Часть вторая
Глава первая
* * *Зависший в чистом небе хрустальный замок сиял подобно драгоценному камню. И единственным, что связывало его с землей, был черный восьмиугольный стержень чистой энергии «Саддук», открытой Иммаилусом Софти триста семьдесят тысяч лет назад. Этот холодный, как самый далекий космос, стержень пронзал замок ровно по центру, уходя в бесконечно голубое небо. Внизу, под замком, находилась высокая гора, покрытая вечнозеленой жимолостью, меж которой сновали насекомые и мелкие животные. Неприступные стены окружали эту гору, но тяжелые ворота, расположенные с четырех сторон света, украшенные бесчисленными драгоценными камнями, были всегда открыты. Двенадцать молчаливых стражников – механических слуг, питающихся энергией «Саддук», – охраняли эти ворота днем и ночью, хотя и не было в этом мире ни дня, ни ночи. Открытие Софти круглые сутки наполняло мир неиссякаемой энергией, черпавшей силы в глубинах времени и пространства. И казалось уже, что так было всегда. Казалось…
Джаад вышел из своих покоев. Одет он был лишь в тонкую прозрачную тунику, но это не беспокоило его. Теплый ветер ласкал тело, а взгляд устремлялся за горизонт, туда, где не было ни смерти, ни зла. Казалось, что не было…
– Легий почти мертв, – сказала ему светловолосая женщина с бескровным лицом и темными, как ночь, глазами. Наготу ее скрывало белое бесформенное одеяние из искусственного шелка, который был легким, как сам воздух. Она подошла к Джааду и встала рядом с ним, устремив взгляд своих глаз туда же, куда и он, – за горизонт.
– Скоро все это закончится, – сказал Джаад. – Мир Легия падет вместе со своим господином.
– Каждую тысячу лет мир падает и поднимается с колен, моя любовь, – хрупкая рука женщины легла на смуглое, мускулистое плечо Джаада.
– Если бы ты была мужчиной, Флаиа, то, может быть, смогла понять, что я чувствую. Но ты не мужчина…
– И я рада этому, Джаад. Рада, потому что если бы я была мужчиной, то не смогла бы любить тебя так, как я люблю тебя сейчас. Знаешь, как говорил Легий: войны, деньги, власть – все когда-нибудь заканчивается, но не любовь…
* * *Пальцы Легия разжались, выпуская руку черноволосой сиделки, ухаживавшей за ним последние годы. Сердце остановилось, запечатлев на сухих губах то ли улыбку, то ли последнее слово, о котором уже никто не узнает: будь то клятва, послание или просьба о глотке воды. Сиделка заплакала. Тихо, беззвучно. И золотые стены заплакали вместе с ней своими холодными прозрачными слезами, которых никто не увидит…
А краеугольный стержень был все так же холоден и безмолвен. И энергия «Саддук» не знала, что такое боль. Не знала, что такое добро и зло. Для нее все было относительно. Лишь ее сила. Лишь ее безграничная, неисчерпаемая мощь. Сменятся правители, прольются дожди, а она останется неизменной, как переходящий трофей между равных поколений.
* * *В самой высокой башне Хрустального замка синее пламя пожирало тело последнего правителя. Легий превращался в прах, в пепел, который будет рассеян над всем миром. И шли скорбящие жители к высокой горе, чтобы проститься с тем, кто правил ими тысячи лет, пролить слезы, отдать дань памяти и встретить нового правителя.
– Презренные прозелиты! – сказал Тиний, наблюдая за людскими толпами с высоких стен, окруживших покрытую жимолостью гору. – Они льют слезы перед страхом перемен и готовы сплясать на могилах, лишь бы им пообещали хорошую жизнь.
– Легий любил их, – сказал Хамраш, поднимая голову и вглядываясь в высокую хрустальную башню.
– Легия больше нет.
– Так скорби вместе с теми, кто пришел сегодня скорбеть. Скорби или молчи. Потому что прах его все еще с нами.
– Те, кого ты видишь внизу, плачут не от скорби, и слезы их измеряются не болью утраты, а динариями и драхмами.
– Скажешь об этом в Синоде, когда мы будем выбирать нового правителя.
– И не только об этом, Хамраш. И не только об этом…
* * *В покоях Джаада было тихо. Флаиа стояла возле постели, наблюдая за лицом спящего возлюбленного.
– Бог не любит нас, – сказал он, не открывая глаз.
– Я люблю тебя, – сказала Флаиа.
– Ты не Бог. Ты не можешь любить нас всех.
– Сколько мы уже вместе, Джаад?
– Триста семьдесят пять… Нет, триста семьдесят семь лет.
– Так, может, хоть на один день ты станешь эгоистом и попробуешь думать только о себе?
– Если бы я думал о себе, то меня бы не было здесь.
– Но ведь я-то здесь.
– Ты здесь, потому что ты помогаешь мне поддерживать мое существование. Быть чуть более живым, чем все то мертвое, что вокруг нас.
– И поэтому ты ищешь Бога?
– Боюсь, это невозможно в этом мире. Мы слишком мудрые, чтобы знать, где искать. И нет надежд, остается лишь искушение, которому мы следуем, как слепцы, игнорируя свое сознание. Знаешь, иногда мне кажется, что если Бог и существует, то он боится нас, потому что мы умнее его и ни одно чудо не сможет удивить нас. Он может истратить всю свою силу, чтобы поразить нашу гордыню, но мы будем лишь качать головой и говорить, что мы все это видели и что это всего лишь банальность. И скажет нам Господь: «Я вечен!» А что мы? Разве это удивит нас? Нет. Мы вершим свою жизнь, спасаем друг друга, множим знания и достижения, продлевая в продолжающихся изучениях жизни тех, кто занимался этим до нас. Наша память, в которой мы снова и снова возвращаемся в прошлое, превращает нас в бессмертных. И чем же удивит нас Господь, если даже его вечность не поражает нас?
– Ты просто отчаялся, Джаад. Отчаялся, потому что ты никогда не искал Бога, ты видел его в Легии. В старом мудром Легии, и этого тебе всегда хватало. Но он оставил нас, и теперь ты страдаешь, желая заполнить образовавшуюся пустоту.
– Хочешь, чтобы я открылся тебе?
– Хочу, чтобы ты стал настоящим, – Флаиа коснулась пальцами его лица. – Как твои скульптуры, Джаад. Клянусь, иногда мне кажется, в них больше правды, чем в тысяче слов, которые мы произносим в Синоде. Потому что слова тают, превращаются в пыль и забываются, так и оставаясь словами, а скульптуры живут вечно. И ты живешь вместе с ними. И не нужны слова. Ты всегда будешь их творцом, а они твоими Богами, в которых ты обречен верить. И их жизнь – это твоя жизнь, а твоя жизнь – это их жизнь. И я люблю тебя, потому что ты именно такой, каким я тебя вижу. В этом хрустальном замке или там, за стенами. Все будет одинаково.
– Нет.
– Что значит нет?
– Ты сама сказала, что слова ничего не значат. Это лишь пыль. Помнишь?
– Ты хочешь обидеть меня?
– Я хочу, чтобы ты сняла свой хитон.
– Зачем?
– Хочу вспомнить, как это было триста семьдесят семь лет назад.
– Я уже и сама не помню этого.
– Но ведь ты говоришь, что любишь меня.
– Это не плоть.
– И я не увижу это, если ты даже снимешь с себя все одежды?
– Ты не там ищешь, Джаад. Попробуй заглянуть в себя.
– Там лишь годы.
– Очень жаль.
– Я все равно хочу, чтобы ты разделась.
– По-моему, это лишь обезобразит нас.
– Я закрою глаза.
– Что же тогда ты увидишь?
– Я ничего не хочу видеть. Я хочу чувствовать.
– А я не хочу, чтобы ты касался меня.
– Тогда уходи.
– Иногда мне кажется, что ты самый порочный из всех нас, Джаад.
– Иногда мне кажется, что лучше оставить замок.
– Не стоит искать силу в своих слабостях. Не стоит искать Бога там, где его нет.
– Легий прожил тысячу сто лет, и знаешь, что он сказал мне перед смертью?
– Нет.
– Он мне ничего не сказал.
– Еще одна молчаливая скульптура?
– Что ты имеешь в виду?
– Он был Богом для нас, а мы были Богом для него.
– Порой мне кажется, что ты никого не любишь, Флаиа. Ты пуста, как стеклянное золото стен в покоях правителя. И твои чувства ко мне – это лишь желание оставаться здесь, в замке, которое ты прячешь даже от самой себя.
– Когда-то ты тоже был прозелитом, Джаад. И то, что ты поднялся в замок благодаря тому, что Легий выбрал тебя, не делает нас разными. Правитель полюбил твои скульптуры. Ты полюбил мое тело. Мы оба продали свои святыни, и теперь нам остается лишь любить друг друга. Мы – две павших крепости во власти варваров…
– Можешь выступить завтра с этими речами в Синоде.
– Ты угрожаешь мне?
– Всего лишь становлюсь чуть ближе к истине.
– Все скоро кончится. Правитель будет избран, и чувства успокоятся, Джаад, – она осторожно коснулась его лица. Почти неощутимо, но он улыбнулся.
– Ты моя муза, Флаиа.
– Нет, – она качнула головой. – Всего лишь та, кто может разбудить в тебе ее. Теперь же спи. День будет трудным.
– Знаю…
* * *Большой белый престол был пуст. Облаченные в белые хитоны судьи восседали по его краям, а в центре, протыкая сводчатые потолки, пульсировал мглой краеугольный стержень Саддук. Казалось, что дух Легия все еще присутствует здесь незримым слушателем, хотя ветер уже давно разнес его прах по миру.
– Все скоро кончится. Правитель будет избран, и чувства успокоятся, Джаад, – она осторожно коснулась его лица. Почти неощутимо, но он улыбнулся.
– Ты моя муза, Флаиа.
– Нет, – она качнула головой. – Всего лишь та, кто может разбудить в тебе ее. Теперь же спи. День будет трудным.
– Знаю…
* * *Большой белый престол был пуст. Облаченные в белые хитоны судьи восседали по его краям, а в центре, протыкая сводчатые потолки, пульсировал мглой краеугольный стержень Саддук. Казалось, что дух Легия все еще присутствует здесь незримым слушателем, хотя ветер уже давно разнес его прах по миру.
– Ну пожалуй, приступим, – сказал Хамраш, открывая церемонию…
Джаад сидел на большой рубиновой скамье, ожидая, когда его пригласят. Женщина в черном балахоне сидела рядом с ним, и ее белые седые волосы струились по тяжелой ткани к поясу.
– Как думаешь, что нас ждет? – спросила она Джаада.
– Что и обычно, – он открыл старую книгу и притворился, что читает.
– Что это значит?
– Что?
– Твое безразличие. Почему ты делаешь вид, что не знаешь меня?
– Я знаю тебя.
– Я знаю, что знаешь, – сказала женщина.
Она сняла капюшон, обнажая морщинистое лицо. Джаад спешно отвернулся. От воспоминаний к горлу подкатила тошнота. Долгие ночи, рваные дни.
– Не смотри на меня, – попросил он женщину.
– Почему?
– Потому что я не хочу… – Джаад перевернул страницу, продолжая притворяться, что читает. – Не хочу вспоминать.
– Легия больше нет, – напомнила женщина.
– И нас тоже нет. Давно нет, – Джаад перевернул еще одну страницу.
– Интересная книга?
– Не знаю, – мысли спутались. Джаад попытался вспоминать свои скульптуры. Попытался сосредоточиться на работе.
– Я ненавижу их, – сказала женщина. – Надеюсь, Тиний придет к власти и вернет все к прежнему порядку, что был до Легия.
– Я не хочу говорить об этом.
– Ты ни о чем не хочешь говорить.
– Что в этом плохого?
– Время тишины прошло, Джаад. Даже если в войне победит Рогил, ничто уже не будет, как прежде, – она коснулась его руки. Такое знакомое и такое забытое чувство. Джаад вздрогнул. – Раньше тебе нравилось меня касаться, – сказала женщина. – Скажи, Флаиа еще не выбросила мою скульптуру?
– Нет.
– Ты врешь. Я видела осколки… Хотя ты, наверное, уже не помнишь, как я выглядела прежде, – женщина грустно улыбнулась. – Скажи, когда ты последний раз выходил из замка? Когда был счастлив, наслаждаясь женщиной?
– Мы избранные, Бертина, а это значит, что у нас нет своей жизни. Мы живем для…
– Они ведь все равно начнут войну, – прервала его женщина. – Ты знаешь, что это так, и поэтому боишься. Твой колокол уже плачет, и ты знаешь, что не сможешь ничего изменить.
– Это всего лишь система.
– А ты сам видел их?
– Кого?
– Тех, кто будет воевать за нас. Тех, кто будет умирать ради нашей системы, чтобы смогли мы определить нового правителя.
– Легий говорил, что они глупые и примитивные.
– Когда ты меня бросил…
– Бертина…
– Я отдала свою жизнь системе…
– Бер…
– И я видела их, наблюдала за ними. И знаешь, что я поняла, Джаад? Мне их не жалко. Ни одной жизни. Я думала, что твой поступок сделает меня слабой, но я стала сильнее. Я была среди либертинцев и сравнивала их с нами, Джаад. И ненавидела их всем сердцем. Так же, как ненавижу каждого, кто похож на тебя или меня. И чем больше я об этом думала, тем сильнее во мне становилось желание увидеть, как прольется кровь. Наша кровь, Джаад. Мы пройдем с тобой рука об руку по полям сражений и будем видеть, как умирают ради нас те, кто для нас не более чем инструмент, игрушка, как та статуя с моим изображением, которую Флаиа разбила и выкинула. Всего лишь букашки, но они так похожи на нас, Джаад! И я готова увидеть их боль и страдания. Готова увидеть это, держа тебя за руку и наслаждаясь ужасом, которым будет охвачено все твое естество. Потому что все последние столетия ты не видел ничего, кроме своих статуй и слепой веры в Легия, в то время как я готовилась к этому дню, гуляя среди рек, которые вскоре вспенятся от крови и внутренностей убитых на полях либертинцев. Ты сделал меня сильнее, Джаад, и теперь я ничего не боюсь, даже увидеть твою боль и страдания. Понимаешь?
* * *Запрокинув голову, Абак пыталась разглядеть зависший высоко в небе хрустальный замок.
– Думаешь, твой брат все еще там? – спросил ее Кариш, обнимая за хрупкие черные плечи.
– Думаю, да, – кивнула она.
Кариш промолчал. Он знал эту девушку всего три дня, но она уже иногда начинала казаться ему безумной. Сестра Джаада. Сестра верховного посланника в страну либертинцев, когда настанет час выборов и пробьет колокол священной войны.
– Когда-то давно он часто навещал меня, – рассказывала Абак, когда они с Каришем лежали на покрове из свежей жимолости под вечнозелеными лиственными деревьями. – Он приходил с женщиной по имени Бертина. Она была намного старше его, но мне она нравилась. С ней было легко общаться, и я верила, что она никогда не причинит вреда моему брату, никогда не заставит его страдать. Это было в ее глазах – любовь и забота, как в глазах Джаада, когда он лепил свои скульптуры. Но потом он оставил ее. Увидел, как стареет ее тело, и испугался этого, ушел к более молодой и сочной. И с тех пор я больше никогда не видела его, но он там, в хрустальном замке. Я знаю это. И надеюсь, когда закончится священная война и миссия, дарованная ему Легием, будет выполнена, он вернется ко мне, в наш дом, где мы снова сможем быть вместе, – Абак мечтательно закрыла глаза, вспоминая далекие времена, оставшиеся в незабытом прошлом. – А может быть, – сказала она, – никакой войны и не будет. Хотя бы в память о Легии.
– Но кто-то ведь должен владеть Саддуком, – возразил Кариш.
– Саддук никому не принадлежит, глупый. Это всего лишь энергия, всего лишь сила, которая питает наш мир. Мы открыли ее, и она принадлежит всем нам. Таков закон… Впрочем, как и священная война, – Абак тяжело вздохнула. – Хотя иногда мне жалко тех существ, которые вынуждены убивать ради того, чтобы определить нашего правителя. Ведь их жизни так коротки по сравнению с нашими!
– Зато их в десятки тысяч раз больше, чем нас. К тому же они всегда что-то получают от этих войн.
– Но ведь это всего лишь оружие. Мы даем им то, чем они должны убивать друг друга. И лишь когда заканчиваются войны, они учатся применять подаренную им мощь во благо. Страшно даже подумать, что когда-то мы были такими же.
– Тогда думай, что когда-то они смогут стать как мы. Ведь мы заботимся о них.
– И учим убивать друг друга.
– Либертинцы всегда убивали друг друга. Это у них в крови.
* * *Поток чистой энергии расщепил пространство и время. Голубая планета предстала перед собравшимся Синодом, приблизилась, увеличилась в размерах.
– Какая ненужная власть! – сказал Тиний, разглядывая вращающийся шар. – Мы можем уничтожить их в любое время, каждый из нас. Просто взять и разбить их планету о пол, насладившись миллионом брызг соленых вод, а они даже не поймут, что произошло. Знал ли Софти, открывая Саддук, что наделит нас такой властью? Ненужной властью…
– Сильные всегда заботятся о слабых, – сказал Рогил. – Таков закон. И предстоящая война – это лишь плата за нашу заботу. Мы дали им порох, научили расщеплять атом, теперь мы откроем для них нанотехнологии… Разве за это не стоит пролить немного крови? Тем более что мы же никогда не позволим им уничтожить друг друга окончательно, лишь немного очистим их и без того плотно населенный мир, – он обернулся и посмотрел на Джаада. – Ну что, посланник, готов ты исполнить свой долг? Мир Либертинцев ждет новых открытий. Войди же в него и укажи им путь!
Глава вторая
* * *Ангел был странным, не похожим на всех остальных ангелов, которых Нина видела на церковных фресках и рекламных проспектах. Он спустился с неба в лучах слепящей энергии, которая искрилась вокруг него подобно электрическим разрядам. И молнии разрезали небо в этот солнечный день. И ветер поднял с земли опавшие листья и вырвал пучки сорной травы.
– Перестань бояться, – сказал Джаад павшей к его ногам Нине. – Я – первый и последний. Я – тот, кто живет. Я был мертв, а теперь смотри, я буду жить вечно, и у меня ключи от царства мертвых. Так опиши же, что видишь. Опиши, что происходит сейчас и что произойдет после…
Подняла Нина голову и увидела открытую дверь возле сошедшего с небес ангела. И сказал ангел:
– Войди же в эту дверь и узнаешь, что должно случиться.
И сделала Нина робкий шаг. И перестал привычный мир существовать для нее. Увидела она огромный престол, застлавший небо. Восседал на том престоле сияющий дух. Окружала его радуга, укрывая остальные двадцать четыре престола с облаченными в белые хитоны старцами на них. И сверкали молнии, собираясь возле духа на главном престоле, гремел гром. Все вокруг было прозрачным и чистым, как хрусталь. Держал дух в руках своих свиток. И увидела Нина ангела могучего по имени Хамраш. Спрашивал он: