— Но случается ведь так, что одно и то же имя носят два совершенно разных человека! — сказал сир Вран.
Корриган посмотрела на него с легким сожалением.
— Одно и то же имя? Они могут выглядеть одинаково, если написать их, но звучат всегда по-разному… В Священной Книге, которую создатель мира продиктовал людям, в самом ее начале, есть два человека с одним и тем же именем — «Енох»; но один из них был великим грешником, а другой — таким великим праведником, что его живым забрали на небо, так что мы, корриган, никогда его даже не видели… И что же, по-вашему, сир Вран, это имя, «Енох», в обоих случаях звучало одинаково?
— Для корриган вы слишком хорошо знаете Священную Книгу людей, — сказал сир Вран.
Она отмахнулась.
— Невелика заслуга! Я знаю ее, потому что знакома со святым Гвеноле, которого на латыни зовут Генолием…
На том разговор их оборвался, но вечером корриган действительно пришла к сиру Врану и осталась у него до утра.
А сир Вран, получив время подумать над случившимся, принял одно очень важное решение. Он задумал задержать корриган в замке Керморван и заставить ее дать ему три великих дара — долголетия, процветания и тайны. По слухам, все корриганы в состоянии одарять своих любовников таким образом. Оставалось только принудить Гвенн к этому.
Немного смущало сира Врана то последнее, чем наделяют своих любовников корриганы, — тайна. Ибо смысл последнего дара корриганы всегда сохраняют в секрете и не открывают его значения — по всей видимости, они сами избирают этот третий подарок, и даже человек, завладевший любовью корриган, не может предугадать, что именно напоследок приготовила ему загадочная возлюбленная.
Однако сир Вран знал и другое: если корриган достаточно долго находится вдали от Озера Туманов, она начинает терять свою силу. Так что к тому дню, когда настанет время получить от Гвенн третий дар, она уже будет не в состоянии что-либо сделать.
* * *Сир Ив был несказанно рад, когда наутро после пира увидел, что Гвенн не собирается уезжать. Через несколько дней пир окончательно закончился, и гости разъехались, но Гвенн даже не думала покидать Керморван. Эрри сказал молодому господину, что «красноволосая» ночует в комнатах у сира Врана.
— Если даме это угодно, пусть ночует у сира Врана, — отрезал сир Ив. Он не желал обсуждать со своим оруженосцем ни дядю, ни его возлюбленную.
Для Ива по-прежнему оставалось загадкой: был ли сир Вран тем самым воином, которого спасла корриган, или же в видении речь шла о ком-то другом? Вран и Гвенн очень хорошо подходили друг другу, они выглядели довольными и вполне счастливыми.
Снова и снова Ив вызывал в памяти то видение. Но он, к глубочайшему своему сожалению, не мог больше узнать лицо спасенного воина. Зато Анку в образе бродяги он видел все лучше и лучше. В конце концов, Ив перестал об этом думать. Следовало оборвать мысли прежде, чем образ Анку станет чересчур настойчивым и прежде, чем Ив начнет считать происходящее дурным знаком.
Так что все шло своим чередом, и так минули две недели. Гвенн почти не разговаривала с Ивом. Юноша явно перестал представлять для нее интерес. Ничего не поделаешь — корриган была капризна, и сама в этом первая же признавалась. А сейчас ее каприз заключался в том, чтобы принимать ласки от сира Врана и по целым дням либо кушать — поесть она любила! — либо кататься верхом. Лошади обожали Гвенн и возили ее, как она хотела, то галопом, то шагом, то танцующей рысью. Иногда она брала на руку охотничьих птиц, и они никогда не царапали ее запястья, хотя Гвенн не пользовалась рукавицами.
Она могла уйти далеко на мельницу и опустить руки по локоть в воду, и маленькие рыбки проплывали у нее между пальцами, щекоча чувствительную кожу. Однажды Ив собственными глазами видел, как Гвенн подобрала упавший цветок, приложила его к ветке — и он прирос к прежнему месту, как будто никогда и не срывался.
Там, где она проходила, люди начинали улыбаться, дело спорилось, и в котлах все закипало. И это служило верным знаком того, что у корриган доброе настроение.
Поэтому сиру Иву и не хотелось уезжать из замка. Гвенн погрузила Керморван в бесконечный праздник, тихий, пропитывающий собою все бытие, готовый, казалось, длиться вечно…
Но время приспело, король Англии высадился в Нормандии, и вымпел Керморвана должен находиться в войсках Эдуарда, — это было решено и будет исполнено.
Книга вторая СУМЕРКИ
Глава первая ПО ДОРОГЕ К СОММЕ
Когда Ив уехал, сопровождаемый всего лишь одним оруженосцем, глуповатым Эрри, сир Вран хлопнул себя по ляжке и поздравил с успехом: «Эсперанс, старый дурак, заморочил мальчишке голову — что ж, в добрый путь! Мне оставалось лишь прийти на готовое и довести до совершенства бесполезную бирюльку, называемую "рыцарем". Вряд ли мальчишка вернется из похода. А когда мы получим известие о его гибели, Керморван уже будет в моих руках. Здешний люд привыкнет видеть во мне господина. Остальное обеспечит мне корриган. Нужно лишь следить за тем, чтобы она не ушла, а такая задача мне, полагаю, под силу».
* * *Ив ехал молча, лес обступал его. Иногда юноше чудилось, будто он слышит, как шумит река, но дорога погружала его все глубже в чащу, и никакой реки впереди не виделось.
Эрри тащился сзади на гнедом меринке. Конь у Ива был белый, с забавным коричневато-серым пятном на лбу. Ив любил этого коня и звал его Единорогом, потому что, как мечталось юноше, пятно это было ничем иным, как следом от рога. «Он бы вырос и был длинным и острым, как у всех прочих единорогов, — уверял юноша, — просто мой конек родился в Керморване, а не на берегах волшебного Озера Туманов, в этом вся причина».
Шум невидимой реки сделался наконец таким громким, что даже Эрри насторожился. Приблизившись к своему господину, он негромко произнес:
— А вы слыхали это?
Сир Ив, не оборачиваясь, бросил:
— Молчи, Эрри, не смей заговаривать со мной.
Эрри послушно замолчал.
Он был лет на семь старше Ива и потому он считал себя куда более опытным человеком. Если бы Эрри сказали, что жизненный опыт измеряется не кружками выпитого сидра и даже не числом быстрых, как укусы, девичьих поцелуев, он бы страшно удивился.
Ив спешился, привязал Единорога и сошел с дороги. Он ступал очень осторожно, как будто боялся что-то спугнуть. Эрри замер, верхом на гнедом: он не знал, как поступить, чтобы не навлечь на себя хозяйского гнева — то ли последовать за сиром Ивом в чащу, то ли ждать его здесь.
Ив разрешил его сомнения, окликнув:
— Эрри, иди сюда!
Эрри тотчас спрыгнул на землю и бросился на голос, спотыкаясь о какие-то невидимые в траве коряги.
— Смотри.
Ив показывал на темный провал, зиявший среди камней и густых зарослей папоротника. Там, в самой глубине, бурлила и кипела вода — она-то и шумела в лесу.
Эрри встал на колени, заглянул в темноту. Оттуда плеснуло выдохом старого погреба.
Эрри поднял голову, взглянул на задумчивое лицо Ива.
— Я не понимаю, — сказал оруженосец, — для чего мы здесь, мой господин?
— Разве ты не хотел это увидеть? — удивился сир Ив.
— Увидеть что?
— Это «темный глаз», место, где подземная река выходит на поверхность, — объяснил сир Ив. — Я слышал о нем, но никогда здесь прежде не бывал… Мой дядя прав: подобное путешествие необходимо для рыцаря.
— А для оруженосца? — пробормотал Эрри.
К счастью, сир Ив его не расслышал.
— Сюда привозили любовников королевы Дахут, когда она пресыщалась их ласками, и сбрасывали вниз, — продолжал сир Ив. — Тела уносило в море. И в конце концов убитых стало так много, что души их закричали громко, очень громко, и Бог услышал этот крик…
— Полагаю, они кричали и раньше — ну, когда их бросали в яму, — заметил Эрри.
Сир Ив покачал головой:
— Когда кричит тело, его почти никто не слышит. Но когда вопит кровь убитого, весь воздух наполняется болью. Кровь, Эрри, особенно человеческая и пролитая неправедно, — она страшно кричит, кричит…
Молча они вернулись на дорогу и снова сели на коней. Каждый думал о своем: сир Ив — о кричащей крови и о воздухе, наполненном болью, а Эрри — о том, что юный его господин — умалишенный, коль скоро рассуждает о подобных вещах.
Долгое время ничего не происходило: везде они видели толстые стволы и густые заросли кустов и папоротника; затем отдельно лежащие валуны начали как бы сближаться, срастаться боками, превращаться в сплошные скалы, и вот уже путники слышали, как шумит впереди море.
— Мы заночуем на берегу, в поселке, — сказал сир Ив. — Там есть постоялый двор.
Эрри пожал плечами, не решаясь произнести ни слова. Сир Ив частенько ставил его в тупик, и при одной только мысли о том, что придется провести рядом с молодым господином не один месяц, Эрри делалось тоскливо.
Эрри пожал плечами, не решаясь произнести ни слова. Сир Ив частенько ставил его в тупик, и при одной только мысли о том, что придется провести рядом с молодым господином не один месяц, Эрри делалось тоскливо.
* * *Юный странствующий рыцарь нашел себе приют в трактире. Путешественники здесь почти не встречались, а вот местные жители заглядывали туда частенько. Впрочем, нынче вечером народу собралось немного: хозяин здраво рассудил, что рыцарю следует хорошенько отдохнуть, и потому выпроводил завсегдатаев пораньше.
Первое, что сделал оруженосец, — прихватил на кухне кувшин молока и кусок хлеба, скрылся на сеновале и там, подкрепившись, заснул праведным сном. Мало того, что Эрри устал, ему вовсе не хотелось прислуживать сиру Иву за столом. Он не был такому обучен и не желал терпеть насмешки.
А Ив словно и не замечал его отсутствия. Задумавшись о своем, он сжевал кусок жесткого мяса, запил разбавленным сидром. Плавая взглядом по закопченному потолку, похвалил приготовленную для него постель, дал хозяину денег — не считая и довольно рассеянно. Наконец отправился немного побродить по берегу.
Его переполняли странные ощущения. Он грезил с открытыми глазами. Казалось, еще миг — и перед ним распахнется широкое окно в будущее, и он ясно увидит все, что приготовлено для него судьбой. Так девушка рассматривает свадебное платье, вынутое из сундука накануне венчания, и размышляет о предстоящей жизни в браке с мужчиной, доселе ей почти совершенно не знакомым. Она видит слабые швы и угадывает, где может разойтись ткань. И вот она велит принести иголку и нить и ловко накладывает новые стежки поверх старых.
Море было темным, как и берег, но все-таки водная тьма была иной, нежели земная. Море прятало в своих глубинах свет, накопленный за века пребывания под солнечными лучами. Луна скользила по поверхности вод, серебря их; а бездна таила другой свет, солнечный, тот, что светит мертвецам, когда они погружаются в пучину.
Завороженный зрелищем этих двух светов, Ив надолго застыл на берегу, а затем начал спускаться к самой воде. Бухта была узкой и длинной; Ив не сразу догадался, где в точности он находится.
В одном месте по воде расплывалось горящее желтое пятно. Иву подумалось, что это лишь игра его воображения или странное преломление лунного луча, но нет: дрожащий световой полукруг начал подниматься. Волн там почти не было; вода застыла, точно зеркало.
Он приблизился к тому месту, из которого исходило сияние. Берег нависал над водой, но недостаточно далеко, чтобы можно было заглянуть в круг света, плавающий по морю. К счастью, здесь росло старое дерево, которое тянулось тяжелыми ветками прямо к воде, и Ив не раздумывая забрался на это дерево.
Он прополз по длинной ветке и свесился вниз, рассматривая странное явление на водной глади.
Поначалу он не видел ничего, кроме расплывающейся светящейся желтизны — как если бы заглядывал в лампу, накрытую желтым стеклянным колпаком. Затем постепенно муть разошлась, и Ив увидел, что под водой находится целая толпа людей.
Это были высокие красивые люди с правильными, невыразимо печальными лицами. Никто из них не разговаривал и не смотрел на других; все взоры были устремлены куда-то вперед. Вода над ними не колебалась.
Они находились на площади, окаймленной колоннами, или, может быть, в большом соборе, только крыши у этого собора не было. Кругом ярко пылали факелы, пламя их было неподвижным и бледным, не красным, но синеватым, как и положено всякому пламени, которое горит под водой.
Впереди, там, куда были обращены все взоры, медленно ходили облаченные в белое служители, они носили драгоценные сосуды и реликварии, украшенные самоцветами и золотым и серебряным литьем, и время от времени поднимали их над головами, чтобы собравшиеся могли рассмотреть их хорошенько.
А впереди всех стоял рослый человек в простой темной одежде, подпоясанной веревкой с узлами, и лицо у него было незапоминающееся — такое, что в мыслях оно потом вставало похожим на лицо какого-то очень близкого друга, давнего и дорогого сердцу, чье имя почему-то выпало из памяти.
Он пел, и сир Ив сразу понял, что здесь служится месса, и это была покаянная месса, и служилась она веками, потому что одинокий мыс и выросшее на нем суковатое дерево нависали над теми самыми волнами, что давным-давно поглотили греховный город Ис, где правила развратная и злая королева Дахут.
Юноша замер, боясь пропустить мельчайшую деталь из увиденного. И он смотрел, не шевелясь, так что в конце концов у него затекло все тело, и руки онемели, и ноги перестали слушаться. И все же он боялся двинуться, чтобы перестать быть свидетелем происходящего под водой чуда.
Когда королева Дахут изводила своих любовников, бросая их в подводную реку, кровь убитых так громко кричала, что в конце концов Бог разрешил дьяволу принять образ красивого юноши и явиться к проклятой королеве. Она же настолько потеряла голову, что позволила своему новому любовнику озорства ради отомкнуть плотины, сдерживавшие натиск воды и охраняющие город от наводнения. И вода поднялась стеной, а затем опустилась на город, смывая все грехи его, а заодно и унося с собой грешников.
И жители города Ис непременно погибли бы — как погибла Дахут, бежавшая со своим любовником-дьяволом, — но дело-то в том, что жил там в те годы святой Гвеноле.
Грешные жители города Ис вовсе не преследовали святого Гвеноле и не подвергали его издевательствам, как можно было бы заподозрить. Ведь в сущности жители любого города являются грешниками, да и любой деревни — тоже; и среди одиноко живущих также найдется немало таких, кто по справедливости отзовется на подобное имя.
Бедные грешники города Ис ходили по праздничным дням в собор и слушали мессу святого Гвеноле, и приносили ему пироги с рыбой в знак любви и признательности; а потом возвращались к себе домой и все-таки продолжали грешить. Но святой Гвеноле без устали снова и снова прощал их. В их дурных делах он по-прежнему не видел никакой насмешки, поскольку жалел людей.
Постепенно жалость становилась самым главным чувством в жизни Гвеноле, и он подолгу плакал, когда думал, что никто его не видит.
И вот настал тот день, когда море широкой поступью вошло в город Ис и, схватив его улицы вместе с колодцами, статуями, собором и домами, потащило на глубину. Оно увлекало в бездну и горожан, не исключая самых маленьких и даже тех, кто не успел еще сделаться грешниками.
Накануне, как раз в ту ночь, когда королева Дахут развлекалась со своим новым любовником дьяволом, к святому Гвеноле пришел ангел. Ангел не счел нужным изменять облик и предстал перед Гвеноле в обличии крылатого света несказанной красоты.
Гвеноле сразу понял природу этого света: если обычный свет человек воспринимает зрением, то есть как нечто, что можно увидеть, то горний свет является как нечто, воспринимаемое сразу всеми чувствами, и обладает не только зримым обличьем, но также запахом и вкусом.
По сладости света Гвеноле узнал своего гостя и пал перед ним лицом в землю.
Ангел же сказал:
— Времени не осталось — ты должен покинуть город Ис, Гвеноле, потому что на рассвете он погибнет, и все его жители вместе с ним.
— Неужели они хуже всех прочих людей на земле? — спросил Гвеноле. Голос его звучал глухо, потому что он не поднимал лица.
— Они не хуже других населяющих землю, но все-таки судьба их решится нынче на рассвете — так было заповедано, и это свершится, — сказал Ангел. — Ты же уходи отсюда, Гвеноле. Мне было приказано увести тебя из этого города прежде, чем стена воды упадет на стены из камня и разрушит их до основания.
Тогда Гвеноле встал и отвел с лица волосы.
— Нет, — сказал он, — я останусь. Будь мне свидетелем, Ангел: я останусь и буду служить покаянную мессу, и я буду служить эту мессу до тех пор, пока Господь не простит всех моих грешников и не отпустит их из-под воды, куда они погрузились!
— Ты сделал выбор, — сказал Ангел и стал невидим.
И вот все грешники города Ис, уже как следует согрешившие и еще не успевшие хорошенько согрешить, — все они, погибая, увидели, как гибнет вместе с ними святой Гвеноле, не пожелавший их покинуть, — и все они пришли на его мессу и встали, чтобы послушать.
С тех пор минуло несколько столетий, а Гвеноле продолжает свое бесконечное служение, и будет повторять одни и те же слова до скончания времен, покуда не наступит день Страшного Суда. И тогда все грешники города Ис будут наконец прощены.
Замечтавшись об этом, Ив окончательно окоченел, пальцы его разжались — он упал прямо в воду.
Ему подумалось, что сейчас он окажется среди мертвых жителей города Ис и услышит те слова, что произносит святой Гвеноле, находясь под водой. Но — нет, ничего подобного! Желтый свет сразу погас, и Ив очутился в темноте.