– Сюда… сюда…
Орн молился Духу Болот, но тот отвернулся от него, как будто мало жертв приносил ему жестокий опричник. Вдруг впереди мелькнул свет… словно вышла из облаков луна и облила стройную женскую фигурку в белой рубашке с широкими рукавами, собранными на запястье, с серебряной обнизью по подолу…
«Неужто Ольга? – вспыхнуло в меркнущем сознании чужеземца. – Откуда она здесь?»
– Ольга… – сипло позвал он, но девушка молча поманила его за собой.
– Сюда… сюда… – пронеслось над трясиной.
Орн, шатаясь, двинулся следом за чудесным видением. Сжалился над ним Дух Болот, послал проводника… Вернее, прелестную проводницу. Она выведет его из гиблого места на твердую землю, где растут деревья и где он сможет вскочить на коня и умчаться на свою далекую полузабытую родину…
Шаг, еще шаг. Фр-рр-ррр! – возмутилась топь, не желая упускать добычу. Орн больше не глядел под ноги, устремившись к спасению в виде светящегося женского силуэта. Девушка будто порхала, легко и беззвучно мелькая перед его усталым взором.
– Ольга-а-а…
Проводница не оборачивалась. Ее рукава взмахивали, словно крылья ночной птицы, которая вот-вот оторвется от мшистых кочек и умчится в холодные небеса.
– Нет… нет… не оставляй меня, – шептал обветренными губами Орн. – Без тебя я пропаду…
– Пропадеш-шш-ш-ш… – змеей шипела мерзкая старуха с уродливым горбом на спине.
Ее седые космы развевались, белея в темноте. Ее клюка с хлюпаньем вгрызалась в черную жижу, и брызги летели Орну в лицо. Он не пытался закрыться, боясь потерять из виду девичью фигурку…
В какой-то момент он сообразил, что никакой девушки впереди нет, а вместо нее злобно хихикает отвратительная горбунья в жалких лохмотьях.
– Ольга-а-а-ааа!.. – завопил Орн, размахивая руками. – Ольга-а-а-а…
Он почувствовал, как его нога скользнула куда-то вниз, и в ужасе рванулся, еще глубже увязая в зыбучей трясине. Шапка свалилась с его головы, кафтан намок. Топь плотоядно причмокивала, увлекая его в свое гнилое чрево…
Последнее, что он услышал, было бульканье пузырьков газа и звонкий девичий хохот:
– Ха-ха-ха!.. Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха…
Глава 16
Поселок Летники. Наше время.Банкир не оставлял надежды уговорить Зубова продать если не всю коллекцию, то хотя бы ее часть.
– Полотна у тебя, Валера, не ахти… Ни одной яркой звезды нет. Ни Боровиковского, ни Левицкого, ни Рокотова. Картины, прямо скажем, на любителя. Продавай, пока покупатель есть. А то получится, как с театром. Загорелся, остыл… рвение иссякло…
– Не надо меня учить, – огрызался тот.
– Слышал я, у тебя вторая актриса покончила с собой. Глядишь, так вся труппа перемрет…
– Хватит! – ударил кулаком по столу Зубов. – Раскаркался, ворон!
Рюмка с текилой подпрыгнула, жалобно звякнули ложки и вилки. Банкир брезгливо поморщился:
– Тише… посуду-то зачем бить…
Они сидели в неоконченном зимнем саду загородного дома Зубова, выпивали и закусывали. Федор Петрович приехал по делам, заодно решил снова прощупать почву. Не созрел ли партнер для выгодной сделки?
– Француз хорошую сумму дает. Готов хоть завтра перевести на счет.
– Плевать мне на твоего ф-француза…
– Грубый ты, Валера, невоспитанный. И пьешь много.
Смерть Полины Жемчужной в самом деле заставила Зубова изменить своему правилу не злоупотреблять спиртным.
– Чего ты пристал ко мне? Чего душу травишь? Без тебя тошно…
– В искусстве ты человек случайный, – вкрадчиво говорил банкир. – Это все импульсы. Вспыхнул, погас… опять вспыхнул. Ты ведь не истинный коллекционер. Любитель… аматер…
– Что ты понимаешь? Заладил, продай да продай…
Зубов проглотил текилу и раздраженно отодвинул рюмку. Та опрокинулась. Федор Петрович, не терпевший беспорядка, поставил ее и вытер салфеткой капли.
– Тебе-то самому приглянулось что-нибудь? – хмуро полюбопытствовал хозяин.
– Ничего.
– Я так и подумал…
Банкиру вспомнилось странное и волнующее ощущение, которое он испытал в галерее, куда Зубов после настойчивых просьб соизволил-таки привести его: внутренняя щекотка, одолевавшая его всякий раз перед рискованным предприятием. Федор Петрович не любил авантюры, но если выгода обещала с лихвой покрыть издержки, в том числе и моральные, иногда пускался во все тяжкие. Похожий зуд охватил его перед изображениями давно канувших в лету помещиков, их жен и дочерей в атласных лифах и с розами в напудренных волосах, знатных вельмож, крестьянок с ямочками на румяных щеках. Одна из картин была скрыта за резными деревянными ставнями, словно окно.
«Что это? – удивился банкир. – Особая ценность? Будь любезен, открой…»
«Еще чего!»
Зубов с непонятной жадностью во взоре следил за реакцией гостя. Банкир привык контролировать эмоции и сохранял невозмутимость.
«Верно, какая-нибудь деревенская Джоконда? – с издевкой осведомился он. – Мона Лиза провинциального разлива?»
«Угадал», – напряженно ответил Зубов.
«Так покажи мне ее!»
«Экскурсия окончена, – отрезал хозяин. – Идем…»
«Постой, – опешил Федор Петрович. – Ты меня заинтриговал. Я хочу взглянуть на то, что ты прячешь от чужих глаз! Если там действительно шедевр… неужто тебе неохота похвастаться?»
Зубов не поддался на провокацию. Казалось, он сделал некий вывод… убедился в чем-то и теперь спешил увести назойливого посетителя из своей галереи.
«Нет уж! Извини, друг, но я непременно должен увидеть эту таинственную картину… – сопротивлялся гость. – Это даже невежливо с твоей стороны. Ты отказываешь мне в сущей безделице?»
«Вот именно, отказываю».
Банкир сдался и покорно пошел за Зубовым обратно в гостиную. Но беседа не клеилась, и он, разочарованный и огорченный, откланялся.
Узнав из новостей об очередной смерти актрисы зубовского театра, он счел себя обязанным посетить партнера, заодно и совместить соболезнования, обсуждение дел и новую попытку склонить хозяина коллекции к продаже картин. Возможно, Зубов уже не станет упорствовать.
– Как идет следствие? – спросил он, нарушая затянувшееся молчание.
– По поводу смерти Лихвицкой? Да никак… Я встречался с двумя оперативниками, они полны пессимизма. Настаивают на том, что Лихвицкая стала жертвой несчастного случая. В комнате – только ее отпечатки. Накануне она много выпила, – на столе в кухне стояла наполовину опустошенная бутылка водки. А потом полезла в ванную и… Намекали на гнетущую атмосферу в труппе после самоубийства Полины. Дескать, наблюдается явление массового психоза… когда смерть одной женщины влечет за собой депрессию ее подруг. Особенно тех, кто был к ней сильно привязан. Бред, Федя! Эти люди просто не хотят утруждать себя поисками убийцы.
– Ты подозреваешь, что имело место убийство?
– Не знаю… Я уже сам себе кажусь безумным фантазером.
– В самоубийство Полины ты тоже не веришь?
Зубов отрицательно покачал головой:
– Не такой она была человек, чтобы убить себя. Она нервничала, чего-то боялась… Незадолго до… той репетиции… Полина попросила у меня крупную сумму денег. Якобы на лечение матери. Я не поверил, но дал. Теперь уж все равно…
Он махнул рукой и потянулся за бутылкой текилы.
– Валера, я прошу тебя, – мягко произнес Федор Петрович. – Хватит пить. Этим ты горю не поможешь.
– А чем? Чем я себе помогу?
– Ну… заплати сыщикам, в конце концов, пусть они почувствуют заинтересованность. Пусть ищут!
– Дело скоро закроют… Кого искать? Где? В моем театре? Чтобы еще кто-нибудь, не дай бог, повесился или застрелился? Уволь, Федя.
– Почему обязательно в театре? У этой… э-э…
– Лихвицкой…
– Да! – энергично кивнул Федор Петрович. – У нее могли быть знакомые в Москве. Любовник… сожитель. Мало ли, какие у нее «хвосты» там, откуда она прикатила в столицу? Может, бывший хахаль приехал и расправился с ней. Кстати, она ничего не употребляла?
– Наркотики? Нет… только снотворное. Криминалисты нашли в ее тумбочке упаковку снотворных таблеток. Там не хватало нескольких штук.
– Значит, она почувствовала себя невыносимо одинокой после смерти подруги. И решила свести счеты с жизнью. А ты казнишь себя, будто во всем виноват.
– Она ездила с нами в Ярославль на похороны. Как она рыдала, Федя…
– Вот видишь! Мегаполисы по-разному действуют на психику людей, особенно на женщин. Оторванные от родного дома, от близких, одни рвутся вперед, закусив удила, и покоряют вершины, а другие… изнашиваются и угасают. Скольких Москва пережевала и выплюнула? Не сосчитать.
– Наверное, ты прав…
Банкир задумчиво постукивал пальцами по столешнице.
– Слушай, я только сейчас сообразил. Полина-то родом из Ярославля?
– Слушай, я только сейчас сообразил. Полина-то родом из Ярославля?
– Угу… – Зубов внезапно оживился и просветлел лицом. – Знаменитая Прасковья Жемчугова тоже родилась в Ярославской губернии, в семье кузнеца: горбатого пьяницы, зато мастера на все руки. В семь лет ее взяли в барский дом на воспитание и обучение. Там-то и увидел ее вернувшийся из заграничного вояжа молодой Шереметев. Я когда все сопоставил…
– Валера, Валера… опомнись…
Ему не удалось прервать увлеченный монолог Зубова.
– Предки Полины могли быть из шереметевских крепостных, – продолжал тот. – Представляешь? Они могли выходить на сцену вместе с Парашей! Они…
– В Ярославской губернии проживала тьма народу. Но даже если и так, если твоя Полина имела корни из крепостных крестьян? Что с того? Таких много…
– Ты не понимаешь, – остывая, выдохнул хозяин. – Прасковья Жемчугова так и не сыграла Клеопатру! И Полина не сыграла…
– Роковое совпадение, не больше.
– Я похоронил ее в сценическом костюме. Чего мне стоило уговорить родственников! Пришлось дать денег. Много денег.
– Они, вероятно, приняли тебя за умалишенного. Покойница в облачении египетской царицы! – закатил глаза банкир. – Представляю, какое это было вопиющее зрелище для православного люда. Тебя не предали анафеме?
– Не знаю, мне было не до этого. Ладно, давай выпьем…
– Спасибо, не буду.
– Черт с тобой! – с этими словами Зубов налил себе рюмку текилы и с отвращением проглотил. – Фу, гадкое пойло! А граф Шереметев, между прочим, женился на своей крепостной… дал ей вольную и повел к венцу. Они в Москве венчались, в церкви Симеона Столпника на Поварской. Я бы тоже мог… Я собирался жениться на Полине. Венчаться в той же церкви…
– Куда тебя несет, Валера? Ты просто сходишь с ума.
– Уже сошел! Какой с меня спрос? А?
– Ты – другой человек, не граф. И Полина, – царствие ей небесное, – другая женщина. И Москва сейчас другая. И век не тот! Что с тобой, Зубов?
– Дурак ты, Федя…
– Не отрицаю, – примирительно сказал банкир. – Мы оба дураки. Раз сидим здесь и пьем, когда можно вызвать эксперта и обсудить стоимость картин.
– Опять ты за свое? Экий ты завзятый, ей-богу!
– Покупатель ждет. Он не будет торчать тут вечность. Найдет коллекционера посговорчивее, и плакали наши денежки.
– Фу-ты, ну-ты! Как твой француз вывезет полотна? – попытался вразумить его Зубов. – Как переправит через таможню?
– Это уже не наша забота… Думаю, больших проблем не возникнет. Будь у тебя Левицкий или Рокотов, тогда да…
* * *Черный Лог.Нынешней ночью Глория опять видела свой повторяющийся сон. Наборный паркет, сияние люстр, бесконечная анфилада комнат с колоннами, зеркалами и высокими полукруглыми окнами в сад… блестящие и нелепые пары, чинно танцующие полонез, – рыцарь с белым плюмажем на шлеме и девушка с кувшином, голый амур с игрушечным луком и нищий в рубище, надменная императрица и кривляка-шут…
Глория переходила из комнаты в комнату, и всюду зеркала многократно отражали ее мысли. В глубине коридоров, выстланных серебристой амальгамой, мелькали придворные и сенные девки, императоры и танцовщицы… Крепостной художник стоял у мольберта… над болотистой пустошью висел молодой месяц… черные всадники на черных конях скакали по перелеску…
«Дикая охота!» – прошептала Глория и… проснулась.
На тумбочке у кровати лежала раскрытая книга из библиотеки, доставшейся ей вместе с домом. Картинка на развороте как раз отражала последний образ из сновидения: группу несущихся призрачных всадников, сопровождаемых сворой собак. Эта черная свита скандинавского бога Одина предвещала несчастье…
Глория догадывалась какое.
Через полчаса Санта принес ей завтрак в столовую.
– Агафон никогда не ел на кухне, – отмел он ее возражения.
– Не будем нарушать традиций, – смирилась она.
Прогулявшись в заснеженном саду, Глория покормила синичек и вернулась в дом, неся за собою холод и запах дыма. В деревне вовсю топили печи. Ночью столбик термометра опустился до минус двадцати. Дыхание замерзало на лету.
– Я пойду вниз, – сказала Глория.
Санта знал, что это означает. Хозяйка закроется в мастерской и пробудет там одна до самого обеда. Ее нельзя тревожить по пустякам и отвлекать от размышлений.
– Хорошо, – кивнул он.
Бывает ли, что прошлое воплощается в настоящем в уродливой, извращенной форме? Или сам человек ныряет в бездну и тащит за собой других? Каким образом смерть завлекает пытливые души в глубины ада?
Глория кругами ходила по мастерской, задумчивая, озабоченная. Кувшины с «джиннами» будоражили ее воображение, лишали покоя. Печати с непонятными иероглифами на залитых сургучом горлышках отпугивали ее. Казалось святотатством взломать такую печать.
Неожиданный стук в дверь помешал ей сосредоточиться. Она рассердилась.
– Это я, – донесся до нее голос слуги. – К вам гость.
«Опять? – мысленно запротестовала Глория. – Я еще не разобралась со смертью Клеопатры и ее служанки. Я просто не осилю такую нагрузку!»
И тут же на смену возмущению пришло облегчение. Гость не является клиентом. Он приехал сюда из Москвы по личным мотивам.
– Неужели Колбин? – пробормотала она, поднимаясь по ступенькам.
Лавров запаздывал с отчетом, но у Глории почти не было сомнений в том, что по крайней мере одна из «служанок» отправилась вслед за «госпожой». Хармиана или Ирада? Пожалуй, Ирада…
– Жаль, у нас мобильная связь не берет, – оправдывался Санта. – Едут без звонка! Мы вынуждены принимать каждого, кому заблагорассудится заглянуть к нам на огонек. Он ждет в каминном зале…
– Кто?
– Господин Колбин.
Санте не нравился глава компании «Зебрович и партнеры». Но кого интересует его мнение?
– Чем он тебе не угодил? – засмеялась Глория. – Таких людей надо беречь. Кто бы занимался бизнесом, если не Петр Ильич?
И, не дожидаясь ответа, спросила:
– Что у нас с обедом?
– Поспевает…
– Накрой на двоих, пожалуйста.
Санта исчез, растворился в полумраке коридора, как он один умел это делать.
Глория приостановилась на пороге гостиной, где расположился гость, и обратила на него вопроси – тельный взор. Колбин был одет с иголочки, в своих излюбленных кофейных тонах. Светло-коричневый джемпер, полосатый шарф и брюки цвета черного шоколада. Волосы на его яйцеобразной голове, жесткие от геля для укладки, плотно облепили череп. В облике гостя проглядывал «молодежный стиль». Уже то, что он отказался от привычного костюма и галстука, говорило о революционных тенденциях в его вкусе.
– Чем обязана вашему визиту? – со скрытой улыбкой спросила хозяйка после обмена приветствиями.
– Я, собственно… решился навестить вас без делового повода. Это мой долг: опекать вдову покойного компаньона.
На бледных щеках Колбина играл румянец, над верхней губой выступили бисеринки пота. Глава компании достал носовой платок и вытер взмокшие ладони. Когда Петр Ильич волновался, он потел, – об этом знали все, кто часто с ним общался.
– Не стоило ехать в такую даль…
– Почему же? – округлил глаза гость. – Я счел необходимым нанести визит. Связь-то практически отсутствует. Я распорядился приобрести для вас спутниковый телефон. За счет компании.
– Это лишнее.
– Но… вы тут совершенно оторваны от… цивилизации. Так не годится.
– Я не хочу никаких телефонов, – отказалась Глория. – Наши предки обходились без них, и я обойдусь.
– Это создает… неудобства!
– Только не для меня.
Она села в кресло на гнутых ножках и развлекалась, наблюдая за смущением Колбина. В роли ухажера он был неловок и забавен. Неужели правда вознамерился жениться? Ей невольно пришла в голову мысль о его гомосексуальных наклонностях. Сплетни о нетрадиционной ориентации Колбина не находили подтверждения, хотя упорно муссировались сотрудниками компании. Петр Ильич в упор не замечал женщин, в том смысле, чтобы реагировать на их красоту и сексапильность. И вдруг – взялся оказывать знаки внимания вдове Зебровича!..
Законы гостеприимства заставляли Глорию воздерживаться от смеха, который рвался наружу.
– Прекрасно выглядите… – выдавил Колбин, глядя куда-то в сторону. – Вам очень идет это платье. Гм… хм-гм…
Прочистив горло, он сделал еще ряд тривиальных комплиментов. Глория вежливо кивнула в знак благодарности. Сцена напоминала встречу чопорных англичан Викторианской эпохи.
Раньше Петр Ильич активно не одобрял манеру Глории одеваться и те вещи, которые она выбирала. Вряд ли ему на самом деле нравилось ее пестрое красно-желтое платье до пят, сшитое балахоном.
Из столовой послышался звон посуды.
– Не желаете ли отобедать со мной? – предложила она, внутренне давясь от хохота.
– С удовольствием…
Преувеличенно-восторженная интонация в его голосе и соответствующее выражение лица были настолько комичны, что Глорию прорвало. Она не вытерпела и засмеялась, – до слез, не в силах остановиться.