Ив толкнул Нана в бок локтем и прошептал:
— Скажи ей что-нибудь. Все равно что. Только говори вежливо и избегай простонародных слов.
Не открывая глаз, Нан пробормотал:
— История моей жизни записана на моем теле. Я странствовал от кражи до побоев и от побоев до следующей кражи, а теперь попал в ад и никогда не буду спасен.
Корриган хлопнула в ладоши:
— Ты не сказал полной правды, и мне это нравится. Правда впивается ржавыми крючьями, и нет от нее спасения. Дай мне свои руки.
Нан спрятал руки за спиной.
— Зачем они тебе?
Ив подтолкнул его к маленькой корриган и прошептал:
— Не бойся. Делай как она говорит.
Корриган схватила Нана за руки и поднесла к глазам. Она поворачивала их так, что суставы хрустели, покусывала и гладила пальцем.
— Пахнет Вивианой, на вкус как Вивиана, на ощупь Вивиана, — сказала она наконец. — Ты не был Квинтом Фарсалом, ты был Вивианой!
— Что? — пробормотал Нан.
— О чем ты говорил с Мерлином? — спрашивала корриган. — Какими были его слова? Он открывал для тебя глаза или оставался спящим? Иногда он бредит, иногда — пугает. Он напугал тебя?
— Я… нет, — Нан затрясся, пытаясь освободиться от корриган. — Он не очнулся. Я не добрался до него. Вивиана все время стояла между нами.
— Глупости! — рассердилась корриган. — Просто ты не помнишь. Никто не помнит.
Она оттолкнула от себя Нана и отвернулась, разочарованная. Бабочки, кружившие в воздухе, умирали и падали на ее волосы и плечи.
— Мое имя — Алиса де Керморван, я королева Озера Туманов, — сказала корриган, кроша пальцами сухие бабочкины крылья. — Сначала я была просто Алиса, дочь печального отца, потом — Алиса де Керморван, сестра доброго и драчливого брата, потом — ее величество Алиса де Керморван, королева холодного Озера Туманов. Все происходило постепенно, одно за другим, как шествие в сумерках, но когда это совершилось окончательно, я утратила рассудок. Так говорят, хоть я никак не могу понять, что это значит на самом деле. Мне ужасно велики эти медные сапоги. Я обкусала мое блио, и мою рубаху, и волосы я тоже обгрызаю, чтобы не росли так сильно, но с сапогами ничего поделать не могу. Ножищи у Квинта Фарсала были ого-го какие, а обувь эти римляне шили из толстой шкуры и обкладывали пластинами. Все это печально, и у меня кровоточат десны. Но вы все равно желанные гости в Озере Туманов, вы оба, и человек с доброй кровью, и человек с худой кровью. Ешьте и пейте и живите сто лет.
Она взмахнула рукавами, повернулась и медленно пошла прочь, сильно шаркая на ходу и волоча ноги.
Ив долго смотрел ей вслед и не отводил глаз даже после того, как маленькая корриган скрылась из вида.
— Что это она говорила такое, будто она тоже из Керморвана? — прошептал Нан. — Что это значит, мой господин, а?
Ив молча покачал головой.
— Эта королева — она ведь вам родня, вот что она хотела сказать, — настаивал Нан.
— Она не в себе, — ответил Ив.
— Да разве хоть один корриган в себе? — возразил Нан. — У них и глаза разные, и рот кривой, и волосы красные, а плечи — одно выше другого, и все потому, что они не в себе! Но эта маленькая страхолюдинка — она точно вам родня, без обмана.
— Да с чего же ты взял?
— Корриганы никогда не лгут, — сказал Нан. — Дурачить могут, а вот чтобы прямо в глаза соврать — такого не бывает. А она прямо сказала — меня, мол, зовут Алиса де Керморван.
— Бароны из замка Керморван всегда были темноволосы, — возразил Ив. — У этой же волосы светлые. И я никогда не слыхал ни о какой Алисе, хоть и знаю всех своих предков наперечет.
Но едва только он произнес это, как ему начало казаться, будто он говорит неправду, и в самых глубинах его памяти сохранился рассказ о девочке, которую заманил в ручей серый лохматый клубок, заманил, чтобы погубить, да просчитался — корриганы подхватили ее и унесли к себе на дно Озера Туманов.
«Вы — сир Ив де Керморван, и ваш род проклят», — с этих слов начал Эсперанс обучение молодого сеньора.
— В нашем роду нет светловолосых, — повторил Ив.
И они пошли дальше.
* * *— Я устал, — твердил Нан, — мне страшно, я голоден и хочу спать.
— Какое из этих чувств является для тебя новым? — осведомился Ив, останавливаясь.
— Никакое, если глядеть сверху, — ответил Нан. — Но если приглядываться сбоку, то заметны различия. Никогда в жизни я еще так не уставал, потому что утомили меня не бегство и ожидание, а встречи и усилия. И никогда еще мне не бывало так страшно, ведь раньше я трясся только за одну свою шкуру, а теперь меня боюсь так сильно, словно у меня не одна жизнь, а несколько, и всем им грозит опасность. И я голоден ужасным подводным голодом, не похожим на голод наземный. Что до сонливости, то она смертельная, то есть способная пересилить страх смерти. А страх смерти я испытываю с тех самых пор, как помню себя, только иногда он становился слабее, а иногда сгрызал мне мозг до самого черепа.
— Ты стал многословным и научился выражать свои мысли связно, — заметил сир Ив.
— Ой-ой-ой! — закричал Нан, хватаясь за голову. — Вот видите, мой господин, настал мне конец!
И тут он слышит трубный глас:
— Скорей входите! Мы заждались вас!
Готов обед: и мясо, и вино,
И овощей, и хлеба здесь полно,
И если не боитесь кровь пролить,
Спешите наш порог переступить.
Это было написано в той книге, которую тщетно пытался прочесть Квинт Фарсал. И так он, бедняга, старался, что поневоле пришлось ему половину книги написать заново. Что не составило для него большого труда, потому что латынь была его родным языком. А потом пришел брат Аббе и начал читать, но не понял и трети из прочитанного, и тоже переписал — для ясности. Но святой отец Аббе, тот, что явился вслед за братом Аббе, внес собственные поправки, ведь он был ученым богословом и знал толк в маргиналиях. А тот брат Аббе, который был Эсперансом, — потому что не обошлось ведь в аббатстве без Эсперанса! — все обвел красными чернилами, чтобы было красиво. После же исчезновения Эсперанса в аббатстве вспыхнула эпидемия, и все дружно чихали и кашляли, и плевались, и так они заплевали книгу по меньшей мере на четверть, и покрылась она кляксами. Чтобы исправить ущерб, на кляксы наклеили фалеры, монеты и фибулы, и книга сделалась очень толстой и тяжелой. Зато теперь ее приятно было читать.
Ив открыл глаза. Нан тряс его за плечо:
— Проснитесь, мой господин! Сюда кто-то идет.
— Убей его и дай мне поспать, — сказал Ив, роняя голову на траву.
— Он очень большой, — прошептал Нан. — Мне с ним не справиться.
Ив сел и заставил себя смотреть.
К ним действительно приближался огромный человек, в полтора раза выше роста обычного мужчины и в три четверти — обычной женщины. Что до ребенка, то соотношение роста высчитывается сообразно возрасту. Если взять за единицу измерения десятилетнего Ива, великан был выше его в два с половиной раза.
Кожа у него была смуглая, глазки — маленькие и черные, бородища и волосы завивались крупными кудряшками, похожими на сосновые шишки, а щеки и нос были покрыты большими темно-рыжими веснушками.
— Кажется, в моем саду завелись суслики! — закричал он низким, рычащим голосом. — Но я сейчас же пойду в мой сарай и возьму там лопату, чтобы перекопать все их норки. А потом я набросаю к ним горящей травы и устрою такой дым, что они сами выскочат наружу и попросят, чтобы их убили.
— Вот уж о чем я никогда не попрошу! — сказал Нан, прячась за спину Ива.
— Я еще даже не начал, — заметил великан. — Когда я доберусь до середины моих намерений — тогда и поговорим с тобой в первый раз. Посмотрим, чего ты захочешь тогда.
— Мы не суслики, — сказал Ив.
— Это я вижу, — ответил великан. — Хотя для меня все вы суслики. Это как посмотреть.
— В чем мы провинились? — спросил Ив.
— Вы забрались в мой сад, черт бы вас побрал! — заорал великан.
— Это легко исправить, — возразил Ив. — Мы немедленно уйдем отсюда. Тогда нас больше не будет в твоем саду, а у тебя пропадет всякая надобность нас убивать.
— А как ты отменишь то обстоятельство, что вы уже побывали в моем саду? — спросил великан, мрачнея. — Ваше предложение касается только будущего. Но как исправить прошлое?
— Его ведь больше нет, — заметил Ив.
— Еще как есть! — рявкнул великан. — И будет, пока я о нем помню.
— А ты забудь.
— Я не могу забывать или вспоминать по чужому приказу, — сказал великан.
— Прикажи себе сам.
— Не могу.
— Почему?
— Потому что я не господин самому себе.
— Кто же твой господин? Мы поговорим с ним, и он тебе прикажет.
— У меня нет господина, ты, тупица! И хватит меня морочить бессмысленной болтовней. Пусть кто-нибудь из вас двоих принесет лопату, чтобы я мог размозжить вам головы и покончить на том.
— У меня нет господина, ты, тупица! И хватит меня морочить бессмысленной болтовней. Пусть кто-нибудь из вас двоих принесет лопату, чтобы я мог размозжить вам головы и покончить на том.
Ив поразмыслил над услышанным.
— Говоришь, у тебя нет господина? В таком случае назови имя своей госпожи!
— А! — Великан сильно покраснел, отчего веснушки его сделались еще заметнее. — Как я ни обходил правду, она все-таки вылезла наружу. Хуже горба она, эта правда: обвешаешь ее складками и маленькими подушками, но от чужого глаза не скроешь.
— У тебя есть горб? — удивился Ив, окидывая взглядом великана, хоть и огромного, но вполне пропорционально сложенного. — Что-то не вижу у тебя никакого горба.
— У меня и нет никакого горба! — сказал великан. — У меня есть правда.
— Но почему нам нельзя побывать в твоем саду, хотя бы в прошлом? — спросил Ив.
— Кто-нибудь позволил вам войти сюда?
— Нам никто не запрещал сюда входить.
— Я вам запрещаю.
— Но в прошлом ты этого не делал.
— В прошлом я вас не знал.
— Значит, в прошлом нас тут не было.
— Почему?
— Потому что ты не знал и об этом.
Великан подумал немного и нехотя кивнул.
— Однако вы до сих пор здесь.
— Можно ли нам побывать в твоем саду? — спросил Ив.
— Вы уже в нем, — проворчал великан.
— Может быть, и нет, — сказал Ив. — Ведь ты — Хунгар, не так ли? Ты родом из Венгрии, и корриганы поймали тебя, когда украли твой сапог!
— Ого, — сказал великан и посмотрел на Ива с невольным уважением. — Тебя в моем прошлом почти что нет, зато я, как видно, живу в твоем прошлом уже немало лет!
— Потому что ты большой и занимаешь весьма много места, — сказал Ив.
— А может быть, потому, что ты хитрый? — прищурился великан.
— Или потому, что у меня было больше времени? — вопросом на вопрос ответил Ив.
— Насколько больше? — заинтересовался великан.
— Да лет на триста, — сказал Ив, прикинув в уме.
— Стало быть, у тебя преимущества, — ухмыльнулся великан и посмотрел на Ива сверху вниз.
— У тебя тоже, — ответил Ив, поднимая голову, чтобы ответить на этот взгляд.
— Ты богаче на триста лет.
— Зато ты вдвое меня выше и вшестеро шире.
— Ты не влюблен в королеву.
— А ты не видел смерть короля.
— В твоем саду нет сусликов.
— У меня и сада-то нет.
Великан сказал:
— Голодранец. Мне тебя жаль и к тому же ты чем-то похож на Алису. Поэтому я убью только этого, второго. — Он показал пальцем на съежившегося Нана. — Похоже, ты им не слишком дорожишь.
— Не слишком, — подтвердил Ив. — Он для меня всего лишь нечто вроде алмазной диадемы. Да ведь мы же с тобой, вроде бы, договорились.
— О чем? — удивился великан.
— О том, что ты позволишь нам погостить у тебя, а заодно и угостишь нас завтраком.
— Правда?
— Точно тебе говорю.
Нан набрался храбрости и подтвердил:
— Мой господин никогда не лжет.
Великан с сомнением переводил взгляд с одного на другого, потом махнул рукой:
— Мне проще пригласить вас к себе и угостить завтраком, чем препираться и подбирать для этого слова.
Он провел их мимо деревьев, которые были такими высокими, что невозможно было разглядеть, какие растут на них плоды. Здесь стоял густой медовый запах. Между деревьями тянулись длинные грядки с овощами, по которым ползали гусеницы. Гусеницы были толстыми, их челюсти непрерывно двигались.
— Почему ты не уничтожишь этих гусениц? — спросил Ив у великана. — Хочешь, мой человек займется этим? Он большой мастак по этой части.
— Твой человек хочет истребить моих гусениц? — помрачнел великан.
— Это необходимо, если ты хочешь вырастить овощи, — объяснил Ив. — Даже я, человек железа, знаю такие вещи, хотя овощи вижу только на блюде, и не отдельно, а вместе с хорошо приготовленным мясом.
— Я выращиваю вовсе не какие-то там овощи! — закричал великан в неподдельном гневе. — Я выращиваю гусениц! И напрасно я не раздавил тебя и твоего человека как самых злостных вредителей моего сада. Теперь ты явил свое настоящее лицо, да уж поздно — ты успел навязаться ко мне в гости, а я успел тебя пригласить.
— Для чего ты выращиваешь гусениц? — спросил Ив.
— Чтобы из них получились бабочки, — ответил великан. — Поражаюсь твоей глупости! Алиса любит бабочек.
— Думаешь, она будет приходить в твой сад?
— Я не так самонадеян, — горько произнес великан. — Для чего ей приходить в мой сад? Здесь только жирные, безобразные гусеницы. На них и смотреть-то незачем. А когда появляются бабочки, я отпускаю их к Алисе. Теперь понимаешь, или мне объяснить тебе еще каким-нибудь способом?
— Каким, например? — засмеялся Ив.
— Например, размозжив тебе голову лопатой, — сказал великан.
Он остановился.
— Мы пришли.
Жилье, к которому великан привел своих невольных гостей, представляло собой каменное строение без крыши. Арки, украшенные резьбой, бежали по кругу; глаз следовал за ними, не в силах остановиться. Внутри этого круга были вбиты в землю столбы, к которым крепились прочные тонкие веревки. Это была основа для стен, сделанных из плотной зеленой ткани. Время от времени на ткани проступал узор — голова человека с причудливыми рогами, ветви без листьев, листья без ветвей, бабочки и обглоданные корки. Малейшее движение воздуха — и рисунок пропадал, а затем появлялся снова. Пол был завален ворохом мягких шкур, а вместо потолка светилось сумеречным светом небо.
— Вот мой замок, — сказал великан. — Входите, коли нравится, а коли нет — так убирайтесь к черту.
— Как ты здесь живешь? — спросил Ив, взявшись рукой за арку и входя.
— Один, — буркнул великан. — Вот как. Можно еще сказать — припеваючи, но это не будет правдой. Хотя здесь и вправду хорошо.
— Без крыши? — сказал Ив, показывая наверх.
Великан задрал голову и недоуменно глянул в небо. Потом перевел взгляд на Ива, явно подозревая, что тот насмехается.
— Да, — сказал великан Хунгар. — У этого замка нет крыши. Твои наблюдения верны.
— А что ты делаешь во время дождя? — продолжал Ив. — Дождь испортит все эти прекрасные вещи.
— От дождя люди сходят с ума, — сказал великан. — Мне известны такие случаи. Да только сюда, на дно озера Туманов, ни одна капля не достанет, сколько бы безумной влаги ни проливалось на землю. Если мы от чего и защищены здесь, в озере, так это от сырости.
* * *Как только великан ушел, Ив со стоном повалился на пол.
— Я трудился языком, болтая без умолку, — пожаловался он, — а болит у меня все тело.
— Видать, не так уж велика разница между умничаньем и воровством, — заметил на это Нан. — Оба этих ремесла требуют всего человека, целиком, зато заниматься ими человек может и по кусочкам. Если вору отрубят руку, у него останется язык, чтобы лукавить, и ноги, чтобы убегать; а если умнику отрежут язык, у него останутся руки, чтобы писать и делать знаки, и глаза, чтобы подмигивать. Чтобы отвадить от таких дел окончательно, следует лишить человека жизни, иначе он найдет способ продолжить.
— Не в этот раз, — сказал Ив. — Я, кажется, сейчас умру от голода.
Нан продолжал стоять, с беспокойством оглядываясь по сторонам.
— Садись же, Нан, — сказал Ив. — На тебе лица нет — отдохни.
Нан послушался и устроился поодаль от Ива, в другом углу комнаты.
— Положим, хозяин предложит нам поесть, — заговорил Нан, — и мы, конечно же, скажем «да», потому что сил терпеть голод больше не осталось.
— Какой-нибудь обед был бы весьма кстати, — согласился Ив. — Я думаю об этом уже несколько часов, с тех самых пор, как ты разбудил меня в саду у великана.
— Но ведь если мы отведаем здешней еды и здешнего питья, то навсегда останемся среди корриганов, — прошептал Нан.
— Жить среди корриганов или умереть среди корриганов, — сказал Ив. — Что выбираешь?
— И никогда больше не вернемся к людям, — продолжал Нан. — Знаю, я не слишком преуспел, ни в своем ремесле, ни в каком-либо ином, а под конец меня вообще хотели повесить. Да разве земной мир только в том и состоит, что меня хотели там повесить? Разве там нет красивых полей и вольных лесов, разве там не текут великие реки, вроде Соммы, о которой вы так хорошо рассказывали, мой господин, разве нет там моря, и птиц, и зверей, и колокольного звона, и женщин — обыкновенных женщин, не с красными глазами, не с кривым ртом, не с горбатыми плечами?
— Будто хотя бы одна из них посмотрит на тебя, Нан, — сказал Ив. — Особенно когда тебе отрубят руку за то, что ты вор, и отрежут язык за то, что ты лукавец и болтун, и выколют глаза за то, что они глядят, куда не следует, а под конец отрежут голову, чтобы не путалась под ногами!
— Вы меня убедили, мой господин, — сказал Нан и слабо улыбнулся. — Хотел бы я знать, каким видят меня здешние жители! Надеюсь, не слишком безобразным.