— Отпустите его, — сказал Ив. — Я заплачу за ущерб. Денег у меня немного, но я отдам их все, а такое даяние — к прибытку. Из последнего гроша, если только его отдали добровольно, как из зерна, вырастает большое богатство. Я в это твердо верю, поверьте и вы.
С этими словами сир Ив вынул кошель, в котором оставалось еще немного серебряных монет, и вручил старшему из крестьян. Тот развязал тесемки, пересчитал деньги и долго раздумывал. Потом поднял взгляд на Ива. А Ив ждал так безмятежно, словно и не сомневался в исходе дела.
— И как же вы поступите с ним, с Лесным Наном? — спросил наконец крестьянин.
— Это уж вас не касается, — ответил Ив. — Берите деньги и уходите.
Крестьянин все еще медлил.
— Лучше бы вам повесить его в той самой петле, которую мы приготовили, — сказал он. — Впрочем, как вам будет угодно. Мы бы хотели только, чтобы Нан исчез из наших краев и чтобы мы больше никогда его не видели.
— Это я вам обещаю, — сказал Ив.
И крестьяне тотчас пропали, как будто их никогда и не было. Исчезла и телега. А Ив остался на поляне наедине со связанным человеком, который с ненавистью глядел на него сквозь спутанные волосы.
Волосы эти были не только грязны, но и склеены смолой: очевидно, он переночевал где-то на земле, подложив под голову смолоточивое полено. Глаза у него болезненно щурились, как будто ему трудно было смотреть на свет.
Ив спешился и разрезал веревки. Оборванец, охая, уселся и принялся растирать себе руки и ноги. Вся его одежда представляла собой лохмотья, в прорехи видно было тощее продрогшее тело. Оборванец вздрагивал и постанывал сквозь зубы и вдруг замер и уставился на Ива. Лицо у Лесного Нана было неприятное — с длинным носом и маленькими глазами. Скула и губы были разбиты недавно, лоб рассекал старый шрам, и мочка уха была надорвана. Он выглядел старше Ива лет на семь, может быть — десять.
Ив сказал:
— Я спешу в мой замок Керморван. За тебя я отдал все деньги, какие у меня были, так что времени на разъезды у меня вовсе не осталось — поневоле я вынужден торопиться. Расстанемся же здесь. Обещай, что уйдешь из этих краев, не то добрые люди из Кервезена тебя и впрямь повесят.
Лесной Нан молчал в ответ так долго, что Ив вдруг усомнился: а понимает ли тот вообще человеческую речь?
— Вы же теперь мой хозяин, господин? — спросил вдруг Нан, когда Ив уже отчаялся услышать от него хоть слово.
— Нет, — ответил Ив.
Нан поднялся на ноги, даже не попытавшись стряхнуть с себя сор.
— Я видел, как вы отдали за меня деньги, — настаивал Нан.
— Я дал тем крестьянам деньги, чтобы они отпустили тебя.
— Я голоден, — сказал Нан и облизнулся. — А вы мой хозяин.
— Говорю же, я тебе не хозяин, — рассердился Ив. — Чужая свобода — последняя вещь на земле, в которой я нуждаюсь! Знаешь ли ты, что я был несвободен целых полтора дня? За это время понял, каково это — даже в мыслях своих зависеть от чужого человека! Вот тогда я и поклялся, что ни одним живым существом не буду владеть, даже соколом и собакой, если только они не захотят остаться со мной по доброй воле.
Нан покачал головой:
— Так у вас не найдется для меня еды?
— Ты мне не нужен, — сказал Ив.
Нан вздохнул, словно до него вдруг разом дошел смысл произнесенных Ивом слов.
— Не нужен? — повторил он.
Он поежился, потер себе плечи ладонями, чтобы согреться, скривился — задел свежую ссадину. И снова замер, уставившись на Ива.
— У вас рука ранена, мой господин.
Тот насторожился, отступил назад:
— Что с того? Она уже заживает.
— Здесь поблизости живет одна женщина, — сказал Нан. — Проводить вас к ней?
— Что за женщина? — удивился Ив.
— Она и вылечит, и накормит, — объяснил Нан. — Меня-то она не жалует, может и палкой прибить, ну а вы — другое дело. Вас она примет.
— А тебя почему не жалует?
— Я ее обокрал, — ответил Нан просто.
— Как же ты к ней явишься после такого?
— К ней же не я приду, а вы, мой господин, — сказал Нан. Его глаза хитро блеснули, и впервые живое выражение появилось на истощенном сером лице. — Раз вы теперь мой хозяин, значит, со мной ей и говорить незачем. Она с вами будет разговаривать, не со мной.
— Кажется, я начинаю понимать, за что тебя били и хотели повесить, — заметил Ив.
— Нет, мой господин, — уверенно возразил Нан. — Эти люди хотели повесить меня за курицу. Вам такого уж точно не понять.
* * *Ив ехал по лесу вслед за своим провожатым. Нан шел впереди, отыскивая для всадника тропинку в чаще. Иву нравилось, что Нан молчит. Хоть неповешенный вор и владел, как оказалось, связной речью, все же разговаривать с ним Иву вовсе не хотелось. Хорошо бы поскорее избавиться от него, потому что возвращаться в Керморван, имея в спутниках такого пройдоху и оборванца, было бы стыдно.
И стоило Иву подумать так, как Нан повернулся к нему и сказал:
— Уже скоро.
Ив не ответил и даже не взглянул на говорившего. Дорога пошла вниз, под копытами чавкнуло сыростью. Слева открылось заросшее высокой травой болото, а справа, на самом краю трясины, стояла маленькая хижина, крытая соломой.
Шагах в десяти от этого жилища между корнями старого дерева бил родник. Тонкий ручей убегал в болото, теряясь среди густой зелени.
— Здесь, — кивнул Нан и остановился.
Ив проехал вперед и, остановив коня, обернулся к своему спутнику:
— Какая она, та женщина?
Нан с опаской смотрел на хижину, ежился, кутался в свои лохмотья, словно пытался исчезнуть.
— Выглядит-то она так, словно приходится вам теткой или какой другой родней, — сказал наконец Нан. — Это если в глаза ей не глядеть.
— А что такого в моих глазах? — прозвучал вдруг женский голос, как будто наполненный мягкой улыбкой.
Ив вздрогнул, поворачиваясь на голос. Перед ним стояла женщина лет тридцати — тридцати пяти. Она была высокая, сильная. Платье на ней было самое простое, но из хорошего полотна и очень чистое. Можно подумать, она никогда не собирала дрова, не топила печь, не готовила еду, а по хозяйству у нее хлопочет какая-нибудь служанка. Но, видя ее исцарапанные покрасневшие руки, всякую мысль о служанке поневоле отбросишь.
Иву понравилось ее лицо — с мягкими крупными чертами, широко расставленными глазами, большим ртом. Волосы она носила свободно распущенными по плечам. А улыбалась так спокойно и приветливо, что у Ива полегчало на душе и он поздоровался с ней как с доброй знакомой.
— Меня зовут Матилина, — представилась женщина. — А вы, мой сеньор, устали с дороги, да и плечо у вас опять разболелось. Давно ли вы получили эту рану?
— Несколько дней назад, — ответил Ив, почему-то краснея.
Она сказала:
— Отпустите коня, пусть себе пасется на воле. Если хотите, заходите в дом, да только хижина моя убогая и вам будет в ней скучно. Лучше я принесу для вас покрывало. Посидите на мягкой земле, под ясным небом, отдохните.
Она скрылась в хижине.
Нан прошептал:
— Попросите у нее поесть, мой господин.
Ив сделал вид, что не слышит.
Матилина быстро вернулась и расстелила на земле большое покрывало, сшитое из лоскутов.
— Отдыхайте.
Ив с благодарностью растянулся на земле. Только после этого Матилина устремила сердитый взгляд на Лесного Нана:
— А ты как посмел ко мне явиться?
Нан тоскливо втянул ноздрями воздух и ничего не ответил.
Ив подал голос:
— Не обращай на него внимания, добрая женщина. Его здесь нет.
— Как же «нет», когда вот он, стоит передо мной во плоти? — удивилась Матилина и ткнула Нана пальцем в грудь. — Почему благонравные жители Кервезена не повесили тебя? Я же точно указала им, где тебя искать. Неужто ты сумел отвести им глаза? Кто научил тебя этому?
Нан по-прежнему не отвечал, он переступал с ноги на ногу, ежился и озирался по сторонам.
Ив нехотя подал голос:
— Благонравные жители Кервезена не ударили лицом в грязь, добрая Матилина. Они действительно изловили этого Нана и уже приготовили для него прочную петлю.
— Ах, вот оно что! — воскликнула Матилина и всплеснула руками. — Мягкосердечный юный сеньор, что же вы наделали? Теперь всех нас ждут большие неприятности!
— Добрая Матилина, — возразил Ив, — я был в лесу Креси и видел столько смертей, что какие-то там большие неприятности переживу без малейшей душевной боли.
Несколько мгновений она рассматривала его, и Ив, даже не видя ее, понимал, что Нан прав: взгляд у этой Матилины может быть кусачим, как лед.
А она вдруг рассмеялась:
— Хорошо, будь по-вашему, сеньор. Коли вы признаете, что этот человек ваш, я его и пальцем не трону. Попробовал бы он сунуться ко мне без вашего покровительства — я быстро превратила бы все кости его тела в мягкое тесто.
Несколько мгновений она рассматривала его, и Ив, даже не видя ее, понимал, что Нан прав: взгляд у этой Матилины может быть кусачим, как лед.
А она вдруг рассмеялась:
— Хорошо, будь по-вашему, сеньор. Коли вы признаете, что этот человек ваш, я его и пальцем не трону. Попробовал бы он сунуться ко мне без вашего покровительства — я быстро превратила бы все кости его тела в мягкое тесто.
— Ты в своем праве, — сказал Ив. — Поступай как знаешь.
Матилина снова ушла. Ив ненадолго заснул. Когда женщина вернулась, он почувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Она устроилась рядом с чашкой воды и чистым полотном для перевязки. Рука у нее была легкая, а голос казался и того легче; она говорила что-то негромко, и слова порхали, словно бабочки, наполняя душу радостью и покоем.
Ив и сам не заметил, как рассказал ей о замке Керморван, и о своем путешествии, и о турнире во славу мертвого ребенка. Умолчал он только о рубиновом ожерелье, которое носил под одеждой на шее, — да и то потому лишь, что вовремя вспомнил о Нане, который был вором.
А Матилина уже потчевала его похлебкой и дала ему свежий хлеб, чтобы черпать похлебку из миски. Ив ел и ел и всё не мог насытиться, таким вкусным оказалось угощение.
— Люди, как всегда, неосторожны, молодой сеньор, — заметила Матилина. — А ведь стоило бы им получше присматриваться к девочкам, которых они находят в орлиных гнездах, потому что именно так существа из Озера Туманов подбрасывают в человечий мир своих детей.
— Зачем им делать это? — удивился Ив.
— В уплату, — объяснила Матилина. — Корриганы знают, что за все положено платить. Это очень старый закон.
— Разве нет на свете ничего такого, что дается даром? — возразил Ив. — Сдается мне, таких вещей полным-полно!
Матилина тихонько засмеялась, но смех этот вовсе не был добрым.
— Ах, молодой сеньор, сразу видать, что вы никогда не имели дел с корриганами. Им неизвестны новые порядки человечьего мира. Ведь они начали общение с людьми еще в те времена, когда все имело определенную цену — и руки, и ноги, и глаза, и каждый палец, и ничто не давалось просто так, без равнозначной замены. Корриганы по-своему честны, — она покривила губы, — и потому строго следят за соблюдением старых договоров. Они отправили к людям ребенка в уплату за кого-то другого, кого хотят взять к себе, на дно своего сумеречного озера.
В глиняной миске, которую держал Ив, похлебки не убывало, и он продолжал есть, хотя давно уже насытился.
— Но ведь тот ребенок умер, — выговорил наконец Ив между двумя глотками.
— Для корриганов это не имеет значения, — прошептала Матилина. — Если они отдали кого-то, значит, кого-то заберут. Выкуп внесен, и они считают, будто соблюдают договор по всей справедливости.
Ив хотел было возразить, что корриганы вовсе не таковы, и рассказать о своей дружбе с красноволосой Гвенн, но непонятная тяжесть сковала ему язык, и он лишь кивал да прихлебывал из миски.
А Матилина шипела прямо ему в ухо:
— На самом деле корриганы только притворяются честными, и вся их природа — сплошная ложь. Они никогда не отдадут людям ничего доброго и хорошего, а сами норовят утащить что получше. Кого они подбросили в гнездо? Какого-то уродливого ребенка, который сразу же и помер! А кого хотят в обмен?
Ив вопросительно посмотрел на нее. Матилина сказала:
— Уж всяко не урода и не больного! А все потому, что корриганы, в отличие от людей, не умеют ничего создавать. Они не сочиняют музыку. Они не шьют одежд и не возводят домов, они не умеют слагать стихи и рисовать картины. Все это делают для них люди, которых корриганы утаскивают к себе, на дно Озера Туманов. Нет, они не удовольствуются больным ребенком, или тупоголовым крестьянином, или подмастерьем-пьяницей. Им подавай кого поважнее — певца, или мастера, или рыцаря!
Ив не отвечал, он ел и ел, обмакивая хлеб в густое варево и откусывая большие куски. Рубиновое ожерелье как будто ожило у него под одеждой и шевельнулось, и он кожей ощущал сейчас каждый камушек. Но он по-прежнему ничего не мог ответить Матилине.
Она же сказала:
— Раз уж вы привели сюда этого вора, Нана, который посмел обокрасть меня, то я хочу бросить его в Озеро Туманов.
— М-м, — промычал Ив.
— Таким образом, корриганы получат своего человека и оставят нас в покое, — продолжала Матилина. — Обмен есть обмен. Они не посмеют требовать другого, потому что Нан, каким бы ни был он дурным, — плоть и кровь и ничего ни сверх того, ни менее того. Он будет наказан за все свои проступки — и клянусь рогами! — во всей Бретани не найдется ни одного человека, который пожалел бы о нем.
— Наказан? — едва ворочая языком, переспросил Ив.
Матилина сказала:
— На дне Озера Туманов он проживет всего несколько дней, а здесь, наверху, пройдут десятилетия. Мир переменится. Когда он выйдет, люди сочтут его безумным или, того хуже, злым колдуном. Никто не пустит его в свой дом, никто не подаст ему и чашки воды, они будут гнать его и в конце концов побьют камнями.
Ив сонно улыбнулся ей и кивнул. Похлебка стекала у него по подбородку.
— Отдыхайте, мой молодой сеньор, — и с этим Матилина ушла.
Стоило ей отойти, как тотчас откуда-то из-за деревьев вынырнул Нан. Пригибаясь, он скользнул к миске, стоявшей возле покрывала. Глаза Нана сверкали голодным блеском, руки тряслись, когда он схватил миску. И вдруг с криком выронил ее. Варево расплескалось, несколько живых лягушек выбрались из густой зеленоватой жижи и лениво поскакали прочь.
— Что вы такое ели, мой господин? — вскричал Нан.
Ив с трудом перевел на него взгляд. А Нан показывал свои руки, вымазанные чем-то зеленым.
— Она потчевала вас колдовским зельем!
— Ты сам привел меня к ней, — напомнил Ив. — О чем ты сейчас хлопочешь? Она хорошо позаботилась обо мне, а до тебя и твоего голода мне дела нет, потому что ты вор.
Нан беззвучно шевельнул губами и опять скрылся в лесу, потому что Матилина показалась из своей хижины.
— Какой вы неловкий, мой молодой сеньор! — воскликнула она, прибирая миску и подхватив несколько лягушек. — Все разлили. Не будет вам больше никакой еды.
— Я сыт, — заставил себя выговорить Ив.
Матилина внимательно осмотрела его с головы до ног.
— Пожалуй, так, — согласилась она. — В таком случае, поспите, а утром с новыми силами отправитесь в путь. Да не забудьте о том, что я говорила про корриганов и их обычаи.
Она хотела было уйти, когда Ив приподнялся, опираясь на локоть, и окликнул ее:
— Скажи мне, добрая женщина, возможно ли выбраться из Озера Туманов?
Матилина остановилась:
— Об этом не стоит и думать. Корриганы сами отпустят человека, когда он сделает для них все, о чем они хлопочут.
— А если он все же попробует освободиться? — настаивал Ив.
— Есть один способ, — медленно проговорила Матилина, — но он грозит верной смертью. Нужна крепкая воля и способность определенно отличать сон от яви… Если некто, находясь в озере, поймет: нет никаких корриганов и вся жизнь на дне, все приключения, подвиги и любовь — лишь греза умирающего; если человек ясно осознает, что на самом деле попросту захлебывается в воде, — тогда весь подводный мир для него мгновенно исчезнет, и он окажется тонущим в озере. Но такое еще никому еще не удавалось: едва только человек догадается о том, что тонет, он действительно погибает… Отдыхайте теперь, мой милый сеньор, и ни о чем не тревожьтесь.
С этим она оставила Ива в одиночестве.
Он не то спал, не то мечтал, но что ему снилось — не помнил; однако ближе к ночи почувствовал, как кто-то выдирает из него целые куски плоти — и делает это без всякого сострадания. Ив хотел покарать злодея, но обнаружил, что не в состоянии даже поднять руку.
А ненавистный голос кричал ему издалека:
— Проснитесь, проснитесь, мой господин!
Грубая рука дернула его за лицо, и вдруг у Ива сами собой широко раскрылись глаза. Он увидел Нана, который срывал с его тела белые мясистые шары. Когда Нан сжимал оторванный шар, тот лопался, оставляя на пальцах слизь.
— Колдовские грибы! — Нан бросил очередной шар и обтер ладонь об одежду. — Вы можете теперь встать, мой господин?
Ив схватился за его плечо и поднялся на ноги. Он прирос к земле, и десятки тонких прочных корешков порвались, когда Ив освободился.
— Проклятье, Нан! — одними губами произнес Ив. — Кто эта женщина? Что она со мной сделала?
Нан молча увлекал его прочь от дома Матилины. На мгновенье Иву показалось, что Матилина вышла из хижины и глядит на них с усмешкой. Но если это было и так, то находилась она очень далеко.
— Я не знал, — сказал наконец Нан. — Клянусь, не знал!
Он едва не плакал.
— Где Единорог? — прошептал Ив.
— Простите меня, — сказал Нан.