В начале сентября в сражении под Сучавой случилась беда. Тимош Хмельницкий благородно отпустил из своего табора раненых поляков, которые сообщили действующим против казаков войскам, где стоит его шатер, который был тут же обстрелян незаметно подведенными на выстрел орудиями. Тимош был смертельно ранен и 7 сентября погиб. Обрадованный король, узнав о смерти талантливого наследника гетмана, объявил, что будет с войском зимовать в Киеве. Сам Богдан был потрясен, но на его профессиональных стратегических действиях в защиту Украины смерть любимого сына не отразилась.
В начале октября два войска встали друг против друга у Днестра и Жванца, между Каменец-Подольском и Хотином. Король был доволен. Переговоры в Бахчисарае шли успешно, что ставило казаков в тяжелейшие условия войны на два фронта. Кажется, эта затянувшаяся vojna domowa вот-вот закончится королевской победой, vivat!
Поляки у Жванца выбрали очень хорошую позицию. С юга огромный лагерь прикрывал Днестр, с севера – большая болотистая пойма реки Жванец, с запада – леса и овраги, с фронта – укрепленный замок. Через Днестр был построен понтонный мост, по которому для новой армии вторжения поставлялось продовольствие. Сорок тысяч опытных жолнеров, тридцать тысяч немецких наемников, десять тысяч новобранцев и десять тысяч шляхтичей с военными слугами поддерживали пятнадцать тысяч союзных трансильванских венгров Ракоци и три тысячи молдаван. Более ста тысяч поляков собирались разбить семьдесят тысяч казаков с небольшой вспомогательной ордой и закончить истребительную войну в Киеве.
Король был доволен. Что, мятежный гетман, у тебя вдвое меньше воинов и ты вынужден атаковать меня лоб в лоб, без всяких твоих казацких штучек. Попробуй победить меня в этот раз, да еще с крымской ордой за спиной. Eszche Polska nie sginela, vivat, vivat, vivat!
Хмельницкий понимал, что с двуличным ханом в тылу, хоть и подтвердившим союз с казаками, нечего и думать проводить генеральное сражение со ждущими этого поляками. Богдан отчетливо предупредил Бахчисарай, что если он атакует казаков с Польшей, то казаки атакуют Крым с Москвой, мгновенно расстроив ханско-королевские договоренности.
Два войска стояли друг против друга неделю за неделей и Хмельницкий, конечно, не атаковал сильнейшего противника в лоб, ограничиваясь ежедневными локальными стычками, в которых участвовал лично. Король все ждал и ждал генерального сражения, а гетман окружал и окружал польский лагерь непроницаемой стеной летучих казацких отрядов, перехватывавших с севера, востока и запада всех вражеских гонцов, пополнения и обозы. Богдан знал о противнике все, король ничего, не видя и не понимая, что уже полностью отрезан от Польши особой войсковой группой Хмельницкого, вставшей за его спиной по линии Калуш-Тернополь-Винница. К середине октября 1653 года польский лагерь у Жванца был напрочь отрезан от своих баз и если бы не вышедшая, наконец, из Бахчисарая пятидесятитысячная орда во главе с Ислам Гиреем, для новой армии вторжения во главе с королем все бы уже было кончено.
Только к середине ноября до Яна Казимира дошло, что Хмельницких, побеждающий его без боя и потерь, не собирается биться казацким лбом о польскую стену, что дело идет к морозной зиме, а его войско находится в западне. Уже две недели шли бесконечные проливные дожди, сильно похолодало и из живущих в землянках жолнеров и наемников уже умерло более десяти тысяч. Шляхта начала разбегаться еще в ноябре, говоря, что у нее нет зимней одежды. Жолнерам как всегда воровато не доплачивали жалованье, обоснованно надеясь, что под чутким и мудрым королевским руководством многие из них погибнут, или умрут от болезней и их деньги можно будет спокойно присвоить. Солдаты заволновались, понимая, что стояние под Жванцем закончится для них двумя метрами плодородной украинской земли, и польский свидетель писал: «Жолнеры не дорожили честью, не стыдились бесславия, самовольно убегали и попадали в руки татарам. Своевольство дошло до такой степени, что шляхтичи набирали разного рода бродяг, одевались в татарскую или казацкую одежду и бесчинствовали в селах и местечках. Такие беспорядки происходили для разбойных шляхтичей безнаказанно. Когда некоторые из них попадались в руки мещан, их оправдывал суд, потому что они были дворяне».
Жолнеры требовали от короля жалованья и роспуска на зимние квартиры, продуктов не хватало, шатры, палатки и землянки заливали дожди, сменившиеся снегом. Первыми от короля организованно ушли венгры и молдаване, а паны заявили ему на военном совета: «Мы провели весну, лето и осень в бесполезных разговорах и теперь должны сражаться зимой, когда у нас нет ни одежды, ни припасов, когда голодные и раздетые жолнеры не в силах зарядить пушки». В это время орда Ислам Гирея встала севернее Жванца, у Гусятина, заодно отрезав еще раз дорогу домой полякам, и хан стал спокойно ожидать, кто из противников больше заплатит ему за невмешательство.
Ян Казимир тут же написал Ислам Гирею, что хану приличней быть братом короля, чем побратимом хлопа и торг начался. Хан сообщил о письме короля гетману, который спокойно предложил просто разгромить поляков и тогда Ислам Гирей получит добычу даром. Правитель Крыма немного задумался, но советники подсказали ему, что поляки дадут выкуп лично хану, а при штурме все будет разграблено его воинами.
5 декабря хан и король в присутствии казацких послов подписали мир, по которому Польская Корона кроме единовременных платежей обязалась платить Крымскому ханству позорную и очень большую ежегодную дань в сто тысяч золотых. Хмельницкий собрал раду, которая единодушно решила послать короля и хана к черту, вернуться домой и действовать против них совместно с Москвой, которая пока ограничивалась только дипломатическими демаршами против Варшавы. 24 декабря Хмельницкий с полками был уже в Белой Церкви и Чигирине, дав с дороги приказ выборным казакам и посполитым собираться в начале января 1654 года в Переяславе.
* * *Ян Казимир во главе так и не сражавшейся армии отправился в Варшаву, без боя потеряв под Жванцем двадцать тысяч жолнеров и наемников, но сэкономив их мертвое жалованье.
Уходивший домой Ислам Гирей страшно разграбил польские и украинские земли от Люблина до Припяти, и на этот раз за королевские игры с людоловами ответили не только селяне и мещане, но и пять тысяч шляхтичей с семьями, забранные с имуществом в полон, во главе с несколькими высокими коронными начальниками. Очевидцы писали: «О, какое горе! Какой плач! Какое стенание! Язык не может выразить ужаса этих дней – растление девиц, посрамление супругов, лишение имуществ, голодная смерть, стыд неволи и цепей. Зажурилась Украина и увидела, что негде ей деваться. Орда топтала конями маленьких детей, рубила старых, брала в плен молодых. Басурманы в соумышлении с поляками хотели до конца погубить украинский народ».
Скованный гибелью Украины в возможной войне на два фронта, Хмельницкий не мог атаковать Ислам Гирея, но посланный им с полками Иван Богун ударил возвращающуюся орду, стер ее десятитысячный арьергард и отбил тех пленных, кто еще оставался жив. Богдан решил заканчивать кровавую сказку про белого бычка в треугольнике Варшава-Чигирин-Бахчисарай.
Москва и Украина в Перяславе в январе 1654 года
На развалинах Брацлавщины и Волыни, ставших одной огромной могилой, выли волки. На заброшенных, невозделанных полях стояли пустые, вымерзшие хутора с выбитыми глазницами окон в совсем недавно таких нарядных хатках. Оставшиеся в живых жители прятались в лесах, уходили в Белую Церковь, на Левобережье и дальше на Слобожанщину, спасая хотя бы свои жизни. Как засохшая земля дождя, так ждала мира Украина и в упор смотрела на своего Богдана, который не мог обмануть свою умученную родину. Начинался финал Украинской революции.
Москва совсем не торопилась воевать с Польшей и Хмельницкий опять и опять давал пинка в зад этой так по-другому похожей на польский сенат Боярской думе, заставляя ее работать. Еще летом Богдан активизировал переговоры с визирями маленького турецкого султана Мухаммеда IV.
Украина не могла получить международное признание не в протекторате мощной державы, а значит, не была легитимным государственным образованием. Только протекторат Москвы, Турции или Швеции мог легализовать Гетманщину и ввести ее в состав международного сообщества. Богдан раз за разом объяснял это на войсковых радах, остужал горячие казацкие головы, мечтавшие о невозможной независимой Украине.
Москва колебалась и выжидала шестой год, но Турция второй год предлагала вассалитет Хмельницкому на его условиях. Подталкивая Кремль к принятию не только стратегического, но и судьбоносного для трех славянских народов решения, Богдан и Мухаммед даже подписали договор о протекторате Турции над Украиной. От своей несусветной жадности турецкие визири, обещавшие гетману только международное признание украинского вассалитета и неверную помощь крымского хана, которую они, конечно, не гарантировали, потребовали за подпись султана Каменец-Подольский с громадной округой, десять тысяч золотых, десять тысяч волов, десять тысяч овец, а в придачу к скотине и все Войско Запорожское, для безмолвного участия в военных авантюрах Оттоманской Порты.
Москва колебалась и выжидала шестой год, но Турция второй год предлагала вассалитет Хмельницкому на его условиях. Подталкивая Кремль к принятию не только стратегического, но и судьбоносного для трех славянских народов решения, Богдан и Мухаммед даже подписали договор о протекторате Турции над Украиной. От своей несусветной жадности турецкие визири, обещавшие гетману только международное признание украинского вассалитета и неверную помощь крымского хана, которую они, конечно, не гарантировали, потребовали за подпись султана Каменец-Подольский с громадной округой, десять тысяч золотых, десять тысяч волов, десять тысяч овец, а в придачу к скотине и все Войско Запорожское, для безмолвного участия в военных авантюрах Оттоманской Порты.
Хмельницкий, само собой, предупредил Стамбул, что договор о протекторате вступит в силу только после его ратификации Генеральной радой, которая вряд ли согласится на не очень умные турецкие условия. Одновременно с этими переговорами тайная стража гетмана через руководителя казацкой канцелярии Ивана Выговского, организовала утечку в Москву турецко-украинских документов, включая даже временную передачу оригинала договора о протекторате и личного письма Богдана, в котором он писал, что «я буду держаться того государя, который будет опекать и защищать Украину реально».
Кремль и царя, наконец, проняло и Алексей Михайлович объявил о сборе ратных людей, начав частичную мобилизацию. Увидев, что союзное славянское дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки, Хмельницкий, конечно, сам заморозил отношения со Стамбулом и его недалекими визирями, легко сорвав на очередной войсковой раде ратификацию турецко-украинского договора о вассалитете.
Работавший сутками Богдан Великий договаривался о союзе с Турцией, о дружбе со Швецией, о ненападении с Крымом, создавал антипольскую коалицию в Европе и Азии и писал своим государственным контрагентам о своих контактах с Кремлем: «Что касается Москвы, с которой мы вступили в дружбу, то ляхи стягивают на нас с усих усюд наемников нам на погибель, поэтому нам лучше иметь больше друзей».
1 октября 1653 года в Москве собрался последний в истории страны Земский Собор выборных людей из всех сословий, который должен был решить проблему объединения Украины и России. Царь Алексей Михайлович, многочисленные бояре, патриарх Никон, выборные всей земли и украинское посольство Лаврина Капусты, уместившиеся с запасом в Грановитой палате, слушали дьяка Посольского приказа Алмаза Иванова, читавшего обществу доклад о польско-московских отношениях, перечислявший: «неправды Яна Казимира и магнатов, панов-рад, хуливших великого государя и русский народ, замышлявших на них злые неприятельские замыслы с нашим неприятелем Крымским ханом, сообща Московское царство воевать, и к этому Швецию привлечь. А паны на Днепре православных христиан многих невинно замучили злыми различными муками, о чем и слышать жалостно».
Доклад о состоянии русско-польских дел был традиционно косноязычен и вызывал вопросы о наличии здравого смысла у готовивших его бояр и дьяков, но такова уж была московская политика со времен самодержавного убийцы и садиста Ивана IV Ужасного, ставившего форму над содержанием и никогда не придававшего значения тому, несут ли его смертельные самодурства выгоды или беды собственному государству. Впрочем, все бояре говорили, что «надо брать Украину, а то она поддастся басурманам». Конец речи Алмаза Иванова был, на удивление, почти внятен:
«Король Ян Казимир своей присяги не сдержал, восстал на христианскую православную веру. Значит, гетман Богдан Хмельницкий и все Войско Запорожское стали теперь, после нарушения присяги королем, вольные люди. А потому, чтобы не допустить их в подданство турецкому султану или крымскому хану, нужно гетмана со всем войском и со всеми городами и землями принять под высокую государеву руку».
Термин «высокая государева рука» в XVII веке требовал точного юридического уточнения и даже после этого мог обозначать только невнятные межгосударственные связи, включая и полное бесправное слияние и протекторат одного государства над другим на правах автономии, с правом свободного выхода после погашения всех понесенных партнерами убытков. Сам царь Алексей Михайлович, любивший повторять «сегодня жив, а завтра жил», никакой стратег, вскоре опозорившийся осадой ______, евший из жадных и наглых боярских рук и смотревший на мир лживыми боярскими глазами, плохо представлял национальные интересы России, не очень хорошо понимая, какова будет ее мощь после объединения с Украиной. Царь говоря, «что хитрый Хмель когда-нибудь сам себя перехитрит», теперь, на Соборе, на своей государевой шкуре убедился, что может сделать казацкий разум с тупой порфирой, тихо и незаметно поставив ее «в два огня». Впрочем, Алексей Михайлович еще проявит свои самодержавные таланты, проиграв на раз королю и сенату Речи Посполитой почти все российские, а заодно и украинские государственные интересы и расколов державу в элементарном конфликте с патриархом Никоном.
До боярского Кремля с трудом, но дошло, что если лучшая армия Восточной Европы вместе с янычарами, татарами и не прозевавшими нужный момент поляками по приказу из Стамбула атакует Московское царство, то оно быстро превратится во Владимирскую, а то и в Архангельско-Вологодскую Русь. 1 октября 1653 года украинский гетман Богдан Великий вынудил Боярскую думу разродиться, наконец, стратегическим государственным решением, что давно уже было для нее чрезвычайно болезненным.
В течение дву дней все сословия Московского государства по боярской указке высказались за то, чтобы великий государь, царь Алексей Михайлович объявил войну Речи Посполитой за оскорбление своей чести и заодно в защиту православной веры и утвердили корявое постановление Земского Собора;
«За честь великого государя, царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руси стоять и против польского короля войну вести. А о гетмане Богдане Хмельницком и Войске Запорожском бояре, и думные дьяки, и стольники, и дворяне, и дети боярские, и головы стрелецкие, и гости, и стрельцы, и тяглые люди приговорили, чтобы великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всея Руси изволил их с городами и землями принять под свою государеву высокую руку».
На московской Покровке для Украины спешно приготовили два посольских двора, Гетманский и Малороссийский, построив новую улицу Малороссийскую, Маросейку. 4 октября Алексей Михайлович на торжественном приеме в Кремле объявил украинскому послу Лаврину Капусте о решении Земского Собора. 9 октября, сразу же за выехавшими в Чигирин казаками, к Богдану Хмельницкому отправилось великое посольство во главе с боярином Василием Бутурлиным и стрелецким головой Артамоном Матвеевым. Боясь, что Чигирин окончательно выберет Стамбул, а не Москву, посольство спешно ушло даже без еще не готовых царских наказов-инструкций, которые догнали полномочных боярина и стрельца только 7 ноября в Путивле.
23 октября 1653 года в кремлевском Успенском соборе царь Алексей Михайлович объявил всем иноземным послам и толпе подданных о объявлении войны польскому королю: «Мы, великий государь, положа упование на бога, посоветовавшись с отцом своим, с великим государем, святейшим патриархом Никоном, со всем святейшим собором и с боярами, с окольничими и думными людьми, приговорили идти на недруга своего, короля польского».
Замороченная, казалось неопасными турецкими переговорами Хмельницкого, Польская Корона, быстро узнавшая о том, что Москва объявила ей войну, была потрясена, понимая, какая огромная армия вместе с Войском Запорожский может ударить на Литву, а за ней и на Варшаву. Застрявшее под Жванцем коронное войско во главе с королем, в очередной раз спасенное от смерти крымским ханом, услышало, как на всю Речь Посполитую и Европу громыхнул Богдан Великий ее жадной, тупоголовой и звериной шляхте:
«Теперь, господа поляки, мы разлучаемся навек! Вы уже не наши, а мы не ваши, и этой потери вы себе уже никогда не сможете вознаградить. Это не наша вина, а ваша, а потому жалуйтесь на самих себя за то, что вы по вашему тупоумию и легкомыслию потеряли».
На раде после приезда Лаврина Капусты Богдан еще раз заявил, что еще год войны один на один с Польшей и ханством Украина не выдержит и погибнет. Никогда не нарушавший уже заключенные международные договоры первым, гетман на весь Днепр объяснил, что «кроме царской Москвы, мы не найдем другого пристанища».
Хмельницкий, конечно знал, что вскоре с истошными воплями «Вперед, за свободу Украины», никакое, но очень большое боярское войско ринется на Смоленск и Беларусь, а совсем не на Украину, в очередной раз позорно получит от поляков в лоб и спасать его будут украинские казаки во главе с Богданом, всегда хорошо видевшим за необъятными боярскими харями, простых русских людей. Хмельницкий чувствовал, что ждет несмотря ни на что состоявшуюся Украину после его смерти в составе России, которая никогда не была оккупантом, а брала только то, что ей предлагали, или возвращала отнятое. Он стремился успеть сделать так, чтобы казацкое рыцарство нравственно победило боярское холопство, и эта победа стала необратимой. Пусть оставшаяся в живых почти без его погибших побратимов старшина и измученный народ сами решают, как им жить в Московском протекторате, куда Богдан ведет Украину, как автономию с правом выхода. Иного способа спасти родину от уничтожения нет, поэтому Богдан Великий его увидел и реализовал.