Вот и все, что я хотела тебе написать. Не называй меня, пожалуйста, глупой девочкой. Я храбрая девочка. И мне очень нужно стать знаменитой.
Целую тебя в пухлые, милые щечки.
Роза»
2
- Глупая девочка! – тяжело вздохнул Серега, а Флора громко всхлипнула.
- Значит, ему нужна была тетрадь, - задумчиво сказал Алексей. – Поехали, Серега, глянем на то, что осталось от пожара.
- А мне? Мне что делать? – растерянно спросила Флора.
- Сидите пока дома. Не думаю, что он снова на вас нападет. Не рискнет.
- Но он же хотел меня убить!
- Хотел. И это странно, что не убил. Извините, конечно.
Алексей еще раз понюхал листок из конверта. Потом подошел к Флоре, и тоже потянул носом.
- Извините. Поближе можно?
Она засмущалась, но кивнула.
- Что за духи у вас? – спросил Алексей, приблизившись и почувствовав от одежды Флоры незнакомый тонкий аромат.
- Ну, какие там духи? Очень дешевая туалетная вода. «Цветы России» называется. Фиалка.
- Фиалка?
- Муж подарил. К Восьмому марта.
- Хороший подарок. Может быть, он вам жизнь спас. До свидания, Флора!
- Что ж, поймаете вы его? – спросила маленькая, суетливая женщина.
- Обязательно…
… Они ехали быстро, не обращая внимания на возмущение водителей, знаками и сердитыми гудками показывающих свое недовольство.
- И все-таки не понимаю, - пытался рассуждать Серега Барышев, – почему он ждал столько времени, чтобы поджечь павильон? А?
- Неизвестно, как долго они разговаривали с Розой. И о чем. Быть может, она сказала только, в каком районе работает, и он начал методично обходить все цветочные павильоны, чтобы узнать, в котором из них работает женщина по имени Флора. Очень редкое имя, между прочим! О, черт! Надо было ее об этом спросить! Не обращался ли кто к ней с пошлым вопросом: «Девушка, как вас зовут?»
- Она могла и не ответить.
- Флора? Вряд ли. Не похоже, что она может огрызнуться в ответ: «А вам-то что?» Или просто откровенно послать. Тем более, что кроме имени он ничего и не спрашивал. И приставать к женщине не собирался. Ему важно было только знать, что именно здесь, в этом павильоне работает Флора, которая должна передать милиции опасные записи.
- Приехали. Вон, видишь, почерневшее здание?
Они подъехали к обгоревшему павильону и поспешно вылезли из машины. Возле пострадавшего от огня цветочного магазинчика уже не было ни пожарных, ни Лейкина, ни зевак. Разбитые стекла, и почерневшие стены портили общее впечатление в ряду чистеньких, ухоженных павильончиков. Барышев задумчиво сказал:
- Ты был прав: пожарные приехали быстро. Разрушения не слишком большие. Снаружи, по крайней мере.
- Зато внутри, кажется, ничего почти не осталось.
Алексей заглянул в павильон, потом нырнул внутрь. Подошедшему милиционеру Барышев протянул раскрытое удостоверение:
- Свои.
- Уголовный розыск, что ли? Криминал ищете?
- Вроде того.
- Ну, успехов следствию, - козырнул патрульный.
Алексей в это время уже вышел, вытирая грязные руки:
- Бесполезно. Можешь не заходить, все равно того, что нам нужно, здесь нет. Он, видимо, бумаги поджег и убежал.
- Но зачем? Не проще ли было взять из ящика стола тетрадь, запереть дверь и уйти? Или сигнализация сработала?
- Видимо, он ее отключил. И времени найти тетрадь у него было достаточно.
- Но тогда зачем, Леша?
- Я и сам все время об этом думаю. И у меня есть по этому поводу одна замечательная идея. Знаешь, куда нам с тобой надо сейчас поехать?
- Куда?
- К матери Лилии.
- Это еще зачем?
- Там узнаешь.
- Хорошо. Я только позвоню.
Алексей сидел в машине и думал. Долго думал. О платке в машине у Николая Самсонова, о сумке Виктории Воробьевой. Все это были ее вещи. И духи. «Турбуленс». Он хотел срочно проверить одну догадку.
Барышев вернулся минут через десять, довольно сказал:
- Порядок.
- Жена сказала, что тебя любит? – усмехнулся Алексей, заводя мотор и выруливая с обочины на дорогу.
- Иди ты со своими шуточками! Того ублюдка, что магнитолы воровал, мужики задержали. Привели в отделение, а там он во всем признался. Можешь теперь снова свой «Пассат» у дома оставлять.
- Ну, уж нет! Береженого бог бережет.
- Надо бы поехать, с ним побеседовать.
- Сначала к Лилии домой. Или боишься, что не на тебя запишут раскрытое преступление?
- Надо же отчеты для начальства писать. Что не зря зарплату получаю. А чего ты так всполошился?
- А то, что я дурак. Надо было с самого начала догадаться. Я же всегда говорил, что одна из женщин была лишней. Вот мы сейчас и узнаем наверняка, которая …
…Мать убитой девушки Полина Михайловна визиту очень удивилась. Но посторонилась, тем не менее, грустным голосом сказала:
- Что ж, проходите. А я сегодня как раз к гадалке собралась. Назначено у меня. А вы надолго?
- Зачем же к гадалке? – удивился Алексей.
- Есть, говорят, предсказательница Тамара, так она по фотографии может того злодея отыскать, что дочку мою убил.
- По чьей фотографии?
- Как по чьей? Дочки.
- Я тоже могу. У меня есть некоторые магические способности. Только мне не фотография нужна, а вещи покойной.
- Конечно-конечно, - засуетилась Полина Михайловна и прошла торопливо вперед, в маленькую комнату.
- Когда это у тебя вдруг проявились магические способности? – прошипел Барышев, толкнув в спину Алексея.
- Полчаса назад. У сгоревшего павильона. Как посмотрел на него, понял: открылось шестое чувство. Вижу свет в конце тоннеля.
В маленькой комнате Полина Михайловна с готовностью распахнула перед гостями гардероб:
- Вот. Дочкины вещи. Сохранила все, как при ней было.
Алексей заглянул во внутренности старого шкафа, удушливо пахнущие лавандой:
- Полина Михайловна, меня вообще-то интересуют те вещи, которые Лилии подарила Виктория Воробьева. Вы же сами говорили: духи, платок. Мол, на полке все лежит.
- Да-да.
Полина Михайловна выдвинула самый нижний ящик шкафа, заглянула туда:
- Не понимаю. Вот здесь все было.
Она переложила с места на место несколько тряпок.
- Давно уже не заглядывала, - виновато сказала она. – Ни к чему.
- Может быть, Лилия их кому-нибудь отдала? – спросил Алексей.
- Кому ж? Если только подружке. Была у нее такая. Маргаритой звали. Только ее тоже убили, - всхлипнула Полина Михайловна.
- А сумка кожаная тоже среди вещей была?
- Какая сумка? Ах, сумка. Была. Черная, кожаная, с пряжкой. Но Лилия сразу сказала, что вещь не для нее. Подруге, мол, отдам. Той подойдет. Значит, и другие вещи тоже отдала. А платок-то новый был. И пузырек с духами полный, нераспечатанный.
- Вот тебе и решение проблемы, - вздохнул Алексей. – Спасибо, Полина Михайловна. Мы, пожалуй, пойдем.
- А вещи-то? Вещи?
- Я уже их посмотрел. Убийца вашей дочери скоро предстанет перед судом.
Алексей сказал это торжественно, и подтолкнул Барышева к дверям. Тот все еще не мог прийти в себя от удивления.
- Ну и что? – сказал он, едва вышел за порог. – Что это нам дало?
- Давай выйдем, на лавочку сядем. И я тебе скажу.
В лифте Серега переминался с ноги на ногу от нетерпения. На улице схватил друга за плечо, резко развернул лицом к себе:
- Давай, говори!
- Могу я тебя чуточку помучить? Шучу. Время не ждет. Значит, слушай: все это настолько очевидно, что я не могу понять, как с самого начала лопухнулся. Одна из женщин была лишней. И это именно Вика. Луговая трава, не цветок. Он просто ошибся. И вовсе не хотел ее убивать. У него, ведь зрение слабое. Он убил Лилию, потом захотел убить Марго. Ты сам представь картину: Лилия отдала ей вещи богатой подруги, которые бес толку валялись в шкафу на полке. А Марго экономила на всем, хотела дожить последние дни, как человек. Кто бы стал о ней заботиться в больнице? Она копила деньги, потому и вещи у Лилии брала. Среди них были духи и пестрый шелковый платок. Марго его часто надевала. И желтый пакет довершил картину. Он же не знал, что Виктория зайдет после работы в супермаркет и купит мороженое с кока-колой. И на сцене появится яркий желтый пакет. А в подъезде темно. Помнишь, Флора говорила, что он все время принюхивался? У этого человека недостаток зрения компенсируется острым обонянием и тонким слухом. И движения неуверенные, не потому что он пьяный. Он просто слабовидящий. Потому и линейку на шею с первого раза не мог закинуть. Отсюда и царапины. Ошибка, элементарная ошибка. Он хотел убить не Викторию, а Марго.
- Но зачем?
- Цветы, наверное. Помешан на цветоводстве. Он и павильон потому поджег, что не мог найти нужную тетрадку. Не в состоянии был разглядеть написанное, вот и решил уничтожить все бумаги. Чтобы наверняка. Роза не знала этого человека в лицо, а Марго, как раз знала очень хорошо. Она все рассказала подруге, а та записала.
- Но зачем?
- Цветы, наверное. Помешан на цветоводстве. Он и павильон потому поджег, что не мог найти нужную тетрадку. Не в состоянии был разглядеть написанное, вот и решил уничтожить все бумаги. Чтобы наверняка. Роза не знала этого человека в лицо, а Марго, как раз знала очень хорошо. Она все рассказала подруге, а та записала.
- Но тогда получается, что это…
- Воробьев, да?
- Не может быть, Леша! Не узнать свою собственную жену?!
- Может, он ее потом узнал? Когда она уже была мертва? Или раньше, но все равно ненавидел ее так сильно, что стал душить до конца.
- И что теперь делать? К нему идти?
- Знаешь, Серега, иди к нему один. Я не могу.
- Ты, все-таки, с ним разговаривал?
- Серега…
- Ты разговаривал. Добрый, да?
- Все могут ошибаться. Мне показалось, что он человек, который слегка запутался. Но, все равно: человек.
- А он скотина. Он… Слов-то таких нет.
- Ладно, давай без эмоций.
- Боишься, что я сам его придушу? Не доведя до отделения? Правильно боишься.
- Только пусть это будет без меня. Неловко, что он меня так обманул. Еще и «спасибо» сказал.
- Я его сейчас задержу, и отвезу на допрос, если сразу не расколется. А ты к жене можешь идти. Под теплый бок. Со всей своей сентиментальностью. А жестокий Серега Барышев поставит в этом деле точку.
- Ну, я пошел? – тоскливо сказал Алексей.
… все цветы мне надоели
Я давно уже никому не говорю, какое у меня зрение. Минус сколько. Это так много, что люди все равно не в состоянии понять и представить себе, что это такое. И они начинают меня жалеть. Вслух. А я чувствую только скрытую радость в их голосе: «Ой, как хорошо, что это не у меня!». Потому что сразу после слов сожаления они торопятся сообщить о своем отличном зрении. В крайнем случае, о небольших с ним проблемах. И даже не подозревают о том, как это меня раздражает. Поэтому я давно уже делаю вид, что все нормально.
А, меж тем, близорукость моя некорректируемая. Не улучшают ее ни очки, ни контактные линзы. Я живу в своем, особом мире. В нем нет людей, только туманные, расплывчатые пятна. Цветные пятна. Пульсирующие пятна, если я пытаюсь в них вглядеться. Но я не чувствую себя ущербным. Наоборот. Я знаю, как уродливо многое из того, что видят остальные. На это просто незачем смотреть. А то, что домысливаю я – прекрасно.
Я больше слышу, тоньше чувствую. И запахи, и людей. Я придумаю их по этим запахам, и еще по голосам. И уродины могут показаться мне красавицами, а красавицы – ведьмами. У меня свое зрение. Особое.
И я не хочу, чтобы меня жалели.
3
- Что такой мрачный? - спросила жена, открыв Алексею дверь.
- Меня обманули, Сашенька. Человек, которому я сделал доброе дело.
- Бывает.
- Почему так?
- А ты сам всегда хороший?
- Но я же женщин стальной линейкой не душил!
- Что, маньяка поймали? – охнула Саша. – И кто он?
- Не будем об этом. Слушай, давай не будем откладывать, и прямо завтра поедем смотреть на весну? Завезем детей к маме, и поедем.
- А почему с детьми нельзя?
- Тебе надо отдохнуть. И мне тоже. У меня еще есть время. Поедем, Сашенька - тоскливо повторил он.
- Хорошо. Мы поедем гулять завтра. Вдвоем. Ты и я.
- У меня замечательная жена.
- И ты только сейчас это понял, поросенок?…
… Они поехали в центр, в Парк Культуры. Было солнечно, но еще прохладно. Саша замерзла, бродя по асфальтовым дорожкам, но все равно была очень счастлива.
- Знаешь, мне хочется что-нибудь на память об этом дне.
- Что, например?
- Тут есть уличный вернисаж, напротив Парка Культуры. Выставка картин на продажу. Давай, зайдем?
- Ты что, картину хочешь купить?
- Ну, самую маленькую-маленькую. – Сашенька развела руками, показав, какой должна быть картина.
- Хорошо, что я денег с собой много взял. Хотел сводить тебя в дорогой ресторан. В очень дорогой, - намекнул Алексей.
- Нет. Купи мне лучше картину.
- А выбор у меня есть?
- И не рассчитывай.
- Что ж, тогда согласен, - притворно вздохнул Алексей.
Они вышли из парка и спустились в подземный переход. Потом, ежась от ветра, добрели до уличного вернисажа. Народу там было гораздо меньше, чем картин, и продавцы явно скучали. Алексею не очень-то нравилась вся эта лубочная живопись, и он хотел сделать покупку побыстрее. Но жена Александра заявила упрямо и весьма решительно:
- Я хочу осмотреть все. Раз уж мы сюда приехали.
И он снова покорно кивнул:
- Хорошо.
А потом долго бродил среди стен, увешанных картинами, и, чувствуя, что устает, смотрел на этих бесконечных лошадей, на блюда с румяными яблоками, на сирень. Сирень в вазе, сирень на столу, сирень в глиняном кувшине… И был этот сладкий толчок в сердце. Картина на серой стене с облупившейся штукатуркой. Необыкновенная картина. Очень нежные, какие-то даже по-детски слабые, беззащитные краски. В тонкой, вытянутой вверх, стеклянной вазе, которую словно и незаметно, невесомый совсем букет. Он знал, что эта трава называется «кукушкины слезки». А как называются цветы, то ли темно-розовые, то ли нежно-малиновые, с рваными краями, не знал.
Поэтому нагнулся, разбирая подпись к картине. Да, она как-то называлась. И еще один сладкий толчок почувствовало его сердце. На бумажке, приклеенной скотчем к деревянной раме, было старательно выведено печатными буквами:
«Нежность».
Саша тоже остановилась, вздохнула восхищенно:
- Купим?
Но, услышав цену, вздрогнула:
- Как дорого!
- Купим, - сказал Алексей бородатому мужику в берете. Типичный художник, даже шарф живописными кольцами обмотан вокруг шеи.
- Хороший выбор. Для души писал, - пробасил тот. – Потому и дорого.
- Скажите, а откуда вы взяли сюжет? Очень необычная композиция, – спросил его Алексей. – Полевые цветы, и неброские.
- Да, необычная. А история такая. Пару лет назад пошел я на выставку цветов. Летом дело было, как сейчас помню. Ну, как художнику, мне это интересно. Выставки всякие. Сюжеты новые ищу. Где есть прекрасное, там стараюсь к нему приобщиться. И увидел я там этот букет. И подпись к нему. Он так и назывался: «Нежность». Как увидел, так и замер. Три дня выставка была, так я все три дня на нее и ходил. Денег на билет не пожалел. Все запоминал эту самую «Нежность». Да что там запоминать? Вот где она у меня. В душе.
Бородатый художник хлопнул себя рукой по груди. А потом со вздохом сказал:
- На третий день призы раздавали. За лучшие цветочные композиции. Так вот за эту «Нежность» дали первую премию. И деньги, и диплом.
- А кому дали, не вспомните?
- Такого не забудешь, - усмехнулся художник. - Странный такой мужик. Колоритный. Обрит налысо, а на подбородке вроде черной кляксы. Руки в кольцах. С маникюром. Так завернуть вам картину?
- Да, конечно, - рассеянно сказал Алексей.
Саша была просто в восторге. Несла свое сокровище, прижав к груди, словно младенца. И все время повторяла:
- Но как же это дорого! Как дорого!
Алексей же, остановившись прямо посреди улицы, вдруг хлопнул себя по лбу рукой:
- Ну, какой же я дурак! Снова с самого начала дурак!
- Лешенька, что? - испугалась жена. – Он тебе сдачу не дал?
- Да какая сдача! – Крикнул Алексей на всю улицу: - Какая еще сдача!
Потом торопливо сказал:
- Едем быстренько к маме. Ты пойдешь собирать детей, а я к другу детства заскочу. К Николаю Лейкину. Узнаю, наконец, историю про украденную «Нежность». Только бы он был дома! Только бы дома…
… Бывший одноклассник на этот раз сам открыл дверь.
- Как мама? – спросил его Алексей, проходя в каменный грот.
- Поправляется. Скоро из больницы заберу. Поедем с ней в деревню, цветочки выращивать.
- А цветочный бизнес как?
- Бизнес? Что бизнес… Разваливается все на глазах. Трех продавщиц убили, теперь, вот, павильон сгорел. Может, не мое это?
- Слушай, Коля, расскажи мне, наконец, эту историю. Про украденную «Нежность».
Лейкин побледнел. Замялся, отвел глаза.
- Да брось ты, - сказал Алексей. – Я все равно половину уже знаю. Знаю, что «Нежность» – это букет. Название композиции. Там странная трава, которая называется «кукушкины слезки» и полевая гвоздика. Жена сказала.
- Откуда? Откуда знаешь? – еще больше побледнел Лейкин.
- Один художник увидел букет и написал картину. Я ее сегодня купил.
- Покажешь?
- Сначала ты покажи. Диплом.
Лейкин нехотя пошел в свою комнату. Его не было минут десять. Алексей уже, было, начал заволноваться, как бывший одноклассник вернулся, и протянул ему диплом в рамочке:
- Вот. Сначала на стене висел. Потом снял. Совесть замучила. Ведь не я это придумал. Я просто украл чужую идею. Взял и украл. А осмелился только потому, что идее этой уже много лет. Учился я на курсах флористов. В нашей группе было десять девушек, а парней всего двое. Я и еще один. Так вот это был талант! Чутье и вкус невероятные! Причем, знал я его с детства. Матери наши работали в одном НЭХе, обе цветоводством занимались. И в судьбах наших много похожего. Их тоже отец бросил. Жили вдвоем с матерью, только все больше за городом, в деревне. Я знаю, что она розы выращивала и на рынке продавала. Только, кажется, незадолго перед тем, как приятель мой на курсы поступил, умерла. От рака, что ли. А с парнем случилось несчастье: он вдруг стал быстро терять зрение. Говорят, на нервной почве. Как мать умерла, так и случилось. Может, с горя, может, от одиночества. А какой из слабовидящего флорист? Надо же видеть, что делаешь. Цвета видеть, форму. Ему даже группу по инвалидности дали. Сказали, что ничего сделать нельзя, близорукость некорректируемая. Он сам говорил, что видит все букеты только как расплывчатые цветные пятна. И чем дальше, тем хуже видит. И бросил это дело. Я потом заходил несколько раз к нему домой, справлялся о здоровье. Но он стал какой-то замкнутый и очень странный. О цветах слышать не хотел. А мне как раз предложили участие в конкурсе на лучшую цветочную композицию. Международная выставка, призы, дипломы. Я сначала сам пытался что-то придумать. Но ты же, Леша, уже знаешь - не могу. Хорошо могу сделать, красиво, но без души. Премии за это не дадут. А мне все хотелось доказать, что я не хуже, что тоже талант. Ну и вспомнил вдруг про эту «Нежность». Приятель мой как-то летом из деревни ее привез. Еще когда видел хорошо, и мать его была жива. А меня моя как раз к ним в гости повела в этот день. Тут-то я и увидел в первый раз эту композицию. Он сказал, что каждый год такой букет делает. Нравится очень. Ну, я и украл идею. Сделал цветочную композицию, представил на конкурс. И дали мне первую премию и диплом. Даже за границу пригласили. На другой конкурс. Но я-то знал, что ничего больше не выиграю. И совесть меня начала мучить.