– А вашему другу тоже ничего не ясно в этом деле? – неожиданно проговорила Наталья Сергеева.
– Какому другу? – спросил я машинально.
– Следователю, который был вместе с вами, – пояснила Наталья Михайловна. – Это ведь вы его вызвали?
– Да, – я отхлебнул остывший кофе и посмотрел на собеседницу. – Это я его вызвал. Честно говоря, и ему пока ничего не ясно. Но вы ведь никому об этом не скажете?
– Нет, не скажу, – улыбнулась Сергеева.
– Пока на подозрении, вернее, ему уже предъявили обвинение в убийстве, находится шеф-повар Дрего Мора, который был членом жюри конкурса и знал обоих убитых. Вы ведь тоже знаете этого Дрего Мора?
– Ну, так, – неопределенно пожала плечами Наталья Михайловна.
– Все указывает на то, что это он изготовил яд рицин, который убил вашего друга Трофима Максимова. Но пока не ясен мотив убийства. И непонятно, кто и зачем убил Голубева.
– Дрего был любовником жены Максимова и вполне мог желать ему смерти, – заметила Сергеева. – А Голубев… – она немного помолчала, – мог отравиться случайно, взяв на кухне, например, отравленную сметану, которая предназначалась Максимову.
– Да в том-то и дело, что после смерти Максимова никакого яда на кухне обнаружено не было. Убийца его либо хорошо спрятал, либо уничтожил. А на следующий день яд на кухне появился снова. То есть убийца принес его с собой и сделал так, чтобы, пробуя свои блюда, отравился бы именно Голубев.
– Ну, тогда действительно ничего не понятно, – Сергеева откинулась на спинку стула. – А вы-то сами что думаете?
– Я думаю, что отравление обоих шеф-поваров было намеренное и не связанное с конкурсом и главным призом, – ответил я. – Но мне совершенно непонятны мотивы убийств и, конечно, неизвестен их исполнитель, если это не Дрего Мора… Так вот, – вернулся я к первому вопросу, который хотел задать Сергеевой, – правда ли то, что жена Голубева была любовницей Максимова?
– Ну, у него были, конечно, женщины… – замялась Наталья Михайловна, поскольку мой вопрос был для нее неожиданным.
– Я говорю конкретно о Тамаре Голубевой.
– А вы откуда об этом знаете? – недоуменно спросила Сергеева.
– Ну… – промычал я, не зная, что ответить. – У меня свои источники.
– А-а, поня-атно, – протянула Наталья Михайловна. – Кажется, я догадываюсь о ваших источниках, это, наверное, вам рассказала та девушка из «Комсомолки».
– Ну… – снова промычал я, – как вам это сказать…
– Да, это правда, – не дожидаясь от меня вразумительного ответа, сказала Сергеева.
– Что ж, благодарю вас, – произнес я, допивая уже холодный кофе. – Вы мне очень помогли.
– Правда? – Сергеева насмешливо посмотрела на меня.
– Нет, не правда, – признался я. – То, что вы сказали, никак не проясняет ситуацию.
– Вот и я о том же, – сокрушенно произнесла Наталья Михайловна. – Еще вопросы будут?
– Нет. Спасибо вам. И за ответы на вопросы, а главное, за обед.
* * *– Привет. Новости есть? – сказал я после того, как услышал от Володи: «Слушаю тебя».
– По какому поводу? – не сразу понял мой вопрос Коробов.
– По поводу убийств Максимова и Голубева.
Володя лишь только засопел в трубку, видно соображая, что ответить.
– Значит, есть, – констатировал я. – У меня тоже есть кое-что для тебя. Что, обменяемся новостями?
– А ты где сейчас? – спросил Коробов.
– На работе, – ответил я.
– Я сейчас к тебе приеду.
Я выключил трубку и увидел шефа. Он стоял в дверях и вопросительно смотрел на меня.
– Что? – спросил я.
– Где третья передача про конкурс поваров? – произнес он недовольно.
– Ее нет… пока, – ответил я.
– Когда будет? – поинтересовался шеф.
– Не могу знать, – буркнул я.
Мой ответ поразил шефа:
– Это как так? Нам послезавтра выходить с твоей передачей, завершать программу «Кому достанется “Добрыня”», а ты говоришь, что не можешь знать. Это меня крайне удивляет, Старый. Да и не бывает так у нас, – строго промолвил шеф. – Ты же сам знаешь.
– Теперь будет, – сказал я.
– Нет, не будет, – не согласился шеф.
– Следствие зашло в тупик, – я посмотрел на шефа, ища сочувствия, но не нашел его даже в его взгляде. – Нет никакого нового материала. И конкурс прикрыли.
– Придумай что-нибудь, – произнес шеф как само собой разумеющееся. – Раньше у тебя получалось.
«Избаловал я их, – такая вот посетила меня мысль. – Привыкли, что я либо раскрываю какие-нибудь преступления, либо кладу свою голову на плаху. А ее и так уже два раза едва не оттяпали. Как говорится, одна голова хорошо, но с телом лучше!»
– Думаю, да ничего в голову не приходит, – язвительно (после такой мысли) сказал я.
– А ты лучше думай, – проговорил шеф и подвел черту под нашим разговором. – Чтоб завтра к вечеру на третью передачу материал был. Крайний срок – послезавтра до обеда…
– Но…
Но говорить «но» было некому: шеф уже ушел.
И я стал думать. Думал я долго, но так ничего и не придумал.
Приехавший Володя тоже был не в духе. Оно и понятно: ни одной зацепки в деле убиения Максимова и Голубева. А ведь скоро с него спросят. Голубев из Администрации Президента не успокоится. Не справится Коробов, на его место назначат другого, а он запросто может потерять приставку «по особо важным делам» и снова стать простым следователем. Если ему, конечно, не пришьют служебного несоответствия и не попросят уйти со службы…
Времена-то нынче суровые!
– Говори, что у тебя за новость, – сказал Коробов, когда мы уединились в конце коридора на дерматиновом диванчике.
– Жена Голубева была любовницей Максимова, – сказал я без всяких предисловий.
– Это точно? – посмотрел на меня Володька, которого, похоже, моя новость не то чтобы удивила, а, скорее, ввела в еще большее уныние.
– Точно, – ответил я.
– Как узнал?
– Случайно.
– Это ничего не дает, – произнес Володька. – Только еще больше все запутывает… А Голубев про это знал?
Я пожал плечами:
– Теперь его уже не спросишь.
– Может, это Голубев отравил Максимова? – скорее самому себе, нежели мне, сказал следователь пока еще по особо важным делам.
Я промолчал, поскольку вопрос адресовался не мне.
– Тогда кто отравил самого Голубева? – продолжал задавать сам себе вопросы Володя. – Сергеева в отместку за своего друга и бывшего возлюбленного?
Я снова промолчал.
– А может, это все устроил итальянец этот, Дрего Мора? – поднял на меня взор Коробов. – И улики ему никто не подбрасывал? А мы ищем то, что давно лежит на виду…
– Я не знаю, – честно признался я. – А у тебя какие новости?
– Я тут подумал: может, в Москве и ближнем Подмосковье были еще отравления рицином. И решил проверить, – Коробов вздохнул. – Так вот: с начала июня и по вчерашний день рицином в Москве никто не травился. Алкоголем, таблетками разными, даже цианистым калием – было. Двенадцать самоубийств за неделю, представляешь? Все пожилые люди, кроме одного подростка, состоявшего на учете в психдиспансере. Рицином же в Москве никто не травился. А вот в Подмосковье один случай был зафиксирован. В Рузе. Опять же пожилой человек, Скворцов Виктор Васильевич, шестьдесят восемь лет. С криминальным, кстати, прошлым – половину жизни провел в тюрьмах и на зонах. Кличка Птаха.
– И что ты думаешь делать дальше? – спросил я.
– Надо под протокол допросить эту Голубеву, – ответил Володя. – Но сначала надо съездить в Рузу, поспрашивать там, что да как. И откуда взялся у них этот рицин.
– Возьми меня с собой? – попросил я. – А то мой шеф рвет и мечет, – тут я немного приврал для значимости ситуации, – говорит, завершать программу про поварской конкурс нечем. А у меня материала – кот наплакал. И можно сорвать передачу, чего шеф мне может и не простить. Так что если мы это дело не раскрутим, то оба можем отправиться поднимать сельское хозяйство…
– Что ж, поехали, – уныло произнес Володя.
– Когда? – немного повеселел я в отличие от моего друга.
– Завтра с утра.
– Заедешь?
– Заеду…
Вечером позвонила Ирина:
– Привет. Что делаешь?
– Тоскую, – ответил я. – Как у тебя дела?
– Мама приехала, – сообщила девушка.
– А это хорошо или плохо? – спросил я.
– Для нас с тобой – это, наверное, не очень хорошо, – ответила Ирина. – А для меня… Я же все-таки скучаю без нее…
– И ты сегодня, стало быть, дома, – безрадостно констатировал я.
– Да. Я к тебе сегодня не приду, ладно?
– Ладно.
– Сам понимаешь: неловко ее оставлять, – как бы извиняясь, произнесла Ирина. – Только приехала, соскучилась, а я из дома…
– Понимаю.
– Ты с Сергеевой разговаривал? – поинтересовалась Ирина.
– Да.
– И что?
– Она подтвердила, что Голубева была любовницей Максимова.
– И что дальше? – спросила Ирина.
– Пока ничего, – ответил я.
– Ладно, ты там не унывай, – поняла мое настроение девушка. – Завтра я к тебе приеду, хорошо?
– Ладно, ты там не унывай, – поняла мое настроение девушка. – Завтра я к тебе приеду, хорошо?
– Отлично, – ответил я.
– Тогда до завтра.
– До завтра…
Глава 7 Таинственный родственник бывшего зэка и экс-домушника Скворцова-Птахи, или Сука
В Рузе я был дважды. Городок мне очень нравился: уютный, небольшой, ухоженный, какой-то весь солнечный; промышленности практически нет (или я не видел), воздух чистый, река Руза не грязная и без масляных пятен-разводов на ее поверхности. Значит, в нее отходы никакие не сливают. Говорят, в Рузе даже водится семга. Не знаю, как насчет ее, а вот плотва, окуньки и щучки в Рузе точно есть. Сам ловил, когда мы всей редакцией «Московского репортера» ездили рыбалить на Рузу. Правда, это было лет шесть назад, но в таких городах, как Руза, за такой срок мало что меняется.
И правда, Руза изменилась незначительно. И все в ней было на прежних местах: и Воскресенский собор на улице Партизан, и краеведческий музей неподалеку от собора, и приходские церкви, и сквер с неработающим фонтаном, и городской отдел полиции рядом с восстановленным памятником Ленину на улице, естественно, Коммунистической.
Не знаю, как вы, а я запросто поменял бы Москву на этот чистый, уютный и тихий городок. Конечно, чтобы в нем был такой же сервис, как в Москве, и такая же зарплата. Впрочем, после посещения вагона с евро вместе с нищими и бомжами в деньгах я нуждался не особо, так что если бы в Рузе платили за мою работу телерепортером тысячу евро, нет, даже штуку долларов, то мне этого вполне бы хватило.
Володе Руза тоже нравилась. Как только мы заехали сюда, у него разгладились морщины на лбу, повеселел взгляд и движения стали плавными и размеренными, под ритм местной жизни. Он даже говорить стал медленнее, как человек, у которого все в этой жизни ладно и есть надежные тылы. Наверное, и я стал так же говорить, но мы ведь чаще замечаем за другими, нежели за собой, верно?
В городском отделе полиции нам про отравление Скворцова сказали немного. Да, был, дескать, такой персонаж, Виктор Васильевич Скворцов с погонялом Птаха. Четыре ходки: три за ограбление, одна за разбой. Квартирный вор весьма высокой квалификации, ежели судить по такому уездному городку, как Руза. После последней ходки Птаха то ли завязал, то ли сменил масть на ту, что поспокойнее и меньше на виду, но больше на квартирных кражах и ни на чем криминальном не попадался. Похороны были вчера, лежит теперь бывший зэк Скворцов на Новом кладбище, потому как на старое Городское кладбище дорожка ему закрыта, как и остальным прочим, кто поплоше: «нет более местов». Правда, начальство покрупнее как-то умудряется-таки залечь на Городском кладбище. Ну, так ведь оно на то и начальство, чтобы последнее пристанище, как и прочие жизненные блага, попрестижней себе выхлопотать.
А Птаха, мол, отравился. Или отравили, хотя, кроме наличия в его нутре яда, более никаких остальных признаков, указывающих на насильственную смерть, обнаружено не было. Поэтому и была списана его смерть на несчастный случай, а возможно, и на суицид.
– Думаете, ему жить надоело? – спросил Володя.
– Все может быть, – ответил капитан полиции, что разговаривал с нами. – С бывшими зэками такое случается. Приходят они из зоны, отсидев значительный срок, а как жить тут, на воле, даже не представляют. Отвыкли. Там, на зоне, для них все было понятно. За кидалово – заточка в печень где-нибудь на пересылке. За воровство у своих – на ножи. За гнилой базар – предъява. А тут все то же самое, даже больше и наглее, все масти перепутаны, каждый себя барином мнит, а управы никакой. И не ждет их никто, и никому они не нужны. Помаются несколько месяцев, а то и недель, попьют вволю, а потом либо обратно на зону возвращаются, либо сами себя кончают.
– А где он этот рицин-то смог достать? – спросил Володя.
– Да пес его знает, – пожал плечами капитан полиции. – Он как из Москвы приехал, так через несколько часов и помер.
– Он в Москву ездил?
– Ага.
– А зачем?
– Да хрен его знает. Кажись, кто-то из родственников у него там проживает. Вы лучше участкового о Птахе порасспросите.
– А вы участкового можете сюда вызвать? – спросил Володя.
– А чего ж не вызвать, можно и вызвать, – ответил капитан и пошел в дежурную комнату звонить по телефону.
* * *– Старший участковый уполномоченный капитан Белевин, – представился прибывший участковый, немолодой мужчина, грузный и плешивый. – Чем могу служить?
– Следователь по особо важным делам Следственного комитета майор юстиции Коробов, – представился солидно в свою очередь Володя. – А это, – указал он на меня, – мой помощник лейтенант Русаков.
«Ого, – подумал я. – Коробов вспомнил, что я лейтенант запаса, каковое звание я получил вместе с дипломом».
– Меня интересует все, что связано с недавно умершим от отравления Скворцовым Виктором Васильевичем, – официальным тоном произнес Володя. – Он ведь был из контингента ваших подопечных, капитан, верно?
– Верно, – ответил старший участковый уполномоченный.
– Что вы можете сказать о нем? – спросил Коробов.
– Ну, а чего говорить, – Белевин малость подумал, потом ответил: – Четыре ходки, вор-домушник, человек в своей среде уважаемый, авторитетный. Жил тихо, не пил. Компаний с такими же, как он, не водил. Иначе бы я про это знал. Я ведь, – сказал с какой-то неизбывной печалью капитан, – давно в участковых хожу, поэтому все про всех знаю. Ну, не про всех, конечно, а про тех, про кого мне знать положено по роду службы.
– Понятно, – Коробов уважительно посмотрел на капитана полиции. – А вот в горотделе мне сказали, что Скворцов в Москву недавно ездил…
– Было такое, – легко согласился Белевин.
– А по какому делу, знаете?
– Родня там у него имеется. А вот кто: сестра, брат, племянник, внук – не скажу. Поскольку о том не ведаю.
– В горотделе мне сказали, что он умер по приезде из Москвы, – сказал Коробов.
– Верно, – ответил капитан полиции.
– А он один жил?
– Один как перст.
– А как вы думаете, отравился Скворцов или его отравили?
– Да кому его травить-то? – удивился Белевин. – Он жил тихо, смирно. Скорее, не жил, а доживал. Как все старики доживают…
– А кто делал вскрытие? – спросил Коробов.
– Судмедэксперт Чеканов, – ответил участковый.
– Побеседовать с ним как-нибудь можно?
– Ну, а чего нельзя-то. Пойдемте.
Знаете, чем хороши тихие провинциальные городки? Тем, что в них все под рукой. И все главные учреждения сосредоточены в одном месте. Например, чтобы из городского отдела полиции попасть в районную больницу, вернее, в патологоанатомическое отделение больницы, нам понадобилось ровно три минуты.
Врач Чеканов оказался на месте. Он провел гостей в крохотный кабинетик (как-никак, один гость, то бишь Володя Коробов, был здесь, в Рузе, фигурой весьма значимой), заварил чай и отвечал на все вопросы охотно и предельно точно.
Да, он делал вскрытие Скворцова по распоряжению следователя Зиновьева на предмет естественной или насильственной смерти. Ни гематом, ни прочих признаков, что указывали бы на насильственную смерть Скворцова, обнаружено не было. То есть яд ему был влит без применения силы.
Сам ли он его принял? Это неизвестно. В своем медицинском заключении Чеканов так и написал: смерть наступила от отравления рицином, который попал в организм умершего Скворцова оральным путем.
– А когда яд попал в его организм? – спросил Коробов.
– Судя по признакам отравления, рицин попал в желудочно-кишечный тракт за шесть-восемь часов до смерти, – без тени сомнения ответил врач.
– У меня имеются сведения, что Скворцов умер через несколько часов после приезда из Москвы, – задумчиво произнес Володя. – Выходит, яд он принял еще в Москве?
– Выходит, что так, – немного подумав, ответил Чеканов. – Так что концы, если его, конечно, отравили, ищите у себя там, в Москве.
– Спасибо, – поблагодарил Коробов врача, и мы покинули больницу.
– Значит, Птаха отравился в Москве, – произнес я, когда мы вышли из дверей больнички.
– Или его отравили, – Володя пребывал в глубочайшей задумчивости после посещения судмедэксперта.
– Но кто? – недоуменно спросил я своего друга и теперь вот напарника. – Кому было нужно травить бывшего зэка и экс-домушника, доживающего свои денечки, как нам сказали, «тихо и смирно»?
– А может, не экс-домушника, а домушника действующего? – посмотрел на меня Володя.
– Может быть, и так, – согласился я. – А может, он ездил в Москву «на гастроли»? Кореш его позвал и попросил вскрыть какую-нибудь хибарку по старой памяти.
– Вполне может быть. Как подсказывает мой опыт, преступники редко завязывают со своим ремеслом. Внешне могут вести вполне добропорядочный образ жизни, а в действительности подворывают где-нибудь в соседнем районе.
– Или этот неизвестный родственник его вызвал.