— Тяжелая у нее, должно быть, работа, — заметил на это сир Ален де Мезлоан.
— Боже! — закричала прекрасная Азенор. — Пока вы тут спорите об именах, мой брат умрет!
Она взяла сира Алена де Керморвана за одну руку, а сира Алена де Мезлоана за другую и пошла туда, где лежал ее брат.
Сир Вран был очень молод, почти мальчик. Он лежал на земле, положив левую руку с растопыренными пальцами себе на грудь, так, чтобы закрывать большое кровавое пятно, расплывшееся по повязке. Заслышав шаги, он чуть приподнял голову и слабо улыбнулся.
— Боже! Вран! — Азенор бросилась рядом с ним на колени, обхватила его голову и приложила к своей груди. — Мой милый Вран!
Ален де Керморван подумал о том, что никогда не видел ничего более трогательного. А Ален де Мезлоан приметил, что сир Вран совсем не так тяжело ранен, как изображает, но счел за лучшее промолчать.
Тем временем Азенор роняла частые светлые слезы на макушку своего брата, а Эсперанс, что-то ворча, подобрал брошенные девушкой водоросли и отправился с ними к своему логову возле телеги.
Сир де Мезлоан проводил его глазами.
— Он что, действительно собирается приготовить из этого лекарство?
Азенор смахнула слезы с ресниц, глянула на него приветливо.
— Я его не спрашиваю, что и зачем он делает. Вот уже второй день, как он — моя единственная опора.
— Понятно, — сказал сир де Мезлоан. — И кто же он такой?
— Видите ли, — начала девица Азенор, — наш с сиром Враном отец — сир Бревик, рыцарь. По правде говоря, мы очень бедны, и главное наше достояние — рыцарское имя, никогда и ничем не запятнанное. Ни один из наших предков не совершал постыдных деяний. Недавно наш отец скончался, а меня просватал сир Эсмур, немолодой сеньор, но очень благородный…
Оба Алена закивали в знак того, что знают это имя.
— Мы с братом продали отцовское имение и собрали приданое, — продолжала Азенор, грустно улыбаясь Врану. — Сир Эсмур выехал к нам навстречу, чтобы проводить в Ренн с надлежащими почестями и представить меня при дворе герцога Бретонского!
Она вздохнула и замолчала.
— Что же случилось? — спросил сир Ален де Мезлоан по возможности осторожно, чтобы не ранить чувства девушки.
— Как я уже сказала, на нас напали разбойники, — горестно ответила она. — Должно быть, прослышали о том, что я еду почти без охраны и с приданым. Их было пятеро. Они зарубили сира Эсмура, хотя тот сражался, как лев, и погубил нескольких, прежде чем пасть, и набросились на моего брата…
Сир де Мезлоан рассудительно сказал:
— Пока мы шли сюда, я насчитал четверых убитых. Где же пятый разбойник?
— Здесь, — таинственно сказала Азенор и указала пальцем в ту сторону, где за телегой находился Эсперанс.
— Он? — поразился сир де Керморван. — Уж не хотите ли вы сказать, что этот Эсперанс был одним из негодяев?
— И самым большим из всех, — вмешался слабым голосом сир Вран. — Вы угадали. Он находился в этой шайке и был у них едва ли не заправилой, но едва увидел мою сестру, как сразу утратил весь свой бандитский пыл и, недолго думая, обратил меч против собственных соратников по подлому ремеслу. Впрочем, к тому времени было поздно, ибо сир Эсмур уже скончался.
— Мне все это представляется весьма подозрительным и странным, — заявил Ален де Керморван. — Как это вдруг разбойник решается предать своих товарищей и из злодея сделаться защитником девушки?
— Все это не более странно, чем наше стремление завладеть девицей Азенор, — возразил Ален де Мезлоан. — Внезапная любовь поражает сердца в самый неожиданный момент, и тогда человек делается сам на себя не похож.
— Внезапная любовь поражает лишь благородные сердца, — сказал сир де Керморван сердито. — Подлое сословие не знает подобного чувства.
— А как же баллады о прекрасных и находчивых вилланках? — чуть усмехнулся сир де Мезлоан. — О них вы, кажется, забыли?
Сир де Керморван нахмурился.
— Все это пустые измышления менестрелей. К тому же, в балладах речь идет о женщинах, а женщины по самой своей зависимой природе могут переходить из сословия в сословие.
— Я тоже несколько раз менял сословие, — подал голос Эсперанс. Оказывается, он стоял неподалеку и слышал почти весь разговор. — Впрочем, все это не имеет значения. Чем бы я ни занимался до сих пор, начиная со вчерашнего дня я целиком и полностью принадлежу прекрасной Азенор и объявляю перед тремя благородными сеньорами, а также монсеньором Иисусом, который знал толк и в мечах, и секирах, что намерен служить ей наподобие сторожевого пса до самого дня моей неизбежной кончины.
И Эсперанс торжественно и мрачно тряхнул косматой головой.
А сир де Керморван произнес:
— Сдается мне, сейчас самое время объяснить, почему мы не можем предложить госпоже Азенор наше гостеприимство, хотя оба наших замка находятся неподалеку от этой отвратительной долины, полной таких горьких воспоминаний.
И рассказал девице Азенор и ее раненому брату все, что случилось на турнире в Ренне, и открыл им, как некая дама возложила на обоих друзей бремя жениться на первой встречной, потому что оба они совершили некий проступок, и как они сговорились, что один подыщет невесту для другого.
И вот, повстречав на берегу моря Азенор, каждый из Аленов решил, что отыскал для второго весьма хорошую невесту. Ибо Азенор молода, хороша собой и к тому же — дочь рыцаря, хоть и очень бедного. Она является первой встречной, так что все условия соблюдены наилучшим образом.
— Однако теперь мы попали в затруднительное положение, — заключил сир Ален де Керморван и взял Азенор за руку. — Я желал бы предложить вас в жены сиру Алену, ибо счел вас своей добычей, однако…
— Я отказываюсь, сир Ален! — возмущенно перебил его Ален де Мезлоан, хватая Азенор за другую руку. — Эта достойная Азенор просто обязана принадлежать вам, коль скоро она была моей первой встречной.
— Она попала в беду на моей земле, сир Ален! — сказал сир де Керморван. — Стало быть, она принадлежит мне, равно как и ее приданое и ее раненый брат; поэтому я настаиваю на своем праве вручить ее вам.
— У меня имеются серьезные сомнения касательно того, кому принадлежит эта земля, сир Ален, — возразил сир де Мезлоан. — Есть достаточно оснований считать ее моей, так что эта девица просто обязана сделаться вашей…
И тут они стали спорить и тянуть девицу за руки, каждый в свою сторону, состязаясь в благородстве и норовя вручить ее другу.
Наконец они утомились и замолчали, тяжело переводя дыхание.
— Что будем делать, сир? — спросил, в конце концов, Ален де Мезлоан. — Ибо, сдается мне, мы зашли в тупик.
— Может быть, положимся на мнение самой девицы? — предложил Ален де Керморван.
— Мы и так уже достаточно пострадали от того, что пошли на поводу у женщины, — возразил Ален де Мезлоан. — Неужели вам охота повторить ошибку? Мало ли что окажется у нее на уме!
— Не может ведь она стать женой сразу обоим? — резонно заметил Ален де Керморван. — Пусть по крайней мере выберет.
— Нет, — покачал головой Ален де Мезлоан. — Поступим лучше — сразимся за нее.
— Отлично! — воскликнул Ален де Керморван. — Как будем биться — по-дружески или до смерти?
— Разумеется, по-дружески, — сказал Ален де Мезлоан. — И лучше нам будет построить два города из веток и прутьев, переплетя их цветами, а сражаться овощами и фруктами, чтобы победа была убедительной, а кровопролития — никакого.
— Согласен, — кивнул Ален де Мезлоан.
Тут оба посмотрели на девицу и поняли, что она опечалена.
— Что с вами? — спросил у нее сир Ален де Керморван, который был помягче сердцем, нежели его друг. — Что вас так огорчает?
— Прошу простить мою слабость, — сказала девица тихо. — Человек есть прах и тлен, но всегда бывает печально вспоминать об этом, а сегодня ничто в моей жизни, кажется, не зависит от моего желания. Впрочем, мне ничего не остается, как только положиться на волю судьбы, ибо после нападения разбойников выйти за первого встречного — мой удел. И если говорить от души, то я рада, что повстречала вас. Жаль только, что вас оказалось двое.
— Тут уж ничего не поделаешь, — заметил на это сир Ален де Мезлоан. — Мы можем только обещать вам, что в вашей постели окажется лишь один из нас, а не оба разом.
Тут сир де Керморван почему-то покраснел и отвел глаза, и прекрасная Азенор поступила точно так же.
Таким образом, все решилось, и бесплодная доселе долина мгновенно вскипела людьми: из обоих замков прибыли слуги, и оруженосцы, и воины, и женщины, и все разом принялись за дело.
Тело сира Эсмура отыскали неподалеку от повозки, где ехала невеста, пока с нею не случилось несчастье. Выгрузив на землю два сундука с приданым Азенор, люди сира де Мезлоана поместили в повозку вместо них убитого сеньора и отвезли его в Ренн для достойных похорон. А сундуки и раненого сира Врана поместили в специально доставленный из Керморвана шатер, и там же поселили нескольких служанок, дабы они ухаживали за юношей и следили за его здоровьем, и подавали ему еду и питье по потребности.
Для девицы Азенор разбили второй шатер, из светлого шелка, и приготовили ей мягкое ложе из множества покрывал и звериных шкур. Туда же навезли множество красивых вещей и даже книг, дабы скоротать досуг и привести мысли в надлежащий порядок, а также маленькую виолу, потому что прекрасная Азенор немного умела играть и чуть-чуть пела разные трогательные песни.
Убитых же разбойников закопали подальше от того места, где все это происходило, и погребли их без всякой молитвы в безымянной земле.
Когда все это было устроено, настал черед для крепостей из прутьев и цветов. Все участники потехи нарядились как можно лучше и взялись за дело, так что через день в мертвой долине, как по волшебству, выросли две чудесных крепости. Они грозили друг другу цветочными башнями, а их неприступные стены были увиты венками и травами.
В качестве оружия использовались разные фрукты, и никто нигде не видывал такого изобилия битых яблок, порченных груш, гнилого винограда, собранных в одном месте, и чем хуже были плоды, тем с большим удовольствием их принимали.
Все участники предстоящего сражения вырядились наилучшим образом, то есть строго соблюдая полную несуразность: девицы обзавелись шлемами и сержантскими шапками, а юбки подоткнули и закололи наподобие очень пышных штанов и вооружились разукрашенными палками, похожими на епископские посохи. Что до мужчин, то те надели кирасы из цветов и взяли щиты из соломы, а за спины повесили себе корзины с фруктами.
В первый день сражение началось едва лишь солнце показалось над горизонтом. Длинные золотые лучи протянулись над долиной, и солнечный лик выглядел весьма удивленным, когда приподнялся в небе, а затем как бы расцвел мягкой и теплой улыбкой.
С воинственными криками люди перебрасывались фруктами и хохотали, сгибаясь пополам от неудержимого веселья, когда сгнившее яблоко, пущенное меткой рукой, размазывалось по лицу какого-нибудь бедолаги. Кругом только и делали, что вопили и смеялись, гонялись друг за другом, хватали девиц за талию и даже срывали поцелуй с губок, выпачканных сладким фруктовым соком.
Азенор в жутком рогатом шлеме поверх распущенных белокурых волос выступала во главе целого отряда женщин. В руке у грозной предводительницы была тяжелая дубина, обвязанная бантами. Девушка с трудом удерживала свое тяжелое оружие.
Сир де Керморван выступил ей навстречу из своей крепости и скрестил с нею оружие, несколько раз оплетя бичом из трав вышеупомянутую дубину, волочившуюся за Азенор по земле. А затем он вскричал:
— Вы не должны сражаться, прекрасная дама!
— Это почему еще? — возмутилась Азенор.
— Потому что вы — приз в нашей войне, а где это видано, чтобы приз сам вступал в битву?
— Ну вот еще, — сказала Азенор, улыбаясь. Шлем сбился на ухо, волосы упали на лицо, и зеленый глаз сиял сквозь растрепанный золотистый локон. — Мне неохота сидеть в шатре и наблюдать за тем, как другие веселятся.
— Эдак получается, что вы на чьей-то стороне! — настаивал сир де Мезлоан. — Вы подыгрываете сиру де Керморвану?
— Нет!
— Может быть, — сир де Мезлоан понизил голос, — вы подыгрываете мне?
— Я просто делаю что хочу, — ответила девушка. — Сдается мне, потом такой возможности у меня потом не будет, ведь я неизбежно должна буду сделаться чьей-то женой.
— И вам безразлично — чьей? — спросил сир де Мезлоан, рассматривая Азенор.
С каждым мгновением ему становилось все яснее: ничего в жизни он не хочет больше, чем проиграть в шутейной войне и заполучить Азенор в жены. Румяная и растрепанная, с пятном на щеке, она казалась ему сейчас милее всего на свете. Он наклонился к ней и поцеловал ее в висок.
— Ступайте, милая. Ступайте и помогите сиру де Керморвану, — прошептал он. — Помогайте ему изо всех сил, ибо — клянусь шляпой Господней! — я от души желаю ему победы!
Азенор задохнулась, глядя на него сияющими глазами. Она не дышала так долго, что сир де Мезлоан даже испугался:
— Что с вами?
— Я счастлива! — выдохнула она наконец и убежала, волоча за собой дубину. На земле остался глубокий извилистый след.
А сир де Керморван был всецело поглощен осадой цветочной крепости. Ему ужасно хотелось победить и вручить добычу другу. Для самой Азенор в его мыслях места почти не оставалось; она была для сира де Керморвана не столько живой девушкой, сколько красивой геральдической фигурой, символом и знаком его превосходства над вторым Аленом — средством проявить благородство во всем, даже в рыцарственном споре.
Таким образом, сир де Керморван громко распоряжался среди своих людей, чтобы прикатили камнеметательную машину и зарядили ее почерневшими грушами. Над машиной летала целая туча ос, привлеченных сладким запахом, и несколько человек из прислуги были уже жестоко искусаны, а один корчился на земле и жалобно стонал: у него распухло веко.
Еще двое отчаянно чихали, потому что цветочная пыльца забилась им в ноздри. Их сир де Керморван презрительно именовал трусами и предателями и даже отдал приказ окатить их водой из кувшина.
— А то от их чихания в носу чешется, — объяснил он.
Девы-воительницы бились на палках с детьми-воителями, и при том дети были одеты как великаны, то есть во все огромное: распиленные половинки бочек заменяли им кирасы, а горшки, в которых их матери варят в мирное время кашу на все семейство, красовались на их головах, так что оттуда торчали только подбородок и две носопырки.
С уханьем раскачав котел, двое воинов из Мезлоана окатили сразу десяток врагов соком и водой со жмыхом. Раздался общий кашель, и несколько человек повалились на землю, отплевываясь, а одного даже стошнило.
Сидя у приятелей на плечах, проскакало сразу пятеро «всадников», причем пятый «всадник» был дюжей девицей с бесстыдно обнаженными коленками, а тот мужчина, на чьей шее она восседала, блаженно жмурился, ибо при каждом прыжке он ощущал прикосновения различных нежных мест означенной девицы.
Эти «всадники» схлестнулись в битве с другими подобными им, и принялись обмениваться ударами, причем их «кони» бодались между собою лбами, держа руки за спиной.
В общей сумятице растоптали две корзины с фруктами, так что образовалась небольшое болотце, чрезвычайно скользкое и распространяющее сладкий запах гнили.
И почти сразу же на этой жиже поскользнулись и упали несколько человек, и они извалялись так, что к ним страшно было потом прикоснуться, и волосы у них слиплись, а одежда стояла колом. А у одного парня даже ресницы склеились, и он всю вторую половину дня не мог раскрыть глаз и ходил слепой, пока наконец его не подобрала одна милосердная дева и не размочила ему веки чистой водой.
К ночи сражение затихло, и никто, даже мудрейший царь Соломон, не мог бы определить, есть ли в этой битве победитель.
Едва солнце скрылось, как в долине вспыхнули большие костры, и все участники принялись за трапезу, так что ночная тьма оглашалась пьяными выкриками и хрустом разгрызаемых костей, а спустя еще час — громким храпом: так велико было общее утомление!
Однако с первым же лучом солнца война возобновилась, и снова все кричали и бегали, размахивали оружием и пустыми руками, пытались забраться в чужую крепость или сорвать поцелуй у какой-нибудь воинственной красотки.
А сир Вран в это время лежал в своей палатке и наблюдал за ходом битвы. Грустная служанка подняла по его просьбе полог, чтобы раненому лучше было видно. Она грустила потому, что ей не дозволялось веселиться вместе со всеми, а велено было ухаживать за раненым молодым сеньором. Она-то думала, что будет хорошо проводить с ним время, ибо раненые молодые сеньоры бывают весьма ласковы с теми, кто за ними ходит. Но ничуть не бывало! Сир Вран даже не обращал внимания на бедную девушку. Он все время о чем-то думал, да так сосредоточенно, что искусал себе все губы.
— Я нужна вам, сеньор? — робко спросила служанка, поглядывая на Врана.
Он как будто очнулся от задумчивости и перевел на нее взгляд.
— Ты еще здесь? Нет, ступай. Я устал — буду спать.
Он откинулся на подушки и закрыл глаза. Девушка ушла, но Вран даже не заметил этого. Он и дремал, и прислушивался к шуму за стенкой шатра. Если лежать неподвижно, то рана в груди почти не беспокоит.
Сиру Врану было всего шестнадцать лет, и редко можно было встретить юношу красивее: имелось в его внешности нечто такое, что сразу располагало к нему людей. И нельзя сказать, чтобы сир Вран этим обстоятельством не пользовался: как правило, ему удавалось добиться от других всего, что бы он ни захотел.
Он услышал, как в шатер кто-то входит, и открыл глаза, ожидая увидеть служанку, выжидающе глядящую на него. Что ж, ей придется подождать еще немного, пока у него появится настроение приласкать ее.
Каково же было удивление сира Врана, когда он увидел перед собой вовсе не девушку, а какого-то невысокого человечка весьма дурно одетого и отвратительно пахнущего! Впрочем, последнее обстоятельство не слишком обратило на себя внимание сира Врана, поскольку в этой долине господствовали разного рода неприятные запахи. Однако человечка этого Вран никогда прежде не видел.