божества и с любыми поклонниками его расправлялись с неслыханной жестокостью.
— Ты не… — начал колдун и запнулся в отчаянии. Ульрор сделал бы это.
Халогайский военачальник не сказал больше ни слова, ломая волю Колскегга молчанием. Под немигающим взором вождя решимость колдуна таяла, как снег по весне.
— Я попытаюсь, — наконец прошептал он едва слышно. — Может быть, в полночь одно известное мне заклятие сработает. В конце концов, тебе нужна только видимость.
— Я попытаюсь, — наконец прошептал он едва слышно. — Может быть, в полночь одно известное мне заклятие сработает. В конце концов, тебе нужна только видимость.
Ульрору показалось, что убеждает колдун больше самого себя. Что ж, пусть так.
— Значит, в полночь, — коротко бросил он. — Тогда и увидимся.
* * *
Колдун вернулся в назначенный час, спотыкаясь в темноте под дверями Ульроровой комнаты. Внутри вождь зажег свечу, но остальной Сотеваг по ночам накрывала темнота. Голод заставлял людей есть и свечной жир.
Даже в рыжеватом свете Колскегг казался бледным.
— Будь у меня кувшинчик эля… — бормотал он про себя. Покопавшись в кошеле, он извлек оттуда черный с белыми прожилками камушек на шнурке. — Оникс, — пояснил он, вешая камень Ульрору на шею. — Камень, порождающий жуткие видения.
— Продолжай, — велел Ульрор более резко, чем намеревался. Нервозность Колскегга оказалась заразительной.
Колдун бросил в пламя свечи какой-то порошок, отчего комната озарилась призрачно-зеленым светом, и принялся неторопливо читать заклятие, полное созвучий, но лишенное рифмы. Камень на груди Ульрора похолодел настолько, что мороз проник через рубаху. Волоски на шее встали дыбом.
Заклинание все тянулось. Колскегг бормотал все быстрее и быстрее, словно пытаясь как можно скорее покончить с чародейством. Собственный страх и погубил его. Оговорившись, он вместо «тебя» произнес «меня».
Будь при нем оникс, чары легли бы на него, как должны были лечь на Ульрора — неприятной, но безвредной иллюзией. Однако целью чародейских сил был вождь халогаев, а не колдун. Колскегг едва успел всхлипнуть, осознав свою ошибку, как преображение настигло его.
Ульрор задохнулся от вони. Спотыкаясь, он вышел во двор и облевал крепостную стену.
Несколько воинов подбежали к нему, наперебой спрашивая, все ли в порядке. У одного хватило соображения принести ведро воды. Ульрор прополоскал рот, сплюнул, прополоскал снова. Желчь не уходила. Воины заволновались, когда во двор начали просачиваться могильные испарения.
— В моей комнате вы найдете труп, он уже начал разлагаться, — проговорил вождь. — Обходитесь с беднягой Колскеггом с уважением. Умирая по моему слову, он проявил больше отваги, чем за всю свою жизнь.
Только сан священника позволил синерясцу прорваться через кольцо телохранителей Зигабена и разбудить генерала за полночь.
— Чародейство! — возопил он. Лысина его блестела от пота. — Гнуснейшее чародейство!
— А? — Зигабен подскочил на кровати, радуясь, что отослал кухонную девку, а не оставил на ночь. Наслаждаться пороками он умел, но давно научился не бравировать этим.
— Объяснись, Боннос, — потребовал он. — Что, халогаи напустили на нас чары?
— О нет, ваше превосходительство. Но они заняты магией, попахивающей Скотосом! — Священник сплюнул в знак отвержения бога зла, извечного противника его веры.
— Эти чары не были нацелены на нас? Ты уверен?
— Да, — неохотно признался Боннос. — Но они были сильны, и природа их малефическая. Не для нашего блага творились они.
— Иного я и не ждал, — парировал Зигабен. Он не намеревался позволить какому-то жрецу превзойти себя в прозорливости. — Но до тех пор, пока халогаи не поразят нас молнией с небес, пусть балуются. Может, магия пожрет их самих и избавит нас от хлопот.
— Да услышит господь твои молитвы, — благочестиво пробормотал Боннос, очерчивая на груди солнечный круг Фоса.
Зигабен сделал то же самое — вера его была крепка, пусть он и не позволял ей вмешиваться в свои дела.
— Боннос, — проговорил он, помедлив, — надеюсь, у тебя была лучшая причина разбудить меня, чем сообщение о том, что халогаи бормочут свои жалкие заклинания?
— Едва ли жалкие! — Мрачный взгляд Бонноса пропал впустую — Зигабену священник виделся лишь силуэтом в дверях. Но омерзение в голосе священника было неподдельным. — Эти чары отдают некромантией!
— Некромантией? — воскликнул Зигабен. — Да ты, должно быть, ошибся.
Боннос отвесил поклон.
— Доброй вам ночи, господин мой. Я говорю истину. Коли не желаете прислушиваться к ней — ваше горе.
Он развернулся и вышел.
Упрямый старый ублюдок, подумал генерал, поплотнее укутываясь в шелковое покрывало. Да вдобавок безумец. У халогаев, запертых в Сотеваге, хватает других забот, чтобы еще трупы поднимать из могил.
Или… Зигабену вдруг вспомнился ответ Ульрора. Должно быть, северянин счел свою похвальбу пророчеством. Генерал даже рассмеялся, подумав, как изобретательно его противник пытается обойти собственную клятву. Да только пути в обход не существовало. Северяне сражались храбро и упорно. Но против осадных машин отвага и стойкость стоили немногого. Через неделю — прибавить или отнять пару дней — видессиане войдут в Сотеваг. И вот тогда клятва Ульрора исполнится самым буквальным образом.
Все еще похихикивая, Зигабен повернулся на бок и заснул.
* * *После бессонной ночи Ульрор вышел на башню посмотреть, как встающее солнце обращает морские воды в пламенеющий серебряно-золотой щит. Он горевал по погибшему Колскеггу, а еще больше — оттого, что его смерть оказалась напрасной. Теперь пойманному в ловушку собственных слов вождю оставалось лишь готовиться к неминуемой смерти.
Гибели Ульрор не боялся. То было общее свойство халогаев; слишком коротко они были знакомы со смертью, будь то дома или в дальнем походе. Но вот о бессмысленности гибели вождь сожалел глубоко. Если бы только он сумел вырваться, собрать соотечественников, рассеянных по всей Калаврии!.. Преследуя его, Зигабен сосредоточил здесь все свои силы, и стоит северянам ударить по нему скопом… В противном случае видессианин разделается с отрядами по одному, размеренно, как тачающий башмаки сапожник.
Ульрор скрипнул зубами. Все, чего он хотел, чего хотел любой хало-гай — это участок, достаточно большой, чтобы прокормиться с него и оставить сыновьям в наследство; да добрую северянку в жены, ну и еще парочку смуглых островных девок греть постель; да еще случай насладиться той роскошью, которую имперцы принимали как данность: вино, плод своей земли, ванна, белый хлеб вместо ржаного каравая. Если бы бог империи дал ему все это, Ульрор даже поклонился бы ему прежде собственных суровых божеств.
Но покуда Зигабен не совершит ошибки, ничего этого не будет. А Зигабен не имел привычки ошибаться.
Как пару дней назад, в небе хрипло крикнула чайка. В этот раз вождь халогаев сорвался от раздражения. Не успев подумать, он плавным движением вытянул стрелу из колчана, наложил и спустил тетиву. Ярость дридала его выстрелу силу. Птичий крик прервался. Чайка рухнула во Двор крепости. Ульрор мрачно проследил за ней взглядом. Жалкая вонючая тварь, подумал он.
— Хороший выстрел! — окликнул его один из воинов, подходя, чтобы подобрать птицу и отправить в общий котел.
— Стоять! — заорал внезапно Ульрор и ринулся вниз по лестнице. — Эта птица моя!
Воин воззрился на него, убежденный, что предводитель лишился ума.
В шатер Зигабена ворвался вестовой.
— Господин, — выдохнул он, не обращая внимания на злобный взор оторванного от завтрака генерала, — над главными воротами Сотевага висит знак перемирия!
Зигабен вскочил так поспешно, что перевернул складной столик, ринулся вслед за вестовым, чтобы самому узреть такое чудо.
И верно: над воротами свисал с копья белый щит.
— Струсили под конец, — предположил вестовой.
— Может быть, и так, — пробормотал Зигабен.
Непохоже на Ульрора сдаваться так позорно. Что за план мог придумать халогайский вождь? На стенах его не видели уже несколько дней. Может, он готовится к последней отчаянной вылазке, надеясь убить Зигабена и ввергнуть в смятение видессианскую армию?
Предвидя подобное, генерал приблизился к крепости только в сопровождении отряда щитоносцев — достаточно, чтобы вывести его живым, если халогаи пойдут в атаку.
— Ульрор? — крикнул Зигабен, подойдя достаточно близко. — Что ты мне хочешь сказать?
Но Ульрор не вышел к щиту перемирия. Его место занял костлявый седоволосый халогай. Он долго взирал на Зигабена в молчании, а потом спросил:
— Имперец, есть ли у тебя честь?
Зигабен пожал плечами.
— Если ты задаешь такой вопрос, поверишь ли ответу?
Невеселый смешок.
— Хорошо сказано. Пусть так. Сдержишь ли ты свое слово, отпустишь ли нас, коли мы сдадим тебе Сотеваг и доставим Ульрора?
Видессианский генерал едва удержался, чтобы не завопить от радости. В обмен на Ульрора он готов был сохранить жизнь нескольким сотням безликих варваров. Но Зигабен был слишком опытным игроком, чтобы выказывать нетерпение.
— Покажи мне Ульрора, — потребовал он, выдержав паузу, — чтобы я видел, что он у вас в плену.