Хоть это и были дети простолюдинов, тяжелая жизнь не успела еще испортить их внешность: загар только красил их, работа с сетями сделала их руки крепкими, но не навязала еще узлов на пальцах и не налепила твердых мозолей на ладони — когда эти юноши ласкали своих подруг, их прикосновения не казались девушкам сродни прикосновению шероховатой древесной коры.
В руках у них были факелы; они переглядывались, толкались локтями, смеялись и ожидали чего-то.
— Что здесь происходит? — спросил Ив у своего спутника.
— Увидите, — с мрачноватой торжественностью ответил Эсперанс.
Появление молодого сеньора вызвало бурю восторга.
— А с кем пойдет сир Ив? — кричали девушки. — Почему он без подруги? Неужто ты его подруга, Эсперанс?
— Тьфу на вас, болтливые сороки! — огрызался Эсперанс, точно медведь, на которого насела дюжина мелких собачек. — Все беды в мире от вашего племени! Не будь женщин, как спокойно жилось бы на земле.
— Не будь нас, — хохотали девушки, — вы, мужчины, истребили бы друг друга в первой же войне…
— И очень хорошо, и настала бы в мире тишина.
Одна из подружек подскочила к сиру Иву и схватила его за талию, а еще одна обвила его шею руками сзади.
— Кого вы выбираете, сир Ив?
— Которая вам милей, сир Ив?
— Отойдите от него, проклятые дуры! — заорал Эсперанс, но девушки не обращали на него внимания.
Ив покачал головой:
— Я охотно взял бы любую, так хороши вы все, — да ведь у вас, кажется, есть приятели?
Эти учтивые слова весьма обрадовали девиц. Они начали переглядываться, пересмеиваться, а их парни насупились и уставились себе под ноги: ни один из них не посмел бы возражать, если бы сир Ив взял какую-нибудь девушку себе в подруги на эту ночь, хотя никому уступать, разумеется, не хотелось.
В конце концов, одна из девушек вытащила из толпы упирающуюся товарку: та была тощей, лет, наверное, двадцати пяти, с длинным носом и унылым, в перепуге скошенным на сторону бледным ртом. Это была некая Мархерид, которая никогда не выйдет замуж. Старшая из пяти сестер, она заменяла им мать и так увлеклась своей ролью, что не заметила, как подурнела, состарилась в девках и, в конце концов, осталась ни с чем. Никто не знал, зачем Мархерид ходит на праздники — ее никогда не приглашали даже потанцевать.
— Почему у тебя нет украшений? — строго спросил у девушки сир Ив.
Он решил взять предложенную ему подругу — и заодно показать остальным, как надлежит вести себя истинному мужчине и рыцарю. Потому что все эти молодые люди держались по отношению к некрасивой Мархерид весьма жестоко — так, впрочем, бывают невинно жестоки молодые, здоровые животные. Однако подобное поведение совершенно не подходило сеньору, поскольку он был благороден.
Мархерид испуганно уставилась на него и заморгала белесыми ресницами. На ее тощей шее болталось ожерелье из мятых цветов, на которое жалко было смотреть, а платье она нацепила повседневное, потому что праздничного у нее не водилось.
— Так не годится, — решительно объявил сир Ив и, сняв с себя широкую золотую цепь, повесил ее на шею Мархерид.
Она моргнула еще несколько раз и застыла, ощутив тяжелое прикосновение золота.
— И одежда на тебе хуже некуда, — продолжал сир Ив, закутывая ее в свой теплый шелковый плащ, подбитый мягким мехом.
Мархерид перестала теперь дышать. В трактире все смолкли. Девушка, которая думала сыграть со старой девой злую шутку, кусала себе губы: кто бы мог подумать, что сир Ив всерьез примет предложение потанцевать с дурнушкой Мархерид, да еще и начнет одаривать ее?
— А у меня для вас тоже есть, — вдруг проговорила Мархерид сиплым от волнения голосом. — Вот, чтоб вы красиво выглядели.
Она сняла с пальца колечко, которое сама сплела из цветных ниток, и стала натягивать сиру Иву на указательный палец. Но колечко оказалось маловато — ведь руки у Мархерид были ужасно тощие. Тогда сир Ив взял колечко и сам надел его себе на мизинец.
Он сказал:
— Да будет вам известно, что в меньшом пальце человека жизнь и смерть заключена более, нежели во всех остальных пальцах, и поэтому кольцо предпочтительней носить именно на мизинце.
И Мархерид улыбнулась во весь свой обезьяний рот.
Всей толпой они выбежали из трактира и пошли по морскому берегу. Залитое лунным светом, шумело море, отчего весь мир становился праздничным и таинственным, и молодые люди погрузились в радостное ожидание.
— Куда мы идем? — спросил сир Ив у своей страшненькой подруги.
Эсперанс брел где-то позади, и сир Ив о нем не думал, хотя и знал о его близком присутствии.
Мархерид сильно давила на руку сира Ива костлявой рукой. Ему неудобно было идти и тащить на себе спутницу, но отказать Мархерид в этом удовольствии он не смел.
Девушка улыбалась и отвечала ему невпопад: она казалась обезумевшей от восторга.
— Мархерид, ответь мне, пожалуйста, — попросил сир Ив мягко, но настойчиво. — Куда мы идем?
Она повернула к нему лицо. В лунном свете оно перестало казаться уродливым и стало просто печальным. И даже огромная улыбка, которая как будто отсекала подбородок от верхней части лица, не выглядела зияющей раной. «Она похожа на русалку или кого-нибудь из корриганов, — думал сир Ив. — Корриганы очень красивы, но в их наружности всегда есть какая-нибудь странность…»
— Мы идем к развалинам Рюстефана, чтобы попросить благословения у призраков, — сказала девушка.
— У каких призраков? — Ив улыбнулся, думая, что Мархерид шутит.
Но бедная девушка и не думала шутить. Она просто не умела этого делать, ведь все шутки, которые учиняли над нею самой, всегда были злыми.
— Все влюбленные берут благословение у призраков Рюстефана, чтобы им не разлучаться ни в жизни, ни после смерти, — пояснила Мархерид.
— Я-то думал, что для этого нужно взять благословение у церкви, — сухо заметил сир Ив.
Мархерид махнула рукой.
— У церкви — чтобы не жить в грехе, — сказала она, явно удивляясь тому, что сеньор не знает столь обычных вещей, — а у призраков Рюстефана — чтобы не разлучаться. Это совершенно разные вещи.
— Да разве призраки могут благословлять?
— Эти — могут, — сказала Мархерид. Она опустила голову и вздохнула, не переставая улыбаться.
Развалины замка Рюстефан угадывались темной массой на холме, что вырос впереди. Здесь берег подступал почти к самому урезу воды, а холм, увенчанный камнями, нависал над волнами. Некогда море плескало чуть дальше, и утес не был так подточен ударами волн, но с годами вода подступила ближе. Замок к тому времени уже был заброшен и обратился в руины. Эти развалины пользовались недоброй славой: иногда в них гнездились разбойники или какие-нибудь беглые люди, и еще там постоянно летали вороны.
— Странное место для того, чтобы получить благословение, — повторил сир Ив, но Мархерид не отозвалась.
Подняв голову, девушка смотрела на развалины.
Полная луна ярко освещала их. Видна была каждая травинка, что выросла возле старых камней. Лунный свет очерчивал ее контуры с такой тщательностью и столь бережно, словно любая былиночка обладала огромной, ни с чем не сравнимой ценностью.
Руины замка Рюстефан, напротив, выглядели сплошной темной глыбой, как будто их высекли из цельной скалы, хотя на самом деле это было не так.
Неожиданно сир Ив заметил в стене просвет, откуда вырывались яркие лунные лучи, и вздрогнул, так неожиданно это ему показалось.
Спустя миг он уже улыбался собственному испугу. Перед ним высилась стена — всего лишь сложенная булыжником стена, которая по странной прихоти ветра и дождя сохранилась немного лучше, чем остальные. В ней имелось высокое узкое окно, похожее на бойницу, оно-то и пропускало свет.
Молодые люди начали подниматься на холм, и сир Ив со своей некрасивой спутницей возглавил шествие. Мархерид ступала очень осторожно, боясь споткнуться. Она чувствовала себя важной особой, на которую все смотрят.
В толпе началась музыка: кто-то прихватил с собой пару дуделок, вырезанных из камыша или слепленных из глины. Мелодию подхватили голоса. Сир Ив знал эту песенку — под нее частенько танцевали. Он тоже начал было напевать, но скоро сбился, смутился и замолчал.
Очутившись среди руин, парни и девушки начали плясать. Они размахивали факелами, прыгали, хватали друг друга за талию, а после разбегались и хохоча искали друг друга в темноте. Ив и Мархерид тоже танцевали, как умели (а оба они умели довольно плохо, к тому же и разница в росте сильно им мешала: Мархерид была почти на голову выше).
Луна светила ровно и холодно, она обливала фигуры людей с головы до ног, не упуская ничего и не оставляя в тени ни малейшей детали. Луна как будто оценивала танцующих людей — трезво, никому не давая поблажки.
Луна светила ровно и холодно, она обливала фигуры людей с головы до ног, не упуская ничего и не оставляя в тени ни малейшей детали. Луна как будто оценивала танцующих людей — трезво, никому не давая поблажки.
И тут в лунном свете сир Ив увидел нечто, от чего ему сделалось очень холодно: в узком окне он заметил черный силуэт человека.
Сколько Ив ни вглядывался, он не мог различить лица стоящей в оконном проеме фигуры. Затем неподвижный силуэт ожил — он повернул голову, и лунный луч наконец-то упал на него. Ив вздрогнул, когда увидел лицо пожилого мужчины, почти совершенно лысого, с длинными продольными морщинами на щеках, с глубокими складками на лбу. Он был невыразимо печален — так выглядит человек, который зачем-то достиг старости и за все минувшие годы не пережил ни одного радостного дня.
За его спиной начал клубиться белый дым. Лунный свет пронизывал этот дым, наполняя его свечением.
— Призрак, — шепнул сир Ив.
Мархерид прижалась к нему. Музыка смолкла, голоса утихли — молодые люди собрались в кучу и не отрываясь смотрели на развалины, где происходило нечто очень странное.
— Призраков двое, — еле слышно выдохнула Мархерид на ухо сеньору. Ей пришлось наклониться над ним, как над ребенком. — Мужчина и девушка. Он уже появился — скоро следует ожидать и ее…
Мужчина шевельнулся опять. Теперь Ив видел его профиль, резко очерченный, с крупным носом и выступающим вперед подбородком. Образ неизвестного отчетливо выделялся на фоне светящегося тумана.
В тумане медленно проступила вторая тень, сгусток белизны — но белизны мертвенной, холодной. Мелькнул образ юной девушки с нежным овалом лица, с огромными, тающими в тумане глазами. Туман то поглощал ее полностью, то позволял ей на мгновение вынырнуть и показаться на поверхности, чтобы затем вновь погрузиться в этот клубящийся омут.
Затем девушка вдруг освободилась от призрачных тенет и встала рядом с мужчиной. Их ладони соприкоснулись, и улыбка счастья, вырастающего из самых глубин скорби, показалась на исстрадавшемся лице мужчины. Ива поразила жадность, с которой оба призрака впитывали близость друг друга.
— Они были очень влюблены, — прошептал он. — Почему же с ними случилось все это?
Ему не ответили: собравшиеся молодые люди начали окликать призраков и просить их благословения.
— Посмотрите на нас! Благословите нас!
— Мы не хотим расставаться ни в этой жизни, ни в будущей!
— Мы любим друг друга!
— Дайте нам благословение!
Белая, тонущая в тумане девушка протянула вперед руку, пальцы ее задрожали. Внезапно она отдернула руку и закричала. Пронзительный этот вопль разлетелся над утесом, и даже море, шумевшее внизу, неожиданно замолчало. Голоса молодых людей оборвались. Стало очень тихо.
Мужчина вышел вперед, загораживая собой белую тень. Теперь Ив понял, что девушка слепа, но мужчина видит все: зоркие глаза призрака останавливались на каждом из присутствующих, и юноши и девушки ежились, закрывали лица руками, вздыхали, многие принимались плакать. Затем ледяной взгляд мертвеца замер, и Ив почувствовал, как холод пробирается в его кровь.
Мархерид, стоявшая рядом с ним, отшатнулась и выпустила руку молодого сеньора. Отошли от него и прочие, все, кто был неподалеку. Ив остался один, и призрак смотрел прямо ему в глаза. Острые иглы впивались в зрачки Ива; никогда в жизни мальчику не было еще так холодно.
Призрак заговорил. Он произнес только одно слово:
— Керморван.
И после этого все исчезло — и белый туман, и черный силуэт в окне.
Ив без сил опустился на землю. «Керморван». Призрак узнал его. Отравленная кровь рассказала привидению нечто, чего не знал и сам мальчик, в чьих жилах она текла.
Вокруг Ива бродили какие-то люди. Праздник был испорчен. Безжалостный лунный свет горел над Ивом, и всякий мог увидеть молодого сеньора — испуганного, опустошенного. Никому не было до него дела — все пытались исправить настроение и все-таки повеселиться, хотя бы чуть-чуть, несмотря на то, что благословения призраков в этом году так и не последовало.
Ив чувствовал себя совершенно одиноким. Люди, для которых он когда-нибудь станет господином, оставили его наедине со случившимся. Все, даже Эсперанс.
Усилием воли он сбросил с себя оцепенение и повернул голову. Нет, все-таки он не вполне был справедлив к своим спутникам. Кое-кто остался: рядом на земле сидела Мархерид и терпеливо ждала, когда он обратит на нее внимание.
— Ступай к остальным, — сказал Ив. — Нечего тебе делать со мной.
— Я пришла с вами, мой господин, и уйду тоже с вами, — ответила некрасивая девушка. — Все равно никто не пригласит меня танцевать.
Ив придвинулся поближе к ней, и теперь они двое находились вне людского племени, наедине со своей судьбой, с развалинами старого замка и с исчезнувшими призраками.
— Кем они были при жизни, эти двое? — спросил Ив.
Мархерид заговорила «сказочным голосом», перебирая его пальцы, как будто он был маленьким ребенком и нуждался в утешении перед сном:
— Давным-давно один юноша полюбил одну девушку и хотел вести ее к венцу. Она отправилась в лес, чтобы собрать цветов для своего свадебного убора, — и там ее увидел Эрван де Керморван, здешний сеньор. Она показалась ему такой красивой, что он немедленно остановил рядом с нею своего коня и спросил, что она делает одна в глухом лесу. Девушка объяснила. Тогда он объявил, что той свадьбе не бывать, потому что он сам намерен взять ее в жены. Так она ему приглянулась!
— Чем же закончилось дело? — спросил Ив.
— Она умерла, — ответила Мархерид просто.
— А ее жених?
— Стал священником и много лет служил мессу, но никто никогда не видел его улыбки, — даже Бог не сумел утешить его после того, как он потерял свою любовь.
— «Керморван», — повторил Ив. — Он назвал мое имя.
— Перед смертью тот священник проклял весь ваш род, мой господин, — сказала Мархерид. — И с той поры ни один Керморван не был счастлив в браке. Всем доставались жены либо уродливые, либо злые, а если уж попадалась красивая и добрая, вроде вашей матушки, мой господин, то она рано умирала…
Она как раз добралась до мизинца сира Ива и нащупала свое плетеное колечко. Ив тоже почувствовал это прикосновение и улыбнулся через силу:
— Я взял бы тебя в жены, Мархерид, чтобы исполнилось проклятье касательно неудачного брака, — ведь ты считаешь себя некрасивой, да и я, честно признаться, тоже так думаю… Но я не хочу, чтобы ты рано умерла.
— Коль скоро я уродлива, то буду жить долго, чтобы сполна отравить вам жизнь, мой господин, — сказала Мархерид.
Ив покачал головой:
— Сдается мне, с тобой я был бы счастлив, ведь ты добра и заботлива. А если тебя приодеть, то не так уж и некрасива… Нет, Мархерид, ты заслуживаешь счастья попроще и понадежней. В таких вещах, как любовь и смерть, нельзя полагаться на одну только внешность, слишком уж она бывает переменчива.
Девушка вздохнула, поцеловала молодого сеньора в щеку и поднялась.
Они ушли далеко от всех остальных и целую ночь бродили по берегу, слушая ропот моря; иногда они замечали мелькающие в темноте факелы и тогда поспешно уходили еще дальше, потому что им хотелось оставаться наедине. Иногда они садились на песок, и Ив пытался ласкать Мархерид, и все, что он замечал в ее теле, удивляло его, потому что прежде он никогда не прикасался к женщинам. И Мархерид он тоже доставил немало радости и удивления.
Глава восьмая УРОКИ ВРАНА
Смерть отца не так сильно повлияла на Ива, как приезд дяди, сира Врана.
Сеньору Алену, когда он скончался, было почти сорок лет, в то время как сиру Врану — не более тридцати. Умирающий отец казался подростку стариком, чужим, отжившим век; вновь прибывший дядя был ослепительно молод и хорош собой.
Что касается Эсперанса, то сир Вран решительно ему не нравился, однако свое мнение воспитатель Ива предпочел скрыть. Кое-что о Вране Эсперанс помнил еще по временам Яблочной войны, а кое о чем догадывался. С приездом Врана Эсперанс почти мгновенно отошел для Ива на второй план да так там и затаился.
О да, сир Вран сразу затмил собою всех. Он явился в сопровождении нескольких слуг, верхом на великолепной лошади. Никаких вещей при нем не было, но одежда его сверкала на солнце: золотое шитье, блестящий мех, широкая цепь на груди, причудливый головной убор, отделанный шелком.
Худенький бледный подросток, вышедший встречать важного гостя, вел себя со спокойным достоинством, как и подобает наследнику Керморвана, но удержаться от простодушной, во все лицо улыбки не сумел: при виде столь великолепного родственника мальчик пришел в настоящий восторг.
В первый раз Ив осознал, каким одиноким было его детство и какой одинокой обещала стать его юность: он вырос без ровесников. В замке не жило никого, кто был бы ему близок по возрасту.