И обе дамы возглавили торжественное шествие и сидели во главе стола во время пиршества.
Затем юноши вернули их — одну мужу, другую старшему брату, — и, полные горечи, отправились в отведенные им комнаты.
Каково же было их удивление, когда они обнаружили там гостя!
Некий человек, одетый монахом, с низко опущенным капюшоном, сидел на широкой кровати и смотрел в пол. Заслышав шаги, монах этот встал, повернулся навстречу вошедшим, откинул назад капюшон — и перед юношами предстала дама Авуаза.
— Что ж, — проговорила она, и от звука ее голоса сердца друзей размягчились и потекли, как мед, — вот я и пришла за своей наградой, мои юные мессиры. Ведь вы одержали эту победу ради меня, не так ли?
— Да, — сказал Ален де Керморван, не в силах больше удерживать в себе правду.
А Ален де Мезлоан, который держался крепче своего друга, упрямо сказал:
— Вовсе нет.
Авуаза негромко рассмеялась и сбросила с себя плащ. Тут уж оба молодых рыцаря зажмурились, ибо дама под плащом была совершенно обнаженной, и ее нагота сверкнула перед ними, точно молния.
— Я пришла за своей наградой, — повторила Авуаза, — и я получу ее, иначе обоим вам несдобровать.
С этими словами она улеглась на постель и протянула к ним руки. И они не успели даже глазом моргнуть, как мановением волшебства тоже оказались без одежды. И сир де Керморван обнимал даму Авуазу слева, а сир де Мезлоан — справа, и они прижимали ее к себе и тискали, а потом ублажали так, как она им подсказывала, и еще так, как подсказывала им пылающая плоть, и в конце концов все трое в изнеможении заснули, переплетя руки и ноги.
Утро заглянуло в комнату и направило туда длинный широкий луч солнца. В этом луче дама Авуаза лежала такая теплая, гибкая, переполненная земной любовью, что у сира де Керморвана, который проснулся первым, защемило сердце. Он смотрел на нее, и на своего друга, спавшего рядом, и понимал, что его счастье совершенно, так что любое добавление или изменение привело бы к нарушению этого идеального состояния.
А совершенство, насколько было известно сиру де Керморвану, всегда хрупко, ибо располагается на самом острие иглы и способно обрушиться от любого, малейшего дуновения.
Так и случилось. Сир де Мезлоан открыл глаза и простонал:
— Боже, что мы наделали!
А дама Авуаза тоже открыла глаза и улыбнулась сразу обоим:
— Боже, как было прекрасно!
Затем она села и отбросила волосы на спину.
— Вы будете расчесывать мне волосы, — велела она одному, — а вы подадите мне одежду. Я же тем временем расскажу, какое наказание я вам присудила за то, что вы назвали королевами турнира каких-то безобразных старух.
— Говорите, прекрасная дама, — легкомысленно согласились юноши. — Что бы вы нам ни назначили, мы все выполним ради того наслаждения, которое вы подарили нам нынешней ночью.
— Если бы вы знали, о чем я думаю, то не соглашались бы так просто, — возразила дама. — Впрочем, слово дано, и вы оба будете прокляты, если не сдержите обещания. Итак, за то, что вы избрали королевами первых встречных, я обрекаю вас на женитьбу на первой встречной девушке, лишь бы она подходила вам по возрасту и по положению. Иными словами, каждый из вас женится на той, которую повстречает по возвращении домой. Я дозволяю вам не обращать внимания на старух и на вилланок; но любая девушка рыцарского сословия, будь она даже бедна и уродлива, да станет женой для вас.
— Хорошо, — сказал Ален де Керморван и поцеловал прядь ее волос.
— Будь по-вашему, — добавил Ален де Мезлоан и поцеловал ее ухо.
И скоро все трое опять обнимали друг друга, купаясь в солнечном луче.
* * *Почти месяц после этого ни один из Аленов не покидал своего замка из страха первой встречной девушки, ибо память о ласках дамы Авуазы была еще слишком свежа в их памяти и ни одному не хотелось жениться, да еще неизвестно на ком. Но в конце концов такая жизнь показалась им невыносимой, и сир Ален де Керморван сдался первым. Он сел писать письмо.
«Любезный сир Ален, — так церемонно начиналось это послание, — похоже, мы с Вами оба очутились в невыносимом положении. И ни один из нас не знает, как избавиться от него. Ведь мы дали слово даме Авуазе исполнить ее наказ, и только смерть может разрешить нас от подобной клятвы. Согласны ли Вы умереть? Я мог бы оказать Вам эту услугу — при условии, разумеется, что Вы окажете мне подобную. Сразив друг друга, мы не будем наказаны за самоубийство всевидящим Господом, который, несомненно, нас простит ради нашей дружбы, и ненавистная женитьба не будет нам угрожать. Жду Вашего решения. Ваш друг — на земле и в вечности — Ален де Керморван».
Да уж, пригодилось молодым людям умение читать и писать! Настала для них пора обмена письмами, и каждый благословил своего былого наставника, принудившего их в детские лета забивать память причудливыми очертаниями букв! Так что написав послание и отправив его с пажом, сир Ален де Керморван немедленно навестил могилу старого капеллана и от души помолился на ней.
— И за то, что вы обучили меня грамоте, так что я могу выразить в письме мои сокровенные мысли, не доверяя их никому, кроме того, кому они предназначены, — за это, мой дорогой учитель, я благодарю вас всем сердцем. И я закажу за упокой вашей души сорок месс.
Получив письмо от Алена де Керморвана, Ален де Мезлоан несколько часов не находил себе места. В волнении ходил он по своему замку и заламывал руки, ибо слишком соблазнительным представилось ему предложение друга. Смерть действительно решала все. Кроме того, у Алена де Мезлоана сладко ныло в груди при мысли о том, как дама Авуаза, получив горестное известие, будет плакать. Он подумал о слезинках, которые задрожат в ее глазах, о влажных дорожках на ее щеках, покрытых легким пушком, — и огненное желание заполонило его тело, так что он едва не задохнулся. Кажется, пожертвовал бы и спасением души за право сжать Авуазу в объятиях!
— Нет уж, — вслух произнес Ален де Мезлоан, — если нам обоим что-то и требуется, так это женитьба!
Он нашел того монаха, который некогда обучал его грамоте. Монах с той поры не слишком постарел: во-первых, потому что монахи вообще не бывают ни молодыми, ни старыми, а во-вторых, потому что с той поры, как сир Ален был мальчиком, не так уж много времени прошло.
— Хочу просить вас, святой отец, помочь мне с письмом, — сказал Ален.
— Я обучил вас писать письма, как вы ни сопротивлялись этому, мессир, — упрямо ответил монах, — так что извольте потрудиться сами.
— А я обещал повесить вас на стене моего замка, если вы будете мне перечить! — вспылил сир Ален. — Я вам больше не мальчик, так что извольте подчиниться.
— Ладно, — сказал монах. — Впрочем, насчет обещания повесить меня вы погорячились, мессир. Ничего подобного вы мне не сулили.
— Да? — сказал сир Ален. — Ну так теперь все переменилось, и я…
— Я напишу для вас письмо, — перебил монах, — если оно не будет содержать в себе призывов к смертоубийству или каких-либо богопротивных предложений.
— Богопротивное письмо я написал бы и без вашей помощи, — огрызнулся сир Ален. — Берите перо да принимайтесь-ка за дело.
И начал диктовать:
«Любезный мой сир Ален! В размышлениях о смерти я провел несколько часов и теперь желал бы поделиться с Вами теми мыслями, которые — не знаю уж, кстати или некстати, — пришли мне на ум. А именно. Смерть решит все наши вопросы, кроме одного: у нас обоих отсутствуют прямые наследники. А это означает, что наши земли отойдут к кому-то из дальней родни, что было бы весьма нехорошо. Кроме того, невзирая на стремление избавиться от клятвы, которую вырвала у нас дама Авуаза, я не стремлюсь умереть, да и Вы, как мне представляется, тоже. И коль скоро ни один из нас не в силах добровольно подчиниться судьбе, предлагаю довериться друг другу. А именно: я отыщу невесту для Вас, а Вы отыщете невесту для меня. Таким образом, это и будет первая встречная. Я уж постараюсь подобрать для Вас девушку привлекательную и надеюсь на ответную услугу с Вашей стороны. Сообщите, согласны ли Вы на такую сделку. Ваш вечный друг и брат — Ален де Мезлоан».
* * *Между владениями Керморвана и Мезлоана имелась полоска земли, которая неизвестно кому принадлежала. На нее никто не претендовал уже несколько столетий, поскольку она была изъедена оврагами, и там ничего не росло. Подземные ручьи, изобильно питавшие почву в других местах, этот участок почему-то обходили стороной, поэтому все здесь было сухое, как бы выжженное. Некоторые утверждали, что именно в эту щель попрыгали все злые духи, когда святой Рено изгонял их из Бретани, и через нее попали прямо к себе домой, то есть в ад. И если приложить ухо к одному из самых глубоких оврагов, то можно услыхать отдаленный стон грешников из адского пламени.
Вот там-то и договорились встретиться друзья с избранными невестами.
Когда все между ними было обговорено до последней детали и все было решено и отписано в письмах (а переписка эта длилась не одну неделю), оба Алена покинули свои убежища и отправились на поиски.
И вот сир Ален де Керморван сел на коня и тронулся в путь. Он объезжал города и большие деревни, дабы случайно не повстречать какую-нибудь страхолюдину, ибо желал своему другу только добра. Так проехал он до самого берега моря и двинулся по полосе прибоя. Мало-помалу цель его странствия совершенно вылетела у него из головы. Слишком уж долго просидел он в добровольном заточении в замке Керморван и стосковался по свежему воздуху, по соленому ветру и крику чаек. Он поднимал голову и видел их сверкающие крылья в поднебесье. Он переводил взгляд на причудливую береговую линию и любовался скалами, похожими на таинственные замки, издали выглядевшие совершенно как настоящие, разве что чуть поменьше размерами, нежели выстроенные людьми.
— Боже, как хорошо! — закричал он, дыша полной грудью и не в силах сдержать восторга.
Он погнал коня галопом, и шумное море очень волновалось оттого, что не могло достигнуть копыт коня и лизнуть их солеными длинными языками. Тысячи языков тянулись по всей песчаной полосе.
И тут сир Ален де Керморван остановился, потому что впереди заметил девушку.
Она медленно шла ему навстречу, и в руках у нее были длинные зеленые водоросли. Огромная охапка их свисала с ее локтей и волочилась за ней, оставляя длинный след, как будто у девушки имелся хвост.
— Здравствуйте, прекрасная девица! — крикнул сир Ален издалека и поскорее устремился к ней.
Она остановилась и воззрилась на незнакомца с удивлением, но ничего не ответила. А он прямо на скаку пытался распознать, достаточно ли она хороша, чтобы стать первой встречной для его друга, сира де Мезлоана.
Девушка эта была невысока ростом, очень худенькая и узкобедрая, почти как мальчик. Кожа у нее была очень бледная, почти белая, и это несмотря на то, что она, кажется, имела обыкновение подолгу гулять по берегу моря. Не водила она дружбы с солнечными лучами! Самым красивым в незнакомке были ее густые белокурые волосы, да еще глаза — зеленые, узковатые, как бы постоянно прищуренные.
Но тут сир Ален увидел, что девицу настигает другой всадник, появившийся у нее за спиной, точно по волшебству. Он мчался, нагнувшись к конской гриве, и казалось, не ничто вокруг для него не существует, кроме этой девицы. Он уже протянул руку — вот-вот коснется ее плеча.
— Стойте! — закричал сир Ален де Керморван.
Девица испуганно обернулась и прижала к себе водоросли, точно ища у них поддержки в том затруднительном положении, в которое она попала.
А оба рыцаря стремительно сближались.
— Я увидел эту прекрасную девицу первым, сир Ален, — задыхаясь, воскликнул сир де Керморван. — И поэтому она по праву должна принадлежать вам.
— Вы ошибаетесь, сир Ален, — отозвался сир де Мезлоан с улыбкой. — Первым приметил ее я, так что берите эту красавицу в жены, и будем считать, что свою часть обета я выполнил.
— Не бывать этому! — вскричал сир де Керморван.
Сир де Мезлоан поднял брови, преувеличенно удивляясь:
— Мне вдруг почудилось, что вы недовольны своей участью, сир Ален. Наверное, шум прибоя тому причиной — он искажает звук вашего голоса.
Сир де Керморван заскрипел зубами.
— Вы насмехаетесь надо мной, сир Ален! — сказал он, стараясь выглядеть спокойным. — Вам совершенно ясно, что нет ничего лучше, чем взять в законные супруги столь привлекательную девицу; но сейчас речь идет о моей чести, а этим предметом я дорожу больше, нежели счастливым супружеством.
— Я должен так понимать ваши слова, что вы отказываетесь, сир Ален?
— Я настаиваю на том, что эта девица должна принадлежать вам, сир Ален.
— А я держусь своего изначального мнения, и девица эта предназначается вам, сир Ален.
— Остановитесь! — закричала тут девица. — Ради Бога, ни разу не солгавшего, объясните же мне, в чем состоит ваш спор? Кажется, вы оба не прочь на мне жениться и делите меня, как свою добычу!
Оба замолчали и воззрились на нее в некотором смущении. И поскольку безмолвие затягивалось, девица беспрепятственно продолжала:
— Меня зовут Азенор, если вам угодно будет впоследствии как-нибудь ко мне обращаться, а не только спорить между собой! Выслушайте, какое со мной случилось несчастье. Вместе с моим младшим братом, сиром Враном, я ехала в Ренн, чтобы встретиться там с моим женихом. Но по пути на нас напали разбойники. Жених мой, пытаясь защитить меня и мое приданое, был убит, а брат тяжело ранен и сейчас лежит под палящим солнцем, в то время как я собираю для него водоросли.
И она строго посмотрела на обоих сеньоров, которые выглядели смущенными.
— Прошу прощения, — пробормотал сир Ален де Керморван. — Мы и понятия не имели обо всех этих плачевных обстоятельствах, иначе ни за что не затеяли бы нашу игру.
— Игру? — удивился Ален де Мезлоан. — Лично я считаю, что мы были совершенно правы, претендуя на эту девицу. Теперь, когда она потеряла жениха и вот-вот потеряет брата, мы обязаны позаботиться о ней.
— Если она это пожелает, — возразил Ален де Керморван.
Тут Азенор залилась слезами.
— Я ровным счетом ничего не понимаю в ваших спорах, сеньоры, но если вы не поможете мне, то я пропала, и брат мой погибнет!
Оба молодых сеньора переглянулись, растроганные ее молодостью и слезами.
Сир де Мезлоан сказал своему другу:
— Пусть сама природа рассудит нас, сир Ален. На чьей земле лежит сейчас раненый сир Вран, тому и будет по праву принадлежать девица!
Сир де Керморван кивнул, а девица сказала:
— Знаете бесплодную расселину, где ничего не растет? Там, на дне широкого оврага, я и оставила моего брата.
Втроем они направились туда, и с каждым шагом оба сеньора становились все более мрачными. Ибо уже много лет никто так и не потрудился выяснить, кому из них принадлежит та земля, о которой говорила девица. Каждый в глубине души считал ее своей, однако серьезных оснований для того не имел.
Ален де Мезлоан решил перевести разговор на другую тему и заговорил с девушкой:
— Для чего вы собирали эти водоросли? — спросил он.
— Я делала это по совету одного человека, — ответила она доверчиво. — Он собирается сделать из них лекарственные настойки.
Сир Ален нахмурился:
— Он колдун?
— Вовсе нет, — девушка качнула головой, — он солдат. Говорит, что побывал и там, и сям и знает всякие хитрости касательно того, как лечить лихорадку и всякие раны. А брат мой сильно ранен, и если тот человек ему не поможет, то, боюсь, все будет бесполезно.
— И вы ему верите?
— Почему бы мне не верить ему? — грустно улыбнулась девушка.
Так беседуя, они достигли бесплодной равнины. Солнце заливало ее ярким светом, изгнав из оврагов все тени. Несколько воронов летали над нею, похожие на хлопья сажи, что долго кружат над пожарищем. Эти черные птицы выглядели такими же мертвыми, как и овраги. Несколько мертвых тел лежало возле опрокинутой повозки, и два наполовину сползших с нее сундука казались гробницами.
Какой-то человек выскочил вдруг из-за телеги с мечом в руке, так что оба всадника шарахнулись. Человек этот был в разорванной и запачканной одежде, его светлые волосы стояли дыбом, на щеке горел извилистый шрам, а на левом виске, там, где из раны истекло немало крови, имелся жирный колтун. Он испустил громкий крик и бросился на спутников Азенор с явным намерением напасть на них и по возможности убить.
Азенор бесстрашно метнулась к нему навстречу, вскидывая руки в попытке защитить обоих Аленов:
— Стой, Эсперанс! Эти сеньоры — мои друзья!
Эсперанс — если таково было истинное имя страшилища, — замер, держа меч наготове и тяжело переводя дух. Он рассматривал незнакомцев с откровенным недоверием.
А сир Ален де Мезлоан преспокойно осведомился у него:
— Что это за имя такое — Эсперанс?
Он надулся и сказал:
— Это монашеское имя, вполне подходящее для меня, потому что я доминиканец. Положим, у меня был приятель, так его звали Оспранд. И что в этом было хорошего?
— Ему видней, — ответил Ален де Мезлоан.
— А вот и нет! — фыркнул Эсперанс. — Мало того, что он и сам-то был дурак, так ведь и святого такого нет — Оспранд.
— А Эсперанс — есть?
— Положим, — сказал Эсперанс и уставился на сира Алена вызывающе. — Я ношу имя христианской добродетели, и у меня есть святая покровительница, одна весьма непорочная дева, и вот она-то всегда помогает мне в трудную минуту.
— Тяжелая у нее, должно быть, работа, — заметил на это сир Ален де Мезлоан.
— Боже! — закричала прекрасная Азенор. — Пока вы тут спорите об именах, мой брат умрет!