Он толкнул тяжелую дверь, и они с Рено очутились в просторной круглой комнате с несколькими узкими окнами. Деревянные ставни, снятые с окон, стояли на полу, так, чтобы в любой момент можно было закрыть ими отверстия. Посреди комнаты находилась большая кровать, в которой, под десятком звериных шкур, лежал иссохший старик с острым носом и горящими глазами. Казалось, вся жизнь сосредоточилась в его глазах, покинув прочие члены его тела.
— Я привел его, — сказал молодой человек, остановившись на пороге и почтительно кланяясь.
— Хорошо, — донесся шепот с кровати. — Пусть он войдет. А ты выйди. То, что я намерен сообщить ему, не для твоих ушей.
— Хорошо, мой господин, — был ответ молодого человека.
Он действительно ушел, бросив Рено в одиночестве, без помощи и совета, — как будто Рено и впрямь мог что-то решать сам за себя. И Рено протиснулся в дверной проем и остановился перед кроватью, растерянно глядя на старика.
Тот шевельнулся и проскрипел:
— Ну что, нравлюсь я тебе?
— Это как посмотреть, господин, — ответил Рено, сам дивясь собственной смелости. — В качестве воина вы, пожалуй, мне совершенно не нравитесь, и я не нанял бы вас даже за бесплатно. И как муж для моей дочери вы нехороши, разве что вы богаты и намерены оставить ей большое состояние, в чем у меня имеются сомнения. Впрочем, у меня пока что нет дочери. Но для умирающего старика вы на удивление бодры и, сдается мне, ум ваш здрав, а беседа будет внятной.
Старик закудахтал и затрясся от смеха.
— А вот ты мне нравишься, — заявил он чуть громче. — Для толстого мальчишки ты вполне недурен и рассуждаешь неплохо. Кажется, ты даже дерзок… Скажи-ка, Рено де Керморван, любишь ли ты свою мать?
— Моя мать? — юноша откровенно удивился. — При чем здесь моя мать? Но если уж речь зашла о ней, то скажу вам, что она — почти святая, и это общее мнение.
— И твое тоже?
Рено задумался. Старик так и сверлил его взглядом. Наконец Рено покачал головой:
— Я об этом прежде не задумывался, но, полагаю, что она — ханжа и святоша, каких свет не видывал, и если бы она когда-нибудь сломала себе шею, я бы не слишком огорчился.
Вдали послышался вороний крик, и старик криво усмехнулся:
— Напрасно ты произнес эти слова, Рено де Керморван, но сказанного не воротишь: духи злобы поднебесной услышали твое желание и исполнят его.
— О нет! — испугался Рено. — Я вовсе не это хотел сказать…
— Поздно, — перебил старик.
— Я не хочу убивать мою мать! — в отчаянии вскричал Рено.
— Ты и не убьешь ее… Не жалей о Мари де Керморван, Рено, — добавил старик. И неожиданно спросил: — А хочешь ли ты знать, как погиб твой отец?
— Да, — сказал Рено, понимая, что ради этой тайны его и призвали.
— Ну так слушай… Некто, от кого весьма дурно пахло, задержал в тот день твою мать, так что она опоздала в часовню и не прошла по сломанным мосткам.
— Это всем известно, — вставил Рено.
Старик сверкнул глазами.
— Не перебивай меня, иначе я умру, не докончив истории! Никто так и не выяснил, почему к часовне пошел твой отец, да еще так поспешил, что не поглядел себе под ноги и свалился в пропасть! А все потому, что он услышал, как ты зовешь его жалобным голосом, как ты кричишь и плачешь, запертый в часовне! Он бежал, чтобы помочь тебе, чтобы вызволить тебя. Надо думать, Мари делала все, лишь бы помешать ему общаться с тобой. Ей вовсе не хотелось видеть, как отец и сын станут друзьями: двое мужчин в союзе против нее, одинокой женщины. Но сир Гварвин все равно продолжал любить тебя. И когда до его слуха долетели твои жалобные вопли, он не раздумывал ни секунды — бросился к тебе на выручку.
— А я действительно находился тогда в часовне? — спросил Рено. Он совершенно не помнил этого эпизода.
Старик хмыкнул.
— Маленький вонючий коротышка лекарь отвел тебя туда и запер. Он сказал тебе, что если ты не будешь сидеть тихо, к тебе сойдет с картины Страшного Суда самый страшный из дьяволов и вонзит тебе в голову свои раскаленные вилы. И скоро уже ты визжал и ревел, потому что самый страшный из дьяволов начал шевелиться на картине и бросать в твою сторону алчные взгляды…
— А вам-то откуда это все известно? — спросил Рено. Он был сейчас на диво спокоен, как будто ему рассказывали увлекательную историю о ком-то другом, а не о нем самом и его отце.
— Мне передал все подробности тот, кто все устроил, — спокойно ответил старик. — Он и сейчас поблизости, не сомневаюсь, и слышит каждое наше слово. Я не расставался с ним все эти годы, Рено де Керморван.
— С кем? — не понял Рено.
— С тем самым коротышкой… Я познакомился с ним очень давно. Очень давно… И он обещал мне вечную жизнь и вечные скитания после смерти — на целых четыреста тридцать лет, пока я не увижу, как исполнится моя месть.
— Вы желали отомстить моему отцу? — уточнил Рено.
— Ты ясно соображаешь, — сказал старик из Рюстефана. — И это весьма странно, ибо я прежде считал, будто у толстяков мысли ходят медленно, поскольку их продвижению мешают толщи жира… Однако я желал отомстить не только твоему отцу, Рено, но и твоему деду, и тебе самому, и твоим детям — до тех пор, пока не настанет 1445-й год и мое проклятие не перестанет тяготеть над родом Керморванов.
— Но что же такого сделали вам мои предки, если вы прокляли нас? — опять спросил Рено.
— Твой дед погубил мою жену, — сказал старик. — И теперь все вы обречены на несчастливые браки: ранние смерти добрых жен и долголетие злых — вот что ждет каждого из твоего рода, Рено де Керморван. Но ты умен и добр, и ради тебя я хотел бы немного смягчить наказание.
— Дьявол не отменяет своих приговоров, — задумчиво произнес Рено. — Вряд ли вам удастся договориться с ним. А я с ним уж тем более договариваться не буду. Может быть, мне и вовсе не жениться?
— Исключено, — скрипнул зубами старик. — Ваш род не должен прерваться, иначе проклятье перейдет на кого-нибудь другого…
— Ладно, — сказал Рено и махнул рукой, — я подумаю, что тут можно предпринять. Для начала я запишу все в особую книгу, чтобы мои потомки хотя бы знали, с чем им предстоит иметь дело…
Он шагнул к выходу, желая поскорее расстаться с этим странным человеком, который — прямо скажем — нагонял на него жуть.
Старик на кровати шевельнул рукой, словно желая задержать Рено, но не имея уже сил, чтобы окликнуть его. Рено и впрямь остановился возле двери и успел еще расслышать:
— Говорят, в тот день шел безумный дождь…
Рено быстро обернулся, но старик закрыл глаза, сомкнул губы и не проронил больше ни слова.
* * *Молодой человек, который привез Рено в Рюстефан, ждал его во дворе, перед полуразрушенной башней. Заслышав шаги, он быстро обернулся и спросил:
— Поговорили вы с ним?
Рено поразила сердечность его тона. Он помялся немного, а затем решился:
— Могу я узнать, кем вы ему приходитесь?
— Дальняя родня, — ответил молодой человек кратко. И улыбнулся Рено: — Не удивляйтесь. Когда я к нему приехал, то никак не ожидал увидеть здесь такие развалины. А теперь… наверное, я привык.
— Для чего же вы к нему приехали? — осмелился Рено на второй вопрос.
— Я должен унаследовать Рюстефан, — молодой человек вздохнул. — Кроме того, мой дядя — на самом деле, двоюродный дед, — боится умереть в одиночестве.
— А, — сказал Рено, — понятно. — И, смущаясь, попросил: — Помогите мне сесть на коня.
* * *Спустя месяц незнакомый слуга, молчаливый и хмурый мужчина лет сорока — сорока пяти — привел в Керморван гнедую лошадку со звездочкой на лбу, сказал, что зовут ее Стелла, то есть «Звезда», и что лошадка эта предназначается в дар сиру Керморвану.
— От кого? — спросил Рено, ничуть не удивляясь: ему показалось, что он видал эту лошадку и прежде, и он даже как будто припоминал, где.
— Ее присылает вам сир Рюстефан, — ответил слуга безразлично.
— Почему? — опять спросил Рено.
— Потому что сир Рюстефан скончался.
— Умер, — проговорил Рено протяжно. — Это жаль…
— Кому как, — сказал слуга. — Так берете вы свою лошадь?
— Разумеется, — кивнул Рено. — Сир Рюстефан был со мной весьма обходителен, так что, полагаю, я возьму его подарок в память о его доброте.
— А, — сказал слуга, — ну, это мне все равно.
Он хотел уж было уйти, но Рено задержал его.
— Как он умер?
— Закрыл глаза и больше не открыл их, — ответил слуга сердито. Он вовсе не видел, как скончался старый сеньор, и говорил собственные предположения.
— А тот родственник, что должен был унаследовать Рюстефан, — он сейчас в замке? — продолжал спрашивать Рено.
— Для чего вам это знать? — довольно дерзко осведомился слуга.
Рено нахмурился, что далось ему не без труда, и впервые в жизни заставил себя рассердиться:
Рено нахмурился, что далось ему не без труда, и впервые в жизни заставил себя рассердиться:
— Отвечай, когда спрашивают, не то отведаешь палки!
Слуга поглядел на широкие плечи Рено, на его массивные кулаки, и счел за лучшее струсить.
— Ну, мой господин, сейчас в замке Рюстефан, кажется, никого нет, хотя люди порой и видят в башне какие-то огни… А насчет родственника, который должен был что-то там унаследовать, мне ничего не известно.
— Ладно, — Рено махнул рукой, — ступай.
Он взял лошадку Стеллу за узду и увел ее в конюшню, препоручив там заботам конюха.
А дама Мари была уже тут как тут.
— Кто приезжал к вам, милый сын? — осведомилась она.
Рено с глубоким вздохом, совершенно не соответствующим сцене, поцеловал ей руку и ответил:
— Да так, из Рюстефана.
— Опять из Рюстефана? — удивилась мадам Мари. — Подайте мне воды… Какие-то у вас таинственные дела с Рюстефаном, сын мой.
— Ничего таинственного, моя госпожа. Старый рыцарь из Рюстефана наконец скончался и прислал мне лошадь в подарок.
— Вам? Лошадь?
— Не понимаю, почему вас это так сильно занимает… Наследников у него не осталось, если не считать какого-то дальнего родственника, который вовсе не желает жить в этих развалинах. Кто-то ведь должен позаботиться о бедной скотине, пока она не околела от дурного обхождения.
— Что ж, ступайте, — обиженно сказала Мари. — Вы, я вижу, не желаете быть откровенным с собственной матерью, а ведь я родила и вырастила вас…
Рено засопел, опять поцеловал ей руку и вышел.
А Мари принялась размышлять обо всем, что услышала. Ей хотелось понять, почему на душе у нее остался такой неприятный осадок, и в конце концов она решила, что причина в той злополучной лошади.
У Рено появились какие-то таинственные дела с людьми, о которых мадам Мари ничего толком не знала. Она решительно поднялась и отправилась в конюшню.
Лошадка сразу глянулась мадам Мари. Такая это была ладная и славная лошадка, и такая забавная звездочка у нее на лбу! Даже досада берет: как это толстый, неуклюжий Рено будет на ней ездить? Да он сломает ей спину своей тяжеленной задницей!
Мадам Мари позвала конюха:
— Эта лошадь будет моей. Ты понял?
— Да, мадам.
— И если мессир Рено захочет ее оседлать, скажешь ему: мол, госпожа запрещает вам ездить на этой лошади.
— Да, мадам.
— «Вы, мессир Рено, чересчур для нее громоздки». Так скажешь ему, понял? Это лошадь для женщины. Позднее, когда у мессира Рено появится жена, пусть ездит она. Ясно тебе? Так ему и передашь.
— Да, мадам.
— А теперь оседлай-ка ты мне эту лошадь.
И конюх стал выполнять приказание, а мадам Мари отправилась переодеваться. Впервые за долгие годы она сняла траурный наряд и облачилась в зеленые одежды, в каких когда-то, ужасно давно, ездила верхом в компании молодых людей и девиц. С той поры она ничуть не располнела, даже наоборот, сделалась еще стройнее, так что пришлось затянуть потуже пояс.
Она убрала волосы в девичью прическу, заплетя косы и перевив их жемчужной нитью, и спустилась во двор замка.
Лошадка Стелла покосилась на свою новую хозяйку и вдруг прянула назад, как будто что-то в даме Мари сильно ей не понравилось. И конюх подумал почему-то, что эта лошадь вовсе не предназначена для такой дамы, но ничего вслух не сказал, потому что от мадам Мари можно было схлопотать по щекам и за меньшее.
Госпожа уселась на лошадь и взяла поводья.
— Как хорошо! — воскликнула она, озираясь кругом с высоты седла. — Как хорошо снова быть молодой!
Она подумала о своем погибшем муже, и сир Гварвин вдруг представился ей не как супруг, а как старший сын, ее ребенок, слишком рано умерший. Жалость затопила ее сердце, слезы выступили на ее глазах, и она выехала из замка.
Лошадка весело бежала по лугу, ветер дул даме Мари в лицо, и молодость как будто снова вернулась к ней. Она смотрела на свои руки в зеленых рукавах, и ей казалось: вот-вот навстречу ей покажется юный рыцарь, который влюбится в нее, — и вся ее жизнь начнется сначала.
Она настолько уверилась в этом, что стала смеяться и вертеться по сторонам, и не сразу заметила, как к ней действительно приблизился некто.
Однако этот некто не был ни молод, ни хорош собой. Он даже не был рыцарем и вообще не сидел на коне. Это был коротышка с множеством бородавок, рассыпанных по всему его безобразному лицу с широким, как у жабы, ртом и огромным носом.
Дама Мари хотела объехать его стороной, но он одним прыжком перенесся с места на место и вдруг очутился прямо перед носом у лошади.
Стелла заржала, испуганная, и даме Мари стоило больших усилий заставить ее стоять на месте.
— Вот и вы, прекрасная дама! — закричал коротышка. — Давно я ждал этой встречи!
— Прочь с дороги! — крикнула в ответ дама Мари. — Я тебя не знаю и не желаю знать! Убирайся, мужлан, не то я раздавлю тебя!
— Ха, — обрадовался коротышка. — Ну, попробуйте, дорогая Мари, попробуйте!
Стелла опять заржала, и Мари в досаде ударила ее хлыстиком.
— Молчи, глупая!
— Она знает, — сказал коротышка, вдруг став серьезным. — Она знает… А вы, кажется, нет. Животные бывают проницательнее людей, особенно при встрече со мной… А вы разве не узнаете меня?
Дама Мари не ответила. Тогда коротышка разинул пасть пошире и дунул прямо в ноздри Стелле.
Что тут началось! Бедная лошадка, обезумев от ужаса, взвилась на дыбы, а потом помчалась сломя голову по равнине. Она летела, как ветер, спасаясь от отвратительного смрада преисподней, а дама Мари вцепилась в ее гриву в попытке не упасть с седла.
Пальцы у Мари свело от напряжения. Перед глазами у нее все так и мелькало, поэтому она опустила веки, и там, в странных объятиях темноты, вдруг поняла: пустота, жившая доселе в ее душе, исчезла. Теперь ее сердце было наполнено жарким страхом, и это было молодое чувство. Ей хотелось жить, хотелось мужской любви, вина, прогулок верхом, охоты с птицей — всего, чего она сама себя лишила много лет назад.
Она улыбнулась и разжала пальцы.
* * *Семейная усыпальница Керморванов была устроена в подземном этаже той самой башни, верхняя часть которой представляла собой часовню. Никогда прежде Рено не доводилось бывать в склепе, и все потому, что он боялся мертвецов. Обычные дети любят бояться, так что склеп с покойниками для них самое заманчивое место, особенно по ночам.
Но Рено испытывал такой дикий ужас перед смертью, что даже носа в подземелье не казал. И не было рядом с ним приятеля-ровесника, который подзадоривал бы его и в конце концов принудил бы совершить этот поступок.
И вот все переменилось.
Когда Стелла вернулась, вся в пене и без всадницы, на поиски мадам Мари бросились все обитатели замка. Один только Рено остался у себя в комнате. Он знал о том, что случилось, еще до того, как мадам Мари принесли в Керморван. Кроме того, он был занят: записывал рассказ о своей встрече со старым сеньором из Рюстефана.
Потом к Рено заглянули и сообщили новость. Он отложил перо и спустился в зал для приемов, где находилась теперь Мари.
В первое мгновение ему показалось, что это вовсе не его мать. Какая-то юная девушка в зеленом платье, с рассыпавшимися бусинами в косах. Руки у нее были сложены под грудью и связаны в запястьях, и Рено поймал себя на том, что не может отвести взгляда от этой груди, свежей и дерзкой под платьем.
Но потом он перевел взор на ее лицо и вздрогнул. Лицо было старым и злым, и улыбка, застывшая на нем, казалась ядовитой.
Капеллан подошел к Рено со словами утешения. Юноша терпеливо выслушал их, хотя ни одного не понял. Свобода, пришедшая к нему вместе со смертью матери, показалась Рено чрезмерной: он боялся потеряться в ее бескрайних просторах. Но он стерпел первые мгновения ужаса, а следующие оказались уже легче.
— Да, — сказал Рено, немного невпопад. — Несомненно, мы похороним ее в склепе.
Так Рено впервые в жизни спустился под землю. Всю его компанию составлял один коптящий факел — из почтения в горю молодого сеньора слуги и капеллан оставили его в одиночестве. Рено быстро прошел по круглому залу, где стояли каменные гробы, и зажег все факелы, какие только увидел на стенах, и в их огне беззвучно сгорела паутина, выросшая здесь за годы запустения.
Рено остановился в центре помещения. Гробы окружали его. Он подумал: «Я — точно пастух камней».
Он представил себе, как его предки лежат там, в глубине, и как сквозь их тела прорастают корни деревьев и трав. И, коль скоро он вообразил себя пастухом камней, то и начал пасти свое стадо и для начала подошел к гробнице сира Эрвана, того самого, что положил начало проклятию рода Керморванов.
Рено остановился и опустился перед надгробием на колени. Серый ноздреватый камень был совсем близко от его глаз, и он видел каждую прожилочку, каждую пылинку, застрявшую в порах плохо обработанной поверхности. И Рено подумал о том безумном дожде, который исказил нечто в жизни сира Эрвана; но что именно это было и почему от этого умерла жена рыцаря из Рюстефана — осталось для Рено неизвестным.