— Ты сумеешь найти эту дачу? — спросила она Анфису.
— Думаю, да, только это далеко, в Малаховке… Как мы туда доберемся?
— Жди меня через сорок пять минут на остановке метро «Рязанский проспект», возьми машину дотуда, а я тоже кого-нибудь поймаю, ты ко мне пересядешь и покажешь дорогу. Ты все поняла?
— Я… я поняла… Катя, я… я уже еду!
На бегу, вылетая из главка, Катя набрала номер колосовского сотового. Но телефон Никиты, как назло, был занят.
* * *
— Кофе Иван Григорьевич варил, я в ресторан заезжала. — Потехина, оживленно болтая, потянулась к термосу. — По своему фирменному танжерскому рецепту — с имбирем и кардамоном. — Она подставила чашку Авроры и нажала на крышку термоса. В чашку полился дымящийся коричневый ручеек. На террасе аппетитно запахло крепким кофе и пряностями, словно в кондитерском магазине. Аврора сняла свою джинсовую куртку, уселась поудобнее, взяла чашку. Потехина раскрыла коробку с тортом.
— Ты, значит, была в ресторане? — спросила ее Аврора.
— Да, по пути заглянула… Сегодня уже с утра посетители. Думаю, нам стоит включить в меню не только ленч, но и ранний завтрак.
— Иногда я жалею о том, что «Аль-Магриб» — восточный ресторан, что это именно я настояла на его восточной ориентации. — Аврора смотрела в окно на заросший сорняками газон. — После всего, что с нами случилось…
— К тому, что с нами случилось, — произнесла Потехина, — Восток не имеет никакого отношения.
— А мне порой кажется, что это я напророчила все беды этим названием, что это из-за меня мы все… — Аврора не договорила фразу. — Помнишь, что Лева Сайко говорил?
— Сайко чересчур много болтает. Пей кофе, детка, стынет…
— Нет, он порой выдает поразительные вещи. Он говорил, он предупреждал: Восток — это двуликий Янус. Не стоит допускать его в свое сердце. Он не прощает ошибок, не знает жалости… И все его обличья, все декорации тысячи и одной ночи — всего лишь мираж… А за ними страшная, беспощадная борьба за выживание кто кого. В ней нет места угрызениям совести и все средства хороши, чтобы достигнуть цели, — удар ножа в сердце в базарной толпе и яд, поданный в миндальных пирожных за дружеским столом… Помнишь, что Сайко говорил о яде?
— Ты, как и мы все, наслушалась его дурацких сказок про отравленных принцев Мараккеша,
— Но это не сказки! — Аврора покачала головой. Разве ты сама не видишь — это уже не сказки. И не ночные кошмары. Это явь, наша реальность — Макс мертв, Петя мертв, твоя официантка тоже мертва… И я боюсь, господи, как же я боюсь…
— Выпей кофе, успокойся. — Потехина пододвинула к ней чашку.
— Специями сильно пахнет, — сказала Аврора, — какой черный кофе, как ночь…
Она взглянула на Потехину.
— Я тоже, пожалуй, выпью за компанию, — сказала та, наливая из термоса себе кофе в чашку, — я все понимаю, детка, все твои страхи. У меня у самой нервы на пределе…
— Единственное, чего я хочу, это решить вопрос квартирой, устроить детей, расплатиться полностью потом хоть на какое-то время уехать… Сбежать отсюда!
— Сбежать — это неплохая идея, детка. — Потехина потянулась за шоколадной конфетой из открытой коробки и вдруг нечаянно толкнула локтем свою полную кофе чашку. По льняной скатерти расползлось бурое пятно.
— Ах, черт, — воскликнула Потехина, — как же это я!
— Кажется, калитка хлопнула, — Аврора хотела подняться из-за стола, — нет, никого… А я подумала, Марк Наумович идет…
— Сейчас явится. Хорошо, наверное, там, на речке вольготно… Что же ты торт совсем не ешь? И кофе стынет… Ты нездорова, детка? Как ты себя чувствуешь?
Голос Потехиной звучал, словно надтреснутый тусклый колокольчик. И Аврора… Этот тембр, это напряжение, эта тщательно скрытая фальшь и этот вопрос: «Как ты себя чувствуешь?» Где она его уже слышала раньше? Четыре слова — самые обычные, ничего не значащие слова, произнесенные.
Аврора растерянно смотрела на залитую кофе скатерть. Она вдруг вспомнила…
Этот майор из розыска, что приходил сегодня, он спрашивал ведь именно об этом. Почему об этом? И так настойчиво, что в этой его настойчивости Авроре почудилась смутная, скрытая угроза…
Но она вспомнила… Вспомнила, кто звонил ей утром в субботу после того самого ужина, на котором убили Студнева, а должны были убить именно…
Аврора посмотрела на Потехину:
— Где же Сичкин?
— Да придет, куда он денется? Да что с тобой? Ты вся дрожишь, как лист… Глоток горячего кофе — это взбодрит. Это как раз то, что нужно. — Потехина настойчиво подвинула к ней чашку.
Аврора взяла ее. Густой пряный аромат молотой арабики и специй ударил в нос. Она поднесла чашку ко рту и вдруг… поставила обратно, не отпив. Чашка звякнула о блюдце. И этот звук показался обеим сидящим за столом напротив друг друга женщинам очень громким, нестерпимо режущим слух.
— Ты что? — резко спросила Потехина.
Аврора подняла на нее испуганный взгляд — лицо ее подруги было мертвенно бледно. Но ни пудра, нитон-отбеливатель тут были ни при чем.
— Ты что? — повторила Потехина. — Пей кофе. Пей!
— Нет. — Аврора попятилась от стола, с грохотом двигая стулом, пытаясь подняться.
— Ты что, совсем рехнулась, дура?! — закричала Потехина, и этот отчаянный разочарованный крик, словно удар кнута, подстегнул Аврору. Она вскочила, и следующий ее поступок был вполне осознанным и вместе с тем совершенно был словно в каком-то странном горячечном беспамятстве, где не было ни мыслей, ни чувств, ни догадок, ни озарений — ничего не было, кроме дикого животного страха смерти, стиснувшего горло. Аврора рванула скатерть на себя, и все, что было на столе и так его украшало — чашки, чайник, коробка с тортом, бутылки, — с грохотом посыпалось на пол. Полный термос, точно водородная бомба, с силой ударился о половицу. Пластмассовая крышка отскочила, и горячий кофе хлынул и растекся дымящейся лужей. Потехина отпрянула от этой лужи, и по тому, как поспешно она это сделала, Аврора с ужасом поняла, что… Нет, ничего ясного по-прежнему не было, а то, что билось, кричало в висках и в бешено колотящемся сердце, было слишком страшно, чтобы даже казаться правдой… Но сильнее всего был инстинкт самосохранения.
Аврора, налетая на стулья, бросилась к двери. Но Потехина опередила ее, преградив путь.
— Догадалась все-таки… надо же, догадалась, сука…
Голос ее Аврора не узнавала — вместо него был какой-то нечленораздельный хрип. Потехина задыхалась ярости.
— Догадалась, гадина… — В дверном замке повернулся ключ, Потехина положила его в карман. — Сколько людей умерло… Сколько грехов принято из-за нее…
Потехина наклонилась, подняла с пола отбитое горлышко коньячной бутылки. — Сколько людей умерло, а она все еще жива…
— Ты что?! — Аврора крикнула это и… побежала с террасы в глубину дома. — Опомнись… это же я… что, что ты делаешь?
— …Все еще жива… — Потехина шла за ней по пятам. — Жива… Планы строит… На мои деньги планы, сука, строит… Жизнь новую, сука подзаборная, себе за мой счет устраивает… Ничего… Все равно сдохнешь. И без кофе сдохнешь. — Она размахнулась и швырнула Аврору бутылочный осколок — острое стекло полоснуло Аврору по бедру. От резкой боли она вскрикнула, зажимая глубокий порез ладонью. Сколько же крови… И выхода нет, нет выхода… И здесь тоже — стена, а там комната, и за ней еще одна комната, захламленная, покрытая пылью, совсем нежилая… В этом старом доме, кроме террасы, нет жилых комнат — только пыль, хлам, тлен, паутина, смерть…
Аврора увидела винтовую лестницу на второй этаж и бросилась к ней, цепляясь за перила окровавленной рукой. Она ничего не понимала, уже ничего не соображала. Все изменилось в одночасье, и эту страшную перемену разум Авроры отказывался принимать, несмотря даже на…
— Куда? Куда бежишь? От меня не сбежишь, детка… И ошибок больше не будет, не надейся… На этот раз сдохнешь именно ты… — Потехина настигла ее, с силой потащила с лестницы вниз. Аврора отбивалась, визжала. — Не кричи, не надрывайся… тут, кроме нас, все равно никого…
Падая, Аврора ударилась о ступеньки. Она почувствовала резкую боль, в глазах потемнело. Потехина отпрянула, лихорадочно шаря взглядом по захламленной комнате. На глаза ей попался старый сломанный торшер на тяжелой металлической подставке. Она схватила его обеими руками и молча бешено обрушила на пытавшуюся приподняться Аврору.
* * *
Телефон Колосова отозвался, лишь когда Катя и Анфиса пересекли МКАД и уже проезжали Томилино. До Малаховки было рукой подать. Колосов же был далеко. Кате повезло — выскочив из главка, она сразу поймала частника. Попался водитель-пенсионер на старенькой «Волге». Он никак не хотел понять, что ехать надо быстро, очень быстро, мчаться, как на гонках, невзирая на забитую машинами дорогу, сигналы светофора и свистки регулировщика. Он никак не мог взять в толк, где именно у метро «Рязанский проспект» надо остановиться, чтобы взять на борт еще одного испуганного, встревоженного, встрепанного пассажира. К счастью, Анфиса не заставила себя ждать, каким-то чудом сумев добраться из Измайлова до Рязанского проспекта меньше чем сорок минут.
— И куда вы так торопитесь, девушки? — поминутно спрашивал водитель. — Тут, голубы мои, торопись, не торопись, все равно самый час пик.
Был действительно самый час пик: половина шестого. Рязанское шоссе было одна сплошная пробка.
— Может, на посту ГАИ остановимся? — предложила Катя Анфисе. — Может, она как-то помогут?
Но у поста ГАИ за МКАД выстроилась длиннющая вереница фур и грузовиков. Патруль проверял документы у шоферов, гаишники были по горло заняты своей работой, и надеяться, что они все сразу бросят и помчатся в Малаховку, было наивно. Да и что им можно было сказать? Конкретно пока ничего.
На подъезде к Томилино Катя наконец-то дозвонилась Колосову. Сбивчиво объясняла, куда, и зачем, и почему они направляются. Разложить все по полкам, разжевать было невозможно, однако…
— Я тоже еду туда, — сказал Колосов, — Аврора действительно куда-то отправилась. Но вы сейчас гораздо ближе к той даче, чем я. Возможно, все это ложная тревога, но все же… Катя, будь осторожной там. Ничего сама не предпринимай, жди меня.
До Малаховки добрались в начале седьмого. Остановились на развилке у указателя. Анфиса выгребла все деньги из своего и Катиного кошелька, вручила водителю.
— Дача на этой улице, — шепнула она, кивая на указатель, — последний дом у леса, это я хорошо помню.
Они быстро пошли по безлюдной и тихой, заросшей пышным кустарником дачной улице.
— А если в доме никого нет и все закрыто, что будем делать? — тревожно спросила Анфиса.
Катя отчаянно махнула рукой — не паникуй раньше времени. Было очень тихо — ни дуновения ветерка. Малаховку точно душным ватным одеялом окутал мирный, убаюканный жарой вечер, когда солнце тонет в кронах деревьев и в дачных поселках все замирает. Одни только неугомонные ласточки перед сном чертят розово-сиреневое закатное небо.
— Посмотри туда, — Анфиса схватила Катю за руку: в конце улицы у зеленого, скрытого густым кустарником забора — иномарка, — это машина Авроры, точно… Она, правда, на ней сама редко ездит, потому что водить боится.
Калитка, оплетенная ветвями шиповника, заскрипела, и они стремглав юркнули в заросли бузины. Из калитки вышла Потехина. Оглянулась, осторожно, стараясь не шуметь, открыла въездные дачные ворота. Затем подошла к машине. Пискнула сигнализация: в руках Потехиной были ключи. Она уселась за руль и загнала машину на участок. Потом закрыла ворота и… Катя услышала, как хлопнула калитка, ее закрыли изнутри на засов.
— Здесь нам через забор никак не перелезть, — шепнула Анфиса, — давай с той стороны участок обогнем, там, кажется, насколько я помню, овраг…
Они помчались по улице. Анфиса бежала, с трудом переводя дыхание, но от Кати не отставала. Участок Сичкина показался Кате нескончаемым — кусты, забор, кусты, забор, кусты… Он примыкал прямо к лесу, отделенному от улицы неглубоким овражком, сплошь заросшим жгучей крапивой. Однако забор с этой стороны был гораздо ниже и значительно древнее на вид. Катя и Анфиса, жестоко обстрекавшись крапивой, добрались до ограды. Анфиса начала расшатывать доски, нашла несколько совсем гнилых, державшихся на честном слове. Как они преодолевали этот проклятый забор, Катя вспоминать очень не любила. Четыре занозы пришлось потом извлекать из того самого места, о котором в приличном обществе женщина даже не вспоминает. Наконец они попали на участок. К забору лепился старый сарай, из-за сплошных зарослей орешника и рябины ничего не было видно.
— Слышишь? — Анфиса снова вцепилась в Катю. — Ты слышишь — хлопнула… Дверь машины хлопнула.
Спотыкаясь в траве, стараясь держаться за кустами, они достигли дома, обогнули его. Перед глазами Кати был высокий, поросший мхом кирпичный фундамент и покрытая облезлой зеленой краской вагонка. Машина Авроры теперь была подогнана к самому крыльцу. Двери были закрыты, зато был открыт багажник. Снова послышался какой-то шум. Катя напряглась — шум доносился вроде из дома, затем входная дверь со скрипом отворилась и Катя увидела Потехину. Та пятилась задом, низко нагнувшись, — явно с усилием что-то тащила по полу из дома по ступенькам, наружу, вон…
Катя замерла: Потехина грубо, точно мешок с картошкой, волокла за руки безжизненное тело женщины, увидела разметавшиеся окровавленные светлые волосы, запрокинутую голову, задравшуюся розовую майку. Потехина с усилием приподняла свою ношу, пытаясь прислонить тело к машине, но не смогла. Аврора соскользнула вниз на землю. Потехина, потеряв равновесие, еле-еле сама устояла на ногах.
— Ты что делаешь?
Это закричала Анфиса. Не помня себя, она выскочила из кустов — маленькая, круглая, похожая на гневный испуганный мячик. От неожиданности Потехина вздрогнула, обернулась и… Она стремительно нагнулась к багажнику, и в следующий миг в ее руках появился тяжелый: автомобильный ключ. Она оттолкнула тело Авроры ногой и шагнула к Анфисе. Молча, с отчаянной последней решимостью.
— Брось железку, — крикнула Катя, выходя на видное место, — брось, иначе стреляю! Я из милиции. Вы арестованы. Отойдите от машины, дальше, еще дальше… Руки за голову. Повернитесь!
Она старалась произносить это громко и повелительно, но удавалось ли ей это — бог весть. Потехина медленно отступила, она смотрела на них с Анфисой. Катя и это вспоминать не любила. С ненавистью сталкиваться — этого и врагу не пожелаешь. А там, во дворе дачи покойного Марка Наумовича Сичкина, Потехина ненавидела их и — Катя прочла это в ее исполненном мрачной решимости и отчаяния взгляде — желала им смерти. Так они и стояли, замерев, сторожа каждое движение друг друга. И было очень тихо.
За забором с визгом затормозила машина. Катя не видела, но знала — это Колосов. Быстро же он сумел добраться. Вот у него-то уж точно есть пистолет в кобуре. Он профи — сильный, неустрашимый, собаку съевший на поимке разных особо опасных. Он справится и с этой обезумевшей женщиной, которую они с Анфисой смогли только остановить, но не взять с поличным на месте преступления.
Колосов плечом высаживал запертую калитку, Катя кивнула, и Анфиса со всех ног помчалась открывать ему задвижку. И в эту минуту… Потехину они все же недооценили. Она бросилась к машине. Села за руль. Мотор взревел, как раненый зверь. «Тойота» газанула с места, послышался грохот обрушившихся досок и треск разбитого стекла — машина снесла ворота старой дачи, проехала, виляя, еще метров тридцать и ткнулась разбитым капотом в кювет: Когда Колосов и Катя подбежали, Потехина, морщась от боли, пыталась выбраться из салона, заваленного разбитыми досками, щепкой, гнилой трухой и битыми стеклами. Руки и лицо ее были окровавлены. Побег не удался.
Не женское это дело — идти на прорыв, да и хрупкая иномарка была не создана для того, чтобы таранить ворота. С улицы донесся вой милицейских сирен.
Анфиса хлопотала возле лежащей на земле Авроры.
— Она жива, дышит! — крикнула она. — «Скорую» скорее! Она ранена… Аврора… Наташа, Наташенька, ты меня слышишь? Скорее врача… Как хорошо, что мы успели… Она жива!
Глава 33 КОНЕЦ
Прошел не день и не два. Много дней. Осень пришла пополам с предварительным расследованием. Зарядили дожди, листья кленов в Нескучном саду стали багряными, а в уголовном деле по поводу убийства в ресторане «Аль-Магриб» подшивался уже пятый том. Катя порой втихомолку ужасалась — сколько же исписано бумаг! Как их только читают там, в суде…
В конце октября Аврора выписалась из больницы, лбу у нее от удара металлической подставкой торшера остался шрам. Как сказал Кате Колосов, из больницы, Аврору забрал не кто иной, как ее бывший муж Дмитрий Гусаров. Он забрал и детей и увез всю свою семью в, Австрию, где, по слухам, оплатил Авроре пластическую операцию в знаменитой косметологической клинике.
Сыновья Потехиной все месяцы; пока она находилась под следствием и содержалась в «Матросской Тишине», ни разу не попросили свидания с матерью. Младший продолжал учиться за границей. А старший демонстративно переехал жить к отцу. По отзывам нескольких спортивных изданий, Глеб Потехин мог быть признан лучшим нападающим футбольной сборной юниоров.
Как опять же поведал Кате Колосов, все необходимые вещи и продукты Потехиной передавались в тюрьму через адвоката, нанятого Иваном Григорьевичем Поляковым. Сам шеф-повар «Аль-Магриба», очень тяжело переживший случившееся, попросил у следователя свидание со своей бывшей хозяйкой только однажды. Ему не было отказано в просьбе, и свидание состоялось. Согласно рапорту охраны, Потехина во время этого краткого свидания плакала. А после в камере с ней случилась настоян истерика.
Иван Григорьевич Поляков примерно в это самое время, когда Аврора выписалась из больницы, женился на Саше Масловой. Они расписались в загсе, а затем обвенчались в маленькой церкви на Чистых Прудах, слухам, венчание было очень скромным, а невеста 6eременной.