В первый день войска 3-й, 48-й и 2-й ударной армий прошли с боями от 3 до 6 километров, 65-я и 70-я армии вклинились на 3–5 километров. Ни на одном из участков наступления первая полоса обороны прорвана не была, хотя боеприпасов израсходовали свыше 950 вагонов. Немцы оказывали ожесточенное сопротивление и непрерывно переходили в контратаки.
Генерал-полковник И. И. Федюнинский командовал 2-й ударной армией:
«Бой шел в густом тумане. Ни я, ни командиры корпусов не могли видеть, насколько продвинулись вперед боевые порядки дивизий.
Отсутствие авиации, трудности управления артиллерийским огнем, разрозненные и малоэнергичные действия наших танков непосредственной поддержки пехоты привели к тому, что до темноты задача дня полностью решена не была».
С наступлением темноты бой продолжали подготовленные к ночным действиям батальоны.
С утра 15 января ударные группировки попытались возобновить наступление, а командование группы армий «Центр», подтянув резервы, нанесло фланговые контрудары, причем запланированный советскими начальниками артналет немцы опередили на полчаса своей артиллерийской подготовкой. После чего 3-я армия (41, 35, 40-й стрелковые корпуса) была атакована танко-гренадерской дивизией «Великая Германия», одним из наиболее боеспособных соединений Вермахта, которая «разведкой на нашем направлении не отмечалась». На левом фланге 2-й ударной армии неожиданно появилась 7-я танковая дивизия, «та самая, которую наши разведчики считали переброшенной на другой фронт». Хитроумные немцы сумели «воспользоваться туманом» и «незаметно сосредоточились» там, где их не ждали, а затем «яростно обрушились» на наши войска. Темп продвижения резко снизился, местами до полной остановки. Генерал Горбатов: «Страшное по силе и ожесточенности сражение разыгралось на второй день. Он был таким же пасмурным, как первый… Вместо ожидаемого развития успешно начатого наступления пришлось вести необычной силы встречные и оборонительные бои с переменным успехом… Да, это был страшный бой, тяжелый день. Наши войска не продвинулись ни на шаг, но ни на шаг и не отступили».
Скрепя сердце маршалу Рокоссовскому пришлось ввести в наметившиеся «трещины» в полосах 2-й ударной и 65-й армий соответственно 8-й и 1-й гвардейские танковые корпуса, а 16 января, в полосе 48-й армии, — 8-й механизированный корпус. Командиру каждого корпуса оперативно подчинялась штурмовая авиационная дивизия. Отразив несколько сильных контратак, танкисты сломили вражеское сопротивление и устремились вперед. Чтобы создать условия для продолжения наступления корпусов Горбатова, справа от него активизировались части 49-й армии. Улучшившаяся погода позволила поднять в воздух авиацию.
В результате за трое суток войска фронта прорвали тактическую зону обороны на 60-километровом участке и продвинулись в глубину до 30 километров, овладев опорными пунктами и узлами коммуникаций Пултуск, Насельск, перерезали железнодорожную магистраль Цеханув — Модлин.
Во второй половине 17 января 5-я гвардейская танковая армия (10-й и 29-й танковые корпуса — 585 танков и САУ, 545 орудий и минометов) под командованием генерал-полковника В. Т. Вольского, поддерживаемая с воздуха штурмовым авиакорпусом, вошла в прорыв в полосе 48-й армии (29, 42,53-й стрелковые корпуса) генерал-полковника Н. И. Гусева.
Это сразу изменило обстановку.
8-й гвардейский танковый корпус генерал-лейтенанта А. Ф. Попова (252 танка и САУ) внезапным ударом совместно с поддерживавшей его авиацией нанес поражение 7-й танковой дивизии, а 8-й механизированный корпус генерал-лейтенанта А. Н. Фирсовича захватил Грудуск. Дивизия «Великая Германия» попала под удар соединений 48-й и 3-й армий и понесла большие потери. 5-я гвардейская танковая армия оторвалась от общевойсковых соединений и к концу дня достигла Млавского укрепленного района.
17–18 января пали опорные пункты Цеханув и Пшасныш.
49-я армия (70-й, 121-й стрелковые корпуса) генерала Гришина продвигалась в северном направлении, обеспечивая правый фланг ударной группировки. Армии, действовавшие с сероцкого плацдарма, овладели Модлином.
После упорных пятидневных боев 2-й Белорусский фронт прорвал оборону противника в полосе шириной 110 километров и продвинулся на млавском направлении до 60 километров в глубину. К этому времени войска правого крыла 1-го Белорусского фронта освободили Варшаву, выдвинулись на реку Бзура и развивали удар на Познань. Однако остатки четырех пехотных дивизий, разбитой варшавской группировки отошли за Вислу и усилили 2-ю полевую армию, что осложнило обстановку перед левым крылом Рокоссовского.
Продвижение ударных группировок 3-го и 2-го Белорусских фронтов на кёнигсбергском и мариенбургском направлениях, которое началось после прорыва обороны 3-й танковой и 2-й немецких армий, поставило под угрозу фланги и тыл 4-й армии, оборонявшей августовский выступ и оказавшейся «в чрезвычайно неприятном положении». Командующий группой армий «Центр» видел опасность и пытался добиться санкции вышестоящего командования на отход, но Гитлер предложение отклонил и приказал защищать каждый вершок.
С 19 января 2-й Белорусский фронт развернул преследование противника, в котором решающую роль играли подвижные соединения. Главные силы стрелковых корпусов маршировали в колоннах, артиллерия, тоже в колоннах, продвигалась перекатами, и только передовые отряды вырывались далеко вперед. Обычно стрелковый батальон размещался на автомашинах приданного ему артиллерийского дивизиона и десантом на самоходно-артиллерийских установках и по отличным «заграничным» дорогам мчался вперед со свистом. За день войска успевали проходить по 25–30 километров. В полосе 48-й армии Рокоссовский ввел 3-й гвардейский кавалерийский корпус генерала Н. С. Осликовского, который пересек южную границу Восточной Пруссии и устремился на Алленштейн. Развивала наступление и танковая армия Вольского. Совместно с передовыми частями 48-й армии она с ходу овладела Млавой и также вступила в пределы Восточной Пруссии в районе Нейденбурга. Справа от них 20 января границу пересекли дивизии 3-й армии генерала Горбатова. Военный совет армии, поздравляя всех солдат «со вступлением на землю врага», издал воззвание: «Наше всеобщее давнишнее желание сбылось. Теперь нужно добраться до сердца гитлеровской Германии и вонзить в него наш красноармейский штык».
Несмотря на угрозу окружения, 4-я армия Госсбаха продолжала удерживать выступ в районе Августова. Учитывая это, а также трудности, возникшие у Черняховского, Ставка 20 января приказала Рокоссовскому главные силы 2-го Белорусского фронта, уже готовившиеся форсировать Вислу, повернуть на север, в направлении города Эльбинг, кратчайшим путем достичь залива Фришес-Хафф и отсечь восточнопрусскую группировку противника от померанской. Одновременно 65-я и 70-я армии должны были ускоренными темпами наступать на запад. Для Константина Константиновича этот приказ оказался «совершенно неожиданным» и малопродуманным:
«Наше внимание уделялось скорейшему продвижению на запад, чтобы надежно обеспечить от возможных ударов с севера войска 1-го Белорусского фронта, особенно его танковые армии. О событиях на участке 3-го Белорусского фронта официальных сообщений у нас не было, но доходили слухи, что там наступление развивается медленно. И если проводимые Ставкой до этого крупные наступательные операции, в которых участвовало одновременно несколько фронтов, можно было считать образцом мастерства, то организация и руководство Восточно-Прусской операцией вызывают много сомнений. Эти сомнения возникли, когда 2-му Белорусскому фронту Ставкой было приказано 20 января повернуть 3,48, 5-ю гв. танковую и 2-ю Ударную армии на север и северо-восток для действий против восточнопрусской группировки противника вместо продолжения наступления на запад. Ведь тогда их войска уже прорвали оборону противника и подходили к Висле в готовности форсировать ее с ходу.
Полученная директива фактически в корне меняла первоначальную задачу фронту, поставленную Сталиным в бытность мою в Ставке. Тогда ни одним словом не упоминалось о привлечении войск 2-го Белорусского фронта для участия совместно с 3-м Белорусским фронтом в ликвидации восточнопрусской группировки войск противника. И поскольку основной задачей фронта было наступление на запад в тесном взаимодействии с войсками 1-го Белорусского фронта, то и основная группировка войск фронта была создана на левом крыле фронта (48-я, 2-я ударная, 65, 70, 49-я и 5-я гв. танковая армии). По полученной же директиве основной задачей ставилось окружение восточнопрусской группировки противника ударом главных сил фронта на север и северо-восток с выходом к заливу Фриш-Гаф. Вместе с тем от прежней задачи — взаимодействия с 1-м Белорусским фронтом на фланге — мы не освобождались и вынуждены были продолжать наступление на запад, имея на левом крыле всего две армии. С этого момента началась растяжка фронта, так как большая часть наших сил наступала на север и северо-восток, а меньшая — на запад.
Это впоследствии привело к тому, что из-за быстрого продвижения к Одеру 1-му Белорусскому фронту пришлось растягивать свои войска для обеспечения с севера своего обнажавшегося фланга, поскольку левое крыло нашего фронта отставало в продвижении на запад. А это произошло потому, что нашему фронту пришлось выполнять в этот период две различные задачи. И прав был командующий 1-м Белорусским фронтом Жуков, упрекая меня за отставание войск и невыполнение задачи по обеспечению фланга его фронта.
Я уверен, что он в то время понимал необоснованность своей претензии к нам и предъявлял ее лишь для того, чтобы подзадорить меня. Возникали такие вопросы: почему Ставка не использовала весьма выгодное положение войск 2-го Белорусского фронта и не совместила удар войск 3-го Белорусского фронта с ударом нашего фронта, нанося его примерно с ломжинского направления, с юга на север, в направлении на залив Фриш-Гаф? В данном случае сразу же следовало бы этому фронту включить в свой состав войска 50-й и 3-й армий с их участками. Генеральный штаб не мог не знать о том, что наиболее сильные укрепления в Восточной Пруссии были созданы в восточной и юго-восточной ее частях. Кроме того, сама по себе конфигурация фронта подсказывала нанесение удара именно с юга на север, чтобы отсечь Восточную Пруссию от Германии. К тому же удар с этого направления было легко совместить с ударом, наносимым войсками нашего фронта. Такое решение облегчило бы прорыв фронта противника в самом начале операции».
Выполняя новую директиву, войска 2-го Белорусского фронта устремились к побережью залива Фришес-Хаф. Особенно быстро наступала 5-я гвардейская танковая армия. Овладев 20 января крупным узлом шоссейных и железных дорог городом Нейденбург, танкисты взяли курс на Остероде, Эльбинг. Соединения левого крыла фронта за один день продвинулись более чем на 40 километров, заняв города Серпц, Бельск, Вышогруд.
21 января в результате ночной атаки 10-го танкового корпуса (117 танков и 84 САУ) генерал-майора М. Г. Сахно пал Танненберг. Это был знаменательный момент. Отступавшие немецкие части взорвали Танненбергский мемориал, посвященный победе 1914 года, а саркофаги национального героя фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга и его супруги вывезли на Запад вместе с боевыми знаменами отличившихся немецких полков. Как отмечал в дневнике один из чиновников германского МИДа, «уничтожением мемориала немцы официально признали тот факт, что у них не осталось надежды когда-либо вернуться в Пруссию». В тот же день был взорван комплекс сооружений гитлеровской ставки «Вольфшанце» под Растенбургом.
Вот теперь нацистское руководство дало разрешение на эвакуацию жителей Восточной Пруссии и Померании. Сотни тысяч беженцев устремились на Земландский полуостров — к Пиллау, на косу Фрише-Нерунг, за Вислу — к Данцигу и Готенхафену.
«С приближением фронта, — пишет генерал К. Ф. Телегин, — население снималось поголовно с мест и, нагрузив самый необходимый скарб на всякого рода тележки и коляски, начинало пешее движение, вернее бегство, на запад. Вполне понятно, что при высоком темпе продвижения войск беженцы попадали в полосу военных действий, как могли, укрывались и, пропустив войска, продолжали двигаться на запад, теперь уже в тылу наших войск.
Что же сказать? В этом скорбном людском потоке в некотором смысле олицетворялась справедливость исторического рока…
Но при всем прочем потоки беженцев, оказавшиеся на дорогах нашего фронтового тыла, настолько плотно забили все коммуникации, что это привело к серьезнейшим помехам в работе транспорта. Часто даже танки вынуждены были задерживаться у перекрестков дорог, пропуская неуправляемые, охваченные животной паникой колонны беженцев, среди которых было много детей и престарелых».
Согласно советской версии, немцев вынуждали бросать дома собственные власти, угрожая репрессиями и пугая мнимыми «зверствами русских».
Генерал К. Н. Галицкий не может забыть, как поверившие фашистской пропаганде люди «настолько запрудили дороги, что мешали продвигаться немецким войскам… Немецкие коменданты пытались навести порядок на дорогах, но это удавалось плохо. В ряде случаев отступавшие фашистские танки, бронетранспортеры, тягачи и грузовики врезались в толпы беженцев и давили их. Особенно зверски обращались со своими согражданами солдаты и офицеры из корпуса «Герман Геринг». Часть беженцев возвращалась к месту своего жительства, уже растеряв имущество и продукты. Советские солдаты кормили голодных женщин и детей, обогревали у костров, помогали переправиться через водные преграды». Политработники под руководством человеколюбивого пастыря Окорокова разворачивали агитационную работу: «Знакомились с местными жителями, выявляя и изучая демократический и антифашистский актив. На своих собраниях жители выбирали местные органы самоуправления… Но главное, что заставило жителей поверить в свою безопасность, понять благородную миссию Красной Армии, — это поведение советских воинов. Наши бойцы, командиры, политработники проявляли глубокую гуманность к местному населению. Мы помогали организовать продовольственное снабжение и ликвидировать последствия тяжелых боев, постоянно разъясняли населению политику Советского государства».
И отчего они, глупые, бежали? Всем ведь известно: «Советский солдат — самый справедливый воин на земле».
А главное — куда они подевались?
21 января Ставка ВГК потребовала от 2-го Белорусского фронта не позднее 2–4 февраля овладеть рубежом Эльбинг, Мариенбург, Торунь, выйти на Вислу в ее нижнем течении и отрезать противнику все пути в Центральную Германию. После выхода на Вислу намечалось захватить плацдармы на ее левом берегу к северу от Торуни. Войскам правого крыла фронта приказывалось овладеть рубежом Иоханнисбург, Алленштейн, Эльбинг. В дальнейшем предполагалось вывести большую часть сил фронта на левый берег Вислы для действий в полосе между Данцигом и Штеттином.
Положение группы армий «Центр» ухудшалось, явственно обозначилась угроза окружения западнее Августова. Настойчивые просьбы Рейнгардта об отводе 4-й армии по-прежнему отклонялись Гитлером. Тогда генерал Госсбах, фактически оказавшийся в кольце, принял «отчаянное решение». В ночь на 22 января он начал несанкционированный отвод своих соединений за оборонительные сооружения Летценского укрепленного района на рубеже Мазурских озер, «не испытывая никакого воздействия со стороны противника». Маневр не был своевременно обнаружен разведкой 50-й армии (69-й, 81-й стрелковые корпуса), командование которой продолжало докладывать в штаб фронта, что «неприятель держится крепко». Лишь через два дня разведка боем показала, что перед армией — пустой пейзаж. Раздосадованный Рокоссовский потребовал смещения командарма Болдина: «Такое упущение нельзя было простить…. Неверная информация дорого нам стоила. Мы были вынуждены раньше времени ввести в бой 49-ю армию, которая, не случить этого, могла быть использована более целесообразно. А 50-й армии пришлось форсированными маршами догонять оторвавшегося противника». Болдина убрали, в командование вступил начальник штаба армии (бывший начальник штаба Волховского фронта) генерал-лейтенант Ф. П. Озеров.
Тем временем, осмотревшись на новой позиции, Госсбах принял решение не задерживаться, оставить оборонительные рубежи с крепостью Летцен и системой Мазурских озер и пробиваться на запад для соединения со 2-й армией генерал-полковника Вейса в южной части Хейльсбергского укрепленного района. О принятом решении командующий 4-й армией не поставил в известность ни командующего группой армий «Центр», ни Верховное Главнокомандование. Соединения армии миновали Летценский укрепленный район и 24 января заняли долговременную укрепленную позицию Хейльсберг, Дейме. Об оставлении линии Мазурских озер Берлин известил гаулейтер Кох. В ставке фюрера сообщение о сдаче «самой сильной цитадели Восточной Пруссии, сооруженной с учетом последних военных достижений», вызвало эффект разорвавшейся бомбы. Гитлер, окончательно утративший доверие к генералитету, чрезвычайно возбудился, орал на Гудериана и требовал отдать «русских агентов» Рейнгардта и Госсбаха под суд военного трибунала.
Между тем отступление группы армий «Центр» продолжалось.
22 января 29-й танковый корпус (149 танков и 111 САУ) генерал-майора Малахова овладел городом Дейч-Эйлау.
Конный корпус Осликовского влетел в Алленштейн. На этой железнодорожной станции скопилось два десятка эшелонов с различными грузами, военной техникой, людьми. Вокзал до отказа был забит беженцами, ожидавшими отправки в центральные районы Германии. Казаки захватили богатые трофеи и всласть помародерствовали, что категорически запрещалось делать в «союзной» Польше.
«На вокзал города Алленштейн, — вспоминает Н. Н. Никулин, — который доблестная конница генерала Осликовского захватила неожиданно для противника, прибыло несколько эшелонов с немецкими беженцами. Они думали, что едут в свой тыл, а попали… Я видел результаты приема, который им оказали. Перроны вокзала были покрыты кучами распотрошенных чемоданов, узлов, баулов. Повсюду одежонка, детские вещи, распоротые подушки. Все это в лужах крови…»