Илир зарычал и побежал прочь от дома Мэтоксов. Тело его изменилось. Это был уже не человек. Это был монстр, животное, одна из тех тварей, на которых он охотился сам. Но у этого монстра была цель, которой он собирался добиться, как только поборет свой голод. И пусть для этого придется вырезать весь этот крохотный город. Плевать.
Глава седьмая
– Какого черта это было? – спросил Мэтокс, выходя на крыльцо.
Фэй молчала, наблюдая, как тварь, в которую превратился незнакомец, приближается к соседскому дому, выбивает дверь.
– Господи! – прошептала Фэй, услышав крики детей.
Потом все как-то вдруг стихло. Залитая кровью тварь выскочила из дома, оставив внутри смерть, и устремилась к следующему. Оставшиеся в доме Мэтоксов люди почувствовали страх Фэй. Он ворвался в их сознания внезапно, разрывая в клочья все остальные заботы, мечты, фантазии. Дикий, животный страх. И среди этого страха были картины того, что успела заметить в сознании Илира Фэй. Жуткие картины, безумные.
Сидя в своей машине, Макс Бонер видел, как на залитое светом крыльцо дома Мэтоксов выходят люди. Все смотрят на соседний дом, следят за тварью. Все, кроме Ясмин, которая узнала машину Макса.
– Куда ты? – попыталась остановить ее мать.
Ясмин высвободила руку, пересекла улицу.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она Макса, но он знал, что ответ ей не нужен. Она может прочитать все, что захочет в его голове. – Ты понимаешь, что привез в наш город смерть?
– У меня не было выбора.
– Ты бы мог умереть.
– Тебе легко говорить. – Макс вздрогнул, услышав еще один крик. Крик жертвы Илира. Даже не Илира. Уже нет. Это был монстр. Такая же тварь, как те, на которых он охотился прежде, истребляя их гнезда.
– Нужно убираться из этого города, – сказал Лью Квейчман – третий муж Фэй.
Эндрю Мэтокс попытался его остановить, но Лью уже принял решение. Вернее, страх принял решение за него.
– Я не поеду с тобой, – сказала ему Фэй. – Ты никогда не встречал этих тварей. А Мэтокс их знает. Нужно довериться ему.
– Мы просто уедем. – Лью Квейчман схватил Фэй за руку и потащил к машине. Она вырвалась, спряталась за спиной Мэтокса. – Ну и черт с тобой! – заворчал ее муж.
Он запрыгнул в машину, включил зажигание и как безумный сорвался с места, едва не врезавшись в растущие перед домом деревья. «Шевроле» выскочил на дорогу. Двигатель заревел, запищала резина. Илир не слышал, как от дома Мэтоксов отъезжает машина, но он почувствовал мысли сверхчеловека, который остался один. Такой возможности Илир не мог упустить. Сильнее голода в нем была только ненависть, только жажда убийства.
Фэй видела, как черные, густые тени окружили машину ее мужа. Голодные и безумные тени – дети, достойные своего отца Илира. Сначала они сожрали резину. Железо заскрежетало по асфальту, выбивая снопы искр. Машину закрутило, швырнуло на тротуар, но прежде чем она остановилась, тени уже принялись пожирать ее кузов, двери, стекла. Где-то в какофонии скрежета и грохота раздался крик Лью Квейчмана. Потом все стихло. Остался лишь обглоданный кузов машины. А тени, почувствовав кровь, устремились к дому Мэтоксов.
Собравшиеся на крыльце гости засуетились, толкаясь, начали протискиваться обратно в дом. Тени попали под свет фонарей, зашипели. Но тени не были глупы. Они добрались до фонарей со стороны, где свет не мог достать их. Лампы лопнули. Осколки полетели на дорогу. Тени подобрались к дому, окружили его, вжались в стены, пытаясь отыскать вход. Но что-то сдерживало их снаружи, не пускало. Макс Бонер видел, как тени скользят вдоль стен дома, слышал их жалобный, голодный вой. Тихий, но от того еще более зловещий.
– Ясмин! Где Ясмин? – засуетилась в доме ее мать.
Она хотела открыть дверь, но брат Ясмин, Шэдди Мэтокс, остановил ее. Он чувствовал, как тени ждут, когда их жертвы сделают ошибку. Эти тени были похожи на сотни, тысячи сверхлюдей, которые пришли в этот дом, чтобы учинить свой кровавый суд над ними. Но только вместо суда будет устроена безумная трапеза. Потому что ничего другого, кроме голода, у теней на улице не было. Голод и безумие. Эти чувства проникали в сознание, сводили с ума. Но с ними можно было бороться.
– Пусти меня! – закричала Клео своему сыну.
Ее крик был диким, безумным, отчаянным. Но это кричала не мать. Нет. Это кричали тени, пробравшиеся в ее сознание. В сознание простого человека, который не мог противиться их воле, несмотря на всю ту кровь древнего, которую она выпила за последние десятилетия, несмотря на то, что считала себя почти такой же, как ее муж, как ее дети. Все это ничего не значило. Она была слабой, уязвимой. Была такой же, как в тот день, когда впервые познакомилась с Эндрю Мэтоксом. И ничто не сможет это исправить.
Отчаяние было таким сильным, что Клео захотелось выбежать на улицу и позволить теням, этим детям ночи, закончить все прямо сейчас. К тому же она уже видела когда-то давно, как это происходит. Видела в полицейском участке, где работала.
Тени пришли за свидетелем. Был поздний вечер. Свет выключился, и тени проникли в комнату для допросов. В хаосе и безумии был слышен лишь крик свидетеля. Потом, когда дверь удалось открыть, Клео увидела остатки человеческой плоти, которые буквально растворяются в кишащей, ожившей мгле. Свидетель, мужчина – Клео уже не помнила его имени – тянул к ним свои руки, надеясь на спасение. Но спасения не было. Тьма не собиралась его отпускать, а когда детектив Джейсон Оливер попытался спасти свидетеля, тени вцепились и в его плоть. Черные лохмотья ожившей ночи. Клео видела, как они цепляются к руке детектива Оливера, пожирают его плоть. Видела, как обнажаются белые кости. Всего лишь крохотные клочки мрака, ломтики смерти. Свет прогнал их, оставив уродливые раны. Детектив Оливер стоял, прижавшись спиной к стене, зажимая здоровой рукой искалеченную кисть. А в комнате для допросов от свидетеля осталась лишь густая, зловонная лужа…
Таким было первое знакомство Клео с миром, который лежал где-то за границами ее понимания. Но мир этот проник в нее. И было уже не важно, хочет она или нет – тьма звала ее, заставляла исследовать, открывать все новые и новые двери…
– Ты должен что-то сделать, – сказала Клео Мэтоксу. Сказала сейчас, в настоящем.
– С нашей дочерью все будет в порядке, – заверил он ее.
– В порядке? – вспылила Клео. – В порядке? – Она пыталась подобрать нужные слова, но не могла.
– Ясмин сейчас с Максом. Я вижу их мысли. Чувствую их. С ними все будет в порядке. Он позаботится о ней.
– Видишь их мысли?
На лице Клео появилось презрение. Не к мужу, нет. Она не могла презирать его способности, ведь такие же способности были у ее детей. Но не могла она презирать и себя за то, что этих способностей не было у нее. Поэтому Клео презирала что-то общее, что-то извне. Сейчас это была уродливая тварь, которая пришла в их город и принесла смерть. Раньше это были соседи, случайные знакомые, мужчины, которыми, возможно, она могла бы увлечься, если бы в ее крови не было вируса, женщины, которые увлекались этими мужчинами…
Особенно женщины. Они выбирали себе мужчин, делали то, чего не могла она. Эндрю Мэтокс не оставил ей выбора, когда заразил вирусом двадцать четвертой хромосомы. И кто бы что ни говорил, ему тогда было плевать, что станет с ней. Он не знал, что ее организм адаптируется. Он просто хотел отомстить за свою возлюбленную по имени Крина, за древнюю слугу, научившую его пить кровь древних. Пить кровь ее хозяина Вайореля, которого Мэтокс предаст позже, чтобы спасти ее, Клео. Спасти после того, как отведет в бар для слуг, где убийцы Крины превратят тело Клео в сплошную карту боли, а она будет просить еще и еще, потому что Мэтокс внушил ей это.
Сейчас она и сама не могла с уверенностью сказать, помнит ли ту ночь. Осталось лишь что-то мистическое. Боль и желание. Желание и боль. Он отыскал в ее воспоминаниях все самое темное, самое мрачное, и вытащил наружу. Он – ее муж, отец ее детей. Даже их первая близость была чем-то нереальным, противоестественным. Он взял ее в образе юношеской извращенной фантазии, в которой она никому не признавалась. Взял для того, чтобы подчинить ее, заставить служить своей безумной мести. И после, когда Эмилиан помог им пленить Гэврила…
Нет, Клео не могла видеть в Мэтоксе обыкновенного мужчину. Возможно, его любовница Крина могла, но не Клео. Для нее он всегда оставался воплощением зла. Она боялась его. Особенно вначале. Хотела сбежать. Встретила мужчину в порту. Он обещал, что заберет ее, поможет скрыться. Но их близость превратила его в уродца. Вирус, которым Мэтокс заразил Клео, превратил ее случайного любовника в уродца. Тогда Клео не знала, любила ли она того мужчину, не знала, любила она вообще хоть когда-то, но вот в ненависти своей она не сомневалась.
– Сложно жить в мире, который не знает того, что знаешь ты, верно? – спросил Мэтокс, когда она пыталась закатить ему скандал. – Но у тебя будет время, чтобы привыкнуть. У нас будет время. – Он говорил так, словно и не было у Клео интрижки в порту, не было человека, который превратился из-за нее в уродца и отправился в резервацию. – Мы другие, Клео. Пойми.
– Сложно жить в мире, который не знает того, что знаешь ты, верно? – спросил Мэтокс, когда она пыталась закатить ему скандал. – Но у тебя будет время, чтобы привыкнуть. У нас будет время. – Он говорил так, словно и не было у Клео интрижки в порту, не было человека, который превратился из-за нее в уродца и отправился в резервацию. – Мы другие, Клео. Пойми.
Потом они спустились в подвал и пили кровь Гэврила, которая помогала забыться лучше любого вина. Кровь и секс.
– Почему ты не отпустишь меня? – шептала Клео.
– Почему ты не признаешь, что не хочешь уходить? – спрашивал Мэтокс.
Он был хорошим любовником, словно сама природа создала его для этого. С ним не нужна была любовь. Достаточно тела, которое жаждет ласки, наслаждения. А в совокупности с кровью Гэврила это становилось идеальным коктейлем. Даже после того, как появились дети, и Клео всерьез стала задумываться о кольпоперинеорафии. Даже после того, как появилась Фэй.
Девушка была особенной, такой же, как Мэтокс. Их тянуло друг к другу. И Клео знала, сколько бы детей она ни родила Мэтоксу, это все равно не сделает ее особенной, не сделает ее в глазах Мэтокса такой, как Фэй… Правда, потом Фэй всегда уезжала. Оставались дети, Мэтокс, кровь Гэврила. Но дети росли, и Клео понимала, что они будут такими же, как Мэтокс и Фэй. Такими же, как все те особенные люди, которых привозит Фэй в их дом. Открытые книги, единый сплав.
Они читали мысли друг друга, изучали воспоминания. Невозможно что-то утаить, скрыть. Тысячи ненужных слов, которые тратятся на разговоры, проносятся за одно мгновение перед глазами, словно принадлежат не человеку напротив, а тебе самому… И Фэй… Нет, Клео никогда не злилась на нее за связь с Мэтоксом. Она скорее злилась на себя за то, что не может стать такой, как Фэй. Все остальное можно скрыть. Скрыть от себя – от таких как Мэтокс скрывать что-либо было невозможно, потому что они всегда могли прочитать ее мысли, увидеть все, о чем она думает, каждый секрет, каждую тайну…
– Нет, не могу просто так сидеть и ждать, пока Ясмин там, на улице, – сказала Клео, налила себе выпить, но кровь Гэврила давно уже не позволяла пьянеть. А так хотелось забыться, расслабиться. Особенно сейчас, когда тени сжимали большой, холодный дом, где прожито так много.
И вот сейчас, словно кульминация всей жизни, появилась кровожадная тварь, которая убивает соседей, желая набраться сил и прийти за Мэтоксами, за их гостями. И еще это чертово бренди, которое почти не пьянит. Сначала перестало пьянить пиво, затем мартини. Последний раз Клео удалось напиться, когда Фэй привозила в этот дом Джессику Грандье, которая стояла сейчас у окна и, вглядываясь в ночь, что-то говорила Эндрю Мэтоксу о том, что Ясмин сидит в машине Макса Бонера. Но их мысли недоступны. Тени блокируют доступ к миру извне. Остается только этот чертов дом. И бренди. Клео налила себе еще, выпила, снова налила. Сейчас ей казалось, что напиться – это единственное оставшееся у нее желание. Напиться и послать все к черту. А Джессика стоит у окна и продолжает что-то говорить о ее дочери. Пить, пить, пить… Еще больше, больше, больше…
– Может, заткнешься, а? – зашипела Клео на Джессику, устав от ее монотонного голоса. Ох уж эти особенные сверхлюди… Как же они ее достали за все эти годы, когда, собираясь за столом, они принимали ее только из жалости. Все, включая собственных детей.
Она одна в этом недружелюбном мире. Одна, как в те ночи, когда приезжала Фэй. Кровать большая, но холодная. Сна нет. Фэй и Мэтокс в комнате для гостей. Первый, второй или третий муж Фэй в своей комнате. Они не чувствуют ревности, не чувствуют себя вторым сортом. Они знают друг о друге все. Для них эти ночи это что-то обыденное. И хочется поддаться их уговорам, примириться с новой жизнью, с собой. Но потом появляется Джессика Грандье, и Клео понимает, что не собирается делить своего мужа еще с одной женщиной. Она, Клео, не сверхчеловек, так почему же ей нужно жить по их извращенным законам? Почему она должна мириться? Нет, ревности она не чувствует, только унижение. Хватит с нее этих особенных людей, которые считают ее кем-то низшим и говорят так снисходительно, словно она… ребенок, животное.
– Тени уйдут с первыми лучами солнца, – говорит матери Шэдди Мэтокс. Говорит сейчас, в настоящем, видя все ее мысли, устремленные в прошлое, зная обо всех ее чувствах. – Нужно лишь дождаться утра. Я видел это в воспоминаниях отца.
– Видел? – Клео смотрит ему в глаза.
Это ее сын, ее ребенок. Она должна любить его, но… Есть ли в нем хоть что-то от нее? А Ясмин? Ох, уж эта странная Ясмин, которая всегда задает столько неуместных вопросов. О вендари, об отце, о гостях. И никакая кровь древнего не поможет скрыть от нее свои мысли. Она увидит все. Она заставит стыдиться, краснеть, злиться. Но она никогда не позволит заглянуть в свои мысли. Даже своему отцу. Особенно в последние годы. Лишь покажет то, что хочет показать и все…
– Ты уверен, что нам не стоит попытаться сбежать? – спрашивает Ясмин Макса Бонера. Спрашивает сейчас. Они сидят в его машине и смотрят на окруженный тенями дом.
– Ты видела, что случилось с одним из ваших гостей, который хотел сбежать?
– Может быть, ты и прав. – Ясмин закрывает глаза, пытается отыскать сознание монстра, которого привез в их город Макс.
Илир чувствует ее мысли, чувствует, как они вторгаются в его разум, но он слишком занят своим голодом, чтобы обращать на это внимание.
– Как вышло так, что эта тварь не убила тебя? – спрашивает Ясмин Макса.
– Когда я только его встретил, он был другим.
– Другим?
– Он боролся с голодом.
– Почему же не борется сейчас?
– Что-то изменилось.
– Что, черт возьми, могло измениться?
– Не знаю. Кажется, он что-то увидел, когда подошел к той женщине на крыльце.
– Что он мог увидеть?
– Может быть, ему не понравилось, как вы обращаетесь с древним?
– Причем тут древний? Эти твари ненавидят таких, как Гэврил. – Ясмин вздрогнула, заглянув в мысли Илира чуть глубже, в его воспоминания. Так много ненависти. Так много голода. Так много крови. И такое сильное желание жить. Жить среди криков боли и страданий. Жить, неся смерть подобным себе.
Ясмин видела, как появляются на свет дети Наследия, видела гнезда их безумных братьев. Братьев, на которых они охотятся.
– Древние не такие, как Наследие, не такие, как Илир, – сказала Ясмин не столько Максу, сколько самой себе. – Их создала природа. Как хищников. Понимаешь? Они не виноваты, что они такие. А Наследие… Наследия не должно быть на этой планете. – Она заглянула Максу в глаза, в мысли, воспоминания.
Ясмин не знала, нравится ей то, что она там видит или нет, особенно отношения Макса с Мэйдд Нойдеккер, но она не ревновала, не злилась на него. Наверное, для того, чтобы ревновать, нужно любить. Любить долго, чтобы начать считать, что человек принадлежит тебе. А она никогда его не любила. Никого не любила. Как ее мать никогда не любила отца. Как отец никогда не любил мать. И дело было вовсе не в том, что они никогда не пытались хранить друг другу верность. Нет. Особенным людям сложно подчиняться правилам обыденных отношений, тем более когда в организме так много крови вендари, а за плечами столько прожитых лет. Но… но между родителями не было чувств и прежде, вначале.
– Когда мы познакомились, твой отец любил другую женщину, – сказала как-то Клео дочери. – А я… Я наверно никого не любила.
Ясмин знала, что это правда, видела это в воспоминаниях своей матери. Как видела все то, что происходило в доме, когда Фэй только начала приезжать к ним. Все те люди, которых она привозила. Особенные люди. Они пили кровь Гэврила, мучили его, издевались над ним, словно он был растением.
Иногда, когда никто не следил за ней, маленькая Ясмин спускалась в подвал и часами смотрела на плененного вендари. Чувств не было, но в подвале мысли родителей и гостей были не так слышны. В подвале было тихо и спокойно. А наверху… То, что происходило наверху, не нравилось Ясмин. Даже после того, как физическая близость утратила свою власть над их телами. Даже после того, как они стали соединяться телепатически, строить свои миры, сливаясь в них воедино.
Ясмин помнила тот день, когда ее мать впервые присоединилась к этим фантазиям. Присоединилась не сразу. Сначала не могла, потому что не было врожденных способностей, как у ее мужа, у ее детей и гостей, затем, когда кровь Гэврила дала ей сил, не хотела, сопротивлялась, все еще тоскуя по обыденности потерянной жизни простого человека, которая осталась далеко позади. Ясмин видела и эти воспоминания. Видела и не понимала, почему мать скучает по ним. Почему вспоминает всех тех мужчин, которые бросили ее? А ведь она так старалась удержать их. Делала для них так много. Но все они уходили. Ясмин видела, что Клео злится на них, обижается и по сей день, но когда у нее появилась возможность присоединиться к телепатической связи мужа и его друзей, она отказалась, сославшись на эти воспоминания, вцепившись в них.