На краткий мир сеньор Ален пожалел о том, что никогда хорошенько не знал своего сына и позволил ему вырасти вдали от себя; но затем болезнь взяла верх, и он закрыл глаза.
— Ступайте, сир Ив, — велел капеллан, — ваш отец утомлен.
Мальчик вышел, а вслед за ним удалился и Эсперанс.
* * *В тот же день капеллан написал письмо сиру Врану, брату покойной Азенор.
И в этом письме капеллан искренне поведал обо всем, чему сделался свидетелем.
«Господин наш сеньор Ален де Керморван приблизился к смертному порогу, — писал он. — Кашель разрывает его легкие, так что кровь выступает у него на губах. Рано или поздно вся грудь внутри у него лопнет, и тогда жизнь выйдет из него вместе с кровью. Мой господин ожидает смерти с мужеством, которое было всегда присуще ему на протяжении всех минувших лет. — Поначалу капеллану даже приходилось даже вытирать слезы, чтобы буквы не расплывались у него перед глазами, но затем он так увлекся процессом писания, что даже позабыл горевать. — Однако не только это печальное обстоятельство вынуждает меня обратиться к Вам. Сегодня при разговоре открылось, что все эти годы в замке Керморван обитал и, более того, постоянно находился при наследнике, сире Иве, некий человек по имени Эсперанс. Кажется, он бретонец, и при том самого подлого происхождения; первое следует из его выговора, второе — из обычая беспробудного пьянства. Он утверждает, что некоторое время находился в ордене святого Доминика, но затем покинул монастырь и устав, дабы на свободе предаваться грабежам и смертоубийствам. Однако хуже всего то, что он сумасшедший. Он забивает голову наследника глупыми побасенками, а тот, несомненно, верит всему услышанному, поскольку юность доверчива. Памятуя некий случай, когда сир Ив подпал под власть врага рода человеческого, следует быть особенно осторожными в отношении этого юноши.
Мы, остающиеся среди живых, обязаны позаботиться о будущем. И потому пишу к Вам с просьбой приехать как можно скорее и взять на себя дальнейшее воспитание наследника. Боюсь, этот мальчик погружен в мир бесполезных грез и мечтаний, внушенных ему плачевным пьяницей…»
Глава седьмая ПРИЗРАКИ РЮСТЕФАНА
Добрый капеллан обеспокоился бы еще больше, будь он во всех подробностях осведомлен насчет того, какую именно науку проходит юный сир Ив под руководством своего наставника. Чтение книг с описанием рыцарских подвигов было лишь началом, подготовкой; главное же заключалось в ином.
Эсперанс кое-что слыхал о проклятии Керморванов и считал неправильным таить от мальчика некие опасные обстоятельства, связанные с историей его рода.
Как-то раз они бродили по берегу и слушали, как шумит прибой. Эсперансу чудилось, будто он различает в морском гуле голоса кричащих воинов, звон оружия, топот коней, а Ив думал совершенно о другом: море как будто переносило его в запредельные миры, где слышны были громовые раскаты, с которыми перемещаются по Вселенной звезды и одинокие планеты. Все они, как казалось Иву, плакали в пустоте и искали Землю, где все устроено совершенно иначе, нежели во всей остальной Вселенной, потому что только на Земле растет трава, и по ней движется вода, и еще там живут разные звери, но главное — там есть человек, способный вместить в себя и звезды, и воду, и животных, и даже других людей.
Неожиданно Эсперанс остановился и проговорил:
— Странное дело, сир Ив, здесь полным-полно воды, но нет поблизости ни одного спокойного водоема, чтобы рассмотреть в нем собственное лицо.
Они вместе задумались над этой странностью и некоторое время исследовали ее со всех сторон. Наконец Ив заметил:
— Если уж так устроено, чтобы поблизости не оказалось приспособления для разглядывания лиц, стало быть, это правильно, и мне совершенно незачем видеть себя со стороны. К тому же, — добавил мальчик, улыбаясь, — я всегда могу полюбоваться на свое отражение в твоих зрачках.
— Так, да не так, — пробурчал Эсперанс, — потому что мои зрачки вам частенько лгут, сир Ив.
Ив удивился:
— Как могут мне лгать твои зрачки, Эсперанс, если сам ты никогда мне не лжешь?
— А это уж почем вам знать, лгу я или нет, — сказал Эсперанс, мрачнея, — потому как я и сам зачастую этого не знаю? А вот любя человека всегда лжешь ему глазами — это точно. Я вас вижу приукрашенным, сир Ив, удивительным, и красивым, и на диво умным, а еще мне сдается, что когда-нибудь из вас получится превосходный рыцарь. Но вряд ли это все — чистая правда. Наверняка в картину закрались искажения.
Ив хорошо знал своего друга и потому не обиделся на его слова. Вместо этого он погрузился в размышления над услышанным.
— Но мне хотелось бы узнать, каков я на самом деле, — сказал он наконец. — Особенно теперь, когда я понял, что не следует полагаться на мнение того, кто тебя любит.
И тут он споткнулся обо что-то, а наклонившись увидел торчащую из песка костяную рукоятку. Ив взялся за нее, и вот уже на свет явилось небольшое круглое зеркало, серебряное, отменно отполированное, с одной только большой царапиной посередине. Блестящий овал серебра был помещен в резную костяную рамку на костяной же рукоятке.
Вслед за зеркальцем потянулось длинное ожерелье бурых водорослей, застрявших в глубине влажного песка. Ив оборвал гирлянду и обтер зеркало о штаны.
— Вот и ответ, Эсперанс! — весело проговорил мальчик. — Море прислало нам зеркало, едва лишь услышало о моем желании рассмотреть себя хорошенечко.
Эсперанс насупился, но и он не мог отрицать того очевидного факта, что оба они сделались свидетелями важного знамения.
— А пренебрегать знамениями — значит, искушать судьбу, — заключил длинное рассуждение Эсперанс.
В ту пору оба, и воспитатель, и воспитанник, находили огромное наслаждение в долгих разговорах на какую-нибудь одну тему. Они разглядывали ее под всеми возможными углами, покуда самый предмет обсуждения не истончался до полного исчезновения и не делался изученным целиком и полностью — или, как выражался Эсперанс, «вдоль и поперек».
И только после завершения разговора Ив позволил себе взглянуть на собственное отражение.
То, что показало ему зеркало, весьма не понравилось молодому сеньору Керморвану. Лицо, заключенное в резную костяную рамочку, почти полностью повторяло форму удлиненного овала и заполняло зеркальце целиком. Кривая царапина рассекала его, точно уродливый шрам, начинаясь от переносицы и обрываясь сразу после губ, на подбородке. Возможно (если не считать шрама), это лицо идеально подходило бы какой-нибудь изнеженной девочке, но никак не юноше, наследнику проклятого рода Керморван. Для чего, в самом деле, будущему рыцарю капризная складка рта, пухлые брови и носик «уточкой»?
Огорченный, он опустил зеркало. И сразу же встретился взглядом с Эсперансом — тот рассматривал своего воспитанника исподлобья и с таким видом, будто встретил его впервые.
— Вы недовольны своим отражением? — осведомился Эсперанс. — Что ж, это еще не самое худшее, доложу я вам, мой господин.
— Да что же может быть хуже? — изумился мальчик. — Я готов выбросить это зеркало, лишь бы не видеть больше той гадкой физиономии, которая в нем отразилась.
— Вы еще ребенок, — проговорил Эсперанс. — Возможно, со временем кое-что изменится. Хотя, конечно, не нос. С носом ничего не поделаешь.
Сир Ив посмотрел на зеркало, которое держал в опущенной руке. Догадавшись о его мыслях, Эсперанс предостерег:
— Даже и не вздумайте выбрасывать его, сир Ив. Море обидится на вас за то, что вы отвергаете его дары. Подумать страшно, как долго лежало здесь это зеркало, дожидаясь, пока его подберут!
— Это просто зеркало, — проворчал сир Ив. — Да еще и с трещиной.
— Лично я склонен усматривать в его появлении некий вполне определенный знак, поданный нам не без цели, — упрямо настаивал Эсперанс. — И потому непременно желаю довести дело до конца.
— Я уж увидел, каков я на самом деле. Разве тебе этого мало? — не без горечи спросил мальчик.
— Мало? Мне? — Эсперанс пожал плечами. — Кто говорит обо мне? Речь идет о вас, мой господин, о том, кто вы такой. Помните, — тут Эсперанс присел на корточки и заглянул в лицо своему воспитаннику, как будто тот до сих пор оставался малым ребенком, — помните тот день, когда я назвал вам ваше имя? Вы помните, в каких выражениях я это сделал?
— Да, — без колебаний ответил сир Ив. — Ты сказал мне: «Вы — сир Ив де Керморван, и ваш род проклят».
Эсперанс с важностью кивнул. Эсперанс, в отличие от замкового капеллана, никогда не сомневался в том, что маленький ребенок способен понять и запомнить столь сложные и зловещие слова.
— Так оно и было, — подтвердил Эсперанс. — Я знаю о проклятии Керморванов больше, чем вы, а это несправедливо.
— Да, — без колебаний ответил сир Ив. — Ты сказал мне: «Вы — сир Ив де Керморван, и ваш род проклят».
Эсперанс с важностью кивнул. Эсперанс, в отличие от замкового капеллана, никогда не сомневался в том, что маленький ребенок способен понять и запомнить столь сложные и зловещие слова.
— Так оно и было, — подтвердил Эсперанс. — Я знаю о проклятии Керморванов больше, чем вы, а это несправедливо.
— Но ведь ты — чудовище, — сказал Ив. — Тебе надлежит знать подобные вещи.
— Я чудовище, но не проклят, — возразил Эсперанс. — Вы — человек, и при том один из лучших, зато вы прокляты. Ваши обстоятельства гораздо хуже моих.
Ив уселся на песок. Эсперанс молчал так долго, что Ив соскучился и принялся играть, возводя большие песчаные башни, а затем ломая их. Песок приятно льнул к ладоням и остужал их внутренний жар.
Молчать вместе они любили почти так же сильно, как и обсуждать различные, на первый взгляд незначительные, вещи.
Затем Эсперанс стремительно поднялся на ноги.
— Нынче ночью я покажу вам, как выглядит ваше проклятье, — сказал он.
И задрал вверх голову, с неудовольствием глянув на солнце, которое и не думало клониться к закату: застыло себе на одном месте и светило ровно и ясно.
— Хорошо. — Мальчик встретился с ним взглядом. Сир Ив выглядел сейчас таким доверчивым и хрупким, что у Эсперанса заныло сердце, однако он настрого приказал себе быть твердым и не сворачивать с пути.
— Думаю, там будет страшно, — добавил Эсперанс, пожевав губами.
— Хорошо, — повторил мальчик.
На том их прогулка и завершилась.
* * *В одной из рыбацких деревушек имелся трактир, куда ходили отдыхать все окрестные жители. Не пренебрегали здешним обычаем и Эсперанс с сиром Ивом.
Мальчика в трактире хорошо знали. Можно сказать, он считался завсегдатаем наравне со взрослыми пьянчугами. В подобных местах это немалая честь. Что до Эсперанса, то хозяйка заведения души в нем не чаяла, да и прочие любители веселых напитков держали его за приятеля.
Трактир назывался «Иона и Кит». Его необъятная вывеска изображала, как нетрудно догадаться, гигантскую рыбу с разинутой пастью, куда падал вопящий от ужаса человек в рваных штанах. Штаны были порваны у него на заду, что вызывало град острот у клиентов, особенно когда те покидали трактир, изрядно нагрузившись.
В общем и целом место являлось вполне благопристойным. Здесь всего один раз произошло убийство: когда некий пришлый грубиян обнаружил сходство Ионы в рваных подштанниках с почтенной супругой одного из рыбаков, о чем не преминул поведать самым громким голосом. Поскольку грубиян был, как только что упоминалось, чужаком, то никакого убийства, можно считать, толком и не случилось: тело зарыли, а о деле забыли.
К знатному мальчику, когда он начал ходить вместе со своим воспитателем в «Иону и Кита», быстро привыкли.
— Когда-нибудь вы станете господином всех этих людей, — поучал Эсперанс сира Ива, — и вам, пожалуй, следует постоянно помнить об этом.
Поначалу Ива смущали шум и крики, стук кружек и развязные манеры собравшихся, но Эсперанс быстро успокоил его:
— В душе все они добры. Стоит присмотреться к ним сейчас: за трактирным столом человек раскрывается не хуже, чем на поле боя.
— Очень уж они шумят, — признался Ив на ухо своему воспитателю.
Сколько признаний выслушало это желтоватое плоское ухо и ни разу не дрогнуло, хотя в иные мгновения, когда Эсперанс задумывался, уши его шевелились сами собою: бывший разбойник даже не замечал за собой своего столь редкого среди людей умения.
— Они шумят, потому что вспомнили о себе, — объяснил Эсперанс. — Весь день они трудились, да и ночью не было им покоя. Но вот настала для них свободная минутка, и все, что они отложили на самую дальнюю полку памяти, — мысль о самих себе, — вдруг выпало и обрушилось на них. Вот они и кричат: «Я здесь! Я здесь!» Вам надлежит хорошенько понимать это и никогда на них за такое не сердиться.
Ив кивнул и потянул к себе огромную кружку с сидром.
Он потянул сквозь зубы хмельное, а потом замер, закрыл глаза и прислушался. Сперва внутри его было тихо, а после вскипела непонятная радость, и он неожиданно закричал на весь трактир:
— Я здесь!
Кругом захохотали. Эсперанс гаркнул:
— Молодой сеньор желает отдохнуть, как и все! Это не повод для потехи.
— Отдых — дело серьезное, — весело согласился какой-то рыбак с выдубленным на солнце лицом.
И снова вокруг пили и галдели, уже не обращая внимания на юного сеньора.
— Понравилось? — спросил его Эсперанс.
Ив открыл глаза — они лучились — и кивнул несколько раз.
— Когда я стану господином этих людей, — сказал он тихо, — я буду понимать и жалеть их.
— Вот это правильно! — одобрил Эсперанс.
Он водил Ива в трактир приблизительно раз в неделю, а иногда и чаще, и учил полезным вещам. И хоть сир Ив вместе со всеми охотно горланил старинные песни, все же то малое расстояние, которое надлежит соблюдать между будущим господином и будущими его подданными сохранялось в неизменности.
Через несколько дней после того, как на берегу было найдено зеркало, Эсперанс опять повлек сира Ива в трактир.
— Сегодня мне не хочется быть с людьми, — сказал сир Ив, когда вечером Эсперанс объявился в его комнате и сообщил о своем намерении. — Я бы лучше почитал.
— Незачем жечь свечи и портить глаза, — возразил Эсперанс. — Чтение — для утреннего времени, когда в голове пусто, а свет изливается с небес для всех людей равно и задаром. Если ваша милость вздумает жечь свечи, то лишь для того, чтобы возгордиться без всяких на то оснований.
— Почему? — удивился сир Ив.
— Потому что жечь свечи может лишь богатый человек, — сердито сказал Эсперанс. — Вот почему! А гордиться богатством — самое последнее и низкое дело.
— Я вовсе не горжусь богатством, да и не имею его, — сказал Ив. — Когда я читаю, то не думаю ни о свечах, ни о деньгах, а только о тех людях и прочих чудесах, что описаны в книге.
— Это вам только кажется, что не думаете, — фыркнул Эсперанс. — Откуда вам знать, какие потайные мысли бродят позади ваших прекрасных мечтаний? Они — точно вороватые слуги за спиной у господ: притаятся и делают свое черное дело, пока на них никто не смотрит.
— Как же мне поступить? — огорчился сир Ив.
— Идти со мной в трактир, что же еще? — пожал плечами Эсперанс. — Что до мыслей, то здесь надлежит являть особенную бдительность. Говорю вам, они подлы, хуже стрелков из лука и арбалета: затаятся и пустят стрелу, когда ожидаешь этого меньше всего. Нельзя давать им ни малейшего повода.
— Ты прав, Эсперанс, — признал сир Ив с сожалением. — Я пойду с тобой.
— Тропа между гордостью и глупостью чрезвычайно узка, тоньше лезвия, — сказал Эсперанс. — И ведет она прямехонько в трактир. Здесь ты можешь на меня вполне положиться.
— Ясно, — сказал Ив.
Он взял плащ с меховой оторочкой, ибо наступил август и ночи становились прохладными.
— Нынешняя ночь — особенная, — сказал по пути Эсперанс. — Я настаивал на нашей прогулке еще и по этой причине, хотя и первой было бы достаточно. Помните, мой господин, мы говорили о вашем истинном лице?
— Да, — сказал Ив. — Мне не понравилось мое лицо.
— Найдется какая-нибудь женщина, которая сочтет его достаточно красивым для того, чтобы полюбить, — сказал Эсперанс со вздохом. — Вам не следует лишь спешить с этим. Впрочем, я говорю сейчас не столько о вашей внешности — вы все-таки недостаточно уродливы, чтобы носить капюшон или покончить с собой, — сколько о вашей сущности.
Ив взял Эсперанса за руку и сильно сжал.
— Клянусь тебе, я стараюсь во всем следовать твоим советам и быть хорошим человеком!
— Это я знаю, — поморщился Эсперанс, — и незачем так кричать… Кроме вас, существуют еще ваши предки, и в особенности один, по имени Эрван де Керморван, и вот он-то испортил все дело.
— Какое дело? Как испортил? О чем ты бормочешь? — Мальчик начал сердиться. Он терпеть не мог, когда Эсперанс говорил загадками.
— Я не бормочу и выразиться яснее не могу, — возразил Эсперанс. — В ваших жилах течет отравленная кровь, если вам легче от подобных выражений, мой господин. И отравил ее никто иной, как Эрван де Керморван, ваш предок, и случилось это ровно триста лет тому назад.
— Да ну тебя! — сказал сир Ив и надулся. Настроение у него испортилось окончательно.
Тем не менее они добрались до трактира. А там нынче творилось нечто странное. Обычных завсегдатаев, рыбаков с мозолистыми руками и крестьян с грубыми лицами, в трактире почти не было. Его заполняла совершенно другая публика: юноши и девушки, украшенные цветами и ветками, с раковинами на одежде и на шляпах, с ожерельями из морских водорослей и выловленных в запруде лилий.