– Красиво, – сказал я.
Она зябко передернула плечами.
– Отвратительно.
– Царство геометрии, – сказал я с чувством. – Абсолютная гармония. Даже свет от тех ламп падает через математически точные промежутки. Эх, тогда же компьютеров еще не было, кто так точно строил?.. Придет время, будем о коммунизме сказки рассказывать…
– Страшные?
– Страшные сейчас рассказывают, – уточнил я. – А потом будет перегиб в другую сторону. У нас страна такая широкая, как сказал Достоевский.
– А это хто?
– Музыкант был такой, – ответил я. – Тихо, вон там некое перемещательство…
Она всматривалась изо всех сил, но в полутьме ничего не видно, я тоже не видел, но далекие звуки мой мозг ловит, интерпретирует и складывает в достаточно ясную и законченную картину на основе не только самих звуков, но и едва уловимого эха.
– Ты в самом деле что-то слышишь? – спросила она с недоверием.
– Мы со Стельмахом рождены музыкантами, – объяснил я. – Только он пошел в политику, потому что надо, Ингрид, надо!.. а я в науку, потому что без нее сгинет не только Россия, но и весь мир. Вот так мы и наступали на горлы своим песням.
– Господи, – вздохнула она, – везде одни сумасшедшие. Ты меня не покусаешь?
– Не сегодня, – пообещал я. – Пока инкубационный период… Та-а-ак, они не в командном… Наверное, там что-то все еще важное, не хотят повредить при активной перестрелке… Хорошо-хорошо… ага, устроили засаду вон за той ремонтной мастерской…
– Что там ремонтировали, – пробормотала она, – звездолеты?
– Было время древних титанов, – ответил я. – Стельмах был последним…
– А сейчас?
– Новые стельмахи пока еще очень слабенькие… Тише! Там какое-то еще перемещение… Открой ящик, женщина. Представь себе, что ты верная жена, подающая патроны.
До того места, где огневые позиции, не больше пятисот метров, могу попасть в блюдце, но пока ничего не видно, там погашен любой свет, как, к счастью, и здесь, так что я, стараясь не шуметь, прицелился, нажал на спусковую скобу.
Граната сорвалась совершенно бесшумно, обожаю бесшумные гранатометы, как и вообще бесшумное оружие, я же тонкий и чувствительный музыкант с ранимой душой…
Ингрид уже протягивает вторую, я выстрелил, первая взорвалась, осветив яркой вспышкой баррикаду из ящиков, бочек и даже блоки массивных станков, а вторую, уже мгновенно вычислив расстояние, я взорвал над головами засевших за баррикадой.
Ингрид подавала и подавала гранаты, каждая наносит ущерб, как авиационная бомба, я выпустил полдюжины, как вдруг Ингрид вскрикнула:
– Там сейчас ад… но заложницу не убьем?
– Даже пальчик не прищемим, – заверил я. – Они что, выставят ее на переднюю линию? Она для них сейчас все на свете… Давай еще одну на дорожку… нет, осветительную, и делаем рывок!
Сделав последний выстрел, я быстро сбросил с плеча гранатомет, винтовку на ремне забросил за спину, Ингрид как-то странно покосилась на мое лицо.
– Ты кто?
– Умный человек в стране… кроманьонцев, – ответил я, в последний момент заменив слово «идиотов» на более цивильное. – Ты же видишь, чем занимаюсь?.. Пошли!
Глава 11
Над баррикадой защитников вспыхнуло слепящее солнце, даже нам ярко, я ринулся со всех ног в ту сторону, Ингрид понеслась в двух шагах слева, но быстро отстала, потому что начала сразу стрелять, а я добежал до развороченных баррикад с десятком изуродованных тел, перепрыгнул через попавшиеся под ноги ящики и двинулся дальше уже медленнее, высчитывая, кто где затаился, кто где сейчас выпрыгнет с диким криком навстречу, и бил короткими прицельными выстрелами.
Дважды подобрал автоматы, сменил рожок и пошел дальше, злой и яростный, чувствуя себя тем зверем, что вторгался в изнеженный Рим с надушенными легионерами и режет все живое, иногда насилует, но чаще просто убивает, потому что там прошлая жизнь, обязанная уступить место нашей новой, то ли варварам, то ли сингулярам.
Mark 23 в ладони хорош, настоящее произведение научного прогресса, хотя, конечно, свинство создавать оружие, но, думаю, его было так же приятно творить, как и сейчас пользоваться.
Пригибаясь, стараясь двигаться как можно бесшумнее, мы проскакивали вдоль стен, время от времени ненадолго затаивались, менялись местами, постоянно прикрывая один другого.
Однажды наткнулись на целый отряд, что явно держится обособленно от других, они нас не заметили, мы притаились за бочками, а боевики прочесывают подземелье быстро и четко, пробираются вдоль стен, выпрыгивают уже в полной готовности к стрельбе, двое с автоматами, еще несколько человек сзади в темноте.
Я подумал, с мрачным удовлетворением, что автоматы – это хорошо. Они дают чувство уверенности, но на таком расстоянии служат всего лишь средством устрашения.
Когда ближайшие подошли совсем уж близко, я тщательно прицелился из пистолета, нажал на скобу и поспешно перевел прицел на второго, не дожидаясь, когда первый упадет.
Второй успел инстинктивно открыть огонь в ответ на первый выстрел, но пуля ударила в его открытый для крика рот, и боевик рухнул на спину, выронив автомат.
В темноте раздались крики, хлестнули две длинные очереди. Несколько пуль звонко ударили по бочкам.
Дождавшись паузы, я ринулся, пригибаясь, вслед за Ингрид. Однажды пробежал через полосу света, тут же застучали автоматные очереди, несколько пуль с неприятным визгом срикошетили от стен и потолка.
Освещение скудное, сюда заходят редко, мы пробежали по выщербленному цементному полу, под стенами, покрытыми крупной кафельной плиткой, несколько бочек, два полотера явно в нерабочем состоянии.
Дальше коридор настолько широкий, что по нему могут носиться не только электропогрузчики, но и «КамАЗы», только потолок низковат. Примерно через сотню метров мозг сразу уточнил, что за спиной сто двадцать шагов, а это значит сто тридцать два метра, могло быть и больше, но мы не все время бежали, дважды переходили на шаг… Опять поворот.
Слева коридор, никаких указателей, я поколебался и потащил Ингрид дальше, пока не увидел нечто вроде командного пункта начальника цеха, то есть приподнятую комнату с широкими окнами и металлической дверью. Само помещение тоже из толстых листов металла, явно его так и перевозят с места на место.
Из выбитого пулями окна раздался голос:
– Ну что, профессор?.. Не знаю, как ты сюда добрался, но здесь ты и останешься!.. заложница у меня, и пистолет у ее виска. Понял?
Ингрид прошептала:
– Нам не успеть. Этот гад выстрелит раньше.
– Эй, – сказал я, – заложница не у тебя.
Он крикнул издевательски:
– Ага, затрясся? Я здесь один, но сюда уже бегут люди со второго участка! Через пару минут будут здесь. Может, высунешься, я красиво всажу тебе пулю между глаз, и на этом покончим? А то здешние ребята такие звери, любят поиздеваться над неверными…
– Если заложница у тебя, – крикнул я, – пусть покажется. Тогда поговорим!
Он захохотал громче.
– Покажется, чтобы ты застрелил?.. Нет уж… но голосок сейчас подаст…
Тут же донесся болезненный женский вскрик. Ингрид злобно выругалась, я молча прицелился в металлическую стену внутри помещения, что отсвечивает слева, моментально рассчитал угол.
Палец боялся нажимать на скобу, но все-таки я заставил сделать усилие. Грянул выстрел, пронзительно вжикнула срикошетившая пуля.
Ингрид с диким воплем ворвалась в каморку, я вскочил следом и увидел, как морпех с нашивками лейтенанта поднимается с пола, из раненого срикошетевшей пулей виска течет кровь. Ингрид остановилась перед ним, держа обеими руками пистолет, нацеленный в голову.
За морпехом в углу сжалась в комок заложница, такая маленькая, что в метр семьдесят и семьдесят восемь килограмм даже не верится.
Я дважды выстрелил, пули ударили его почти в упор, пробив ключицу и грудь, отшвырнули к стенке напротив. Пистолет его остался на полу, сейчас наугад шарил растопыренной ладонью, ничего не видя залитым кровью глазом.
– Сволочь, – пошептал он, – руки кривые…
– А сейчас? – спросил я и выстрелил ему в голову.
Ингрид вскрикнула негодующе:
– Нужно брать живым!
– Зачем? – спросил я. – У нас демократия, наши два голоса с Абигель против одного твоего!
Абигель поднялась на дрожащих ногах, испуганная и с перепачканным лицом, Ингрид сказала ей быстро:
– Все кончилось!.. Мы сейчас отвезем вас в Москву. Или в Швейцарию, куда хотите.
Абигель разрыдалась и повисла на моей берберской жене, как енот на дереве.
Я оглянулся на труп, вообще-то я, как ни пыжься, еще не постчеловек и даже не трансгуманист, иначе бы просто выстрелил, но человеку присуще позерство и необходимость, чтобы последнее слово было за ним, как будто мало последнего выстрела.
– Уходим, – распорядилась Ингрид властно. Абигель все еще старалась прижаться к ней всем телом, Ингрид ее обнимала одной рукой, похлопывала по спине и плечу, на меня бросила взгляд, полный недоумения.
– Уходим, – распорядилась Ингрид властно. Абигель все еще старалась прижаться к ней всем телом, Ингрид ее обнимала одной рукой, похлопывала по спине и плечу, на меня бросила взгляд, полный недоумения.
– Ты чего? – спросил я.
– Как тебе удалось?
– Угол падения равен углу отражения, – напомнил я формулу из школьного учебника. – Рикошетом в висок.
– А если бы он выстрелил?
– Он не целился ей в голову, – сказал я. – Верно, Абигель? Он собирался застрелить нас.
Ингрид кивнула, сейчас для нас важнее побыстрее выбраться, а потом, возможно, задумается, не рисковал ли я все же чрезмерно. Заложница могла оказаться на пути моей пули, но ладно, вдруг да забудет.
Я сам вряд ли смогу объяснить сложнейший расчет взаимодействия голосов его и самой заложницы в тесном помещении, многократного, хотя и едва слышимого эха, что дало объемную картинку и позволило точно вычислить как ее положение, так и этого гада, имени которого так и не узнал.
Мозг сработал безукоризненно, куда важнее того, что и трусливые мышцы все же дали возможность нажать на скобу и сделать точный выстрел…
Ингрид покрикивала:
– Быстрее!.. Быстрее уходим!
Она права, стараясь побыстрее удалиться от горящих обломков, но когда отбежали на достаточное расстояние, я сказал быстро:
– А теперь левее!
Ингрид крикнула:
– А что там?
– Возможно, выход, – сообщил я. – По крайней мере, спутники показывают там аномально теплый воздух.
– И ты запомнил?
– Да, – ответил я гордо, – я же ума палата!
Пробежали через просторное, просто исполинское помещение, отданное под свалку старых вещей, что еще могли бы послужить после простенького ремонта, но, как понимаю, раньше все руки не доходили, а потом спустили сюда, чтобы когда-то, когда будет возможность, все исправить, но возможность так и не пришла.
Я торопливо двигался вдоль рядов офисной техники под стенами, понимаю что это, как работает, но вот как возродить в современных условиях, не представляю, сейчас мир иной, и техника иная.
Абигель по-мышиному тихо и пугливо перебегает вдоль стены, держась в двух шагах от меня.
– Неужели нас все еще преследуют?!!
– Еще как, – заверил я.
– Вы же столько совсем убили… Почему они от нас не отстанут?
Я ответил равнодушно:
– За неделю получают столько, сколько я за год.
Ингрид сказала Абигель:
– Не слушайте. Он говорит так, будто в мире уже не осталось ни совести, ни чести. Не все в деньгах меряется!
Я сдвинул плечами.
– Почему же… на нижних уровнях есть и честь и совесть. Хотя бы остатки. Но вот в тех кругах, где принимают решения, там нет точно. К счастью! Там только точный деловой расчет. Я говорю о правительстве любой страны. Шокированы? Да что там правительство… Любой директор, от которого зависит сотня человек на его обувной фабрике, уже принимает решение так, будто за него считает компьютер. Если бы он руководствовался чувствами, все рухнуло бы очень быстро…
Ингрид воскликнула:
– А ты?
– Я хочу счастья всем, – сообщил я. – Но всем дать нельзя, так как у многих желания часто жопа о жопу и кто дальше прыгнет. Потому выбираю вариант, когда счастье получит наибольшее число людей. Конечно, говорю про умных. А остальными приходится пренебречь. Даже если их большинство.
Далеко позади послышались крики, лязг, словно за нами пустили танк.
Я посерьезнел, сказал торопливо:
– Ингрид… тебе придется прикрывать наш отход. Продержись минут десять, потом отступай вот по этому ходу.
Она спросила резко:
– Какому?
– Прости, – сказал я виновато. – Вот дыра… Абигель, полезайте.
Абигель проговорила заячьим голосом:
– Но там темно и грязно… И наверняка крысы!
– А здесь вас изнасилуют десяток бандитов, – пообещал я, – а потом изрежут ножами. Так, для смеха. За нами гонятся не элитные группы из ГРУ, а простые бандиты и мародеры. Что, с одной стороны, и хорошо… Замечательно, если бы еще и обкуренные…
Она вскрикнула и полезла в отверстие в стене, что всего лишь труба для слива нечистот. К счастью, ею не пользовались уже десятки лет, там не только все засохло, но и окаменело, можно продавать в британские музеи как окаменелые экскременты динозавров.
Глава 12
Связи со спутниками нет, но карту помню, выход на поверхность через несколько десятков метров, хотя не думаю, что эта труба приведет нас именно туда вот так сразу, не для того она предназначена.
– Стойте! – сказал я. – Прижмитесь к стене… Вот так… Нет, насиловать не буду, не мечтайте, теперь пойдете сзади…
– Ох, – проговорила она упавшим голосом, – это еще не все?
– Мы должны соблюдать местный этикет, – напомнил я. – Женщина идет позади человека.
Вжавшись в стену металлической трубы, она пропустила меня вперед, сказала сердито:
– Кто нас видит?
Я напомнил:
– Леди, входя даже в абсолютно пустую комнату, должна вести себя так, словно вдоль всех стен сидят джентльмены и смотрят на нее.
– Древние правила, – буркнула она. – Допотопный век! Теперь джентльменов нет.
– Может быть, потому, – поинтересовался я, – что исчезли леди?
С конца трубы, к которому продвигаемся на четвереньках, донеслись рокочущие звуки, словно проехал старенький трактор. Медленно появился и начал разрастаться рассеянный свет.
Я осторожно приблизился к краю, быстро выглянул и тут же втянул голову обратно как улитка под панцирь, но побыстрее. Мне достаточно, картинка схвачена и во всех подробностях разместилась где-то в уголке моего мозга, могу доставать в любое время и рассматривать как угодно долго, как хороший четкий снимок.
Труба обрывается в стене на некоторой высоте, где-то метра два до пола, назначение не совсем понятно, то ли служила воздуховодом, то ли был водопровод, а то и в самом деле канализация, но за десятки лет многое сломано, разворовано, что-то растащили, а что-то и само обрушилось…
Внизу просторное производственное помещение, даже за одной-единственной межконтинентальной присматривал целый штат, а сейчас вот проехал грузовик, старый «ЗИЛ», такие были в ходу в 50-х, в 60-х их уже начали замещать на более мощные армейские, так что понятно, боевики приспособили то, что еще работает, а здесь у них тайная база.
– Что там? – прошептала она за спиной.
– Тихо, – предупредил я. – Что-то производственное. Из него есть выход наверх, где свобода нас примет радостно у входа… Но подниматься придется в лучшем случае по крутым ступенькам. Иначе они бы спустили сюда хотя бы «Хаммер», а не катались на допотопном грузовичке, что вот-вот рассыплется… Как только скажу: вылезай, не задерживайтесь, поняли?
Она кивнула, а я, выждав, пока грузовик остановится за циклопического вида сооружениями, а боевики побегут туда загружать или сгружать, быстро слез и повис на руках, спрыгнул, и сразу же над краем показалась ее голова и тут же отпрянула.
– Ой, высоко…
– Оставайтесь там в говне, – предложил я ласково. – Но вас и в говне изнасилуют, тут одни мужчины, озверели без ледей…
Она торопливо и неуклюже повисла на руках, а когда спрыгнула, я ощутил, что не удержу, и оба свалились за грудой мусора.
По ту сторону послышался шум приближающегося автомобиля. Она начала раздуваться для мощного чиха, я с силой зажал ей рот и прошипел на ухо:
– Только чихни!.. Сам убью.
Она с великим трудом переборола рефлекс, я дождался, когда шум удалился, осторожно выглянул, сфотографировав взглядом ангар с другого угла.
Мозг торопливо и с готовностью просчитывал размеры, функциональность, правильность расположения агрегатов, сравнивая со старыми фото и схемами расположения прежних ракет, наконец выдал ответ: кроме мощного подъемника, есть еще и выход для персонала, эта комната на той стороне ангара.
Я сказал страшным шепотом:
– Абигель, теперь за мной!.. Лучше так, чтобы касались моей спины, понятно?..
Она часто-часто закивала.
– Да… но они нас не убьют?
– А нас за что? – изумился я.
Она побежала, прячась за мной, как за щитом, я начал торопливо стрелять, точно высчитывая наиболее опасных, трижды подхватывал у рухнувших боевиков оружие, быстро проверял заряды и тут же стрелял.
– Да сколько же их! – прокричала она в ужасе.
– Восемь миллиардов, – заверил я. – И почти все такие… потомки обезьян.
Она пропищала:
– И всех хотите убить?
– Со временем, – пообещал я. – Так или иначе… они умрут.
– Вы чудовище!
– Просто трансгуманист, – ответил я скромно. – Сейчас это восходящий тренд. Не высовывайтесь, держитесь ко мне плотно. В меня не попадут, понятно?.. Значит, и в вашу нежную плоть. Вы же спортом не занимаетесь?
– Вы холодное злое чудовище, – определила она. – Что-то вроде крокодила… нет, еще страшнее. Вы сколько человек убили?
– Ни одного.
– Что? А за нами гора трупов…
– А их не вы убили? Точно?.. А то у женщин такая жуткая слава… Ну ладно, не расстраивайтесь, даже если вы убили. Просто живая сила противника. Люди – это мы с вами. Хотя насчет вас не уверен, но так считать пока удобнее… Присядь!