– Запротестовал. Покрикивать стал. Лежит в кроватке. Его кошка замурлыкивает. А твой сыночек работяга: и дрова перенес, и картошки начистил, и с наемником загон сделал для близнецов.
– Карпелов, пошли детей смотреть! – Ева, сбрасывая на бегу пиджак и кобуру, бежала за дом, спотыкаясь в темноте. Навстречу ей, перемахнув прыжком через переплетенные ветки загона, бежала собака, взвизгивая от радости. Ева увернулась от заготовленного языка, побежала вдоль ограды, но входа не нашла, пришлось перелезать.
Близнецы спали в гамаке – сантиметров десять от земли, над ними роились звонкие комары, в траве светились разбросанные игрушки. Мальчик Сережа сосал большой палец, а девочка Ева мизинец. Пес лаял на Карпелова и скулил, ему очень хотелось к Еве, но чужака нельзя было оставлять одного. Ева встала на колени и уткнулась лицом в теплые душистые тела. Потом просунула под них руки и с трудом приподняла. «Мама!» – прошептала девочка, открыв глаза и обхватив ручками ее за шею. «Муся!» – оглядывался мальчик и тер кулачком укус на щеке, отталкиваясь. «Бака!» – сказали они хором и показали на лающего пса.
– Пошли домой спать, мои хорошие, добрые мои, любимые мои, как же я соскучилась!
По траве, высоко подбрасывая ноги, бежал сын Далилы – желтоволосый Кеша – помочь донести близнецов. Он кричал и размахивал руками:
– А мы все сделали! А я стрелял из пистолета! А в озере живет щука! Я умею говорить по-итальянски, о мама мия! Феличита! И по-французски! Ева, а ты – фаталь? – спросил, подбежав близко и протягивая через ограду руки. – Это мы с Хрустовым с веток кору ободрали, они теперь белые, как тело женщины! Ты фаталь или не фаталь? Он говорит – фаталь!
– Молчи, Кеша, молчи, болтушка ты несносный!
– Она – точно фаталь. – Карпелов поднимал вверх руку с сухарем, пес прыгал, извиваясь в прыжке телом.
В десять вечера Фабер примерно уселся перед телевизором у себя дома. Он не пошел в клуб, отменил встречу с немцами в дорогом ресторане, не поехал на выставку консервных банок знакомиться с моднейшим писателем и уговаривать его на сотрудничество. Более того, он отключил телефон. Развалившись в кресле и привычно погладив себя по животу, Фабер обнаружил, что за последние дни похудел. Он равномерно распределил перед собой на журнальном столике напитки. Климентий Фабер решил напиться основательно. Странно, но ему совершенно ничего не хотелось. Не хотелось есть, смотреть на голых женщин, не хотелось трогать их, не хотелось читать или спорить. Пока он раздумывал, с какой бутылки начать, в дверь длинно и настойчиво позвонили. На этом спокойный вечер Фабера закончился. Фабер включил телефон и позвонил вниз консьержке. Оказывается, к нему поднялся молодой человек, который утверждает, что он по работе. Консьержка звонила, но телефон молчал, «а молодой человек совершенно не представляет никакой опасности». Фабер посмотрел в глазок. Сначала он ничего не понял, потер глаза и опять посмотрел. Открыл дверь. Этот паренек из его службы охраны, о котором он напрочь забыл, действительно мог угрожать только костылем. Голова парня была перевязана, левая рука тоже перевязана и висела, закрепленная на привязи, нога в гипсе, правой рукой он опирался на костыль, одновременно зажимая ею полиэтиленовый пакет.
– Я бы не приехал, если бы не это, – парень кивнул на пакет, и Фабер не сразу понял, что он имеет в виду. Когда наконец Фабер вытащил пакет из его напряженной руки, вцепившейся в перекладину костыля, открыл и заглянул в него, ему показалось, что это происходит не с ним, что он успел напиться и заснуть, а в дверь позвонили во сне.
– Откуда ты? – Фаберу не хотелось спрашивать, он словно совершал ритуал, задавая вопрос и помогая парню войти в квартиру.
– Из травмпункта. Два часа там провел. Ерунда какая-то, понимаете, среди бела дня провалился в открытый люк…
– Да я понимаю, это я понимаю. – Фабер возбужденно прошелся туда-сюда по коридору и принес стул. – Садись. Рассказывай.
– Все узнал. Нашел ее. Вот адрес и фамилия.
– А это… – Фабер показал на пакет на полу. – Это ты где взял?
– В мусорнике взял. Ее мать выбросила, просто положила поверх мусора, понимаете, просто взяла и шлепнула сверху кучи. Мне показалось, что вы беспокоитесь, там ведь могут быть отпечатки пальцев, ну и вообще…
– Подожди, подожди. Ты следил за женщиной?
– Довел ее до дома, – кивнул напряженным лицом парень, словно объясняя трудное правило, – узнал, где живет, а у нее скандал в доме, ее мать требует немедленно выбросить и больше не приносить в дом такие гадости, потом выходит и сама выбрасывает.
– Зачем ты это взял?!
– Мне показалось… Мне показалось, что она вам нужна, эта женщина. Что она вам небезразлична. Потом я подумал, это, конечно, не мое дело, но я подумал, что даже если вы ее ищете по другой причине, то это вам тоже поможет. Я не могу нести оружие домой, у меня два младших брата.
– Потрясающе, – бормочет Фабер, – просто потрясающе, нет, вы только подумайте! Откуда ты знаешь, что это вообще та самая женщина, которая мне нужна! – кричит он, потом закрывает глаза ладонью. – Хотя, конечно, – он показывает на парня, качает головой, – люк не заметил, да? – Фабер несколько секунд смотрит на пакет с автоматом, борясь с желанием пойти и выбросить его в мусоропровод. – Ты трогал его руками?
– Нет, я ничего не трогал, я взял пакет, с ним провалился, потом с ним сидел в травмпункте, правда, у меня промашка в такси вышла.
– Промашка в такси, – стонет Фабер.
– Пакет маловат, видите, ствол торчит. Мне таксист, пожилой такой мужик, говорит, положи, говорит, свое ружье спокойно, что ты к нему прилип, и сядь поудобней… Но там было темно, он меня хорошо не разглядел!
– Не разглядел, значит… И этот таксист теперь ждет тебя у двери дома?
– Нет. Я отпустил его еще за углом. Кое-как доковылял сам.
– Как тебя зовут? – Фабер начинает проявлять интерес и рассматривает паренька внимательнее.
– Паша.
– Паша, Паша… Что же мне с тобой делать, Паша?
– Мне бы домой, мать волнуется. Я зашел только отчитаться. Я так думаю, что, если вам этот автомат не пригодится, выбросьте его, но протрите. А если на нем ее отпечатки, так ведь это готовый компромат!
– Какой еще компромат?
– Из него недавно стреляли.
После этих слов Фабер перестал воспринимать сложившуюся ситуацию отстраненно и очень быстро оделся. Засовывая в карманы летней куртки деньги и документы, бегал по квартире, выключая свет. Пакет с оружием положил в дорожную сумку.
– Вот тебе, Паша, страховка. – Фабер помог Паше выйти из квартиры и вызвал лифт. – Я тебя отвезу домой, лежи себе отдыхай. – Он засовывал в нагрудный карман испачканной Пашиной рубашки деньги. Банкноты торчали, не помещаясь по высоте. – А я поеду проветрюсь и выкину эту гадость. Если получится. Хорошо, еще не успел выпить. Может, и не остановят.
В одиннадцать тридцать Фабер был уже далеко от Москвы. Он ехал на большой скорости по Кольцевой и расслабился настолько, что включил радио. Сначала Фабер подумал, что ему рассказывают фантастический сюжет. Что-то про космическую станцию, на которой установили огромное зеркало для отражения солнечного света. Фабер дослушал до конца и выругался. Он представил себе города, освещенные искусственным светом из космоса. Города, в которых часто нет горячей воды и электричества, нет денег, нет работы, где умирает ровно в два раза больше народу, чем рождается, эти города-призраки, подсвеченные искусственным отраженным светом, с пустыми улицами, с одинокими ночными прохожими, закрывающими головы руками, с обезумевшими бродячими собаками, ставшими вдруг серебристо-голубыми и обнаружившими на небе вторую луну.
Под Загорском Фабер почувствовал, что голоден до головокружения. Он остановился у бензоколонки и натаскал в машину множество пакетов и упаковок. Жевал до Ярославля. Там Фабер пожалел, что не взял с собой Стаса Покрышкина, потому что предыдущие разы он ездил именно с ним, а теперь не может вспомнить дорогу к частному аэродрому. Но на первой же заправочной станции на все его вопросы ответили подробнейшим образом.
– На озеро летишь? – поинтересовался неопрятный молодой человек, высунувшись из окошка станции. – Туда только и летают, такие же толстопузые. Наедут из Москвы и летят отдохнуть от забот. Эй, одолжи мне немного твоих забот, мужик! Я очень деловой и принципиальный, поработать могу вместо тебя, пока отдыхаешь.
Фабер не обиделся, только почему-то подумал про оружие в багажнике.
– А охрана не нужна? – не унимался любитель чужих забот. – Чтой-то ты без охраны, не заработал на охранника? Я не много возьму, могу поохранять!
Объезжая город, Фабер притушил фары, и темные одноэтажные дома вдоль дороги пролетали мимо брошенными судьбами.
На пустом аэродроме заснувшей птицей стоял маленький самолет.
– Четверых подниму, – сообщил ему летчик, потребовав документы.
– Я один лечу.
Летчик искал в своих бумагах его имя, нашел и попросил закурить.
– Отдохнем маленько, – сказал он затягиваясь. – Только прилетел, отвозил одного. Пьяный в стельку, все стихи читал, умора. Что интересно! Больше всего клиентов приезжает по ночам.
Фабер вспомнил про пакет в багажнике и побежал к машине.
Пролетая над водохранилищем, он рассматривал огоньки судов на подвижной глади воды. По берегам темнел застывшим ужасом подсвеченный луной густой лес.
Еще один небольшой аэродром. Желающие могли сами пройти пару километров до озера, особо уставших к причалу доставляла открытая машина. Катер с надписью «Белуга» увозил состоятельных гостей на другой конец безымянного озера, к необычайному отдыху с рыбалкой или охотой с борзыми, баней, русской едой, хорошей водкой и наливками, к девушкам с длинными косами, не поднимающими глаз от стеснения, и к женщинам в возрасте – на любой вкус, и все эти помещения – мини-ферма на двадцать коров, курятник, тир, бильярд, огромная библиотека, украшенная рогатыми и клыкастыми охотничьими трофеями, две бани, бассейн и просто уединенные комнаты, звукоизолированные и обустроенные для самых разных удовольствий, – все это находилось внутри необычайного хутора – почти тюремная ограда с камерами слежения и комплекс построек в виде китайских пагод, стены которых украшены керамической разноцветной плиткой.
– Какие у тебя тут ночи нежные! – раскрыл руки Фабер, чтобы обнять хозяйку – высокую женщину в теле, удивительно белокожую, длинноволосую и степенно-медлительную.
– Милости вашей просим, Климентий Кузьмич, – поклонилась Наталья, уронив к земле пушистую русую косу с вплетениями седины. – Вы обычаи наши знаете, если есть оружие или еще какое баловство, придется сдать в камеру хранения.
Фабер кивнул удовлетворенно.
– А можно оружие оставить надолго? Ну вроде сохранить на неопределенный срок?
– Я вам доверяю, Климентий Кузьмич, оставьте. Чего будете на ужин кушать? Свининка есть тушеная с черносливом, гусь с кашей и грибами, куриные шейки с печенкой и кровью, поросячьи ушки маринованные, а щечки копченые, петушиные гребешки в сметане или баранину на вертеле?
– Баранину на вертеле? Кто же это у тебя гостит, душа моя?
– Я всем гостям рада, вы же знаете. С хорошим человеком почему не познакомить. Мы в подвале в бильярдной. Покушаете, приходите.
– А скажи, душа моя, эта шустренькая, с косой… Забыл, как звали.
– У меня, Климентий Кузьмич, все девушки с косами. – Наталья шла за Фабером по освещенному двору. Ворота закрывали два молодца в красных рубахах навыпуск, широких штанах и сапогах.
– Не скажи, я помню, была одна совсем лысая!
– Бритая, Климентий Кузьмич, бритая, а не лысая. Это был отдельный заказ для болгарина, он в возрасте, очень почтенный человек, но со странностями. Все концлагерь вспоминал, был там в отрочестве.
– Так что насчет маленькой и шустренькой?
– Вы вроде как не в себе. – Наталья остановилась. Поверх длинного платья на ней была вышитая бисером безрукавка, в неярком свете разноцветных фонариков бисер играл от каждого движения и вздоха. – Стас приехал недавно, пьяный и веселый. Читает стихи без конца. Он вас спрашивал.
– Ладно. Приду в бильярдную. Потом баньку хочу. Из еды, пожалуй, ушки со щечками, пить буду только водку, а спать мне постели в прохладном месте, если можно.
– Из прохладных мест осталась только камера пыток, вы уж извините, на эти выходные много народу приехало. А хотите, в светелке вентилятор включим?
– Нет. Камера твоя, это где по стенам вода течет?
– Да, это глубоко в подвале. Там сыро и холодно. Но тишина – как в могиле, не к ночи будь сказано.
– Камеру мне. И это… матрац у тебя был такой хрусткий.
– Из конского волоса, – чуть поклонилась Наталья.
– Э-э-эх! – крикнул Фабер вверх, в небо, выбрал глазами самый яркий уголек из рассыпанных: – Звездочка – моя? Ясная…
В два часа ночи дети уже спали, а взрослые сидели у тлеющего костра. Карпелов не сводил глаз с Хрустова, Илия не сводил глаз с Евы, Муся переворачивала палочкой пекшийся картофель, Далила пела под гитару, лохматый пес не сводил коричневых глаз с огня, положив голову на вытянутые лапы, Ева гладила пса и щекотала шершавые подушечки огромных лап.
– Карпелов, – сказала она, когда после песни Далилы где-то в кустах неподалеку крикнула ночная птица, – ну-ка скажи, ты кто по гороскопу?
– Я – Овен! – Карпелов откатил себе картофелину. – Давайте еще по рюмочке?
Хрустов покачал головой и закрыл свою рюмку на траве рукой.
– Тогда представь, – Ева тоже отказалась от водки, – ты, значит, большой такой бык, пришел на водопой. И еще туда пришли другие животные. Лев пришел, козерог, рыба в воде плавает. Ты на водопое, Карпелов! На водопое никто никого не трогает.
– Лев, значит, – усмехнулся Карпелов, – все точно. Я ж ничего, я понимаю. Водопой! Хотя скажу тебе: охотник, он и на водопое отстрелить может.
– Ты – охотник, я – охотник, – задумчиво проговорил Хрустов.
– Вы не про то, – покачала головой Ева. Пес вывернулся и лег на спину, подставив ей брюхо, заросшее нежным пушком, – про охотников в другой раз, сегодня – водопой.
– А охотники тоже разные бывают, – отложила гитару Далила. – Я – Белый охотник. Я люблю приручать и перемещать.
– Вот-вот, – улыбнулся Карпелов, – я тоже очень люблю иногда переместить кого-нибудь из одного места в другое.
– Как же ты живого человека без его согласия приручишь да еще и переместишь? – Муся тронула Далилу за руку.
– Работа такая – приручать, находить проблему и вытаскивать человека из этой проблемы.
– А я запросто и без согласия могу, и без приручения, – завелся Карпелов. – Отойдем в сторону от водопоя, и наступит мое пространство и время!
– А крокодил может утащить любого, – сказал Илия, – и охотника, и зверя с водопоя.
– Кстати, о крокодилах! Вода, наверное, теплая-теплая, – потянулась Ева и встала.
– Вода парная, это точно, – заметила Муся, разламывая черную картофелину, – я вчера с моим маленьким купалась ночью. Смешно! Он все луну хотел разбить.
– Ночью дети должны спать, – зевнула Далила, – и нам бы, кстати, не мешало поспать.
– Да, пора, – встала Ева.
Хрустов дождался, пока она отойдет в темноту, поднялся и пожелал Карпелову спокойной ночи. После этого он медленно пошел в сторону дома, и Карпелов видел его высокую плечистую фигуру столько, сколько сил хватило умирающему огню подсветить вокруг себя пространство. После того как темнота спрятала Хрустова, Карпелов медленно встал и пожелал спокойной ночи. Далила дождалась, когда Карпелов скроется из освещенного пространства, и пошла за ним.
– Сиди! – приказала Муся вставшему Илие. – Сиди, ешь, тебе расти надо.
Ева бежала к пруду, раздеваясь на ходу. У воды она оступилась и упала в теплую густую черноту. Хрустов прыгнул в воду неподалеку, они нашли друг друга на ощупь.
Карпелов, стараясь не шуметь, добрался до пруда, нашел кучку одежды, дождался, когда выплывет луна, и уселся за кустарником, иногда вытягивая голову и замирая на несколько минут, не в силах отвести глаз от двух исчезающих и появляющихся над водой обнаженных тел. Он в жизни не видел ничего красивее.
Далила бежала от дома к пруду, в руках у нее был пакет с брюками, рубашкой и туфлями Хрустова, в рубашку были завернуты паспорт на имя Крашилина Виктора Степановича, права, деньги и ключи от машины.
Илия крадучись дошел до старой ивы у воды и осмотрелся, нашел глазами Карпелова, вздохнул и посмотрел на воду. Взгляд его застыл, зрачки сузились.
Вынырнув из воды, Хрустов ждал Еву, стараясь угадать, откуда она появится. Он увидел ее тело под бликами лунной полосы, протянул руки и вдруг заметил, что после ягодиц у Евы идет длинный рыбий хвост, мерцающий в лунном свете чешуйками. Он дождался, когда появится темная голова, прижал ее к себе и провел рукой по спине. Дернулся, отпустил женщину и приблизил ладонь к глазам.
– Что? – спросила Ева, опять нырнула, ударив перед его лицом блестящим хвостом, и схватила под водой за ноги. Хрустов падал, сжав ладонь в кулак, из кулака капала на воду кровь. – Да что с тобой? – Ева вынырнула и раскрыла руку Хрустова. – Где это ты умудрился?
Поперек ладони шел глубокий порез, кровь стекала темная и густая.
– Порезался о твой плавник, – сказал Хрустов, роняя черные капли.
Карпелов видел, как голый Хрустов выходит из воды на том берегу пруда, посмотрел на кучку одежды рядом с собой и еще сидел минуту, ожидая, когда из воды появится женщина. Вдруг он услышал хруст и увидел среди деревьев уходящую Далилу. Тогда Карпелов чертыхнулся, вскочил и бросился бежать вдоль берега туда, куда вышел Хрустов. Голый отстрельщик нащупал в пакете ключи, достал туфли, надел их и бежал от пруда, светясь телом, когда выплывала луна. Одной рукой он придерживал то, что мешало бежать внизу живота, другая рука была занята пакетом, поэтому бежал он не очень быстро, а Карпелов не понимал, почему Хрустов бежит в противоположную от станции сторону, пока не увидел среди деревьев на проселочной дороге автомобиль. Карпелов успел добежать и только стукнуть по капоту ладонью, после чего просто смотрел, как «Москвич» с голым Хрустовым за рулем исчезает.