– Ишь ты какая стала! – восхитился он и одобрительно похлопал ее по голой ноге. – Только ты зря про любовь-то, милая! Какая ж у нас с тобой любовь?
– А что у нас такое? – пришла пора удивиться и Анечке.
– Это, Анна Михайловна, называется сексом, то есть удовлетворением естественных половых потребностей организма.
– Значит, ты, Генечка, меня никогда не любил, а только удовлетворял потребности?
Он скривился:
– Фу-у-у… Аня… Ну зачем это выяснение отношений? Разве тебе плохо со мной? Ты скажи, плохо?
Анечка прикинула. Пожалуй, лучше всего было с Николаем Витальевичем, но выбирать ей теперь не приходилось. И тем не менее этот хлыщ, прикидывающийся младенцем при удовлетворении своих потребностей, начал ее раздражать. Она посмотрела на его бледное, поросшее светлым пухом тело и рассмеялась:
– А чего же в тебе, Генюрочка, хорошего?
– В смысле? – Он еще не понял, что она готовилась ему сказать.
– Да разве ты мужик, Генечка? Я такую соплю, как ты, раньше по груди не размазывала! У меня такие орлы были – не тебе чета! А возюкалась я с тобой, потому что сама вроде полюбила и думала: ты хоть чуть-чуть да любишь меня. А уж раз нет, то этого самого слюнявого секса с тобой мне и на дух не надо! Пусть тебя твоя секретарша прямо на рабочем месте удовлетворяет!
Ошарашенный Генечка машинально прикрыл руками причинное место, будто Анечка его случайно нагишом застукала, а она королевой поднялась с постели, косу свою заплела, быстренько оделась и уехала от него на автобусе, который как по заказу был подан к остановке садоводства.
Генечка обиды не стерпел, и Анечка не смогла больше продать ни одной книжки. Не пойдешь же их прохожим на улице предлагать, которые в них ничего не понимают. Особенно «Часослов» какого-то там века. Генечка про него много чего говорил и очень уж купить хотел, но Анечка на продажу не согласилась. Во-первых, побоялась, что Евстолия заметит пропажу такой ценной книги, а во-вторых, решила оставить ее на черный день. Мало ли что еще с ними случится в отсутствие в доме мужчины. Юрочка был еще слишком молод. Только институт закончил.
В общем, денег Анечка скопила немного. В золото перевести не успела, поскольку вдруг грянула перестройка. Все ее сбережения, хранящиеся в Сбербанке, превратились в пыль. Вроде и не Генечка в государственных заморочках был виноват, но, когда она его вспоминала, такая лютая злоба в сердце поднималась, что, кажется, убила бы при встрече, не пожалела. На фоне этой злобы ненависть к Евстолии как-то потускнела и выцвела, тем более что в хозяйке с возрастом гонору вроде как поубавилось.
А потом Генечка выплыл снова. В новой демократической реальности он расправил крылья и развернулся как никогда. Пост директора петербургского (уже!) «Книжного дома» он оставил и открыл собственный букинистический магазин под названием «Аз-Буки-Веди». Книги Николая Витальевича были бы там очень уместны. Сначала Геннадий Евгеньич Филимонов с официальным предложением о продаже книг магазину явился к Евстолии. Когда она его так же официально выставила из квартиры, возобновил наскоки на Анечку. Даже оскорблением мужского достоинства пренебрег. Книг уж очень хотелось, особенно «Часослов». А она теперь кому угодно продала бы. Только не ему! В разных местах отлавливал Филимонов и Юрочку, но тот продать отцовские книги отказался.
В общем, бывший любовник стал настоящим бедствием для Анечки. Откуда он только не выныривал, чтобы пристать к ней заново то с книгами, то с удовлетворением половых потребностей. Даже уверял, что поднаторел по мужской части, а потому все у них теперь пойдет по-другому, и даже с чувствами, то есть с любовью.
Если бы не вконец опостылевший Филимонов, Анечка смирилась бы с жизнью в доме Евстолии, потому что и Юрочка уже вылетел из гнезда, женившись на красавице Ларисе, а они с хозяйкой обе как-то одновременно постарели. Евстолия совсем ссохлась и исхудала, да и у Анечки тела поубавилось, а коса будто заиндевела вся. От Генечки ей хотелось куда-нибудь скрыться, чтобы он ее никогда больше не нашел, и она опять стала подумывать о продаже егоровского богатства, но уж, конечно, не Филимонову. Шиш он от нее получит!
Найти другой букинистический магазин в обновленном Петербурге труда не составило. Анечка вытащила из шкафа, стоящего в прихожей, еще одну, с ее точки зрения, совершенно незаметную книжку и повезла в магазин «Кириллица» на Загородном проспекте, и даже продала за хорошие деньги. Откуда ей было знать, что эта самая «Кириллица» отпочковалась от «Аз-Буки-Веди» и что хозяином ее был не кто иной, как Геннадий Евгеньич Филимонов.
После этого в квартиру на Садовой улице повадились ходить накачанные ребята в черном. Они угрожали тем, что возьмут коллекцию Н. В. Егорова сами без шума и пыли, если Евстолия Васильевна не продаст ее тому, кто пока еще предлагает ей хорошие деньги. И что в милицию обращаться бесполезно, потому что она у них вот где. И ребята показывали свои налитые железные кулаки. Еще они предупреждали, что Юрию Николаевичу жаловаться тоже не стоит, поскольку жизнь человеческая – очень ненадежная штука и может вдруг взять да и невзначай оборваться. Мало ли по Питеру гоняет пьяных шоферюг, которые сшибают почем зря невинных пешеходов и запросто врезаются в машины преимущественно марки «Ауди».
Две немолодые женщины совершенно отчаялись и уже собирались продать Филимонову часть коллекции, а остальное как-нибудь половчее припрятать, когда Анечка вдруг нашла выход. Случайно. Ехала она как-то в троллейбусе, а за спиной разговаривали две женщины. Одна жаловалась на мужа-подлеца, который совершенно открыто ходит к любовнице в соседний подъезд, а жрать и спать является домой. И когда ему плохо или больной – тоже мигом к жене под крылышко. А вторая дама возьми и скажи:
– Теперь, Тося, неверных мужей запросто можно так прижать, что они не только забудут дорогу к любовнице, но и вообще побоятся на встречных женщин бесстыжие свои глаза поднимать.
– Да ну?! – восхитилась пострадавшая.
– Вот тебе и «да ну»! Моя родная сестра… Ленка… Да ты ее знаешь…
– Конечно, знаю. Мы ж с ней в параллельных классах учились!
– Ну вот! У моей Ленки Борька – тоже большая сволочь по части посторонних баб. Так Ленке кто-то подсказал, что есть такая контора, которая подлых мужиков учит. Ленка туда возьми да и сходи!
– Ну?
– Ну и они… контора, значит, эта… подстроили так, что к последней его любовнице Вальке… ты ее тоже знаешь… белесая такая… из дома, где книжный магазин…
– Ну?
– В общем, Вальке пришел домой нечеловеческой величины счет за телефонные переговоры, будто бы Борька, когда ее нет дома, по ее аппарату по межгороду каждый день трезвонит. Борька ни в какую не подтверждает, а тут возьми и позвони какая-то баба. Валька к трубке прыг. А там некая Татьяна из Комсомольска-на-Амуре спрашивает Борю. Валька, понятно, отлаяла эту Татьяну, трубку шмякнула, а тут снова звонок. Из Ташкента. А потом еще откуда-то… В общем, эта Валька нашему Борьке чуть голову не размозжила собственным телефонным аппаратом. Клянусь! Она сама мне рассказывала, потому что Борька платить по счету наотрез отказался, и она собиралась на него в суд подать! А Борька-то привык по любовницам шататься, и без второй бабы ему прямо никак. Так он пошел утешаться к Люське Каковкиной, у которой мужика в прошлом году на заводе плитой придавило.
– Насмерть?
– Насмерть. А Люське теперь что? Она теперь вдовая. Ей хоть Борька, хоть кто… Люська, представь, однажды домой приходит, а там голая баба будто бы Борьку дожидается! А следом за Люськой возьми да и Борька приди, а голая баба к нему на шею – скок и ну целовать! Я очень одобряю, что Люська Борьку по его залысинам скалкой отдубасила! Это ему только на пользу пошло. Он теперь при Ленке сидит как пришитый. Даже помойное ведро беспрекословно выносит и половик во дворе трясет. Так-то вот!
– Да-а-а, хорошая контора. Но, наверно, денег много берет.
– Врать не буду, не знаю. Но если даже и много, так дело того стоит!
– А где ж она находится, контора эта?
– Щас! Доставай листок. Продиктую, потому как мне, знаешь ли, этот адресок тоже пригодится. Эта контора не только неверными мужьями занимается… Ленка говорила, что они любого твоего врага могут наказать. Им это раз плюнуть. Знай только плати…
За спиной Анечки, которая уже проехала свою остановку, вжикнули «молнии» женских сумок, что-то прошелестело, проскрипело, стукнуло, и через минуту женщина продиктовала приятельнице название конторы, адрес и номер телефона. Название было до того мудреное, что Анечка, как ни старалась, запомнить его не смогла, но адрес и телефон в памяти отложились намертво.
Контора, то есть агентство «Агенересс», тогда еще ютилась на первом этаже в однокомнатной квартире. Обои на стенах были пожелтевшие, мебель – обшарпанная, а занавесок на окнах не было вовсе. Анечка даже хотела плюнуть и уйти, потому что очень несерьезное впечатление производила эта контора, а потом решила все-таки судьбу испытать. Куда еще нести свою беду?
С виду неприглядное агентство «Агенересс» решило проблему Анечки и Евстолии в лучшем виде. Букинистические детища Геннадия Евгеньича Филимонова без соли сожрали налоговики и другие федеральные службы контроля за малым и средним бизнесом. Мускулистые ребята в черном тоже перестали пастись под дверями квартиры Егоровых, потому что представлять интересы Филимонова им уже было невыгодно. Они попытались от себя лично предложить немаленькую сумму за книги, которыми интересовался Генечка, и еще пару раз припугнуть несговорчивых теток, но агентство «Агенересс» устроило одному из них крупную разборку по месту постоянного трудоустройства, а второму – какую-то заморочку в личной жизни. Анечка в подробности не вдавалась. Вместо платы за услугу она, уже по договору с Евстолией, отнесла в агентство две очень ценные книги. Те сначала не хотели брать, но, когда Анечка назвала им сумму, которую можно за них выручить, глава агентства, молодой мужчина по имени Саша, согласился.
По тому, как Евстолия выбирала книги из коллекции мужа, Анечка поняла, что та в них разбирается слабо и плохо представляет, сколько их было на самом деле. Разве что две-три в лицо помнит, и среди них тот самый «Часослов», на который Генечка зарился. Жена Егорова разбиралась во многом, но, видимо, древнее искусство на душу ей не ложилось. Она любила альбомы поновее, где были изображены всякие голые люди, что Анечке было странно. Барыню из себя корчит, а сама на срам смотрит и еще Юрочке показывает. Конечно, у многих людей на этих картинах всякие крылья, будто они ангелы. Но еще батя Анечке говорил, что ангелов вообще не бывает. А если батя ошибся и они все-таки существуют, то уж ни один из них нагишом ни за что не стал бы разгуливать.
В общем, Анечке понравилось, что книг Евстолия никогда не пересчитывала, а значит, на чистую воду ее еще долго не выведет. Юрочка тоже никогда на отцовские полки не заглядывал, и коллекция существовала как бы сама по себе, мертвым, но очень ценным грузом.
Через некоторое время после истории с разорением Филимонова Анечке позвонил глава агентства «Агенересс» Саша и предложил продать еще несколько, как он выразился, антикварных книг, если таковые у нее имеются. Он будто бы продал те, которые она ему принесла в уплату за услуги, и тот покупатель не против приобрести еще. Анечка подумала-подумала да и согласилась. Эти книжки на самом деле Егоровым неинтересны, а деньги еще никогда никому не мешали.
Книги-то она продала, а куда деньги девать, так и не придумала. Как говорится, спрятала их в чулок. Золото современное в магазинах ей что-то не понравилось. Несолидное. Сбербанкам она теперь не доверяла. Ну их! И о квартире, где они стали бы жить с Юрочкой, уже не мечтала. Юрочка живет с Ларисой, да и к Евстолии Анечка всем своим существом прикипела. Одна она у нее на свете и осталась. Родители в деревне померли, а подруг Анечка в городе так и не завела. Судачила иногда с соседкой Марией о том о сем, не более. Марию и к Генечке брала в качестве верной женщины. Наплела ей, конечно, с три короба всякой ерунды, чтобы она пойти согласилась.
А Евстолия начала прибаливать, ногу волочить. Все больше лежала да книжки читала. Есть стала мало, как птичка. У Анечки свободы прибавилось, а что ей с этой свободой делать? Она привыкла весь день по хозяйству челночить: на рынок – с рынка, со стирки – да за пироги. Ешь теперь эти пироги сама – не хочу…
Однажды все та же соседка Мария пожаловалась Анечке, что ее семнадцатилетнему внуку Максиму дворовое хулиганье проходу не дает. Каждый раз лупят, как встретят, хорошую куртку недавно порвали и какой-то дрянью вымазали. А внучок у Марии хороший, на юного Юрочку похож. Анечка задумалась, как хулиганов отвадить, и придумала даже, но самой ей было не справиться. Людей надо привлекать. Она и вспомнила про агентство «Агенересс», и туда свой план понесла вместе с деньгами, за книги вырученными. Саша уже в агентстве не работал, и принимала Анечку молодая женщина Полина. Эта самая Полина находилась в состоянии большого уныния, потому что без Саши, который был душой и вдохновителем «Агенересса», все разваливалось и прахом шло. Предложение Анечки по части разборки с местным хулиганьем Полина выслушала с интересом и даже духом воспряла, потому что дело намечалось интересное. Сказала, что такую услугу можно и в прейскурант внести: мало ли кому еще пригодится.
А дальше Анечку понесло. От нечего делать она начала выдумывать, чем бы агентству еще заняться, и даже деньги стала в него вкладывать, только велела Полине не рассказывать о себе никому. Пусть все думают, что это Полина Борисовна такая сообразительная и расторопная. Деньги Анечка выручала за книги, которые с большим удовольствием продавала тому человеку, с которым ее Саша свел. Продавала и радовалась: наконец-то коллекции Николая Витальевича нашлось достойное применение! И агентство в гору пошло, по всему Питеру прославилось. А Анечкин до пенсионного возраста спящий ум вдруг проснулся и зафункционировал с такой силой, что Полине Борисовне Хижняк пришлось потесниться. Она, конечно, по-прежнему управляла «Агенерессом», но его сердцем и настоящей владелицей постепенно становилась Анечка. Полина и не заметила, как оказалась в полном подчинении у Анны Михайловны Параниной. Но она не расстраивалась. Агентство стало приносить такие доходы, что с лихвой хватало и ей, Полине, и уже приличному штату сотрудников.
Тем временем Евстолия окончательно слегла. Анечка жила двойной жизнью, что щекотало ей нервы примерно так же, как в юности тайные свидания с Никитой в ванной комнате или с Николаем Витальевичем в собственной ее каморке при кухне. Возле Евстолии она была прежней Анечкой, в скромном домашнем платье, с косой, обернутой вокруг головы. Но у нее появилась уже своя, красиво обставленная квартира, не чета той, которую ей купил Николай Егоров. И платья были нарядные, и шубка норковая, и современная бытовая техника, и даже мобильный телефон, который к Евстолии она никогда с собой не брала. Иногда в ту образцовую квартиру приползал к ней Генечка, однажды встреченный ею на Невском проспекте в весьма непотребном состоянии алкогольного опьянения. Удивилась Анечка, что никакой злобы больше к нему не испытывает, посадила в такси, к себе привезла. Отмыла, отстирала. Генечка к ней в постель попытался полезть, да что он теперь может, горький пьяница, когда и раньше-то орлом не был. Да и ей, Анечке, уже ничего этого не надо.
Иногда, развалившись в шелковом халате на леопардовой обивке своего дивана, Анечка погружалась в тяжелые думы. Генечки ей не надо. И другого никакого самого раскрасавца не надо. Тогда для чего же все? Разносолам на своем столе она по-прежнему предпочитает отварную картошку с селедкой да свои собственные пироги. Алкогольные напитки не пьет. Может, конечно, хлопнуть водочки на помин души родителей или Николая Витальевича, да и то самую малюсенькую стопочку. Ловчее всего она себя чувствует в бежевом домашнем платье, в котором по квартире Евстолии разгуливает.
Оживлялась Анечка, только когда придумывала какое-нибудь новенькое дельце для «Агенересса». Конечно, Полинка в штат уже набрала хороших специалистов, но у нее, Анечки, ум куда изощреннее работал. А вот делом Лариски и Юрочки не сумела руководить. Никак не могла решить, что для Юрочки лучше: с пышнотелой Ларкой жить или с тощенькой Риммой, которая ему глаза застит. Доверилась агентству: что придумают, тому и быть. Значит, так судьбе угодно. Конечно, ребята из «Агенересса» в жизни сына поучаствуют, но все равно все пойдет так, как карта ляжет. И потом, она не сама это дело затеяла. Евстолия попросила обратиться в то агентство, которое помогло им избавиться от досужего Филимонова, и даже «Часословом» решилась для такого случая пожертвовать. А Анечке что тот «Часослов»? У нее теперь и без книжек Николая Витальевича свой дом – полная чаша!
А Никиты Анечка испугалась. Ох как испугалась. Если бы его сила пересилила, обнаружилось бы, что от коллекции Николая Витальевича остались одни рожки да ножки, красиво расставленные по шкафам. Евстолия-то что? Ей и с постели не встать. А вот как отнесся бы к потере коллекции Юрочка? Вдруг возненавидел бы ее? И что тогда? Тогда хоть вешайся! Ни одной родной души. Конечно, Никитой тут же занялись ребята из «Агенересса», но продвигалось дело медленно, потому что непутевого Никиту очень трудно было чем-то задеть: ни постоянной работы, ни друзей, ни семьи, за которую он переживал бы, ни единого любимого человека, спокойствием и здоровьем которого он дорожил бы.
Единственное, чего быстро добилась Анечка, это то, что Юрочка наконец узнал, кто ему приходится настоящей матерью. Надо сказать, что сообщение его совсем не обрадовало. Тяжелым камнем легло это на душу Анечки. Она, конечно, знала, что Юрочка любит Евстолию, но все же мог бы и ее, Анечку, хоть разочек матерью назвать. А он что? Только глаза в сторону воротит!