– Хочешь, чтобы я убила ее для тебя? – спросила Сиджи хозяина, зная, что он только и ждет, когда в этом мире появится хоть что-то, что ей дорого. Гэврил долго смотрел ей в глаза, затем качнул головой.
– Я заберу ее, когда она подрастет, – пообещал он. – Воспитай ее лучшей слугой, чем ты.
Сиджи так и не поняла, играет с ней Гэврил или просто говорит то, что у него на уме. Нужно было ждать. Сиджи назвала дочь Мэйдд, отдав на воспитание в семью, которой платила за содержание своего ребенка, навещая девочку раз в несколько месяцев, обычно совмещая визиты с днем выплат.
Когда Мэйдд подросла, Сиджи стала водить ее в балет. Странно, но после того, как она убила много лет назад несколько балерин, ненависть к танцовщицам прошла. Сейчас ей нравились эти постановки. Она сидела со своей дочерью в первых рядах и ловила себя на мысли, что надеется и Мэйдд приобщить к балету. Не стать балериной, а просто наблюдать за этим. Но Мэйдд не нравилось. Сиджи видела это. А еще она видела знакомого балетмейстера – Сашу Вайнер. Ту самую Сашу Вайнер, которая сбежала из Вены, как только Гэврил отпустил ее. Сбежала больше века назад. Сейчас на вид ей было не больше сорока.
– Узнаешь меня? – спросила ее Сиджи Нойдеккер, пройдя за сцену, когда постановка закончилась.
Саша Вайнер кивнула, затем посмотрела на дочь Сиджи. Сиджи улыбнулась и в свою очередь посмотрела на глупую молодую француженку, которая сопровождала Сашу Вайнер.
– Это твоя дочь? – спросила Саша, все еще глядя на Мэйдд.
– А это твоя любовница? – спросила Сиджи, глядя на француженку. Француженка глуповато улыбнулась и сказала, что ее зовут Марджолэйн Лаффитт. – Мне должно о чем-то говорить это имя? – спросила Сиджи. Француженка смутилась и пожала плечами.
– Чего ты хочешь? – спросила Саша Вайнер.
Сиджи заглянула ей в глаза. Страха в них не было. Прожитые годы притупили чувство опасности. Сиджи спросила ее про кровь Клодиу, спросила о жизни, которая должна была давно закончиться. Француженка слушала все это и растерянно хлопала глазами. Точно так же хлопала глазами и дочь Сиджи.
– Ты пришла, чтобы убить меня? – все так же спокойно спросила Саша Вайнер.
– Убить? – Сиджи нахмурилась. – Нет. Просто хотела познакомить свою дочь с тобой.
– Зачем?
– Зачем? А зачем ты спишь с этой глупой француженкой?
– Я не глупая! – обиделась Марджолэйн Лаффитт. Саша Вайнер и Сиджи наградили ее тяжелыми взглядами. Француженка смутилась, проворчала что-то себе под нос, ушла, хлопнув дверью.
Она хотела закрыться в свободной гримерке и забыться, но все гримерки были заняты. Шум и суета раздражали. Марджолэйн вышла на улицу, закурила. Не успела она докурить, как мимо нее прошла Сиджи и ее дочь. Сиджи увидела француженку и сказала, что Саша Вайнер бросит ее раньше, чем она успеет понять это. Потом они поймали такси и уехали.
Дочь напряженно молчала, и Сиджи чувствовала вину за то, что отвела ее после постановки за кулисы. Разговор с Сашей Вайнер не получился, да Сиджи и не хотела разговаривать. Просто Саша была частью прошлого. Она напоминала ей о том, кем она когда-то была. Теперь от той прежней Сиджи ничего уже не осталось.
Она отвела Мэйдд к приемной семье, дала им еще денег. Ночь была холодной и тихой. Сиджи шла по пустынной улице Нью-Йорка. Вокруг ни случайных прохожих, ни бездомных. Лишь под одиноким фонарем стоял молодой парень в потрепанной кожаной куртке. Снег падал ему на жидкие светлые волосы, достигавшие плеч. Гэврил говорил, что когда-нибудь настанет день, и она сможет пить кровь обычных людей. Но сейчас Сиджи могла пить только кровь Гэврила. Лишь эта кровь давала ей сил, давно превратившись в наркотик, ради которого она живет. В этом Сиджи никому не признавалась.
Сейчас, глядя на светловолосого парня, Сиджи думала, что возможно именно сегодня стоит попробовать выпить своего первого человека. Предполагаемая жертва согнулась, пытаясь прикурить. Сиджи попыталась разглядеть его лицо – молодое, со светлой щетиной, но глаза были неожиданно темными, пытливыми. Он на мгновение взглянул на Сиджи, но этого взгляда хватило ей, чтобы понять – сегодня она никого не убьет. Она вообще не хочет никого убивать. Сиджи прошла мимо парня, надеясь что он не будет пытаться ни познакомиться с ней, ни ограбить. Он и не пытался. Сиджи молча поблагодарила его. Спустя четверть часа она уже не помнила об этой встрече. Не помнила до тех пор, пока не увидела этого парня спустя два месяца. Это был последний день ее жизни.
– Меня зовут Хэмп Сандерс, – сказал светловолосый парень. У него был большой охотничий нож. Он воткнул его Сиджи в живот и, поворачивая, требовал рассказать об остальных.
– О каких остальных? – спросила Сиджи, харкая кровью.
– Вы пьете кровь. Вы убиваете людей. – Хэмп Сандерс снова повернул свой нож. За его спиной стояли две женщины. Сиджи видела их прежде. Они следили за ней, наблюдали.
– Да кто вы такие, черт возьми? – спросила их Сиджи. Ответа не было.
Саша Вайнер узнала о смерти Сиджи Нойдеккер из газет. Журналисты смаковали подробности. На черно-белой фотографии была Сиджи Нойдеккер. Она лежала на дороге, раскинув руки. Черно-белый цвет скрывал детали, особенно вспоротый живот. Газету с этой фотографией принесла Марджолэйн Лаффитт.
– Ты правда никогда не бросишь меня? – спросила она Сашу.
– Почему ты спрашиваешь?
– Эта женщина сказала, что ты бросишь меня. – Марджолэйн ткнула пальцем в фотографию мертвой Сиджи Нойдеккер.
– Эта женщина уже мертва, – сказала Саша.
В тот день она и сама не верила, что когда-нибудь оставит эту юную наивную девочку. Марджолэйн было восемнадцать лет, и она напоминала Саше ангела. Особенно эти ее надежды стать танцовщицей. Она не хотела учиться, не хотела репетировать. Но она верила, что однажды проснется и станет самой известной, самой знаменитой и самой желанной. И еще этот акцент. Он напоминал Саше ее первую любовницу Николет Эбер. Но Сиджи Нойдеккер убила Николет. Сейчас она могла убить Марджолэйн. Могла, пока кто-то не забрал ее собственную жизнь. Значит, теперь Саша сможет оставаться с этой французской голубкой столько, сколько захочет. Но Саша не учла, что голубка потускнеет и увянет. Не сразу, неспешно, год за годом, но старость приходила за ней. Старость, которую Марджолэйн никогда не ждала.
– Ты угасаешь, – сказала ей однажды Саша, не зная, как лучше начать разговор о том, что между ними все кончено. Марджолэйн гневно сверкнула голубыми глазами. – Не обижайся, но… – Саша уже готова была сообщить о разрыве.
– А почему не стареешь ты? – спросила француженка.
– Я старею.
– Но не так, как обычные люди. – В глазах Марджолэйн горел огонь. Она вспоминала Сиджи Нойдеккер, вспоминала их недолгий разговор много лет назад. Вспоминала последнюю любовницу Саши – молоденькую армянку по имени Гаяне. – Думаешь, я ничего не знаю о тебе? – шипела Марджолэйн Лаффитт. Она искала повода для скандала, искала возможность выплеснуть гнев.
– Давай отложим этот разговор, – попросила ее Саша, решив, что избавится от этой змеи постепенно. Сначала построит стену в их отношениях, а потом сделает так, что француженка поймет, что в театре ей больше нет места и вернется к себе на родину или куда-нибудь еще, не важно, лишь бы подальше.
Но избавиться от Марджолэйн оказалось не так просто. К тому же чем больше Саша думала об этом, тем отчетливее понимала, что двадцать лет, которые они провели вместе, что-то значат в ее жизни. Она больше не хотела спать с Марджолэйн, но и прогнать ее не могла. Ей хотелось получить Гаяне, но сохранить где-то рядом француженку, сохранить старого друга. Не самого верного, не самого мудрого, но все-таки друга…
Вот в такой период жизни Саши Вайнер к ней и пришла дочь Сиджи Нойдеккер – Мэйдд.
– Ты помнишь меня? – спросила она.
– А должна? – Саша Вайнер смотрела на Мэйдд лишь мгновение, затем перенесла свой интерес на Макса Бонера, который мялся за спиной новой подруги. – Сколько лет твоему мальчику? – спросила Саша Вайнер Мэйдд, продолжая смотреть на Макса.
– А сколько лет тебе? – спросила Мэйдд. – Сто? Сто пятьдесят?
– О чем ты говоришь? – Саша Вайнер изобразила удивление, но внимание своим вопросом Мэйдд привлекла.
– Все еще не узнала меня? – Мэйдд улыбалась. – Я приходила сюда со своей матерью. Она сказала, что вы знакомы, но когда встретились, разговор у вас не получился. С тобой тогда еще была женщина. Француженка. Моя мать говорила, что вы любовницы. – Она недружелюбно прищурилась, назвала свое имя и на всякий случай имя матери.
– Я не знаю, почему убили твою мать, – сказала Саша Вайнер.
– Я здесь не из-за ее убийства.
– Тогда почему?
– Мне нужна твоя тайна.
– Хочешь жить вечно? – На лице Саши Вайнер появилось разочарование.
– Хочу убить Гэврила, – сказала Мэйдд. – Ты знаешь Гэврила? Вижу, что знаешь. Помню, что знаешь. – Со стороны Максу Бонеру казалось, что две змеи решили сразиться и теперь кружат вокруг друг друга, не решаясь сделать первый выпад. – Моя мать служила Гэврилу, – продолжала говорить Мэйдд. – Она делала для него много страшных вещей. Очень много. Думаю, именно поэтому ее убили. – Мэйдд пытливо закусила губу. – Но ты ведь никому не служишь, верно?
– Тогда почему?
– Мне нужна твоя тайна.
– Хочешь жить вечно? – На лице Саши Вайнер появилось разочарование.
– Хочу убить Гэврила, – сказала Мэйдд. – Ты знаешь Гэврила? Вижу, что знаешь. Помню, что знаешь. – Со стороны Максу Бонеру казалось, что две змеи решили сразиться и теперь кружат вокруг друг друга, не решаясь сделать первый выпад. – Моя мать служила Гэврилу, – продолжала говорить Мэйдд. – Она делала для него много страшных вещей. Очень много. Думаю, именно поэтому ее убили. – Мэйдд пытливо закусила губу. – Но ты ведь никому не служишь, верно?
– Какое тебе до этого дело? – сухо спросила Саша Вайнер.
– Скажи, кто присылает тебе кровь древних?
– Откуда ты знаешь про кровь?
– Об этом знала моя мать.
– Она рассказывала тебе об этом?
– Я видела это в ее воспоминаниях. Всю ее жизнь, включая годы, когда она была шлюхой в Вене. И еще я видела, как Гэврил хотел убить тебя. – Мэйдд помрачнела. – Я видела очень многое… А после, когда умерла мать, стала видеть Гэврила. Почти каждую ночь, нужно лишь достаточно крепко уснуть. – В глазах Мэйдд появилось что-то темное, глубокое. Казалось, она и не понимает, что вспоминает свои ночные кошмары вслух: то стихает, смущаясь, то голос ее неожиданно нарастает в гневе. Наконец Мэйдд умолкла и растерянно смотрела не то на Сашу Вайнер, не то просто в пустоту.
– Знаешь, – сказала Саша Вайнер, словно услышанная история действительно тронула ее. – Когда-то я тоже пыталась разобраться в своем бессмертии, но после смирилась, начала принимать как должное. – На ее губах появилась усталая улыбка. – Мой тебе совет, сделай то же самое – смирись.
– Смириться? – Мэйдд наградила ее растерянным взглядом, словно только что проснулась и с трудом понимала, что происходит.
– Смириться? – впервые за время разговора подал голос Макс. – А как же Ясмин? Как же та девушка из семьи, пленившей Гэврила? Что будет с ней? Что будет с каждым из них?
– В жизни случаются вещи и похуже, – сказала Саша и назвала его милым мальчиком.
– А если бы это была ваша дочь?
– У меня нет детей.
– Тогда ваша любовница.
– Всегда можно найти другую.
– Вот как? – глаза Макса сверкнули гневом.
– О, только не пытайся пугать меня обещаниями, что заберешь мою жизнь, – прочитала его мысли Саша Вайнер. – Я живу уже слишком долго, чтобы бояться смерти.
– Тогда мы сожжем твой чертов театр! – прошипела Мэйдд, но взгляд ее все еще был отстраненным, растерянным.
– Театр? – Саша неприятно рассмеялась. – Театр можно отстроить заново.
Ее смех раздражал, выводил из себя. Но еще больше раздражало понимание, что ей глубоко наплевать на всех и на себя в том числе. Старуха устала. Она уже и сама не понимает, зачем живет, для чего живет. Смыслы растаяли, теперь осталась только желчь. Да и было ли когда-то иначе?
– Ненавижу эту старую ведьму, – сказала Максу и Мэйдд Марджолэйн Лаффитт, остановив их на выходе из театра. Ей было почти сорок, и Мэйдд тщетно пыталась разглядеть в ней черты той молодой француженки, которую она видела в этом театре в детстве.
Они договорились встретиться спустя час недалеко от Метрополитен-Опера, в одном из баров Манхэттена на Восточной Семидесятой Стрит. Кафе называлось «Люксембург».
Их посадили у высокого окна, белые жалюзи которого были открыты, и где-то там, за ним было видно, как живет ночной город, бежит куда-то, суетится. Скатерти на квадратных столиках были чистыми и белыми как снег. Между затянутых в красную кожу кушеток стояли вазы с гербариями. Стены были выкрашены в теплый желтый цвет. На подносах стояли графины с водой. Макс видел барную стойку, за которой красовались сотни бутылок с алкогольными напитками, которых Макс никогда не пробовал. Да он никогда и не слышал таких названий. И эти странные, одетые в костюмы посетители, напоминавшие Максу какую-то элитную вечеринку библиотекарей! После своего крохотного родного города и его убогих баров Макс чувствовал себя крайне неуютно в этом месте – сидел и нетерпеливо ерзал на плетеном стуле, пока Мэйдд делала заказ.
– А что будешь ты? – спросила она, протягивая Максу обрамленное красной рамкой меню.
– То же, что и ты, – отмахнулся Макс и чтобы изобразить, что чем-то занят, взял со стола спичечный коробок с названием кафе, выполненном золотыми буквами на синем фоне.
Официант принес два высоких бокала с густым красным вином, затем ужин на белых тарелках. Ужин, название которого Макс так и не решился спросить у Мэйдд. Он не мог есть в этом культурно-неприветливом месте. Рыба на тарелке ждала его, остывала, а он лишь снова и снова прикладывался к бокалу с вином. К тому же увядающая француженка опаздывала уже на четверть часа, и Макс от этого начинал нервничать еще сильнее.
– Не переживай так, – сказала Мэйдд. – Это большой город. Здесь пятнадцать минут опоздания ничего не значат.
Макс кивнул, заставил себя взять вилку, нож. Когда пришла Марджолэйн Лаффитт, он все еще возился со своим ужином. Она села на плетеный стул рядом с ним. Они говорили с Мэйдд так, словно Макса не было рядом. Он подумал, что как только закончится эта встреча, то сразу вернется в родной город. Не нужно ему все это, не хочет он слушать, что рассказывает француженка. Особенно ее жалобы на Сашу Вайнер.
Бывшая любовница получила отставку. Она зла. Она брызжет желчью. И она за долгие годы жизни здесь так и не избавилась от своего акцента. Особенно когда с волнением рассказывает о том, что Саша Вайнер не стареет. В голубых глазах зависть.
– Я знала, что что-то не так с тех времен, как ты приходила в театр с матерью, – говорит француженка Мэйдд Нойдеккер. – Сначала я, конечно, думала, что твоя мать спятила, но потом… Потом я стала следить за этой старой ведьмой Сашей Вайнер. И знаешь, что я поняла?
– Она пьет чью-то кровь?
– Именно, – француженка передергивает плечами.
Они разговаривают с Мэйдд еще минут двадцать так, словно знают друг друга много лет. Потом Лаффитт уходит, заявляя, что скорее всего когда Мэйдд снова приедет в город, то ее уже здесь не будет.
– Я вернусь домой, в Париж. Хватит с меня. – Она грустно улыбается, трогает Мэйдд за руку. Макс смотрит, как она уходит. Чуть раньше Лаффитт сказала, что долго следила за Сашей Вайнер, сказала, что ей удалось узнать адрес, откуда каждые полгода к Саше приходит кровь во флаконах из-под духов. – Сначала я думала, что это ее любовник, но… – Лаффитт снова улыбается. – Надеюсь, вы заставите эту старую ведьму встряхнуться, – говорит она, но в глазах нет злости. Она все еще влюблена в Сашу Вайнер и надеется на далекий, призрачный шанс быть с ней вместе.
Макс допивает вино, закуривает. Он и Мэйдд сидят за столом вдвоем, но Мэйдд все еще молчит, не замечая его, словно продолжает говорить с француженкой. Макс ждет пять минут, десять, поднимается из-за стола, говорит, что ему нужно подышать свежим воздухом.
– Не уезжай, – говорит Мэйдд. – Не бросай меня. Не сейчас.
– Я не бросаю. Мне не по себе в этом кафе.
– Ты не испугался, когда узнал о Гэвриле в подвале твоей девушки, а теперь бежишь от этих стен?
– Ни от кого я не бегу.
Макс выходит на улицу. Машины плывут сплошным потоком, фары сверкают, слепят глаза. Горят неоновые витрины. По дороге в кафе на Амстердам-Авеню он видел автобусную остановку. Просто забраться в автобус и ехать до конечной станции. И плевать на все, что остается за плечами. Просто ехать, бежать. Потом идти. Он может затеряться где-то среди сплетенных в клубок безумия дорог, которые ведут куда-то, если знать, куда хочешь добраться. Но если ты просто хочешь сбежать, то достаточно сесть на городской автобус – результат будет один. И ночь вокруг живет, ночь искрится. Ночь разевает свою пасть. Ночь ждет своих жертв…
Макс закурил, дошел до остановки на Амстердам-Авеню, но автобусы уже не ходили. Он понял это прождав почти час. Потом пришла Мэйдд Нойдеккер.
– Как ты нашла меня? – спрашивает Макс.
– Я ведь умею читать твои мысли. – Она садится рядом с ним на жесткую скамейку. На другой стороне улицы над входом в магазин большой плакат, сообщающий прохожим об открытии. На стеклянных стенах остановки стикеры с рекламой ночного клуба. Мимо медленно ползет патрульная машина. – Давай переночуем сегодня в отеле, а завтра отправимся в Портленд, – предлагает Мэйдд.
– Я хотел уехать от тебя, – признается Макс.
– Я знаю.
– Но автобусы уже не ходят.
– И это я тоже знаю. – Она берет его за руку.
Они возвращаются к кафе Люксембург, садятся в машину Макса, которую он готов был оставить Мэйдд. Но Мэйдд не умеет водить. Она указывает дорогу.
Теперь найти место для парковки, снять номер. Мэйдд расплачивается за номер, говорит, что когда мать была жива, то они всегда останавливались в отеле «Белклэир». Здание высокое, старое, из красного кирпича. Оно почему-то напоминает Максу тюрьму. Но внутри все снова глянцевое. Овальные коридоры, дорогие ковры на паркетном полу, кожаные кушетки, огромные зеркала на стенах. В номере две дубовых кровати, цветы в вазах на столиках и снова эти тепло-желтые стены.