Мальчишка метнулся на то место, где только что стояла Лада, и, вытянув шею, глянул наружу. Нагая девочка камнем падала вниз с десятиметровой высоты, а ее длинные волосы струящимся каштановым облаком трепетали над ней в потоке воздуха. Только метрах в четырех от земли маленькое детское тело вдруг перевернулось через голову и словно бы растворилось в порыве ветра, а вместо него большая темная, отливающая бронзой птица широко раскинула свои крылья, приняла под них воздушный поток и, заложив изящный вираж, по пологой кривой пошла вверх, в сторону заходящего солнца.
Вотша с бешено бьющимся сердцем, буквально свиснув со стены, наблюдал за падением и взлетом княжны, но в этот момент сильные руки схватили его под мышки и дернули назад. Мальчишка охнул, а знакомый, чуть запыхавшийся голос Скала пророкотал над самым его ухом:
— Ты, парень, куда это собрался?!
— Никуда… — выдохнул Вотша с такой тоской, что дружинник быстро развернул мальчика лицом к себе и, опустившись на одно колено, поинтересовался:
— Что случилось? Ты… кого-то видел?
— Да, — тем же тоскливым голосом сознался мальчик. — Княжну Ладу видел…
— Ну-ка, ну-ка, рассказывай, — потребовал Скал.
И Вотша рассказал все, что с ним произошло.
Дружинник внимательно выслушал мальчишку, потом выпрямился и выглянул за стену. Затем взял Вотшу за руку и повел к спуску со стены. Молча они дошли до ратницкой, и только перед самым входом Скал медленно, веско произнес:
— Давай-ка, парень, договоримся — один ты на стены больше ходить не будешь! Не хочу я перед вожаком ответ держать, если с тобой что-нибудь случится!
После ужина Вотша попробовал расспросить Скала о его поединке с Медведем, но тот отмалчивался, погруженный в какие-то не слишком веселые размышления. Так и закончился этот самый насыщенный событиями день маленького изверга. А ночью ему снилось смеющееся лицо Лады и полет большой темно-бронзовой птицы на фоне огромного опускающегося к горизонту солнца!
Довольно быстро новая жизнь Вотши вошла в постоянный и довольно скучный ритм. Каждый день в одно и то же время он завтракал, обедал и ужинал, в одно и то же время начинались и заканчивались его занятия, а поскольку никаких постоянных обязанностей, кроме учебы, у него не было, его существование становилось довольно пресным. Правда, учиться ему очень нравилось, так что частенько он засиживался в своей «классной» комнате допоздна.
Скал внимательно наблюдал за своим подопечным — его настораживало, что Вотша больше не просил о встрече с дедом и, казалось, даже не вспоминал о нем. Но однажды, где-то через месяц после появления извержонка в замке, дружинник проснулся глубокой ночью, словно его что-то толкнуло изнутри.
В окно светила полная луна, тишина в комнате, где спали четверо мужчин и Вотша, стояла полная, только один из дружинников чуть слышно посапывал. Скал привык внимательно относиться к собственным ощущениям и потому вначале оглядел темную комнату, а затем прислушался к окутывавшей ее тишине. И тут он услышал еще один звук. Плач! Беззвучный, практически неслышный, ощущаемый на уровне подсознания.
В следующее мгновение дружинник понял, что плачет Вотша — плачет тоскливо, с надрывом и в то же время старается заглушить рвущиеся наружу рыдания.
Утром, проводив своего подопечного на занятия, Скал отправился к Всеславу.
Князь вместе с княгиней и княжьим книжником находились в кабинете, разбирали какие-то документы. Едва дружинник появился на пороге, Всеслав поднял голову, с улыбкой взглянул на Скала и с легкой усмешкой проговорил:
— Бьюсь об заклад, ты пришел по поводу своего воспитанника! Ну, что там еще нужно твоему извержонку?!
Однако дружинник, легко пожав плечами, возразил:
— Это, княже, не мой извержонок, а твой, я за ним только приглядываю… по твоему поручению.
— А мне казалось, что ты привязался к малышу! — вступила в разговор Рогда. — Как, впрочем, и он к тебе!
Скал молча пожал плечами, зато в разговор вступил Вогнар:
— Вотша действительно очень привязан к Скалу. Во всяком случае, он часто вспоминает его во время занятий!
— Ладно, — поднял руку Всеслав, прерывая разговор об извержонке. — О чем ты хотел со мной говорить?!
— Мальчишке надо повидаться с дедом, князь! — уверенно проговорил Скал. — Он очень тоскует. Я боюсь, это приведет к несчастью!
— К какому несчастью? — сузил глаза Всеслав.
— Мальчик может заболеть! — упрямо наклонив голову, заявил Скал. — У него отняли единственного близкого…
Тут он оборвал свою речь, поймав себя на том, что чуть было не сказал «человека». Он чуть было не назвал изверга человеком!
Однако через мгновение он произнес нужное слово:
— …Родственника! Единственного родственника!
Похоже, и князь, и княгиня, и книжник догадались о непроизнесенной обмолвке дружинника — их лица вдруг удивленно вытянулись. Но, услышав последние слова Скала, все трое с облегчением выдохнули, а Вогнар, пожав плечами, проговорил:
— Я не замечаю в извержонке никакой тоски по своим… родственникам. Мальчишка умен, сообразителен, быстро схватывает новое и, по-моему, совершенно не скучает по своему старому дому!
— Он плачет по ночам! — коротко возразил Скал и после секундной паузы добавил: — Очень горько плачет!
И тут в разговор вступила княгиня. Повернувшись к Всеславу, она негромко проговорила:
— Я думаю, Скал прав — надо позволить мальчику увидеться с дедом… В последний раз!
Всеслав быстро взглянул на княгиню, словно требуя объяснения, но, встретив ответный взгляд Рогды, мгновенно отвел глаза.
— К тому же вожак обещал своему извержонку такую встречу! — напористо проговорил Скал.
В кабинете повисло молчание. Князь, неслышно ступая, прошел взад-вперед вдоль стены, уставленной тяжелыми, наглухо закрытыми шкафами, остановился на том же месте и повернулся к дружиннику:
— Хорошо, привезите деда извержонка в замок… послезавтра утром! Но эта их встреча будет последней. У старика в одной из дальних деревень есть племянник, вот к нему я его и отправлю. Сегодня дам распоряжение, завтра он приготовится к отъезду, послезавтра утром повидается с внуком, а днем отправится к своему родственнику… — Всеслав бросил быстрый взгляд на княгиню и закончил: — Деду одному, без помощника, жить в гончарной слободе трудно, так что это будет на пользу всем!
Через день утром старый Ерохта пришел в замок. Одет он был в новые порты и рубаху, аккуратно причесан и… грустен. Когда Вотша с разбегу уперся лбом деду в живот и обхватил его руками, Ерохта положил на его белую голову чуть подрагивающую ладонь и хрипловато произнес:
— Уезжаю я, Вотушка… Насовсем…
— Куда? — поднял к нему лицо Вотша.
— В деревню, к дяде твоему, к моему племяннику, к Салге.
— Значит, я тебя никогда больше не увижу?! — В голосе Вотши зазвучали слезы.
— Ну почему? — стараясь казаться бодрым, ответил Ерохта. — Вот вырастешь, должность при князе получишь, может, он тебя когда и отпустит ко мне погостить… А сейчас… Ты же понимаешь — мне одному… без тебя… трудно жить, а в деревне… Там и я еще пригожусь, да и мне, если потребуется, присмотр будет!
Прощание их было недолгим: мальчика ждали занятия, а старика — дальняя дорога. Наверное, именно в это утро кончилось детство Вотши.
Глава 4
Ратмир проснулся как обычно, в час Неясыти, за два часа до рассвета, в своих скромных апартаментах, занимавших второй этаж Звездной башни университета. Оранжевая искра Волчьей звезды поблескивала в левом нижнем углу небольшого окошка его спальни, а это значило, что у него есть несколько минут для спокойных, неторопливых размышлений.
Прошло всего восемь дней с того момента, как он прибыл в Лютец, и эти дни стали для волхва самыми, пожалуй, беспокойными во всей его жизни. Извара, бывшего волхва стаи восточных рысей, поместили в изолированную келью университетской лечебницы, и им занялись два члена Совета посвященных. Сам Ратмир не только подробно описал все, что случилось с ним во время его путешествия из Края в Лютец, но трижды подвергся длительным, подробным допросам следственной комиссии Совета посвященных, разбиравших происшедшее в стае восточных рысей. При этом ему пришлось отвечать на довольно неожиданные, казалось бы, не относящиеся к делу вопросы.
Наконец его оставили в покое, и Ратмир смог не только отдохнуть, но даже приступил к своим обычным занятиям — наблюдению звездного неба, сложным математическим расчетам движения звезд, опытам с наговоренной и обессоленной водой, изучению способности кристаллов аккумулировать и передавать энергию — его научные интересы были весьма широки… Но накануне поздно вечером с ним связался помощник Вершителя и пригласил его на аудиенцию к главе Совета посвященных сегодняшним утром.
Когда молодой волхв в назначенное время вошел в кабинет Кануга, тот, глубоко задумавшись, расхаживал вдоль глухой стены, сверху донизу заставленной полками с книгами, рукописями, уложенными в тубусы, небольшими плотно закрытыми коробками. Шаги Вершителя были тяжелы, но толстый ковер, лежавший по всей площади пола, совершенно их заглушал. Старик был настолько погружен в свои размышления, что не сразу заметил вошедшего Ратмира. Дважды посвященный волхв замер у порога закрывшейся двери, почтительно ожидая, когда Вершитель отвлечется от своих размышлений.
Наконец Кануг остановился, поднял голову и, словно продолжая давно начатый разговор, произнес:
— Поэтому я считаю, что именно ты должен провести обряд эрозиобазы над Изваром. Таким образом круг замкнется — нападавший будет лишен многогранья тем, на жизнь кого он покушался!
— Разве Совет посвященных уже вынес Извару приговор? — удивленно переспросил Ратмир.
Вершитель недовольно поморщился, как будто такой вопрос из уст дважды посвященного волхва был неуместен.
— Нет, Совет соберется в ночь полнолуния, но неужели ты думаешь, что приговор может быть иным?! Случай этот исключительный — покушение на старшего по рангу. Доказанное покушение! Оно не может караться по-другому! Так что… готовься!
— Это — хуже, чем смерть, — задумчиво прошептал Ратмир, и Вершитель в ответ усмехнулся:
— От смертной казни мы отказались очень давно и не собираемся возрождать этот варварский обычай! Не мы даем человеку жизнь, не нам ее и отбирать!
— Но не мы даем человеку и многогранье, Вершитель, — почтительно возразил Ратмир. — Однако отбирать его считаем возможным.
Взгляд Кануга мгновенно сделался острым, напряженным. Помолчав несколько секунд, он вкрадчиво, словно обходя капкан, поинтересовался:
— Ты считаешь, что человека лучше убить, чем оставить в живых, лишив многогранья?
«Недаром Вершитель вышел из стаи южных лис, — усмехнулся про себя Ратмир. — Родовая хитрость и осторожность до сих пор в его крови».
Но вслух дважды посвященный волхв из стаи восточных волков со всей почтительностью произнес:
— Я далек от того, чтобы хоть как-то критиковать наши законы и обычаи или подвергать сомнению решения Совета посвященных. Однако мне не нравится стремительное увеличение… э-э-э… популяции извергов! А в данном случае — случае исключительном извергом станет человек, прошедший университетскую школу! Такого в нашей истории еще не бывало, и это может открыть извергам некоторые потаенные знания. Ведь Извар, став извергом, не забудет того, что он знал и умел.
Прищуренные глаза Вершителя, буквально впившиеся в лицо Ратмира из-под седых кустистых бровей, вдруг потеплели.
— Так вот чем вызвано твое… возражение, — гораздо более спокойным тоном проговорил он. — И каково же твое предложение? Ведь ты, насколько я тебя знаю, наверняка имеешь не только это возражение, но и конкретное предложение, как эту ситуацию разрешить.
— Да, Вершитель… — с прежним почтением ответил Ратмир. — Я, как лицо пострадавшее, не буду требовать лишения Извара многогранья, но я просил бы… изгнать его из числа волхвов и лишить его права… жить в стае! Пусть он станет не… извергом, а… изгоем! Заклейменным изгоем!
Во взгляде Вершителя промелькнуло некоторое удивление, но он быстро опустил глаза и снова пошел вдоль стены кабинета, словно бы забыв о стоявшем у двери Ратмире.
Впрочем, на этот раз он раздумывал недолго. Остановившись рядом с дважды посвященным волхвом, Вершитель с легким скепсисом в голосе поинтересовался:
— А ты не боишься, что таким образом мы получим еще один… вид разумных существ? Вид, почти равный нам в знаниях и умениях!
— Нет, Вершитель, не боюсь, — спокойно ответил Ратмир. — В среде волхвов нарушения законов и обычаев чрезвычайно редки — ты сам сказал, что это случай исключительный. Значит, таких… изгоев не может быть достаточно много, чтобы образовать сколько-нибудь влиятельную общественную силу. Они будут отвергнуты посвященными, и они вряд ли будут приняты извергами. Клеймо… клеймо изгоя навсегда отделит их от Мира! К тому же такое наказание станет серьезным уроком для последующих поколений посвященных и, как мне кажется, значительно укрепит влияние Совета посвященных!
Ратмир вовремя успел убрать из своей последней фразы слово «власть» и заменить его словом «влияние». Вершитель очень не любил этого слова, считая его слишком агрессивным. И снова в голове дважды посвященного волхва мелькнуло: «Лиса!»
Кануг целую минуту молча смотрел на Ратмира, а затем, кивнув, произнес:
— Хорошо!.. Совет рассмотрит твой отказ от возмездия за покушение… и твое предложение… Возможно, оно действительно более целесообразно, нежели эрозиобаза!
Вершитель повернулся и направился к письменному столу, стоявшему у противоположной от двери стены. Ратмир, решив, что разговор окончен, негромко поинтересовался:
— Я могу идти?
— Нет! — бросил, не поворачиваясь, Кануг. — Есть еще одна тема для разговора.
Он обошел стол, уселся в кресло и указал Ратмиру на жесткий стул, стоявший по другую сторону стола:
— Прошу!
Ратмир бесшумным шагом пересек кабинет и уселся на предложенное место.
Вершитель положил руки на столешницу, снова внимательно вгляделся в сидящего напротив волхва и неожиданно глухим голосом попросил:
— Поделись со мной своими сомнениями относительно извергов. Почему ты считаешь, что они могут представлять опасность для многогранных?
«Откуда? — паникой полыхнуло в голове Ратмира. — Откуда он узнал о моем разговоре с братом?»
Однако многолетняя тренировка сказалась и в этом случае — на лице княжича-волка не дрогнул ни один мускул, и он спокойно выдержал тяжелый, пристальный взгляд Вершителя. Затем, отведя, словно бы в задумчивости, взгляд в сторону, он заговорил, будто бы размышляя вслух:
— Я не был в родной стае почти сорок лет… Когда я уезжал из Края — это был совсем небольшой городок с деревянной крепостицей на высоком берегу реки Десыни. Жили в нем около трехсот волков и две с половиной тысячи извергов. И вот я снова увидел свой родной город. Теперь на месте деревянной крепости стоит каменный замок, и окружает его большой город. А живут в нем шестьсот волков и… десять тысяч взрослых извергов… А если считать их детенышей, то и все тридцать тысяч наберется! Сначала я обрадовался — стая-то, почитай, удвоилась, да только оказалось, что больше двухсот волков — пришлые, из мелких стаек, тех, что до сих пор рассеяны по восточным лесам. Вот тогда-то я и задумался, что будет с нашим Миром через сто-двести лет? Сколько в нем будет жить извергов и сколько останется… людей? И… останутся ли люди вообще?
— Куда ж они денутся? — негромко и без улыбки спросил Вершитель.
Ратмир целую минуту молчал, опустив глаза в пол, затем поднял голову, посмотрел на старого волхва и снова заговорил:
— Вершитель, я думаю, ни один человек не сможет держать в узде несколько тысяч извергов! Это невозможно чисто физически, а они размножаются с такой скоростью, что скоро соотношение между многогранными и извергами будет именно таким — один к нескольким тысячам! В то же время люди уже не могут обходиться совершенно без извергов — земледелие, ремесла, все тяжелые и грязные работы держатся на них. Таким образом, наше общество медленно, но неотвратимо заходит в тупик! Чтобы избежать этого тупика, надо в корне менять уклад всей нашей жизни — либо давать извергам хоть какие-то права в нашем обществе, либо устраивать их… истребление… геноцид! Если оставить все как есть, они неизбежно начнут бунтовать, и бунт их будет страшен… Страшен для нас!!
На минуту в кабинете снова воцарилось молчание, а затем заговорил Вершитель, и в его голосе не было насмешки:
— И поэтому ты стал противником эрозиобазы? Поэтому ты не хочешь, чтобы Извара лишили многогранья?!
— Да… — неожиданно для самого себя согласился Ратмир, понимая в душе, что может вызвать у Вершителя недовольство и даже гнев. — Мне кажется, мы слишком часто подводим под нож многогранных! Мы сами увеличиваем количество извергов. Я думаю, что нам надо ввести какое-то другое наказание за самые серьезные провинности…
— Вроде предложенного тобой клеймения и изгнания…
Вершитель не спрашивал, он констатировал. И эта констатация вроде бы ставила точку в разговоре, однако он продолжил:
— Ты ошибаешься, Ратмир. Обряд эрозиобазы проводится редко, только при посягательстве на самые основы нашей жизни. Так что прирост числа извергов за счет лишения людей многогранья совсем незначителен. Это первое. Второе — твое опасение поглощения многогранных ордой извергов лишено оснований. Ты же не опасаешься, что многогранные исчезнут под напором… муравьев, их ведь тоже в Мире очень много?! Но если муравьи начинают нам мешать, мы их просто уничтожаем, то же самое будет и с извергами. Только в отличие от муравьев изверги понимают, что нам мешать нельзя, что их могут уничтожить, а потому они никогда не посмеют противиться нашему владычеству! Твои сомнения в правильности наших законов и обычаев вызваны тем, что ты очень долго был оторван от Мира, ты был погружен в науку, ты не покидал университета, Звездной башни, и встреча с реалиями Мира, с его социальными проблемами встревожила тебя…