Командор шумно вздохнул, сделал два глотка и молвил:
– Нет защиты от стрел Купидона…
Ради Ксении он пожертвовал карьерой и ушел с «Паллады» в Сторожевую флотилию. Крейсер возвращался на Фронтир, где гремели сражения и где честолюбивые энсины могли добиться славы и наград. А Олаф Питер утюжил вакуум в Провале на десантном транспорте «Койот»: три месяца – в рейде, месяц – на Тхаре. В рейде – тоска, да и на Тхаре тоже, но хоть супруга рядом… Родились Павел и Никита, подросли приемыши, дом стал шумным, и у Ксении прибавилось забот. Однако для Олафа Питера ничего не изменилось: три месяца – в тесных отсеках корабля, месяц – на планете, в суете и беспокойстве. Годы текли, улетали в беззвездное небо над Тхаром, и в какой-то миг он ощутил себя лишним – лишним здесь, на далекой Окраине, лишним в доме и в сердце Ксении. И тогда он ушел.
Случилось это в начале 2318-го, а спустя немногие месяцы он уже сражался с дроми у Голубой Зоны, был ранен, получил год отпуска, а затем – назначение первым помощником на фрегат «Свирепый». Там и настигла его новая страсть. Нельзя утверждать, что лейтенант Моника-Паола Курисава была такой уж красавицей, но в привлекательности, отваге и уме никто бы ей не отказал, как и в жизненном опыте. Не просто женщина, любовница, повод для мимолетной интрижки, но боевая подруга – из бластера стреляла лучше всякого десантника, а в скобе могла сойтись врукопашную с дроми. Фрегат – корабль небольшой, и все, от капитана до кока, знали, где ночует первый помощник. Знали, но помалкивали; неуставные отношения на Флоте не возбранялись, пока не мешали служебным делам.
Через несколько лет капитан фрегата перебрался на крейсерский мостик, а «Свирепый» отдали Командору. Тут Моника-Паола решила, что хоть устав не помеха любви, однако в этой ситуации любовь и долг несовместимы. Капитан – первый после бога, и что дозволено помощнику, то капитану не подходит… Сообщив это Олафу Питеру, она перевелась на другой корабль, их встречи стали краткими и редкими, но страсть от этого не ослабела. Возможно, они дожили бы вместе до седых волос, как говорилось в старину, но спустя три года Моника погибла в стычке с дроми. Погибла так, как гибнут на Фронтире, вместе с кораблем, сгоревшим в плазменных лучах. Горсти праха не осталось…
Командор взглянул на картину с черепами и надолго присосался к бутылке. Не везло ему с женами, нет, не везло! Баб, что вешались на шею, было как дроми недорезанных, а настоящих женщин – только три! Одну он сам покинул, другая умерла, а третья его бросила… Бросила! Несправедливо! Он не привык к такому повороту дел!
– Эх, Линда, Линда… – пробормотал Олаф Питер и с горя стукнул кулаком по дешифратору. Снова выплеснулся световой цилиндр, побежали глифы, но теперь значки казались нерезкими и будто танцующими в воздухе – поймать их взглядом и вспомнить, что они значат, никак не удавалось.
Землетрясение?.. Вулкан проснулся?.. Нет, вряд ли, Олимп спит и землетрясений на Марсе не бывает, подумал Командор. Потом решил, что хоть стихийного бедствия не предвидится, однако сидеть здесь и напиваться в одиночку тоже нехорошо; лучше бы зайти к Домарацкому, помириться, вытащить его из «берлоги» и прикончить коньяк вдвоем.
Он встряхнул бутылку и прислушался. Булькнуло слабо; если что и осталось, так на самом донышке.
– Не беда. Где-то были еще две, – произнес Командор и твердым шагом направился к бару.
Глава 6 Орбита Европы, четвертого спутника Юпитера
С расстояния в сто двадцать тысяч километров Европа выглядела крупнее земной Луны. Но ее диск не испускал мягкого серебристого сияния – если и был в этом свете оттенок серебра, то покрытого патиной, которая нарастает год за годом, век за веком на зеркальной амальгаме, заставляя ее стареть и тускнеть. Впрочем, годы и века для этой ледяной планетки ничего не значили; как у любого тела Солнечной системы срок ее существования измерялся миллионами лет. И когда даскины, древняя раса Владык Пустоты, летали над Юпитером, выбирая, где бы проложить свой транспортный тоннель, Европа была точно такой же, в льдах и трещинах, словно закутанной в мантию, иссеченную клинками метеоритов и комет. У Древних она вызвала не больше интереса, чем у людей – если не считать экспедиции двадцать второго столетия. Тогда все спутники планет-гигантов, от крохотной Амальтеи до Ганимеда, Каллисто, Титана и Тритона,[39] были детально картированы и изучены на предмет каких-либо следов даскинов. Не нашли ничего, но на крупных сателлитах возникли базовые станции, что превратились позже в города. На Европе, планетке мелкой и слишком далекой от Земли, был поставлен крест. В земном секторе хватало миров с нормальной силой тяжести, с водными ресурсами и кислородной атмосферой, с суточным ритмом, подходящим человеку. А кроме того…
Марк огляделся и решил, что Куллат ему тоже подходит – конечно, если такие цветы и деревья произрастают на Куллате. И если там воздух свеж, полон сладких запахов и звона ручья, падавшего в озеро с небольшой скалы. И если над ручьем висит такая же радуга, деревья дарят ароматные плоды, а в озере плавают голубоватые кувшинки. Кувшинки ли?.. Насчет них Марк сомневался – на земные они не были похожи. В этом саду он вообще не нашел ни одного знакомого растения.
Сад, несомненно, был чудом, но не только потому, что каждое дерево, каждый куст и цветок поражали странной прелестью, хрупкой и неземной. Главное волшебство заключалось в ином, в масштабах и размерах. Бейри «Анат», корабль Хийара, имел в длину сорок восемь метров при ширине тринадцать и вдвое меньшей высоте. Будучи созданием разумным, хоть и искусственным, Анат сообщил это Марку при первом знакомстве, добавив, что две трети корпуса заняты рубкой, каютами и модулем отдыха, а контурный привод и остальное, что нужно для жизни и защиты, находятся в корме, и посещать те отсеки нет необходимости. Каюты выглядели попросторнее, чем адмиральский салон на тяжелом крейсере, в рубке можно было водить хороводы или танцевать кадриль, так что на долю сада (он же – модуль отдыха) оставалось, по расчетам Марка, примерно пять шагов. Может быть, шесть, и никак не более семи. Однако требовалась четверть часа, чтобы обойти сад по периметру, а некоторые деревья в нем достигали метров пятнадцати и даже двадцати – не говоря уже о скале, которая была еще повыше, довольно приличном озере и ручьях, что появлялись неведомо откуда и текли неведомо куда. Все это было реальностью, щедро приправленной миражами – небом с чередою золотистых облаков, видом на степь, океан и горы, поросшие лесом, фантомом замка, что возвышался на холме будто фарфоровая ваза с малахитовой подставкой. Но Марк, как все его современники, был привычен к голографическим миражам, удивлявшим разве что малых детишек. Здесь же случай был другой, здесь поражала не иллюзия, а реальность.
Магия лоона эо! Волшебство! В какой-то мере он был к этому готов – отец рассказывал ему про молекулярный сканер, устройство для изменения масштаба, позволявшее малое сделать большим, а большое – малым. Но это вроде бы касалось объектов неживой природы, не растений и уж тем более не людей. Сопоставляя площадь сада с размерами бейри, Марк решил, что все тут меньше в сотню раз, и значит, сам он превратился в лилипута ростом в пару сантиметров. Могло ли такое случиться?.. И сделано ли это с помощью сканера или иного устройства, про которое отец не знал?..
Магия лоона эо! Волшебство! В какой-то мере он был к этому готов – отец рассказывал ему про молекулярный сканер, устройство для изменения масштаба, позволявшее малое сделать большим, а большое – малым. Но это вроде бы касалось объектов неживой природы, не растений и уж тем более не людей. Сопоставляя площадь сада с размерами бейри, Марк решил, что все тут меньше в сотню раз, и значит, сам он превратился в лилипута ростом в пару сантиметров. Могло ли такое случиться?.. И сделано ли это с помощью сканера или иного устройства, про которое отец не знал?..
Попытки расспросить брата Хийара или служителя-серва кончились неудачей. Серв, которого звали Первый Регистратор – что он, интересно, регистрировал?.. – отговорился тем, что даже у биоробота память не беспредельна; он, Первый, знаток живых существ, неизмеримо более сложных, чем примитивные приборы. Брат же заметил, что для бесед есть темы поважнее и дорогому родичу не стоит заниматься пустяками. Гуляй в саду, сказал брат, и наслаждайся его красотой, ибо с этой целью сад и выращен. Нужно ли спрашивать, как сделано то или другое, если результаты очевидны?
Вздохнув, Марк мысленным усилием передвинул окно. Или иллюминатор, или экран, или просто дыру в фантомном небе, сквозь которую можно было заглянуть в пространство, окружавшее корабль. Теперь там повис Юпитер, тусклый и чудовищно огромный; лик его ежесекундно менялся, морщился в жутких гримасах вихрей, белесые и желтые потоки неслись вдоль экватора, тайфуны и смерчи кружили в умеренных зонах, снова и снова атакуя Красное Пятно, будто стремились стереть его с лика планеты. Бесполезно! Их энергия только питала этот странный феномен, позволяя ему противоборствовать с хаосом. Хийар уверял, что эта схватка длится сотни тысяч лет и ее конец будет концом Вселенной. Ибо всему положены пределы, даже Великой Пустоте, Мирозданию и времени.
Окно позволяло приблизить любой объект, но смотреть на Юпитер Марк не хотел. Здесь, в этом чудесном саду, гигантская планета казалась неуместной, точно каменный дьявол на улицах Ибаньеса. Он снова сдвинул окно, направив его к далеким светилам, горевшим на фоне черной бархатистой тьмы. Сейчас к знакомому рисунку созвездий добавилось множество других огоньков: одни, подобно звездам, сияли постоянно и ровно, другие мерцали, переливались или кололи глаза непрерывными яркими вспышками. Эскадра с Киренаики, подумал Марк, стараясь разглядеть флагман «Палладу», висевший неподалеку от «Аната». По словам Бранича, должно быть семь единиц, только большие корабли с огромной ударной мощью…
Звезды словно расступились, исчезая за границами окна, и перед ним возник длинный корпус с боевыми башнями, раструбами аннигиляторов, «жабрами»[40] и эмиттерами защитного поля. Тяжелый крейсер «Паллада»… К нему пристроились два корабля поменьше – видимо, «Дракон» и «Джинн», за которыми маячил массивный силуэт «Одина». Четыре крейсера висели над Европой в кильватерном строю, а по бокам от них угадывались хищные тени фрегатов, прикрывавших походный ордер. «Вереск», «Шиповник» и «Анчар», вспомнилось Марку. Он приблизил окно к «Шиповнику» и минут пять, щуря глаза и вздыхая, любовался стройными обводами корпуса, разглядывал вынесенные в стороны боевые консоли и подобный игле носовой бивень. Фрегаты были ближе его сердцу, чем другие корабли, – восемь лет перед отставкой он прослужил на «Ваале» командиром оружейной секции.
Где теперь его фрегат… Кажется, в девятой флотилии, что прикрывает систему Тинтагиль…
Мысленным усилием он закрыл окно. За четыре дня, проведенных на «Анате», Марк привык к тому, что корабль улавливает его желания. Можно было отдавать команды жестом или голосом, но в случаях, когда простая мысль не нуждалась в словесном оформлении, вполне хватало ментального приказа. Марк, однако, любил поговорить с Анатом. Искусственный разум напоминал ему о Тхаре, о покинутом жилище и доне Оливаресе. Анат был столь же заботлив и внимателен, но много более умен; возможно, он обладал тем, что отсутствовало у Оливареса, – осознанием собственной личности.
– Благодарю, Анат. – Шагнув к водопаду, Марк зачерпнул воды и вытер мокрой ладонью лицо.
– Готов служить, Судья Вальдес.
При первом знакомстве бейри выяснил статус нового пассажира и затем ни разу не ошибся. Биоробота он называл Первым Регистратором, а Хийара – Хозяином, с особо почтительной интонацией. Впрочем, было ясно, что Марка он тоже титулует Судьей с заглавной буквы.
– Кто на дежурстве?
– Никого. В этом нет необходимости.
Анат изъяснялся на земной лингве без акцента – вернее, без тех искажений языка и характерных словечек, что позволяли отличить землянина от уроженца Ваала, Марса или Миров Фронтира. Хийар и Первый говорили столь же правильно и чисто, и Марк догадался, что лингву они переняли не от наемников, живущих на Данвейте и Тинтахе, а, вероятнее всего, с первоисточника, с записей, доставленных с Земли. Эти записи, видеокниги и фильмы, экранизации древних и современных пьес, игровые диски, где зритель был участником сюжета, и прочее в таком же роде, являлись важной статьей земного экспорта. Можно сказать, уникальной; имелись в Галактике живописцы, имелись дизайнеры, скульпторы, кулинары, музыканты и поэты, а вот сочинителей романов не было. Ни одна раса, кроме землян, не додумалась до реальности вымысла, названной литературой.
– Что делает мой брат? – полюбопытствовал Марк.
– Ваш родич по семейной группе – в своей каюте. Висит у потолка, вспоминает и размышляет.
О чем, спрашивать не стоило; любые капризы и причуды Хозяина были для Аната святыней, да и вряд ли он мог отследить мыслительный процесс Хийара.
– Чем занят Первый?
– Первый Регистратор затребовал данные по товарообмену с Земной Федерацией, – произнес Анат и после краткой паузы добавил: – Предупреждая ваш вопрос, Судья, хочу сообщить, что Первый Регистратор скоро возглавит миссию Хозяев в Солнечной системе. То, что у людей именуется… именуется… – Анат слегка запнулся, – да, дипломатическим представительством. Вот самый верный термин.
– Даже так! – Марк был удивлен. – Значит, Первый – не просто серв-служитель?
– Все сервы – служители, и служат они, пока не исчезнут пятна на луне Куллата. Но и среди служителей есть первые, есть вторые и есть последние.
Упоминание лунных пятен было своеобразным эвфемизмом, обозначавшим вечность. К вечности лоона эо относились очень серьезно и даже с некоторым страхом – очевидно, понимали, что вечность когда-нибудь кончится вместе со всей Вселенной. Для долгоживущих существ такая мысль была особенно неприятна.
– Значит, наш Регистратор – первый не только по имени. Рад знакомству с такой важной персоной, – заметил Марк. – Ну, какие еще у нас новости?
– В обитаемой зоне – никаких. Вне ее наблюдается активность боевых формирований Флота. Интенсивный обмен сигналами с Землей, Луной и поселением на Ганимеде. Шесть часов назад по вашему отсчету времени к флагманскому кораблю пристыковалось небольшое судно. Почти сразу же были высланы технические устройства – очевидно, ремонтные модули. Осматривали обшивку кораблей, антенны связи и оружейные порты.
– Что-то я эти модули не разглядел, – произнес Марк.
– Осмотр закончен через три часа сорок семь минут. Вы тогда находились в фазе релаксации, Судья.
– В самом деле?
– Бесспорный факт. Есть видеозапись, сопровождаемая теми особыми звуками, которые издаются спящим человеком. Желаете прослушать?
– Шутник ты, как я погляжу, – сказал Марк. – Симфонии из блока утилизации тоже записываешь?
– Хотите распорядиться на этот счет? – осведомился искусственный разум. Потом сообщил: – Кстати, я ознакомлен с понятием земного юмора. Но что вы использовали в данном случае, Судья? Какую фигуру речи? Гиперболу, метафору или метонимию?
Марк ухмыльнулся.
– Полагаю, это аллюзия,[41] дружок. А теперь скажи-ка: брат мой сильно занят? Могу я нарушить его раздумья?
Несколько секунд молчания. Потом Анат сказал:
– Хозяин Хийар с удовольствием встретится с вами. Не стоило обращаться ко мне, Судья Вальдес. Вы – рини Хозяина, и он всегда рад вас видеть.
– Что ж, прекрасно, – ответил Марк и направился к выходу из сада.
Сад и жилая зона разделялись небольшим тамбуром. Здесь пришлось задержаться – видимо, в этой камере происходило изменение масштаба, и лилипут Марк Вальдес становился человеком нормального телосложения и роста. Это сопровождалось перепадом гравитации. В саду она достигала 0,9 g и была почти привычной человеку, но в коридоре за тамбуром, в рубке и жилых отсеках, кроме каюты Марка, условия были рассчитаны на лоона эо: тяготение 0,3 земного, температура двадцать шесть по Цельсию и некоторый избыток кислорода. Марку пришлось заблокировать свой дыхательный имплант.
Он вышел из камеры и очутился в широком коридоре. Планировка жилой зоны бейри была так же проста, как на земных корветах и малых посыльных судах: коридор вел прямо в рубку, а с обеих его сторон находилось по две каюты. Слева – апартаменты Хийара и Марка, справа – отсек Регистратора и свободное помещение. Анат, похоже, не лукавил, говоря о первых и последних; Регистратор в самом деле являлся необычным биороботом, раз его поселили в отдельной каюте. Марк полагал, что это скорее всего признак высокого статуса, а не физиологическая потребность. Его собственная каюта была оборудована всеми мыслимыми удобствами: привычные тяготение, освещенность и состав атмосферы, ванна, вихревой душ, утилизатор и повар-кибернет, готовивший земные блюда. Но Первый явно не нуждался ни в душе, ни в пище, ни в утилизаторе.