— А если он не захочет?
— А если это надо Родине, кто его будет спрашивать?
— Сомневаюсь я, что Андрей исчез просто так, а потому и не уверен, что его стоит возвращать.
— Ну, не буду возвращать — сам решай.
— Я подумаю.
— Само собой, — Безносов обрадовался. — До завтра. В шесть утра пришлю к тебе Женю, а то без провожатого мою новую базу не найти.
— Я же сказал «подумаю», а не «согласен»!
— А я так и понял…
— Жук ты, Безносов.
— А ты? — полковник рассмеялся. — Куда тебя отвезти?
— Туда, откуда забрал.
— Кстати, Палыч, тебя снова пасут, ты в курсе?
— Нет. Я каждый день и в офисе, и дома все проверяю — «жучков» нет, да и хвоста я за собой не замечал, хотя такой опыт, сам понимаешь, не пропивается.
— Однако же это факт. — Безносов тронул водителя за плечо: — Поехали…
Шофер кивнул и вывел машину на дорогу.
— А кто? — спросил Сноровский, недоверчиво глядя на полковника.
Безносов пожал плечами и задумчиво взглянул в окошко.
— Бог их знает, но не конторские фраера, это точно. Дело свое хорошо знают…
* * *Вера убрала тарелки в мойку и расставила на столе чайный сервиз. Она всегда придавала особое значение сервировке стола и никогда не смешивала порядок приема пищи, как это привык делать Евгений. Он вполне допускал, что котлеты можно запивать чаем или кофе, а варенье брать не чайной ложечкой, а тем, что в данную минуту оказывается под рукой, например, вилкой или коркой хлеба. Воспитание позволяло ему еще много чего неприемлемого для Веры, а кочевой образ жизни приучил не брезговать ни обедами из термосов, ни подозрительными уличными бутербродами. Он наблюдал за действиями Веры, как всегда, с легкой улыбкой. В общем-то ее аккуратность Евгению нравилась. Наряду с прочими достоинствами она делала Веру просто идеальной хранительницей очага. Пока что тема «очага» всерьез не обсуждалась, но взаимоотношения прогрессировали, причем вектор прогресса был сориентирован именно на долговременное совместное проживание.
— Завтра рано уйдешь? — поинтересовалась Вера. — Подбросишь до работы?
— Сама-сама, — Евгений виновато развел руками. — Машина остается за тобой. Пользуйся.
— А ты опять поедешь на казенном танке? Рано? К вечеру-то вернешься?
— В пять. А вернусь… — он развел руками.
— Совсем замучил тебя шеф.
— Вот стану полковником, сам буду всех мучить. Идем спать?
— Иди, я уберу и тоже…
— Я могу не дождаться. Усну — не растолкаешь.
— Я знаю один способ, — Вера кокетливо намотала на палец белокурый локон, — на разведчиков действует безотказно.
— Что, на всех?! — притворно возмутился Евгений.
— На военных, майоров, ростом сто восемьдесят, атлетического телосложения и… проживающих в этой квартире.
Она хотела сказать — «и… которых я люблю», но почему-то передумала и ляпнула про квартиру. Заминка и смена интонации были едва заметными, но от Евгения эти детали наверняка не ускользнули. Он, однако, сделал вид, что этого не заметил, и отправился в душ, а Вера закусила губку и уставилась в окно.
Но там не было ничего интересного. Остатки грязного снега, серые дома, голые верхушки кривеньких кленов и облачка пара от дыхания людей и выхлопов машин. Освещались все эти составляющие городского пейзажа небогато: отсветами из окон и редкими для спального района фонарями. Ни звезд, ни луны девушка не видела, хотя никаких облаков на небе не было. Зимой их серые разводы можно было разглядеть даже ночью, но когда, подтаивая, чернел снег, это правило уже не работало. Кошачье занятие немного отвлекло Веру от грустных мыслей, но очень скоро смотреть из окна ей стало скучно и мысли вернулись.
Разве трудно было сказать «люблю»? Не поверить в это самой или действительно полюбить, а просто сказать. Женя был идеальным мужчиной. Внимательным и любящим. Вот опять… «любящим». А она сама? Девушка нервно потеребила лямку белоснежного кухонного передника. Забыть о страшных событиях четырехмесячной давности, о Соловьеве, о том неописуемом чувстве, которое проникало в каждую клетку, заставляло звенеть каждый нерв…
Женя ей нравился. С ним было спокойно и уютно. Но на большее мог рассчитывать лишь Андрей. Не какой-нибудь другой более достойный мужчина — более достойного, чем Женя, можно было искать всю жизнь и так и не найти. Нет, этим человеком просто должен был стать Соловьев. Со всеми его недостатками, заскоками и непредсказуемостью. Никого другого Вера не любила и не хотела, а еще она была уверена, что Андрею тоже не найти лучшей подруги, чем она.
Почему, в таком случае, она вот уже месяц жила с Евгением? Вряд ли даже сами женщины знают однозначные ответы на подобные вопросы. Вера, во всяком случае, не знала. «Объяснялки» вроде: «на всякий случай», «чтобы не завыть от одиночества», «время уходит» и прочая белиберда были ниже ее уровня, а более достойные аргументы просто отсутствовали. По отношению к Соловьеву такое поведение было элементарным предательством. Он, конечно, поступил еще хуже, и Вера даже не знала — почему? Но… Что «но», она тоже не знала. Почему все получилось именно так? Почему он исчез? Из-за сиюминутной прихоти? По заданию руководства? Внедрился в тыл… или как там это называется на военном языке… заброшен под прикрытием в стан врага?
Вера вздохнула и вернулась к столу. Четыре месяца уже прошло. Сколько еще должно пройти времени, прежде чем Соловьев снова появится на горизонте? Да и появится ли вообще? Жить нормальной семейной жизнью, пусть и с грустью в сердце, пожалуй, лучше, чем ждать до глубокой старости непонятно чего и кого. Оправдание было как раз из разряда дешевых «объяснялок», но Вера решила на нем и остановиться. По крайней мере до завтра.
Она быстро навела в кухне идеальный порядок, выключила свет и отправилась в еще не остывшую после Жени, наполненную паром, ванную… …Человек в длинном черном балахоне отнял от глаз бинокль и сделал шаг в сторону от окна. Чем сейчас занимаются поднадзорные в доме напротив, его не интересовало. Главное — они были в квартире. Человек зафиксировал в слабо светящемся голографическом блокноте время и застыл неподвижным истуканом. До пяти утра — времени пробуждения объекта-мужчины — оставалось шесть часов. Вполне достаточно для восстановления сил как подопечного, так и наблюдателя. Человек перевел взгляд на подъезд дома и погрузился в полумрак поверхностной медитации. Состояние, которое обычные люди по недомыслию называют «сном с открытыми глазами»… …Раннее утро отличалось от позднего вечера только тем, что редкие прохожие были трезвыми и спешили не в глубь запутанных кварталов типовых многоэтажек, а к остановкам транспорта и автостоянкам. Евгений быстро спустился по лестнице — лифт включали только в семь — и вышел на крыльцо, запорошенное свежим снегом, последним «прости» уходящей зимы. «Казенный танк» уже стоял у подъезда, урча большим дизельным сердцем. Страсть Безносова к обеспечению личного состава только самым лучшим оборудованием, снаряжением и техникой не имела никаких финансовых границ. Откуда у него столько денег, для Евгения оставалось загадкой. На охранной деятельности столько не заработать, а потряхивать плодоносящие деревья коммерческих фирм полковник считал ниже своего достоинства. Оставались варианты с крупными экспортно-валютными махинациями, торговлей оружием и получением прибылей от келлских патентов. Евгений открыл дверцу бронированного мерседесовского внедорожника и уселся рядом с водителем. В общем-то все три варианта были более чем вероятны.
— Куда поедем, товарищ майор? — поинтересовался шофер, скрывая зевок.
— А тебе не сказали?
— Кто бы мне сказал? Да и зачем? Пускач дал команду приехать в пять и кататься под вашим руководством, пока колеса не отсохнут, вот и вся вводная…
— «Пока не отсохнут» — это долго. Управимся за час. В Октябрьский район…
— Есть, — сглотнул водитель, включая «драйв». — Ловим кого?
— Вдвоем-то? Ты же знаешь инструкцию…
— Чего тогда так рано?
— Краб, рули и все, договорились?
— Так точно, — ответил воин и снова сдержанно зевнул.
Машина оттолкнулась всеми четырьмя колесами и неторопливо покатила по узким дворовым дорожкам к проспекту. Краб выдержал ровно минуту тишины и потом негромко, как о чем-то обыденном, доложил:
— Я тут минут десять стоял. Ну, и проверил, от скуки, как новый приборчик работает…
Он указал большим пальцем за плечо. Евгений обернулся и взял с заднего сиденья изящную комбинацию бинокля, прибора ночного видения и келлского энерговизора. Это был как раз один из результатов использования отечественным военпромом инопланетной технологии. Госзаказ, по слухам, был уже размещен на соответствующих оптико-механических предприятиях, но опытная партия пока испытывалась только избранными. Прибор позволял видеть не только с приличным приближением и в темноте, но и сквозь не слишком мощные преграды. Например, сквозь типовые панели можно было рассмотреть любые детали, причем не схематично, а в реальных образах и цвете.
— Ну и как?
— Весело, — Краб усмехнулся. — Вы не поверите, сколько народу занимается этим делом в такое неподходящее время…
— Тьфу ты…
— А если серьезно, видел я одного типа… Вроде бы ничего особенного, только одет не по сезону и стоял, как манекен.
— Где стоял, как был одет? Выражайся яснее, — заинтересовался Евгений.
— Аккурат на траверзе вашего окна, на том же этаже, только в доме напротив.
— Одетым в квартире?
— Может, у него отопление отключили?
— Просто стоял?
— Может, спал, — Краб пожал плечами. — Дохлый, вон, стоя спит за милую душу, дай только к чему-нибудь прислониться. Но тут вот еще какая деталь. Если бы он стоял у окна и любовался пейзажем, я бы не обратил на него внимания. А он стоял лицом к стене, левее окна, но с открытыми глазами. Как ребенок в углу. Что за удовольствие взрослому человеку в пять утра стоять в углу и пялиться на стену?
— Молился, — неуверенно предположил Евгений.
— У панельной стенки? Какому такому богу?
— А как он был одет?
— А тоже, как лунатик с Марса, в плащ — это сейчас-то! Народ еще дубленки не снял, а он в плаще! До пола и широком, как парус. Мы такие в начале девяностых носили, чтобы оружие под полой не было видно.
— В плаще? — Евгений нахмурился. — Может быть, в балахоне?
— Или балахоне, — согласился воин. — Вот точно! В балахоне. С капюшоном, как бывает у монахов. А я-то думаю — что он мне напоминает?
— Черный балахон? — озадаченно уточнил майор.
— За цвет не ручаюсь, там, в визоре, все чуток зеленоватым отсвечивает.
Евгений вынул из кармана телефон, но Краб его остановил.
— ССБ я уже вызвал. Бондарь выделил две группы — одну нам на загривок, другую вашей э-э… супруге.
— Служба собственной безопасности — это, конечно, хорошо… — Евгений задумчиво повертел в пальцах телефон и взглянул на дорогу. — Сейчас направо… Стоп. Смотри по сторонам, я быстро.
Он вышел из машины и невольно обернулся. Никаких шпионов в черных балахонах увидеть он, конечно, не рассчитывал, просто сработал рефлекс. Офицер прошел в узкую длинную арку и оказался в ухоженном дворике, перед очищенным от снега крыльцом. Нажать кнопку домофона он не успел. Дверь сама по себе открылась, и динамик буркнул голосом Федора:
— Заходи.
— Из окна смотрели? — Евгений шагнул через порог.
— По времени сориентировались, — ответил Курилович, уже вручную открывая еще одну дверь — в единственную на первой площадке квартиру. — Как только гимн по радио заиграл, сразу и открыли.
— Готовы?
— Только кепки надеть… Да ты проходи.
— Время.
— А что — время? Его теперь много. Война позади, жизнь в колее, келлы — друзья.
— Временно, Федя, — появляясь из кабинета, заявил Сноровский. — Женя, доброе утро. Кофе?
— Нет, спасибо.
— Ты чем-то обеспокоен? Что случилось?
— Все в порядке.
— Да? — Иван Павлович помолчал, пару секунд изучая лицо офицера. — Тогда к машине, друзья мои…
Еще не дойдя до автомобиля, Евгений понял, что Сноровский увидел в его глазах больше, чем замечал он сам. Беспокойство в его душе было, причем было оно обоснованным. Двигатель «танка» оказался почему-то заглушен, а Краб словно бы спал, уронив голову на баранку. Майор опустил правую руку в карман и нащупал предохранитель лежащего там пистолета. Прежде чем открыть переднюю пассажирскую дверцу, он присел и заглянул под днище. Никаких посторонних предметов там не было. Евгений осторожно потянул за ручку и открыл дверь. Водитель не шевелился. Майор легко толкнул его в плечо, но реакции со стороны воина не последовало. Евгений забрался в машину и приложил пальцы к его шее. Кожа была холодной, мышцы напряжены, а пульс не прощупывался. Офицер потер и понюхал пальцы, на них осталась какая-то липкая жидкость без цвета и выраженного запаха.
— Это просто пот, — сказал Сноровский, заглядывая в машину с другой стороны. Он поднатужился и откинул тело шофера на спинку. — Тяжелый… был.
Евгений бросил взгляд на лицо Краба и почти сразу вспомнил, где он видел нечто подобное. Точно так же выглядели келлы из неудавшейся лесной засады. Синюшное одутловатое лицо, пена на губах…
— Балахоны, — пробормотал майор, скрипнув зубами. — Только почему Краб?
— Вот именно, — Иван Павлович с тревогой оглянулся по сторонам. — Где мотив?
— Может быть, месть? — выглядывая из-за его плеча, предположил Федор. — Мало ли кому он насолил. При его-то роде деятельности.
— А что за балахоны?
— Я уже видел такие лица, — признался Евгений.
— Давайте-ка вернемся в контору и вызовем наших «тунгусов», — предложил Сноровский. — Безопаснее будет.
При упоминании о «тунгусах» Евгений встрепенулся и повертел головой. Краб говорил о машине сопровождения, но ее нигде не было видно. Впрочем, если они допустили, чтобы погиб их товарищ, то, скорее всего, и сами были уже мертвы или каким-то образом блокированы.
— Женя! — уже с крыльца позвал Сноровский. — Не искушай судьбу без нужды.
— Заприте дверь и позвоните Бондарю или Безносову, — Евгений махнул рукой. — Если бы я был обречен, то уже лежал бы рядом с Крабом. Раз я жив, значит, нужен им живым.
— Зачем? — Сноровский больше всего удивился не факту избранности офицера, а тому, как спокойно он рассуждал на такие неприятные темы. — И кому — «им»?
— Вот и я думаю — зачем? — Майор достал оружие и щелкнул предохранителем. — И кому… Уходите!
Дверь лязгнула тяжелым внутренним засовом, и офицера окружила покойная тишина холодного мартовского утра. Наступающая по всем фронтам весна насыщала воздух запахом талого снега и какой-то непередаваемой легкостью, энергией жизни, пробуждающейся после зимней спячки. Умирать в такой приятной обстановке было просто нелепо. Тем более так, как Краб. Не в бою, не от инфаркта в постели со страстной подружкой, а ткнувшись лбом в руль с трехлучевой звездой.
Евгений выглянул за угол. Улица была практически пуста. Далеко на перекрестке сигналили первые машины и бродили люди, но в непосредственной близости от дома не было ни души. Майор вернулся во двор и присел рядом с автомобилем, изучая следы. К водительской дверце вели две цепочки — обе от подъезда и обратно — Сноровского и Федора. С другого борта — тоже к подъезду и обратно — его собственные. Больше ничего. Ни следов, ни подозрительных предметов. Задумавшись, Евгений поднял глаза на замыкающую дворик силовую подстанцию. В ней не было ничего примечательного, но по непонятной причине майор никак не мог отвести взгляд. Красные кирпичные стены, плоская, залитая битумом, крыша…
Вязкая черная капля была достаточно крупной, чтобы увидеть ее даже в полумраке и с двадцати метров. Она поймала округлым маслянистым боком отсвет из чьего-то незашторенного окна и перебросила его в сторону офицера. Внимание майора и так было приковано к срезу крыши, но, увидев блик, он выпрямился и сделал несколько шагов к подстанции. Капля набухла до размеров кулака и медленно покатилась вниз по ровной кирпичной кладке. За ней тянулся широкий, совершенно черный след. Она преодолела примерно половину расстояния до земли, когда на краю крыши появилось еще несколько таких же капель. Набухнув до разных размеров — от теннисного до футбольного мяча, — они тоже потекли, разлиновывая стену в широкую черную полоску. Евгений остановился, ошарашенно глядя на странное явление. Капли появлялись на срезе крыши без пауз и, после секундного замешательства, стекали вниз. Стена была уже абсолютно черной, а образовавшаяся под ней битумная лужа растеклась почти до середины двора. На расплавленный битум она была похожа лишь с первого взгляда. Край лужи протопил снег и подобрался к самым ногам Евгения. Майор в очередной раз присел и протянул руку к черной субстанции.
Потрогать ее офицеру не удалось. Кто-то неожиданно схватил его за воротник и резко отбросил назад. Пролетев пару метров, Евгений тяжело грохнулся спиной об асфальт и проехал по ледяной корке еще примерно метр, едва не уткнувшись головой в колесо внедорожника. От удара о землю наступила легкая дезориентация, но спустя пару секунд майор уже пришел в себя и вскочил на ноги. Высокая черная тень мелькнула между корпусом машины и углом дома. Первым порывом Евгения было желание броситься вдогонку, но, сделав пару шагов, он остановился и взглянул под ноги. На еще не растаявшем ночном снежке было по-прежнему три вида следов, а там, где мелькала тень, снег был вообще девственно-чист. Майор неуверенно попятился и, вспомнив о черной луже, резко обернулся. Красная трансформаторная будка с черной крышей стояла во всей своей первозданной красе. На ее стене белел меловой ромбик с буквой «Д» и несколько написанных неуверенной рукой подростка нецензурных лозунгов. Никаких черных капель, потеков, а тем более — растопивших снег луж. Евгений прошел по тропинке, проложенной через частично вытаявший из-под потемневших весенних сугробов газон, приблизился к стене и провел по ее поверхности рукой. Чуть заметная вибрация, холод кирпича и шершавые полосы осыпавшегося раствора. Изучение с близкого расстояния позволило рассмотреть еще пару полустертых надписей. На этот раз про любовь. Майор поставил пистолет на предохранитель, вернулся к машине и закурил. Что происходило в этом странном дворике, он не понимал, но беспокоило его другое. Он даже примерно не представлял, что следует делать дальше. И это было хуже всего.