На то, чтобы перетащить семь телег с драгоценным продовольствием через древний земляной вал на покатую вершину холма, у нас ушел час. Я обошел эту куполообразную возвышенность и убедился, что лучшей оборонительной позиции и желать нечего. Плато представляло собою треугольник, каждая из трех сторон которого резко обрывалась вниз, так что нападающим придется с трудом карабкаться вверх — прямо на острия наших копий. Я надеялся, что, рассмотрев хорошенько крутизну склона, саксы вообще передумают нападать, через день-два враг снимется с места — и мы продолжим путь на север, к Кориниуму. Явимся мы с опозданием, и Артур, конечно же, здорово на меня разозлится, но зато я уберег часть думнонийской армии от верной гибели — до поры до времени. Нас было больше двух сотен копейщиков, мы защищали целую толпу женщин и детей, семь телег и двух принцесс, и прибежищем нам стала травянистая вершина холма, высоко вознесшаяся над глубокой речной долиной. Я подозвал одного из ополченцев и спросил, как называется холм.
— Так же, как и город, господин, — ответил он, явно недоумевая, зачем бы мне понадобилось это название.
— Аква Сулис?
— Нет, господин! Я про древнее имя! Древнее, еще до римлян.
— Баддон, — вспомнил я.
— А это — Минидд Баддон, господин, — подтвердил он.
Гора Баддон. Со временем благодаря поэтам это имя прогремело по всей Британии. О нем пели в тысяче чертогов, и песни те воспламеняли кровь еще не рожденных детей, но в ту пору название ровным счетом ничего для меня не значило. Просто удобный холм, и обнесенный земляным валом форт, и место, где я нехотя укрепил в дерне два моих знамени. На первом красовалась звезда Кайнвин, а рядом гордо взвилось второе — то самое, что мы отыскали в обозе Арганте и забрали с собой — Артурово знамя с изображением медведя.
Вот так в утреннем свете отсыревшие полотнища реяли на ветру — медведь и звезда бросали вызов саксам. Над Минидд Баддоном.
ГЛАВА 7
Саксы осторожничали. Они не напали сразу, едва нас завидев, а теперь, когда мы укрепились на вершине Минидд Баддона, они расположились у южного подножия холма и просто-напросто наблюдали за нами. Ближе к вечеру немалый отряд их копейщиков отправился в Аква Сулис и, надо думать, город застал почти опустевшим. Я ожидал увидеть зарево и дым от горящих кровель, но нет, ничего подобного; а в сумерках копейщики вернулись из города, нагруженные добычей. Тени наступающей ночи сгустились над речной долиной, в то время как нас на вершине Минидд Баддона все еще омывал последний отблеск уходящего дня, а внизу, под нами, тут и там в темноте заплясало пламя неприятельских костров.
В нагорьях к северу от нас запылали еще костры. Минидд Баддон высился чуть поодаль от этих возвышенностей — ни дать ни взять остров неподалеку от берега: разделяла их высокая, поросшая травою седловина. Я прикидывал про себя, а нельзя ли под покровом ночи перейти перевал, подняться на дальний хребет и двинуться через холмы к Кориниуму. Так что перед тем, как стемнело, я послал Иссу и десятка два воинов разведать местность, но по возвращении они сообщили, что по всему гребню за седловиной расставлены верховые дозорные. Меня по-прежнему искушала мысль попробовать прорваться на север, но я понимал: всадники нас непременно заметят и к рассвету весь боевой отряд ринется за нами по пятам. Я гадал, что делать, до глубокой ночи и наконец выбрал наименьшее из двух зол: решил, что мы останемся на Минидд Баддоне.
В глазах саксов мы, очевидно, представляли собою внушительную армию. Теперь у меня под началом насчитывалось двести шестьдесят восемь воинов, и враг понятия не имел, что вымуштрованных копейщиков среди них — меньше сотни. Что до остальных — тут были сорок человек городского ополчения, тридцать шесть закаленных в бою воинов из числа стражи Кар Кадарна и дворца Дурноварии (хотя эти три дюжины в большинстве своем состарились и сильно сдали с годами) и еще сто десять желторотых юнцов. Мои семьдесят опытных копейщиков и двенадцать Черных щитов Арганте числились среди лучших воинов Британии, и хотя я не сомневался, что тридцать шесть ветеранов окажутся небесполезны, а молодежь вполне способна проявить себя с лучшей стороны, все же наших скудных сил явно недоставало для защиты ста четырнадцати женщин и семидесяти девяти детей. Ну да по крайней мере у нас было вдосталь воды и снеди, ибо мы уберегли-таки семь драгоценных телег, а по склонам Минидд Баддона било три родника.
К ночи первого дня мы пересчитали врагов. В долине встали около трехсот шестидесяти саксов, и севернее — еще по меньшей мере восемьдесят. Довольно, чтобы взять Минидд Баддон в кольцо осады, но для штурма пожалуй что и недостаточно. Каждая из трех ровных и безлесных сторон вершины насчитывала триста шагов в длину — на оборону возвышенности по всей протяженности людей у меня не хватало, но если саксы пойдут в наступление, мы увидим их издалека, и я успею переставить копейщиков на нужный участок. Я прикинул, что, даже если неприятель предпримет две или три атаки одновременно, я, пожалуй, все же выстою, ибо саксам придется карабкаться по страшно крутому склону, а мои люди встретят их со свежими силами, но если численность врагов вырастет еще более, они нас неизбежно одолеют. Я молился, чтобы саксы оказались всего-навсего мощным отрядом мародеров: такие, опустошив Аква Сулис и долину реки и забрав все съестное подчистую, отправятся назад на север, к Элле и Кердику.
На рассвете следующего дня обнаружилось, что саксы по-прежнему в долине: дым их костров смешивался с туманом над рекой. В редеющей дымке стало видно: они валят деревья и строят хижины — наглядно давая понять, что намерены здесь задержаться. Мои люди трудились не покладая рук: вырубали на склонах невысокий боярышник и молоденькие березки, что могли бы послужить прикрытием атакующему врагу. Стволы и сучья отволокли на вершину и соорудили из них незатейливый оборонительный вал на остатках стены древнего народа. Еще пятьдесят человек я отрядил на гребень холма к северу от седловины нарубить дров. Дровяной запас мы погрузили на телегу, загодя освобожденную от провианта, и втащили на вершину. Леса привезли столько, что достало и на постройку длинного деревянного укрытия. И хотя наша хибара, в отличие от саксонских хижин, крытых соломой и дерном, представляла собой неуклюжее сооружение из необрубленных стволов, нагроможденных между четырьмя телегами и наспех крытое ветвями, но в этом убежище вполне могли разместиться женщины и дети.
В ту, первую ночь я выслал на север двоих копейщиков из числа необстрелянных юнцов, оба — ловкие пройдохи, таким палец в рот не клади. Я приказал каждому из них попытаться добраться до Кориниума и рассказать Артуру о нашем положении. Я очень сомневался, что Артур сумеет нам помочь, но по крайней мере хоть будет знать, что произошло. На протяжении всего следующего дня я с ужасом ждал, что вновь увижу этих двоих ребят — вот-вот появится саксонский конник, волоча за собой беспомощного пленника, — но посыльные бесследно растворились в холмах. Позже выяснилось, что оба уцелели и добрались-таки до Кориниума.
Саксы строили хижины, а мы наращивали нашу жалкую стену терновыми ветками и валежником. Враги к нам не приближались, равно как и мы не спускались вниз бросить им вызов. Я поделил вершину на несколько участков и каждый из них поручил группе копейщиков. Мои семьдесят вышколенных воинов, ядро моей маленькой армии, охраняли тот угол укреплений, что выходил точно на юг, в сторону врага. Юнцов я разбил на две группы и расставил их по флангам главного отряда, а защиту северной части холма доверил двенадцати Черным щитам, выдав им в подкрепление ополченцев и стражников Кар Кадарна и Дурноварии. Во главе Черных щитов стоял испещренный шрамами верзила именем Ниалл, ветеран сотен грабительских набегов за чужим урожаем: пальцы его были густо унизаны воинскими кольцами. На северном укреплении Ниалл поднял свой собственный самодельный стяг. Всего-то навсего воткнул в дерн очищенный от веток ствол молодой березки, а сверху привязал лоскут черного плаща, но ощущалось в этом изодранном ирландском флаге нечто безумное и восхитительно наглое.
Я все еще надеялся спастись бегством. Саксы строят хижины в долине реки, и пусть себе; а вот северные возвышенности меня по-прежнему искушали, так что на второй день я проехал верхом через седловину, осененную знаменем Ниалла, и поднялся на противоположный гребень. Под стремительно несущимися облаками раскинулась бескрайняя заболоченная пустошь. Эахерн, закаленный воин, приставленный командовать одним из отрядов юнцов-лесорубов, подошел к моей кобыле. Он проследил направление моего взгляда — и понял, что у меня на уме.
— Ублюдки там, точно говорю, — сплюнул он.
— Ты уверен?
— Они разъезжают туда-сюда, господин. Всадники; пеших не видел. — В правой руке Эахерн сжимал топор — и теперь махнул им на запад, туда, где за пустошью на северо-запад уходила неглубокая долинка. Она густо заросла деревьями, но различали мы лишь верхушки пышных крон. — Под деревьями — дорога, — сообщил Эахерн, — там-то они и прячутся.
— Ты уверен?
— Они разъезжают туда-сюда, господин. Всадники; пеших не видел. — В правой руке Эахерн сжимал топор — и теперь махнул им на запад, туда, где за пустошью на северо-запад уходила неглубокая долинка. Она густо заросла деревьями, но различали мы лишь верхушки пышных крон. — Под деревьями — дорога, — сообщил Эахерн, — там-то они и прячутся.
— Эта дорога наверняка ведет к Глевуму, — заметил я.
— Прямиком к саксам она ведет, вот куда, господин, — отозвался Эахерн. — Ублюдки там, точно. Я слыхал их топоры.
Значит, догадался я, тропа через долину завалена срубленными деревьями. И все же искушение было велико. Если мы уничтожим продовольствие и бросим все, что способно замедлить продвижение, очень возможно, что нам и удастся пробиться через саксонский заслон и воссоединиться с Артуровой армией. Весь день совесть уязвляла меня, точно острая шпора, ибо долг велел мне спешить к Артуру, а чем дольше я отсиживался на Минидд Баддоне, тем больше усложнялась эта задача. Я прикидывал, а не удастся ли нам перейти пустошь ночью. В свете месяца мы, верно, не заблудимся, а если двинемся быстро, основной отряд саксов мы всенепременно обгоним. Нас, вероятно, атакует горстка саксонских всадников, но с ними разберутся мои копейщики. Но что ждет за пустошью? Холмистая местность, наверняка изрезанная реками, разлившимися после недавних дождей. Мне нужна дорога, мне нужны броды и мосты, мне позарез нужна скорость — иначе дети приотстанут, копейщикам придется подстраиваться под них, — тут-то саксы на нас и обрушатся, словно волки, нагнавшие стадо овец. Я вполне представлял себе, как улизнуть с Минидд Баддона, но понятия не имел, как преодолеть многие мили пути между нами и Кориниумом, не угодив под вражеские клинки.
С наступлением вечера выбор у меня отняли. Я по-прежнему обдумывал прорыв на север и надеялся, что, оставив наши костры ярко гореть, мы одурачим врага — пусть думает, что мы все еще на вершине холма, — но в сумерках второго дня подоспели новые саксы. Они пришли с северо-востока, со стороны Кориниума: сотня воинов заполонила пустошь, которую я рассчитывал пересечь, а затем двинулась на юг и выдворила моих дровосеков из леса, через седловину и назад на Минидд Баддон. Вот теперь мы и впрямь оказались в западне.
Той ночью я сидел у костра рядом с Кайнвин.
— Мне вспоминается ночь на Инис Моне, — промолвил я.
— Вот и я думала о том же, — откликнулась она.
В ту ночь мы отыскали Котел Клиддно Эйдина: мы прятались среди камней, а со всех сторон нас окружали полчища Диурнаха. Никто из нас не рассчитывал выжить, но вот Мерлин пробудился из мертвых и принялся надо мной потешаться. «Мы ведь окружены? — спросил он меня. — И врагов много больше, чем нас?» Я подтвердил и то и другое, но Мерлин лишь усмехнулся: «И ты зовешь себя полководцем?»
— «Ты завел нас в безвыходное положение», — произнесла Кайнвин, цитируя Мерлина, улыбнулась собственным воспоминаниям, а затем вздохнула. — Если бы нас с тобой не было, — продолжила она, указывая на детей и женщин у костров, — как бы ты поступил?
— Прорывался бы на север. Дал бы бой вон там, — я кивнул в сторону саксонских огней, мерцающих на возвышенности за седловиной, — а затем двинулся бы маршем дальше, в северном направлении. — Я отнюдь не был уверен, что и впрямь поступил бы именно так: такое бегство подразумевало, что мы бросим всех раненных в битве за хребет, но остальные, необремененные женщинами и детьми, несомненно, ушли бы от саксонской погони.
— А что, если ты попросишь саксов пропустить женщин и детей беспрепятственно? — тихо спросила Кайнвин.
— Они скажут «да», — ответил я, — а как только вы окажетесь за пределами досягаемости наших копий, они вас схватят, изнасилуют, убьют, а детей заберут в рабство.
— Не самая лучшая идея, верно? — мягко отозвалась она.
— Не самая.
Кайнвин склонила голову мне на плечо — осторожно, чтобы не потревожить Серену: та спала, положив голову на колени матери.
— А как долго мы сможем тут выстоять? — спросила Кайнвин.
— Если против нас не вышлют более четырех сотен воинов, у меня есть все шансы помереть на Минидд Баддоне от старости, — заверил я.
— А вышлют ли?
— Скорее всего, нет, — солгал я. Кайнвин знала, что я лгу. Разумеется, против нас вышлют больше четырехсот. На войне, как я уже давно усвоил, враг обычно делает именно то, чего ты больше всего страшишься, а саксы, конечно же, бросят на нас всех своих копейщиков до единого.
Кайнвин надолго замолкла. В далеком саксонском лагере залаяли собаки — отзвук звонко разносился в ночном безмолвии. Наши псы затявкали в ответ, малышка Серена заворочалась во сне. Кайнвин погладила дочь по голове.
— Если Артур в Кориниуме, тогда зачем саксы идут сюда? — тихо спросила она.
— Не знаю.
— Думаешь, они в конце концов уйдут на север, навстречу основной армии?
Я на это надеялся, но прибытие все новых и новых саксов развеяло мои упования. Теперь я заподозрил, что мы имеем дело со значительным боевым отрядом, что пытается пройти на юг в обход Кориниума — окольными путями через холмы, — дабы нежданно-негаданно объявиться под Глевумом и угрожать оттуда Артурову тылу. Объяснить присутствие такого количества саксов в долине Аква Сулис я иначе не мог, но тогда оставалось загадкой, с какой стати они не идут маршем дальше. Вместо того они строили хижины — то есть, по всей видимости, собирались нас осадить. В таком случае, подумал я, возможно, мы оказываем Артуру услугу, оставаясь здесь. Мы оттягиваем значительную часть неприятельских войск от Кориниума, хотя, если мы верно оценили вражеские силы, людей у саксов более чем достаточно, чтобы одолеть и Артура, и нас.
Мы с Кайнвин помолчали немного. Двенадцать Черных щитов затянули песню, а когда они допели, мои люди ответили боевым речитативом Иллтидда. Пирлиг, мой бард, аккомпанировал на арфе. Он подыскал себе кожаный нагрудник и вооружился щитом и копьем, но в сочетании с его тощей фигурой битвенное снаряжение смотрелось на диво нелепо. Я от души надеялся, что Пирлигу не придется отказываться от арфы в пользу копья, ведь такое возможно, только когда надежды и впрямь не останется. Я представил себе, как поток саксов перехлестывает через вершину холма, как эти дикари ликующе улюлюкают при виде стольких женщин и детей, — и тут же прогнал кошмарную мысль. Мы должны выжить, мы должны удержать форт, мы должны победить.
На следующее утро небо затянули серые тучи; крепчающий ветер порывами гнал с запада дождь. Я облачился в доспех. Доспех был тяжелый — до сих пор я в нем не щеголял, но прибытие саксонского подкрепления убедило меня, что драться-таки придется, и, дабы воодушевить своих людей, я решил выступить во всем блеске. Для начала поверх льняной рубахи и шерстяных штанов я надел кожаный поддоспешник до колен. Кожа была достаточно плотной, чтобы выдержать рубящий мечевой удар, но не удар копьем. Поверх поддоспешника я натянул драгоценную тяжелую римскую кольчугу — мои рабы загодя надраили ее на славу, каждое колечко сияло ярче яркого. По низу, краю рукавов и вороту кольчуга была отделана золотыми кольцами. Дорогая была кольчуга, одна из самых богатых во всей Британии, и откована на совесть — защитит от чего угодно, кроме разве самых мощных ударов копья. Сапоги до колен блестели бронзовыми полосками — на случай предательского удара из-под стены щитов; перчатки до локтей с нашитыми стальными бляшками защищали предплечья. Шлем был изукрашен серебряными драконами до самого гребня, а на золотом навершии крепился волчий хвост. Шлем закрывал мне уши, шею сзади защищала кольчужная сетка, а посеребренные нащечники при необходимости опускались на лицо, так что враг видел перед собою не человека, а закованного в металл убийцу с двумя черными провалами вместо глаз. То был роскошный доспех великого полководца, предназначенный наводить ужас на врагов. Я затянул поверх кольчуги пояс с пристегнутым Хьюэлбейном, закрепил на шее плащ, вооружился самым тяжелым боевым копьем. Так, в полном битвенном облачении, перебросив за спину щит, я обошел кольцо укреплений Минидд Баддона, чтобы и все мои люди, и наблюдающие враги увидели меня и поняли: предводитель воинов изготовился к бою. Обход свой я завершил на южной оконечности стен и там, стоя высоко над врагом, я задрал кольчугу и кожаный поддоспешник и помочился с холма в сторону саксов.
Я думать не думал о том, что Гвиневера рядом, и осознал ее присутствие, лишь заслышав звонкий смех. Смех этот несколько подпортил мне весь эффект: я здорово смутился. Принялся было извиняться, но она лишь отмахнулась.
— Дерфель, ты великолепен, — похвалила она. Я приподнял нащечники шлема.
— Я-то надеялся, что мне уже не приведется надевать этот доспех, госпожа.
— Ты сейчас говоришь в точности как Артур, — криво усмехнулась Гвиневера и, обойдя меня кругом, залюбовалась на полоски кованого серебра, образующие на моем щите звезду Кайнвин. — В толк взять не могу, — заметила она, вновь оказавшись со мной лицом к лицу, — отчего ты вечно одеваешься как свинарь, а вот на войне блистателен, аж глаза слепит.