Настя смотрела на говорившую широко раскрытыми глазами, не понимая, к чему та ведёт. Лисин же слушал внимательно, без улыбки.
– Но, Господь свидетель, Настасья, я почему-то тебе верю. Хотя, может, так воры на доверии и работают… Всё против тебя, а я почему-то верю, что ты не виновата. И ради Кирюши, и ради Кати я ничему не стану верить из того, что про тебя Игнат Васильевич говорил. Даже думать об этом не буду. Вот Кирюшу вылечим – и тогда подумаем. Поняла?
Только теперь Марина подняла на девушку и стоявшего у неё за спиной мага тяжёлый взгляд. Настя кивнула.
– Эти… «дяди» когда домой пойдут?
– Мы бы и рады домой, Марина Яковлевна, – спокойно заметил Лисин. – Но если ваш Игнат, который сегодня едва не искалечил Настю, заявится сюда, мне почему-то кажется, вы его не удержите.
– На мать он руку не поднимет.
– На мать – нет, – встряла Настя, вспомнив перекошенное яростью лицо Климова. – А вот вам и мне с Кириллом нужна защита. Из-за книги.
– Из-за книги?
– Из-за моей! Книги! Мне бабушка её оставила – честное слово! Бабушка оставила, и оказалось, что книга очень ценная. И её дешевле украсть или избавиться от меня, наняв убийц, чем выкупить.
– Ну так и отдай, – замахала руками Марина. – Отдай от греха.
– Ну уж нет! – рассердилась Настя. – Меня били, обзывали, унижали. А я им просто так заветный бабушкин подарок отдам? Нет! Найду в Москве нормального покупателя и на эти деньги сделаю Кириллу операцию! И с Екатериной Фёдоровной расплачусь. Чтоб меня никто воровкой и мошенницей не называл.
– Завтра с утра мы выезжаем в Москву, покажем Кирилла специалистам, – проговорил Лисин. – Посмотрим, что можно сделать.
– Мы с вами! – выпалила Марина, не дав ему закончить. – Мы уже с Катей решили. В столицу едем вместе, и мне плевать, какие тут дяди Влади нарисовались. Катя вся изведётся, если мы не поедем. У неё теперь внук, почитай, смысл жизни, так что даже не отказывайтесь.
Настя ждала, что Лисин разозлится, но он ограничился многозначительным взглядом в адрес девушки, после чего обворожительно улыбнулся:
– И куда я вас дену? У меня машина не резиновая. Одну возьму, а вот вторую могу разве что в багажник положить.
– Болтун! Катю возьмёте, а я следом на такси поеду.
Довольная собой Марина повернулась к магу спиной и поплыла на кухню.
Лисин развёл руками, вновь улыбнулся и вышел на балкон, на ходу доставая телефон.
С кухни потянуло дразнящими запахами. Васильев сначала сбегал за недостающими продуктами в ближайший магазин, теперь помогал по хозяйству. А Настя прилегла на диван… И сразу навалилась истома, невероятная усталость после тяжёлого дня.
Но истома приятная, мягкая.
Потому что впервые за долгое время девушка почувствовала себя дома.
* * *«Удивительно, в каких условиях мне приходится вновь приниматься за эти записи. Сколько лет прошло… Двадцать три года…
Двадцать три!
На прошлой неделе я перечитал то, что написал ранее, и смеялся до слёз. Мальчишка. Каким же наивным мальчишкой я был! Тонкошеий убийца жандармов…
Я думал, что стою на пороге смерти, и жаждал бессмертия. Я вернулся в крепость, чтобы отыскать то, что потерял. Глупец…
Весь остров в дыму. Беспрестанно рявкают зенитки. Мины рвутся совсем рядом. Земля вздрагивает. Этот остров снова стал для меня тюрьмой – мы в осаде больше девяноста дней. Тюрьмой, где Шура поит кипятком с хвоей, чтоб не шатались зубы. Муртазин беспрестанно режет. Вчера он вынул осколок у меня из бедра в Светличной башне, а сегодня я в строю на Королевской. Я думал, смогу исследовать крепость, спуститься вниз, отыскать вход к источнику, но не тут-то было. Мины впереди меня. Они бьют в землю, грызут её…
Убивают…
А я снова живу в тюремной камере.
Гаврик умер под пулями, теперь умру я. Как бы ни старался, всё-таки умру. Я не могу не думать об этом и удивляюсь, как держатся другие бойцы. Откуда они берут эту отчаянную смелость говорить обо всём, кроме смерти? Они всё время вспоминают о Ленинграде. Кто там лечился, кто учился. Даже тот, у кого просто была открытка с видом Адмиралтейства, – и тот, кажется, мнит себя ленинградцем. Они говорят о Дороге жизни… А о смерти – никогда. Они говорят только о жизни.
И умирают.
Бешено дерутся, защищая Ленинград, и умирают.
Мне шестьдесят. Может быть, я слишком стар для такой смелости? Может быть, я трус, и они считают меня стариком и трусом? Эти моряки, пехотинцы, снайперы, пулемётчики, артиллеристы, разведчики… Мне плевать. Я не стану лезть под пули, чтобы разубедить отважных молокососов. Потому, что вчера, мне кажется, я снова видел старцев. Видел коричневые капюшоны. Вечером, в подземных переходах под Королевской башней. А потом Семёнов вернулся в строй, а ведь Муртазин говорил, что он не выкарабкается. Почему они выбрали его, а не меня, связанного с этими стенами кровью? Выпадет ли мне ещё один шанс? Или снова моим мечтам о бессмертии суждено погибнуть в пламени чьего-то спасения и свободы?»
…Буквы становились всё мельче, почерк – небрежнее и корявее. Настя уже с трудом разбирала слова. Строчки плясали. Страх сделал с Михаилом Морозовым то, чего не сумела сделать лихорадка, – сломал его, и теперь он комкал и ломал буквы. Грифель карандаша крошился от нажима. Страницы были усеяны чёрными оспинами от графитовых крошек, кое-где на бумаге остались желтоватые точки от упавших на лист крошек табака.
Текст больше не уводил за собой в глубокие норы подземелий. Он словно выдвигался сам. Искорёженные, зазубренные, словно покрытые сколами и трещинами буквы казались всё более выпуклыми. Страницы коробились, и строки шевелились под пальцами, царапая кожу острыми краями слов.
Настя почувствовала, что ей нечем дышать. Хотелось отбросить дневник и вытереть руки, но неведомая сила заставляла девушку перелистывать страницу за страницей, до боли в глазах вглядываясь в неровные строки. Люстра, ярко горевшая по центру комнаты, отчего-то заморгала. Свет начал тускнеть, в углах зароились серым туманом тени. А ведь за окном должно быть ещё довольно светло.
От дивана, на который прилегла Настя, начал сочиться едва различимый, но с каждой минутой всё более и более явственный запах плесени. На свежайшей наволочке появилась маленькая красная точка. Медленно расплываясь, словно питаемая незримым источником, она превратилась в большой кровавый цветок…
– Настя! Настя! – надрывался где-то рядом Лисин.
Девушка хотела повернуть голову, но не смогла – тело сковал холод. Он поднимался от пальцев ног и лентой обвивал позвоночник, парализуя и лишая воли. И вновь неожиданно ярко нахлынуло чувство, что она не должна быть здесь – вернее, должна быть не здесь, а там, в крепости. И теперь знала, в какой.
Капелька крови ударилась о пожелтевший лист дневника.
– Настя! Проснитесь! – Голос мага становился всё глуше, словно отодвигаясь, таял в заволакивавшей всё дымке.
Возвращаться не хотелось, но…
Но тут гипнотический туман разрезал истошный детский крик, и Настя поняла, что должна вернуться.
– Мама!!!
Девушка распахнула глаза и обнаружила себя в ванной, полной горячей воды. Кипяток жёг кожу, и Настя, вскрикнув, вскочила, неловкая из-за потяжелевшей одежды.
Лисин подхватил её в большое полотенце, а Марина принялась стягивать с девушки мокрые джинсы.
– Мама! – заливался слезами Кирилл. – Мамочка!
Его с трудом держала Екатерина Фёдоровна.
– Всё хорошо! – крикнула Настя сыну.
– Эпилептичка она, – буркнула Марина. – Днём тоже припадок был.
– Что вы принимаете, Настя? – участливо спросил Лисин. – Лекарства где?
– Да нет никаких лекарств. – Девушку начала бить крупная дрожь. – Я никогда ничем не болела, и до этой книги вообще не знала, что такое обморок.
Её вернули на диван и напоили сладким чаем. Кирилл, прижавшийся к матери и не желающий отлипать, так и уснул в её объятиях, его перенесли в маленькую комнату. Бабушки расположились рядом: Екатерина Фёдоровна – на кровати, которую планировала занять Настя, а Марина разложила кресло.
– Тут всё равно спать негде, – мрачно сообщил Васильев, глядя на диван и узенькую тахту в гостиной. – Я в гостиницу съезжу. Соберу там всё и номер сдам. Ну и в дорогу что куплю… Справитесь?
Лисин кивнул.
– Когда едем?
– Давай к пяти утра к подъезду с полным баком. И вызови такси – двумя машинами пойдём.
– Для старушки?
– Для меня, – спокойно ответил Лисин. – Я поеду чуть позже. Прикрою нас.
– Осторожнее тут.
– Я не собираюсь делать ничего опасного.
– До встречи.
– До встречи.
Влад запер за Васильевым дверь, вернулся в гостиную, где сидела на диване Настя, и улыбнулся:
– Как это у вас получается – из всего на свете устраивать шапито? Мамки, няньки, ситуации идиотские…
Настя пожала плечами. Лисин прислушался к звукам в комнате и, удостоверившись, что остальные спят, заговорил о главном:
– Как это у вас получается – из всего на свете устраивать шапито? Мамки, няньки, ситуации идиотские…
Настя пожала плечами. Лисин прислушался к звукам в комнате и, удостоверившись, что остальные спят, заговорил о главном:
– Настя, расскажите, о чём книга.
Она открыла рот, чтобы снова соврать, но Влад её опередил:
– И давайте не будем отвлекаться на ложь, хорошо? Вы плохо знаете Тайный Город и магический мир Земли, а значит, не сможете достоверно придумать то, ради чего нелюди и ведьмы готовы убивать. А они готовы, я вижу.
– Хотите меня запугать?
– Хочу прояснить ситуацию, – честно ответил Влад. – Во время чтения вы попали под влияние книги, у вас пошла носом кровь, посинели губы, сбилось дыхание… Это был не обморок, а припадок. Не эпилептический, конечно, но припадок.
– И вы знаете, что его вызвало? – негромко спросила девушка.
– Направленное воздействие. Как мы уже знаем, книга предназначена для вас, она необычайно хорошо зачарована, но тот, кто её чаровал, допустил одну оплошность: забыл, что вы не владеете магией.
– Это важно?
– Книга вас убивает.
– Вы врёте.
– А вы можете не успеть её продать.
– Вы врёте.
– А вы думаете, что вас спасла горячая ванна? – Лисин достал из кармана чёрный медальон с тремя голубыми камушками и тряхнул им перед девушкой. – Я потратил на вас предпоследний «реаниматор». Жуткую смесь на основе стимуляторов. Вы ведь давно так хорошо себя не чувствовали?
– Давно… – Настя действительно ощущала прилив сил.
– Вы останетесь такой свежей примерно сорок восемь часов и сможете без последствий читать книгу, – буднично сообщил Влад. – Но потом с вами случится ещё более страшный припадок, вывести из которого вас смогут только эрлийцы.
– Кто?
– Те, к кому мы везём Кирилла. Врачи.
– Понятно.
– А теперь рассказывайте, о чём говорится в книге.
Настя колебалась.
Сейчас все ниточки у неё. Никто не знает, о чём там идёт речь, а значит, можно взять Кирилла и попытаться отыскать источник Бессмертия.
Но сможет ли она скрыться от всех?
Хватит ли у неё сил добраться до источника?
Что делать, если она снова встретится с Игнатом или Веленой? Со Святомиром? С кем-нибудь ещё? И даже Лисин, получив отказ, способен превратиться во врага. Но останется ли он другом, узнав о содержании книги?
Мысли разбредались, страх полз по спине холодным пауком.
Источник Бессмертия – это и впрямь серьёзно. Но ей самой он не нужен, доступ к нему она рассматривала лишь как шанс спасти сына. Если Лисин сможет вылечить Кирилла в Москве, то почему бы не рассказать ему правду?
К тому же…
Настя вспомнила, как сын смотрел на Влада, как доверчиво прижимался к нему, как ему улыбался, и эти воспоминания стали последней каплей, заставившей забыть о сомнениях.
– Книга – это дневник, – заговорила она, стараясь выдержать тяжёлый взгляд мага. – Заключённый крепости… Шлиссельбурга… рассказывает о том, как ищет источник Бессмертия. Первый раз ему помешала революция. Старую тюрьму сожгли в тот день, когда старцы должны были открыть ему путь к источнику. Потом он вернулся на остров, но попал в блокаду. Последнее, что я прочла, – это то, что старцы выбрали какого-то бойца и вылечили, отведя к источнику, а его – не вылечили, хотя он связан с крепостью кровью родителей.
– Как его имя? – деловито спросил Лисин, доставая телефон.
– Михаил Морозов, – ответила Настя, глядя, как маг быстро щёлкает в поисковике, а потом набирает в почтовом клиенте письмо.
– Точно Михаил?
– Михаил Николаевич.
– В Интернете по нему ничего нет, но так бывает… Я отправлю запрос по своим каналам, и к утру, надеюсь, мы будем знать больше. – Влад вздохнул. – Но вам придётся дочитать дневник.
– Я не могу. Не буду. – Она с ненавистью оттолкнула книгу.
– Я ведь сказал: в ближайшие сорок восемь часов вам ничего не угрожает. А прочитать нужно, поскольку дневник – ваш единственный шанс спасти сына. Источник Бессмертия – это серьёзно.
– Вы в него верите? – Несмотря на всё случившееся, Настя была слегка удивлена. Ей самой вся эта история казалась сказкой.
– Разумеется, верю, – пожал плечами Лисин. – И я готов выступить вашим деловым партнёром: я помогу вам досконально разобраться в происходящем, понять, о чём повествует дневник, подыскать для него достойного покупателя или же устроить аукцион.
– Но…
– Перед этим я лично оплачу консультацию и начало лечения для Кирилла.
Предложение выглядело изумительно щедрым и потому – невероятным.
– И сколько вы хотите? – насторожилась девушка.
– Мы поговорим об этом после того, как полностью оплатим лечение Кирилла.
– Будете довольствоваться тем, что останется?
– Да.
– Почему?
– Считайте, что ваш бывший слишком сильно приложил меня по голове.
– Он вас пальцем не тронул.
– А вы всё равно считайте, – усмехнулся Лисин. И тут же вновь стал серьёзным: – Но вам придётся поехать со мной в Шлиссельбург.
– Зачем?
– Затем, что книга зачарована на вас, Настя, и есть вероятность, что в Шлиссельбурге ждут вас, и только вас.
– Хорошо… – Она догадывалась, что эта просьба обязательно последует, и была к ней готова. – А Кирилл?
– Он останется в Московской обители.
– Где?
– В клинике.
– Вы сказали «обитель».
– По дороге объясню. Вы в деле? – Влад протянул девушке руку.
– Бумаг ведь никаких не нужно? – спросила Настя, догадываясь, каким будет ответ. – Никаких обязательств? Никаких гарантий?
– Никакой бюрократии, – усмехнулся Лисин.
– Значит, я в деле.
– Вот и славно. А теперь… – он кивнул на книгу, – возвращайтесь к чтению.
* * *Всё вновь было по-старому: она ухнула в текст с головой, напрочь позабыв обо всём на свете, и только длинные мрачные коридоры старой крепости вились перед ней, перетекая один в другой. Касаясь влажной рукой каменной кладки, Настя спешила вперёд, вслед за Михаилом Морозовым, уже не узником, а защитником. Эхо артобстрела доставало и под землёй, но она продолжала бежать, не обращая внимания на дрожь земли и камня, подчинённая только одной цели – не упустить из виду край коричневого одеяния.
Внезапно коридор закончился. После полутьмы и глухоты подземелий белый снег и дикий грохот взрывов ударили по чувствам. Настя ослепла и оглохла. Ноги подкосились, и девушка рухнула на снежную крупу как подкошенная, отползла к стене, прижалась спиной к ледяному камню и подняла глаза. Снег сыпал с низкого, похожего на серую вату неба, завесив внутреннее пространство крепости матовой вуалью. И сквозь неё Настя увидела… да-да, и зенитное орудие, и расчёт возле него, и ящики… и над всем этим – призрачный силуэт древней башни. Грозная, приземистая, она смотрела на девушку чёрными зрачками бойниц, становясь с каждой минутой всё явственнее, всё реальней. Башня заслонила собой зенитку и бойцов и лишь затем остановилась, вобрав в себя всё внимание девушки.
И Настя почувствовала, что её нестерпимо тянет внутрь. В башню. В узенькую тёмную дверь, в проёме которой показался человек в коричневом балахоне.
Морозов…
Он поманил её, девушка поднялась и, словно подталкиваемая в спину метельной ладонью, на слабеющих ногах двинулась к Шлиссельбургскому старцу.
– Что так долго, Настя? – спросил он глухо.
Но это был определённо тот же голос, что она слышала в голове, читая дневник. Морозов манил, но не сделал ни шагу навстречу. Однако, стоило девушке приблизиться, как старец схватил её за руки, притянул и крепко обнял.
– Ты не привела ко мне маму, Настя. Я тебя не виню. Ты была слишком мала. Но теперь ты совсем взрослая. У Кирилла так мало времени. Почему ты медлишь, Настя? Почему ты не приходишь? Почему?
От коричневого балахона удушливо тянуло плесенью, кровью и смертью.
И смертью…
Настя почувствовала, как с каждым вдохом силы покидают её и она превращается в безвольную куклу. А старец поволок её внутрь невидимой остальным башни, повторяя: «Почему ты медлишь, милая? Когда родная кровь зовёт, медлить – подобно смерти…»
Смерти…
* * *Настя проснулась перед самым рассветом. Бледный зеленоватый свет зари подкрасил небо над крышей соседнего дома. Часы на мобильнике, валявшемся у дивана, показывали пятнадцать минут пятого.
«Так рано…»
Девушка приподнялась на локте и увидела задремавшего в кресле Лисина.
«Правильно: все лежачие места заняты женщинами, вот и пришлось ему коротать ночь сидя…»
Настя прислушалась, поняла, что маг действительно спит, выскользнула из-под простыни и невесомыми шажками добежала до двери туалета. А выйдя из него, отправилась на кухню – попить, в горле отчего-то пересохло.
Войдя, зашарила ладонью по стене, отыскивая выключатель, и едва не вскрикнула, услышав за спиной шёпот:
– Не спится?
– Вы меня напугали.
– Знаю.
Лисин улыбнулся. Обижаться на него было решительно невозможно.