Знак был явлен неделю спустя. Артур отправился с набегом на восток, к саксонской границе, а я остался в Кар Кадарне — дожидался возвращения Кайнвин с дочерьми. На той же неделе Мерлин со своей спутницей Нимуэ отправились в огромный пустой дворец близ Линдиниса. Когда-то я жил там как наставник Мордреда, нашего короля, но когда Мордред достиг совершеннолетия, дворец передали епископу Сэнсаму под монастырь. С тех пор монахов Сэнсама выдворили из гордых римских чертогов восвояси и прогнали взашей мстительные копейщики, и громадный дворец стоял заброшенным.
Местные рассказали нам: друид во дворце. Наперебой толковали о призраках, о чудесных знамениях, о богах, разгуливающих под покровом ночи, так что я поскакал во дворец, но никакого Мерлина там не обнаружил. Две-три сотни людей встали лагерем перед дворцовыми воротами и взволнованно пересказывали байки о ночных видениях. Послушав их, я упал духом. Думнония едва пережила безумие христианского бунта, питаемое ровно такой же суеверной одержимостью, а теперь вот похоже на то, что язычники того и гляди сравняются с сумасшедшими христианами. Я толкнул дворцовые ворота, пересек широкий внутренний двор и прошелся по пустым покоям Линдиниса. Я звал Мерлина по имени, но ответа мне не было. В одной из кухонь я обнаружил еще теплый очаг, а соседнюю комнату вроде бы недавно подметали, но жить там никто не жил, кроме разве мышей и крыс.
Однако весь день напролет в Линдинис стягивался народ. Люди ехали со всех концов Думнонии, и в лицах их читалась трогательная надежда. Люди везли своих калек и недужных и терпеливо ждали до сумерек; с наступлением вечера дворцовые врата распахнулись, и собравшиеся хлынули во внешний двор: кто шел, кто ковылял, кто полз, иных несли на руках. Я готов был поклясться, что еще недавно в громадном здании не было ни души, но кто-то ведь открыл ворота и зажег огромные факелы в сводчатых нишах!
Я смешался с толпой; народу все прибывало. Меня сопровождал Исса, мой заместитель; мы встали у ворот — оба в длинных темных плащах. По моим прикидкам, собрались здесь главным образом селяне. Бедно одетые, лица смуглые, изможденные — так выглядят замученные землепашцы, тяжким трудом добывающие хлеб насущный, однако ж в слепящем свете факелов лица эти дышали надеждой. Артур бы помрачнел: он терпеть не мог дурачить страдающих людей иллюзиями, но как же нужна была надежда этой толпе! Женщины держали на руках недужных младенцев, выталкивали детей-калек в первые ряды, и все жадно слушали байки о чудесных явлениях Мерлина. То была третья ночь чудес, и к тому времени полюбоваться на диво дивное своими глазами хотело столько людей, что все уже во дворе не вмещались. Кое-кто взгромоздился на стену позади меня, другие толклись в воротах, но никто не дерзнул ступить на галерею, окружившую двор с трех сторон: четверо воинов охраняли многоколонный крытый переход, удерживая толпу на расстоянии при помощи длинных копий. То были Черные щиты, ирландские копейщики из Деметии, королевства Энгуса Макайрема. И что, спрашивается, их занесло так далеко от дома?
В небесах погас последний отблеск дня; над факелами порхали летучие мыши; люди устроились поудобнее на плитах и выжидательно глядели на главный дворцовый вход, расположенный напротив внешних врат. То и дело с губ какой-нибудь из женщин слетал протяжный стон. Плакали дети; их унимали. Четверо копейщиков присели на корточки по углам галереи.
Мы ждали. Казалось, прошли часы; мысли мои блуждали, я думал о Кайнвин и о моей погибшей дочери Диан, как вдруг во дворце раздался оглушительный грохот, точно копьем ударили по котлу. Толпа охнула; иные из женщин поднялись с земли. Раскачиваясь из стороны в сторону, они махали руками, взывали к богам, но никаких привидений не появилось, а массивные дворцовые двери оставались закрыты. Я дотронулся до железной рукояти Хьюэлбейна — и приободрился. Толпа балансировала на грани истерии, это слегка пугало, но еще больше тревожила ситуация как таковая: на моей памяти Мерлин, творя магию, не нуждался в зрителях, напротив, всей душой презирал друидов, собиравших целые толпы. «Недоумков-то любой ловкач удивит», — приговаривал он. Сегодня ночью, похоже, удивлять недоумков собрался не кто иной, как он. И ведь добился своего: толпа изнывала от нетерпения, люди стонали, раскачивались, а когда металлический лязг грянул снова, все повскакивали на ноги и принялись громко выкликать имя Мерлина.
И тут дворцовые двери распахнулись, и гомон постепенно затих.
Мгновение-другое дверной проем зиял чернотой, а затем из тьмы выступил юный воин в полном битвенном доспехе — выступил и встал на верхней ступени галереи.
Ничего волшебного в нем не было, если не считать красоты. Другого слова просто не подберешь. В мире параличных рук, увечных ног, зобастых шей, испещренных шрамами лиц и усталых душ этот воин был несказанно прекрасен. Высокий, стройный, златовласый; в безмятежном лице его читалась доброта, иначе и не скажешь… нет, кротость. Глаза его сияли поразительной синевой. Шлема на нем не было, и волосы, длинные, как у девушки, падали ниже плеч. На нем был сверкающий белый нагрудник, белые наголенники; ножны тоже лучились белизной. Доспех не из дешевых; я поневоле задумался, кто этот незнакомец. Мне казалось, я знаю большинство воинов Британии — по крайней мере тех, кто может себе позволить подобное снаряжение, — но этого я не знал. Юноша улыбнулся толпе, а затем воздел руки, жестом призывая толпу преклонить колена.
Мы с Иссой остались стоять. Может, воинская гордость взыграла, а может, просто хотели лучше видеть поверх голов.
Длинноволосый юноша не произнес ни слова, но как только все опустились на колени, он благодарно улыбнулся и прошел вдоль галереи, гася факелы — вытаскивал их из скоб и опускал в бочки с водой, поставленные тут же, наготове. Я понял: это представление, причем тщательно отрепетированное. Двор постепенно погружался во тьму, и вот наконец единственными источниками света остались два факела над массивной дворцовой дверью. Луны почти не было видно, ночь выдалась зябкая и темная.
Белый воин встал под скрещенными факелами.
— Дети Британии, — промолвил он, и голос его оказался под стать красоте — нежный, хватающий за душу, — молитесь богам своим! В этих стенах хранятся Сокровища Британии; скоро, очень скоро сила их вырвется на волю. Ныне же, дабы вы сами убедились в их могуществе, пусть боги говорят с нами.
С этими словами юноша затушил последние два факела — и воцарилась кромешная тьма.
Ничего не произошло. Над толпой поднялся гул, люди взывали к Белу, и Гофаннону, и Гранносу, и Дон, умоляя их явить свою мощь. По спине у меня побежали мурашки, и я судорожно стиснул рукоять Хьюэлбейна. Или это боги нас окружают? Я поднял глаза — туда, где между облаками искрился звездный лоскут, — и вообразил себе, что там, в вышнем небе, парят великие боги. И тут Исса охнул, и я отвел взгляд от звезд.
И в свою очередь задохнулся от изумления.
Из темноты появилась девушка — нет, не девушка, девочка на пороге взросления. Такая нежная, прелестная своей юностью, грациозная в своей прелести, нагая, как новорожденный младенец. Тоненькая и хрупкая, с маленькими упругими грудками и длинными стройными бедрами. В одной руке она несла букет лилий, в другой — узкий клинок.
Я стоял и смотрел во все глаза. Ибо в темноте — в зябкой темноте, воцарившейся, едва загасили факелы, — девушка светилась. В самом деле светилась! Мерцала переливчатым белым светом. Этот неяркий отблеск не слепил глаза, он просто был там, точно звездной пылью припорошив бледную кожу. Распыленное, точно невесомая пудра, сияние коснулось ее тела, и ног, и рук, и волос — но не лица. Мягко светились лилии, блестело и лучилось длинное тонкое лезвие меча.
Мерцающая девушка шла по галерее. Столпившиеся во дворе бедолаги протягивали к ней парализованные руки и ноги и недужных детей; она словно не замечала. Не обращала внимания, словно их и нет, — шла себе и шла легкими изящными шажками вдоль галереи, обратив затемненное лицо к камням. Невесомая как перышко. Она будто погрузилась в себя, затерялась в собственных грезах: люди стонали, взывали к ней… она не поднимала глаз. Просто шла; странный свет мерцал на ее теле, на руках и ногах и на длинных черных волосах, что густым ореолом обрамляли лицо — черную маску на фоне нездешнего сияния; не знаю отчего, интуитивно, наверное, я чувствовал: лицо это прекрасно. Она приблизилась к тому месту, где стояли мы с Иссой, и вдруг подняла голову и обратила непроглядно-черное лицо к нам, поглядела в нашу сторону. Я почуял смутно знакомый запах моря, а затем так же внезапно, как появилась, она скрылась за дверью — и над толпой пронесся вздох.
— Что это было? — шепнул мне Исса.
— Не знаю, — отозвался я. Мне было страшно. Это не безумие, это настоящее, я же сам это видел, но что? Богиня? Откуда тогда запах моря?
— Что это было? — шепнул мне Исса.
— Не знаю, — отозвался я. Мне было страшно. Это не безумие, это настоящее, я же сам это видел, но что? Богиня? Откуда тогда запах моря?
— Может, она из сонма духов Манавидана, — шепнул я Иссе. Манавидан — бог моря; уж, верно, его нимфы пахнут солью.
Следующего видения пришлось ждать долго, а когда оно наконец явилось, то оказалось куда менее впечатляющим, нежели сияющая морская нимфа. На крыше дворца возникла тень — черная фигура, медленно обретшая очертания вооруженного, закутанного в плащ воина в чудовищном шлеме, увенчанном рогами могучего оленя. В темноте его с трудом можно было разглядеть, но вот из-за облака проглянула луна, и мы увидели, кто он, и толпа застонала. Он возвышался над нами, простирая руки, а лицо его закрывали широкие нащечные пластины шлема. В руках он держал копье и меч. Постоял так мгновение и тоже исчез, хотя я готов был поклясться, что слышал, как по дальнему своду крыши соскользнула черепица.
И тут, едва он скрылся, вновь возникла нагая девушка, хотя на сей раз ощущение было такое, словно она просто-напросто материализовалась на верхней ступени галереи. Только что там царила тьма, а в следующий миг возникла стройная мерцающая фигурка — недвижная, прямая, сияющая. Лицо ее по-прежнему терялось во мраке и казалось маской тьмы в обрамлении пронизанных светом волос. Девушка постояла неподвижно секунду-другую, а затем начала танцевать — медленно, неспешно, изящно вытягивая носок, двигаясь в прихотливом узоре на одном и том же месте то по кругу, то вперед-назад. Танцуя, она не поднимала головы. Мерцающий нездешний свет словно втирали ей в кожу, ибо где-то он сиял ярче, а где-то — бледнее, но уж, верно, здесь потрудилась не рука человека.
Теперь и мы с Иссой преклонили колена: ведь нам был явлен знак богов, не иначе. Свет во тьме, красота среди упадка. А нимфа все танцевала и танцевала, и сияние ее тела медленно угасало: вот она померкла до неясного видения мерцающей прелести в тени галереи, замерла, широко раскинула руки, развела ноги, бесстрашно поглядела на нас — и растаяла.
Мгновение спустя из дворца вынесли два пылающих факела. Толпа разразилась криками: люди взывали к богам и требовали Мерлина, и наконец он и в самом деле появился из дворцового входа. Белый воин нес один из факелов, а одноглазая Нимуэ — второй.
Мерлин дошел до верхней ступеньки и встал там — высокий и статный, в длинном белом облачении. Толпа бесновалась и кричала, он не вмешивался. Его седая борода, ниспадающая едва ли не до пояса, была заплетена в косицы, перевитые черными лентами, точно так же, как его длинные белые волосы. Выждав немного, Мерлин воздел черный посох, требуя молчания.
— Вы что-либо видели? — ревниво осведомился он.
— Да, да! — надрывалась толпа.
На морщинистом, умном, лукавом лице Мерлина отразилось довольное удивление, как если бы он понятия не имел, что такое произошло во дворе.
Он улыбнулся, шагнул в сторону и призывно взмахнул свободной рукой. Двое детишек, мальчик и девочка, вышли из дворца, неся Котел Клиддно Эйдина. Сокровища Британии были невелики собою и весьма заурядны, а Котел — истинное Сокровище — из всех тринадцати обладал наибольшим могуществом. То была громадная серебряная емкость, украшенная золотыми накладками, изображающими воинов и животных. Дети, с трудом управляясь с этакой тяжестью, водрузили Котел рядом с друидом.
— Сокровища Британии у меня! — возвестил Мерлин, и над толпой пронесся благоговейный вздох. — Скоро, очень скоро, — продолжал он, — могущество Сокровищ явит себя в полной мере. Британия возродится! И враги наши сгинут! — Мерлин помолчал, дожидаясь, чтобы угасло эхо ликующих возгласов. — Нынче ночью вы видели силу богов, но это лишь малая толика, пустяк, ерунда. Скоро вся Британия узрит то же, но, дабы призвать богов, мне нужна ваша помощь.
Толпа взревела, обещая: помощь будет, — и Мерлин одобрительно просиял. Эта благодушная улыбка укрепила мои подозрения, что старик ведет с народом некую сложную игру. Но ведь даже Мерлин, твердил я себе, не может сделать так, чтобы девушка светилась в темноте. Я ее своими глазами видел! Мне отчаянно хотелось верить — и воспоминание о гибкой, мерцающей фигурке убеждало меня: боги нас не оставили.
— Приходите на Май Дун! — сурово велел Мерлин. — Приходите на столько дней, на сколько сможете, и еды не забудьте принести. Если найдется оружие, приходите с оружием. На Май Дуне станем мы трудиться сообща, и труды наши будут долгими и тяжкими, а на Самайн, когда по земле разгуливают мертвые, мы все вместе призовем богов. Вы — и я!
Он помолчал — и направил острие посоха на толпу. Черный посох дрогнул, словно выискивая кого-то, и нацелился на меня.
— Лорд Дерфель Кадарн! — воскликнул Мерлин.
— Господин? — отозвался я, изрядно сконфуженный тем, что меня выделили среди прочих.
— Дерфель, ты останься. Остальные — ступайте. Ступайте по домам, ибо боги не вернутся более вплоть до кануна Самайна. Ступайте домой, займитесь полем и пашней, затем приходите на Май Дун. Приносите топоры и снедь и готовьтесь узреть своих богов в величии славы. А теперь ступайте! Ступайте!
Толпа покорно разошлась. Многие останавливались, чтобы дотронуться до моего плаща, ведь я был в числе воинов, добывших Котел Клиддно Эйдина из тайника на Инис Моне, и это, по крайней мере в глазах язычников, делало меня героем. Прикасались люди и к Иссе, ведь он тоже был Воином Котла; однако, когда двор опустел, Исса остался ждать у врат, а я подошел к Мерлину. Поздоровался с ним, но друид сразу отмел все мои расспросы о его здоровье, а вместо того полюбопытствовал, как мне понравились недавние события.
— Что это было? — осведомился я.
— Что «это»? — невинно переспросил он.
— Девушка в темноте.
Мерлин захлопал глазами в деланном изумлении.
— Ах, она снова здесь была, да? Как интересно! Крылатая девушка — или та, что светится? Светящаяся?.. Нет, Дерфель, я понятия не имею, кто она. Я не в силах разгадать все тайны этого мира. Ты переобщался с Артуром и теперь, подобно ему, веришь, будто все на свете непременно имеет тривиальное объяснение. Увы, боги нечасто изъясняются внятно. Как насчет пособить отнести Котел внутрь?
Я подхватил тяжеленный Котел и перетащил его в многоколонный приемный зал. Когда я заходил туда раньше в тот же день, помещение было пустым; теперь там обнаружилось ложе, и приземистый стол, и четыре железные подставки для масляных светильников. На ложе восседал юный длинноволосый красавец воин в белых доспехах: он улыбнулся, не вставая с места, а Нимуэ в истрепанных черных одеждах поднесла зажженную свечу к фитилям.
— Еще днем зал был пуст, — укоризненно произнес я.
— Тебе, верно, померещилось, — беспечно отмахнулся Мерлин. — Может, мы просто не пожелали тебе показаться. Ты знаком с принцем Гавейном? — Он указал на юношу, тот встал и приветственно поклонился мне. — Гавейн — сын короля Будика Броселиандского, а значит, приходится Артуру племянником.
— Приветствую, принц, — поздоровался я с Гавейном. Я слыхал про Гавейна, а вот встречаться не доводилось. Броселианд, бриттское королевство за морем, в Арморике, с недавних пор осаждали франки, так что гости оттуда у нас бывали нечасто.
— Польщен знакомством, лорд Дерфель, — учтиво произнес Гавейн, — ибо слава твоя распространилась далеко за пределы Британии.
— Не пори чуши, Гавейн, — оборвал его Мерлин. — Слава Дерфеля вот разве что ему в тупую голову ударила, но дальше не пошла. Гавейн приехал помочь мне, — пояснил друид.
— Помочь — в чем?
— Ну, должен же кто-то оберегать Сокровища, сам понимаешь. Он — блестящий копейщик, гроза недругов, по крайней мере, так говорят. Это правда, Гавейн? Ты и впрямь грозен?
Гавейн лишь улыбнулся в ответ. Особо грозным он не выглядел, поскольку был еще очень юн: на вид от силы лет пятнадцать-шестнадцать, и бритва еще не касалась его щек. Длинные светлые локоны придавали ему сходство с девушкой, а белые доспехи, что издалека выглядели такими дорогостоящими, при ближайшем рассмотрении оказались самыми обыкновенными: железо обмазали известковым раствором, вот и все. Если бы не его спокойная уверенность и вдохновенная красота, Гавейн был бы смехотворен.
— Ну, так что ты поделывал со времен нашей последней встречи? — призвал меня к ответу Мерлин. Тогда-то я и рассказал ему о Гвиневере — о том, что королеве суждено пробыть в заточении до самой смерти, — а друид меня безжалостно высмеял. — Артур — бестолочь, — твердил он. — Гвиневера, может, и умница, каких мало, да только ему она незачем. Ему нужна какая-нибудь дуреха попроще, чтоб постель согревала, пока он там разбирается с саксами. — Мерлин присел на ложе и улыбнулся двум детишкам — тем самым, что вытаскивали Котел во двор, а теперь вот принесли ему блюдо с хлебом и сыром и флягу с медом. — Ужин! — радостно воскликнул он. — Присоединяйся ко мне, Дерфель, будь так добр, мы желаем потолковать с тобой. Да садись же! На полу вполне даже удобно, сам убедишься. Садись рядом с Нимуэ.