– А ну-ка, – сказал Костя без выражения.
– Все, о чем ты пишешь, – вторично. Возможно, это и не графоманство, я не очень в этом разбираюсь... Но я читаю твою книгу практически с того момента, как ты начал ее писать... Все это было и в литературе, и в кино. «Ах, он богатый, умный, одинокий, встретил ее, несчастную, готовую покончить с собой, – сразу влюбился, она вышла за него замуж, они жили долго и счастливо и умерли в один день». Бред и пошлятина. Сколько подобных сказок нынче! Твое произведение не будут покупать, оно просто никому не нужно. Ты не сочинил ничего нового. Огромное количество книг, которое ты прочел, трансформировалось в твоей голове в пошлый, вторичный сюжет, который ты и пересказал своими словами, не всегда грамотно. Это поражение, Костя. Очередное. Я просто устала от них, поэтому ухожу.
Она говорила ровным тоном, продолжая собираться. Костя выслушал все. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Он был оглушен.
Если его роман так воспринимает Оксана, самый близкий последние годы человек, то все остальные... Люди, которые будут покупать и читать его книгу...
– Ты столько времени ваяешь обычный дешевый женский роман, из числа книжек в мягких обложках, которые валяются на всех лотках по тридцатке за штуку... Костик, ты бездарность. Ты социальный неудачник.
Хлопнула дверь. Оксана ушла, нагруженная большими дорожными сумками.
Костя продолжал сидеть не двигаясь. Ему казалось, что ее слова, сказанные спокойным тоном, продуманные – и оттого еще более обидные, продолжают звучать.
Дверь в соседнюю комнату отворилась, вошел Вадим – загорелый, в шортах, футболке без рукавов, открывающей рельеф мышц, и шлепанцах.
– Только не сейчас, Вадим, – сказал Костя.
– Я был в соседней комнате последние несколько минут и все слышал. Остается пожалеть вашу жену, что она разглядела в книге только это. Налет, Костя. Все, о чем она говорила, не более чем налет, пенка на молоке. Как правило, под пенкой еще целая кружка молока. А то и кастрюля. У меня и в мыслях нет вас успокаивать, вы знаете – я не из той породы людей... Но я понимаю, что творится сейчас у вас в душе, и прошу: не делайте резких движений только потому, что одна... не самая умная женщина прочла неоконченное произведение и сказала слова, каждое из которых призвано оскорбить и унизить, хоть и звучат они... как обдуманная позиция. Ее точка зрения ничего не значит, поверьте.
– Для кого?
– Ни для кого. Я живу там и знаю, чего стоит мой мир.
– Признателен за поддержку, Вадим, – делая над собой усилие, сказал Костя, – но прошу уйти. Не расположен я... сейчас... поболтать.
– Конечно. – И Вадим исчез в соседней комнате.
Лицо Егорова порозовело, он закричал вслед Князеву:
– От меня ушла жена! Женщина, которую я любил! Я – остался – один! Не лезь ко мне, понял?!!
«Не хватает для полного счастья сойти с ума, – подумал он. – Я ору на человека, которого придумал... на персонаж моей книги. Что может быть хуже?»
Откуда-то возник Фолиант, с оглушительным урчанием принялся тереться о Костины босые ноги.
– Вот ты, – спросил его Костя, – видишь его? Или он для тебя не существует? Кошки же вообще немного иначе воспринимают окружающий мир... – Он наклонился и погладил кота. – Осиротели мы с тобой, старичок. Хозяйка нас бросила. И сразу встает вопрос: следует ли впадать в уныние, отчаяние? Или собрать волю – вот так, – он сильно сжал кулак, костяшки пальцев побелели, – и продолжать жить? За этот год на меня много всего свалилось. Оксана вот – не выдержала. Но она женщина, а я – мужчина. Мы с тобой мужики, Фолик!
Фолиант поднял голову, посмотрел на Костю и кивнул.
* * *Ольга подошла к двери, распахнула ее, посмотрела вниз и, вскрикнув, отскочила. На ступеньках к ней спиной сидел Стас.
– Ты что здесь делаешь?
Он неторопливо повернулся, поднял голову и поглядел на нее с иронией.
– Вот решил заехать, узнать, как у тебя дела. Может, надо снова тебя спасать. Вдруг ты вешаться собралась или вены вскрываешь тупым консервным ножом...
– Очень остроумно. Поэтому ты сидишь на ступеньках?
– Не ломиться же в твою дверь.
– А если я уже повесилась или вскрыла вены?.. Заходи.
Стас поднялся, отряхнул потрепанные джинсы и вошел в дом, сразу сделав его теснее.
– Здесь кофе варят? – спросил он.
– В такую-то жару? Может, минералки?..
Он помотал головой.
– Сварю, – смилостивилась Ольга. – Специально для незваного гостя.
Она отправилась на кухню.
Стас разулся, задвинул видавшие виды кроссовки в угол и прислонился к стене в узком коридорчике около кухни, глядя на нее.
– Пройди, сядь, – предложила Ольга.
– Спасибо, насиделся за целый день. И потом: шесть часов по жаре, в железной кабине...
Она кивнула:
– Ценю твою деликатность. Хочешь, сполоснись. Правда, вода только холодная. – Видя, что он не сдвинулся с места, поинтересовалась: – Серьезно, как ты здесь оказался?
– Обыкновенно. Привезли мебель какому-то большому боссу, а дома никого нет. Звоню в салон, шеф говорит: ждать. Сегодня доставить и собрать. Напарник остался в машине караулить, а я решил до тебя прогуляться. Тут недалеко. Как ты?
Ольга зажгла огонь под туркой, убавила до крошечного и повернулась к Стасу:
– Ты ничего про меня не знаешь...
– Это я слышал, – перебил он сварливо.
– Ты ничего про меня не знаешь, – упрямо повторила она, – поэтому полез спасать. Знал бы – возможно, десять раз подумал, а я бы за это время... успела.
Стас ожидал вовсе не этих слов, поэтому ощутил нарастающее раздражение.
– Я не полез, – сказал он. – Я прыгнул за тобой с моста, с пятнадцатиметровой высоты, пьяный, ночью. Взял бы чуть в сторону – ударился бы о бетонную опору и убился. Я порезал ногу в соленой морской воде, рана долго не заживала, и я три дня по нескольку раз менял бинты, боясь заражения. Это не было купанием. И мне все равно, что там у тебя произошло в жизни. Хотя, возможно... тебе стоило зайти тогда в отель, вкратце поведать свою историю и поставить нас в известность, что ты идешь топиться. Мол, парни, вы мне не мешайте. В этом случае я бы точно не полез. И ты бы успела.
Запахло кофе. Ольга достала с полки чашки и блюдца, налила кофе, поставила на стол.
– Садись, все готово.
– Да я, это...
– Стас, пройди и сядь!
Это ему понравилось. Улыбаясь, он вошел в кухню и примостился на табурете с краю стола, подальше от нее.
Она стремительно приготовила несколько бутербродов с колбасой и сыром и наконец уселась тоже.
– Курить можно? – спросил Стас.
Ольга помотала головой. Стас вздохнул, обхватил огромной лапищей чашку, сделал крохотный бесшумный глоток.
– Неплохо, – сказал он. – Почти так же, как я.
– Наглец, – сказала она без выражения и надкусила бутерброд.
Он посмотрел на нее, взял с тарелки два бутерброда с сыром, положил их один на другой – сыром внутрь. Подумал и сунул между ними один с колбасой. Оценил внушительный сэндвич, раскрыл рот, полный белоснежных зубов, и умял конструкцию в полтора укуса. После чего сделал второй крохотный и бесшумный глоток кофе.
Она следила за его манипуляциями, замерев.
– Напарник может в любой момент позвонить, – пояснил Стас, прожевав. В глазах плясали веселые искорки. – А есть очень хочется, я сегодня пообедать не успел...
– Еще... сделать? – с запинкой, тонким голосом спросила она.
– Нет, спасибо. Кофе допью и пойду потихоньку...
– А чем ты раньше занимался? – спросила Ольга.
– Раньше – это когда?
– Ну, до мебельного... Или ты сразу после школы – и грузчиком?
– Ты считаешь, этого не могло быть?
– Очень невежливо отвечать вопросом на вопрос! – сказала Ольга наставительно, но тут же смягчилась. – Мне кажется, ты человек весь какой-то... не грузчицкий.
– То есть?
– Образование и воспитание у тебя написаны на лице. Голос, речь, руки... Все не отсюда, не из этой профессии.
Стас наклонил голову и улыбнулся, отдавая должное ее интуиции. Он подумал немного, взвешивая, стоит ли рассказывать.
– Я... – начал он, и тут в дверь позвонили.
Ольга поднялась.
– Каждый раз, когда я прихожу, нам не дают спокойно поговорить! – воскликнул Стас. – Мне в окно прыгать не надо?
– В любом случае, это не муж, – ответила она и пошла открывать дверь.
На пороге стоял Миха, второй охранник Князева.
– Здрасьте, Ольга Сергеевна, – бодро сказал он, заглядывая ей через плечо. – Шеф прислал. Вот, – он протянул ей красочную коробку. – Тут новый телефон. Номер Вадима Юрьевича уже в памяти. Разберетесь или показать? – И он снова, не таясь, заглянул в дом поверх ее плеча.
– Разберусь. Спасибо, Миша. А где Вадим Юрьевич, на яхте?
– Он вчера на неделю улетел в Москву, по делам. В субботу вернется. В воскресенье у дяди Жени юбилей, шестьдесят лет. Планируется прием. Вот приглашение для вас. – Он достал из внутреннего кармана пиджака конверт и отдал Ольге. – Надеемся, вы придете. И, пожалуйста... включите телефон-то, – просительным тоном, негромко сказал он. – Вадим Юрьевич может звонить. Он собирался сегодня.
– Обязательно, Миша.
– Там и мой номер есть. Я здесь остался, на делах, готовим праздник. С Вадимом Юрьевичем только Сева. Вы, если что... – он в третий раз заглянул в дом, – не стесняйтесь, звоните. Всего доброго, Ольга Сергеевна.
Она закрыла дверь и с коробкой и конвертом в руках вернулась на кухню.
– Что ж ты человека в дом не приглашаешь? – спросил Стас с укоризной.
– В тебе сомневаюсь...
Она села и стала разглядывать коробку. Телефон был хороший, известной марки, последней модели, с фото– и видеокамерой и массой современных «примочек».
– Надо же, – сказал Стас. – Любят-то как тебя. Эта игрушка баксов пятьсот, не меньше...
В его тоне она уловила нотку ревности и с удивлением посмотрела на него.
– Я, кстати, никогда не видел, как топят в море мобильники, – продолжал он невинным тоном. – Можем прямо сейчас сходить, чего тянуть-то?..
– Тебе напарник может звонить, – с усмешкой сказала она.
– Н-да... Пора мне, пожалуй... Спасибо за кофе, и вообще... – Стас поднялся. – Один вопрос. Я могу надеяться, что это не повторится? Только декабристов перевешивали по-новой, когда веревки гнилыми оказались и оборвались во время казни. Ты ведь больше глупить не собираешься?
– Я... не знаю, – сказала Ольга дрогнувшим голосом.
– Я тут на бумажке свой номер телефона записал...
– Позвоню как-нибудь. Или вот что... Ты со мной на день рождения пойдешь? На юбилей?
– Так приглашение твое наверняка на одну персону, – сказал Стас.
– Плевать. Я не хочу идти туда одна.
– Чей юбилей?
– Очень хорошего человека.
Стас пожал могучими плечами:
– Собственно, почему бы и нет?..
* * *Для начала Костя опустошил все свои копилки, заначки и нычки, сложил деньги вместе и разделил на ближайшие полгода. Получилось по семнадцать тысяч в месяц – не пошикуешь, но одному можно продержаться. Стоп – не одному. Есть еще Фолиант... Он посоветовался с котом, но тот ровным счетом ничего не понимал в вопросах семейного бюджета и доверил заниматься этим вопросом хозяину. Ладно, решил Костя, один месяц они попробуют, а там будет видно.
Костя решил как можно дольше стараться не занимать: мама или Лекс, конечно, не откажут, но когда он сможет отдать? И с чего? С гонорара? Его еще нужно получить...
Было написано уже значительно больше половины романа, но Костя иногда осаживал свою торопливость и, вместо того чтобы работать над новыми главами, возвращался на сто – сто пятьдесят листов назад, сокращал, дописывал, выравнивал шероховатости. В такие дни образ Ритентиты вставал перед ним, и Костя будто бы говорил ему: ничего особенного, Оскар Гумбольтович, обычный евроремонт. Только я стараюсь довести до совершенства не квартиру, а мир.
Встреч с Вадимом Костя избегал, был с ним резок, иногда грубоват. Не мог простить, что Князев оказался свидетелем ухода Оксаны.
В один из солнечных февральских дней Костя придумал финал романа – и его отношение к Вадиму мгновенно изменилось. Не хотелось плохо обращаться с человеком, который скоро умрет, но пока об этом не подозревает.
Глава 14
Ее звали Ольга.
Именно эта песня в исполнении Николая Носкова звучала негромко тем мартовским утром из динамиков в торговом зале универсама «Копейка». Костя впервые заглянул сюда с месяц назад, обнаружил, что магазин неплохой, уютный, цены приемлемые; он решил, что можно захаживать.
Костя стоял в короткой очереди в кассу сразу за ней, высокой – выше его. У нее были длинные темные шелковистые волосы, лежащие поверх светло-коричневой дубленки. Она выложила на движущуюся ленту какую-то мелочь: пару упаковок мороженых блинчиков, нарезку форели, бутылку минералки, пачку масла. Костя еще не увидел ее лица, но ощутил что-то... Чего не должно было быть. Он был совершенно уверен, что продолжает любить Оксану.
Девушка расплатилась, получила сдачу, чек и покатила тележку к стойке с ячейками, в одной из которых, по-видимому, оставила свою сумку. Стоя у кассы, Егоров следил за ней краем глаза. Оказалось, у нее набрались два до отказа набитых пакета: до «Копейки» она отоварилась где-то еще. Охнув, девушка подхватила свои пакеты и, сгибаясь под их тяжестью, двинулась к выходу. Костя так и не увидел ее лица.
– Молодой человек! – строго сказала кассир. – Не задерживайте. Сто шестнадцать рублей восемьдесят три копейки.
Костя вышел из магазина с легкой сумкой, огляделся и сразу увидел девушку: она медленно двигалась в сторону жилых башен, умудряясь даже при такой скорости оскальзываться на подмороженном тротуаре.
Косте было в другую сторону. Сам не понимая зачем, он пошел за ней.
В очередной раз поскользнувшись, девушка сделала неловкую попытку сохранить равновесие, полувзмахнула сумками (насколько позволял их вес), удержалась на ногах, но... ручка правого пакета порвалась, и все содержимое оказалось на земле.
– Ну это надо! Черт, черт! – беспомощно воскликнула она, останавливаясь и оглядывая рассыпавшиеся яблоки и прочую снедь.
Костя был совсем рядом, подошел, поставил свою сумку, присел и молча стал собирать.
Девушка наконец взглянула на него.
Это была Ольга.
Та самая Оля Дружинина, которую он придумал, героиня романа «Люди и море». Только эта была лет на пять моложе той, из книги. Но внешне – одно лицо.
Костя помог девушке собрать разбежавшиеся продукты в порванный пакет. Он все время хотел что-то сказать, но слова не шли.
– Кажется, все, – сказала она, выпрямляясь. – Огромное вам спасибо. Я Оля. – И протянула руку в перчатке, но тут же, смешавшись, быстро сдернула ее.
– Очень приятно, – сказал он и улыбнулся. – Костя.
– Мало того, что меня сегодня обсчитали на пятьдесят рублей на рынке, – сказала Ольга со вздохом, – пытались в автобусе вытащить кошелек... Так теперь еще это! Как вы думаете, я донесу до дома две неподъемные сумки, одна из которых без ручек?
– А далеко вы живете?
– Да вот, – она показала рукой. Ее дом был совсем рядом.
Она вовсе не напрашивалась на помощь; скорее, это был крик души, и никто не обиделся бы, пожми сейчас Костя плечами, попрощайся и исчезни... Но он сказал:
– Оля, давайте переложим часть продуктов в мою сумку, и я помогу все это донести.
Так и сделали. У самого подъезда Олиного дома благополучно оторвались ручки у второго перегруженного пакета, но Костя был начеку, и история не повторилась.
Ольга жила на восьмом этаже панельной башни в небольшой двухкомнатной квартире с мамой, ветераном труда, инвалидом второй группы. Всю последнюю неделю мама болела, и Ольга, опасаясь оставлять ее без присмотра, взяла больничный по уходу. Сиделкам она не доверяла после того, как одна милая старушка, между прочим хорошая мамина знакомая, унесла два кольца и фамильный браслет, а когда Ольга пришла к ней и потребовала вернуть украденное, кричала на всю лестничную площадку, как оскорбили и оболгали старого кристально чистого человека.
Его пригласили попить чаю, угостили вишневой наливкой, которую бесподобно готовила Галина Романовна, и долго благодарили за помощь. Женщина была приятной, веселой и немного кокетливой; дочь, в отличие от матери, – серьезной и задумчивой. Весь час, пока пробыл у них, Костя старательно отводил от Ольги взгляд, но постоянно получалось, что он смотрит на нее, следит за каждым движением, а сердце при этом колотится так, что вот-вот проломит грудную клетку.
Темы для разговора были отвлеченными. Ни одного вопроса, кто он, откуда и чем занимается, задано не было. Да и зачем? Человек помог донести сумки, проявил вежливость; сейчас он уйдет, и о нем больше никогда никто в этом доме не вспомнит.
Костя знал, что девушка не может быть, подобно Вадиму, оттуда. Она обыкновенная, из реального мира... Но отчего они так похожи – героиня его романа и эта?! Что за знак?!
Сидеть дальше было неудобно, хотя уходить не хотелось.
– Мне пора, – сказал Егоров, поднимаясь. – Выздоравливайте.
Ольга вышла в прихожую проводить гостя.
– Я... могу... – начал Егоров, не глядя на нее, понимая, что идет отсчет последних минут их знакомства.
– Вы можете позвонить мне, если захотите, – сказала Ольга и протянула маленький листок бумаги, сложенный вдвое. – Здесь домашний и мобильный. Еще раз спасибо за помощь.
Это было похоже на чудо.
Лифта он ждать не стал, помчался по лестнице вниз, напевая шепотом: «Это здо-ро-во... Это здо-о-ро-во...»
Всюду принципы невмешательства;