Заходить к Ольге домой в тот вечер он не стал. Они договорились, что завтра вечером увидятся снова.
Так они начали встречаться.
Косте пришлось еще ужать свой повседневный рацион: цветы, милые безделушки, кино и кафе, даже недорогие, – все это стоило денег. Он влез в долги: сначала занял денег у мамы, потом у Померанцева. И хотя ни единого вопроса о сроках возврата и о том, на что деньги, от обоих кредиторов не последовало, Костя ощущал себя неловко, особенно перед матерью. Он уже подумывал о том, не обратиться ли к старым знакомым и не заняться ли вновь евроремонтом квартир, даже позвонил двоим бригадирам, но те быстро охладили его пыл: пока все места в бригадах заняты, да и заказов кот наплакал; дай знать о себе ближе к лету, Костя, народ разъедется – кто на родину, кто в отпуска...
Ольга, кажется, понимала некоторую внутреннюю нервозность Кости, хотя он и старался тщательно скрывать свое настроение (сильно и притворяться-то не надо было – только увидев ее при очередной встрече, он забывал обо всем на свете!). Два приглашения в театр и одно на кинопремьеру исходили уже от нее, и все расходы несла она. «И отныне, Костя, – заявила Ольга непререкаемым тоном, – я намерена платить за себя сама. Пока ты без работы, это будет справедливо. Вообще, дурацкий принцип, когда мужчина обязан платить за женщину. Кажется, он сохранился только в России, в Европе и Америке давно нет ничего подобного».
С каждой их встречей Егоров все больше убеждался в том, как она нужна ему; сам он был на великолепном душевном подъеме, а его фантазия во время работы взносилась до новых высот. Только такая женщина, был он уверен, испытавшая предательство и разочарование, способна понять его устремления, оценить их (если для этого потребуется дать ей прочесть неоконченный роман – он был готов) и разделить трудности первого времени: до завершения работы над книгой и ее продажи в публикацию, на что также потребуется немало усилий. Мысли его были по большей части абсолютно эгоистическими, но он вряд ли отдавал себе в этом отчет.
Его тянуло к ней, и в то же время он не торопил наступление этапа близости, полагая, что они оба к этому не готовы.
Незаметно пролетел апрель. В День Победы вечером, когда усталый, но счастливый Егоров вернулся домой, проводив Ольгу (они целый день гуляли по праздничной Москве, радуясь, как дети; успели и на Поклонную, и на Воробьевы, а завершили Васильевским спуском, где вдоволь наорались на грандиозном гала-концерте), позвонил Лекс.
В первый момент Егоров подумал, что речь пойдет о возврате долга, и начал быстро выстраивать в голове какие-то покаянно-обещающие, но в достаточной степени туманные конструкции... но Померанцев, поздравив с праздником, сказал:
– Одиннадцатого у Софии день рождения, если ты помнишь. Отмечать будем четырнадцатого, в субботу. Мы все очень хотим тебя видеть. Даже не пытайся отвертеться, как в прошлом году. И еще: я помню, что у тебя легкий финансовый напряг, так что подарок для нее купил и припрятал на работе, завтра завезу. В восемь вечера будь, пожалуйста, дома.
– Лекс, я... – обмерев, забормотал Костя.
– Не в этой жизни, – сухо перебил Померанцев. – Я очень люблю вас обоих – тебя и Софию. И на праздновании ее тридцатилетия ты должен быть у нас, даже если американцы захватят Москву.
– Я могу прийти не один? – робко заикнулся Костя.
– А-а, – обрадовался Лекс, – темнило, вот почему я не застаю тебя дома третий день! В таком случае мы, разумеется, ждем вас обоих. До завтра.
* * *– Я осознаю себя затворником, – сказал Костя и, подняв бокал и легонько крутя его, смотрел, как дорогой коньяк масляно ходит по стенкам. – Садясь за работу над книгой, я вхожу в свой мир, затворяю за собой дверь и...
– ...и это попахивает паранойей, – сказал я. – Не преувеличивай. Образы, думы о высоком, создание мира... это все, конечно, хорошо... Хочешь знать, что я вижу в перспективе? Ты допишешь книгу, помыкаешься, пытаясь ее пристроить, в конце концов продашь, заключишь договор, получишь деньги и, умиротворенный, станешь искать работу по специальности. Расплатишься с долгами, женишься на Ольге – прекрасная девушка, очень тебе подходит! есть в ней что-то от той, романной... – и станешь жить, как прежде. Наверняка лучше. Начнешь писать что-нибудь новое... или не начнешь. По мне, довольно и того, что ты умеешь.
– Будем считать, что я не умею ничего, кроме создания миров, – сказал Костя с жесткой улыбкой и залпом выпил коньяк. – Ты ничего не понял, Лекс... Ты так ничего и не понял. Ни ты, ни Машка, ни Оксана, ни мама... Никто. Но особенно жаль, что не понял ты. «Я рассчитывал на тебя, Саид».
– Ты правильно делал, Сухов, – сказал я. – Я тебя не подведу. Но давай смотреть на вещи трезво... насколько это возможно сейчас в нашем состоянии... а главное – реально...
– Реально?! – громким шепотом возопил он. – Кто здесь говорит о реальности, когда...
Он умолк, приоткрыл дверь из кухни в коридор и прислушался.
– Как думаешь – девочки уснули?
– Третий час, – сказал я. – За Софи ручаюсь, давно спит, у нее сегодня был тяжелый день... Слушай, спасибо тебе, что приехал, и за тосты... Софи была так рада... Да и твоя Ольга наверняка десятый сон видит... Вы с ней как – успели подружиться?
Костя покачал головой.
– Ну и правильно, – одобрил я. – Не торопись. Так что ты хотел сказать?
Он исподлобья поглядел на меня.
– Когда ты сможешь ко мне заскочить?
– Да я же вот только был, подарок привозил... для Софии...
– В тот день не получилось. Хочу тебя кое с кем познакомить.
– Знаешь, Егоров, – сказал я, – ты не перестаешь меня поражать. То он становится писателем, а то предстает тайным многоженцем...
Костя поморщился:
– Не то, Лекс... Но ты обязательно должен встретиться... я не знаю! Начну рассказывать – сочтешь психом и пошлешь...
– Уже немного счел. – Я посерьезнел. – Костик, я где-то читал, что все талантливое, а тем более гениальное, идеи, образы – идет не от нас, а через нас. Мы не авторы, а лишь проводники. Это из области божественного, а у каждого человека в этом мире – свое предназначение. Помнишь, как называл себя Есенин? «Божья дудка». Он был абсолютно убежден, что его талант – дар Господень. Не знаю, что происходит в твоей голове... Но книга эта, «Люди и море», и впрямь какая-то... странная, что ли...
Я умолк. Слова слишком бедны. Весь мой насмешливый скепсис разбивался о Костю, который творил, создавал мир – сам верил в это и заражал своей верой всех, кто был рядом.
– Так с кем ты хочешь меня познакомить?
– С одним человеком.
– Ты сдаешь кому-то комнату?
Он вдруг улыбнулся:
– Почти.
– Мужчина, женщина?
– Сам увидишь.
– А кстати, – спохватился я, – могу я спросить, что там станется с твоими героями в конце? Хотя бы с этим, как его... Вадимом? Есть в нем что-то обаятельное... Другие – тоже ничего, но этот особенно...
– Он умрет, – процедил Костя сквозь зубы.
* * *– ...Костя, это клоунство тебе не идет, – с обидой сказал я. – Прекрати, пожалуйста. Признайтесь, что вы меня разыгрываете, и закончим на этом.
– Не верит, – сказал человек, стоящий у окна. – Кость, ты зачем его притащил?
Я перевел взгляд на моего друга. Егоров не выглядел растерянным, и озорства в его глазах не было тоже.
– Должен быть еще один человек, – сказал он, отвечая тому, у окна. – С ума компанией не сходят, только поодиночке.
– И что теперь? – спросил тот, что у окна.
– Будем предъявлять доказательства.
– А надо?
– Вадим, не задавай глупых вопросов.
– Ребята, это ничего, что я все еще здесь? – с раздражением спросил я.
Парень, которого мой чокнутый друг представил как Вадима Князева, одного из героев романа «Люди и море», подошел ко мне и сел рядом. Я машинально отметил запах парфюма в сочетании с ароматом дорогого табака (мой шеф предпочитает кубинские сигары) и посмотрел на его руки: крупные, сильные, загорелые, с выгоревшими на солнце волосками.
– Откуда загар? – спросил я. – Солярий? Египет?
– Крым, – ответил он, достал из внутреннего кармана легкого дорогого пиджака песочного цвета несколько фотографий и протянул мне. – Доказательство первое.
Я взял их и проглядел без особенного любопытства. Это были снимки огромной прогулочной яхты, судна, сработанного под старину и, на первый взгляд, запредельно дорогого. На одном из снимков отчетливо видна надпись: SNT TEREZA. Интерьеры кают, ресторана, камбуза. Вид корабля с берега. Несколько человек на фоне судна; один из них явно выглядит, как капитан.
– Ну и что? – спросил я, возвращая фотографии. – Как говорил Остап Бендер: «При современном развитии печатного дела...» Наверняка этот корабль существует, Костя мог где-то когда-то случайно его увидеть, а через некоторое время подсознание выбросило образ на поверхность...
Парень сказал Косте, который внимательно наблюдал за нами обоими:
Парень сказал Косте, который внимательно наблюдал за нами обоими:
– Я предупреждал: пустая затея!
– Кость, можно я пойду? – осторожно спросил я. Не станут же они, в самом деле, удерживать меня силой?! Черт, сколько времени потерял!
– Что осталось? – спросил Егоров спокойно.
– Второе и последнее, – ответил парень. – Переход. Но я не уверен...
– Нужно предъявлять.
– Костя. Даже ты никогда...
– Мне и не обязательно. Кроме меня, должен быть кто-то еще. Лекс подходит.
Я неторопливо, стараясь не нервничать и не делать резких движений, поднялся с дивана.
– Костя, ничего колоть себе я не дам.
Он улыбнулся широкой, совершенно мальчишеской, располагающей улыбкой.
– Никто и не собирался! Дай нам еще десять минут, Лекс.
– Послушай...
– Ты ведь сам сказал, что я могу на тебя рассчитывать.
Я мысленно выругал себя, поклялся, что нахожусь в этой квартире последний раз, и посмотрел на часы:
– Десять минут, Костя.
– А вы чем занимаетесь по жизни? – с любопытством спросил парень, глядя на меня снизу вверх (но при этом было отчетливое ощущение, что глядит сверху вниз).
– Я журналист.
– А-а... – сказал он с такой интонацией, будто я признался, что я воинствующий атеист, разрушаю храмы и регулярно отстреливаю священников. Сказочники, мать вашу так...
Он легко поднялся и ушел в соседнюю комнату, плотно прикрыв дверь. Мы с Егоровым посмотрели ему вслед. Затем Костя сказал:
– Позови его, пожалуйста.
В комнате никого не было. Я даже зачем-то заглянул в шкаф, под диван и в узкую, темную кладовку. Подошел к окну: шестой этаж, высоковато... Внизу сразу асфальт, газона нет, а по стене никаких балконов рядом и пожарная лестница вне пределов досягаемости.
Стараясь не паниковать, я еще раз оглядел комнату и громко крикнул:
– Ну и где он, твой Копперфильд доморощенный?
– Никуда не уходи, – сказал Костя.
И я увидел.
По ковру на стене, на небольшом пространстве между диваном и книжным шкафом, вдруг разлилось легкое молочно-белое облачко, из которого шагнул человек в костюме песочного цвета. На несколько мгновений мне удалось разглядеть за его спиной пустынную летнюю улицу, уходящую в подъем, голубое небо без единого облачка и покосившийся домишко с распахнутыми настежь окнами. Картинка была немного нечеткой и без звука.
В следующую секунду все исчезло, остался только этот парень – Вадим.
Я все смотрел на вытертый и слегка поеденный молью ковер на стене, пытаясь разглядеть на нем что-то помимо приевшегося за долгие годы геометрического орнамента.
Вадим подошел ко мне.
– Доказательств больше нет, – сказал он и протянул руку. – Вы можете уехать.
Колени мои подгибались; в голове творилось черт знает что.
Игнорируя протянутую ладонь, как старик под тяжестью груза, только что легшего мне на плечи, я медленно двинулся в соседнюю комнату, обессиленно бормоча:
– Фокусники, вашу мать... Иллюзионисты. Мистификаторы...
– Кость, он, кажется, обиделся! – сказал сзади Вадим.
– Приходил еще Стас, – сказал Костя. – Но не думаю, что количество персонажей...
Я выпрямился, встретился с ним взглядом, подскочил, схватил его за плечи и потряс:
– Ну скажи! Скажи, что это неправда, фокус, механизм... Скажи! Я ведь тоже смогу так... якобы... шастать из одного измерения в другое! Скажи, что все это фарс!
– Полегче, – сказал Вадим. – Не растрясите мне папу. Он нам еще нужен, а здоровья-то паренек не богатырского...
Отпустив бледного, с ужасом глядящего друга, я без сил плюхнулся на диван и почти растекся по нему.
– Читал... – сказал я тихо. – У Кинга это любимый прием. Его персонажи так и носятся туда-сюда...
– Не надо было ему видеть... – вздохнув, сказал Костя.
– Иначе он бы ни за что не поверил.
– Мне кажется, он и сейчас не верит...
У меня очень болела голова, в ушах стоял звон.
– Кость, поеду, – сказал я с усилием.
– Погоди, пока голова пройдет. Сейчас дам таблетку.
Он ушел на кухню.
– Ну и зачем тебе это? – спросил я, не глядя на Вадима.
– Было интересно посмотреть... на создателя, – сказал он. – Сейчас пытаюсь убедить его взять у меня денег... Того гляди, загнется человек от истощения.
– А я не беру, – сказал вошедший Костя, неся в руке стакан с водой и таблетку. – Для меня это слишком – брать деньги у персонажа собственной книги.
– Да ведь это твои деньги, – сказал я, сунул таблетку в рот и запил водой. – Ты их придумал как атрибут героя... Все равно что карманы на его пиджаке... И почему бы ему не посодержать своего создателя? Ты дал ему жизнь! А он, мне кажется, относится к тебе несколько пренебрежительно, без должного пиетета.
Они переглянулись.
– Поверил? – спросил Костя – то ли меня, то ли Вадима.
– Нет, – сказал я. – В реальном мире этого нет и быть не может.
– Какой реальный мир ты имеешь в виду? – спросил Вадим. – Его не существует вообще. Мир таков, каким видит и воспринимает его каждый человек. Значит, их огромное количество, так называемых реальных, и каждый самую малость отличается от другого. Ибо нет двух одинаковых восприятий.
– Тем более, – сказал я. Боль понемногу начала отступать. – Так что, Костя, деньги ты все-таки возьми.
– Послушайся умного человека, – сказал Вадим.
– Я хотел, чтобы ты знал, Лекс, – сказал Костя.
– Это я уже понял. – Я осторожно поднялся, прислушиваясь к своим ощущениям. Комната немного плыла перед глазами. – Думаю, что к Толстому захаживал Андрей Болконский, а к Достоевскому – Порфирий Петрович и Митя Карамазов... Вряд ли он пускал на порог Раскольникова. Если все так, старик, то ты – гений.
– А я что говорил! – поддержал меня Вадим Князев.
Глава 15
«ДЕСЯТЬ СЕКУНД НА ПРОЧТЕНИЕ КАЖДОЙ ЧАСТИ СООБЩЕНИЯ», – замигала надпись в левом верхнем углу экрана лэп-топа, и немедленно появилась первая часть.
– Только не это... – негромко сказал Бахтияр, быстро прочитывая. – Что угодно – только не это.
Стас ненавидел весь мир.
Он был готов даже Ольге сказать, что... ее ненавидит (нет, на это не решился бы!), – лишь бы не идти на юбилей. Ненавидел страну, в которой прожил восемь лет, город, куда за эти восемь лет приезжал по делу и без дела бессчетное количество раз. Время года, море, горы... Он проклинал охранника Олежу за то, что тот не вытолкал его взашей в ночь, когда Стас привез в отель мебель; в результате он вытащил эту дуру и теперь тащится с ней, потея, во взятом напрокат смокинге
«Смоу-укинге! Вашу мать, подумайте – я в смо-оу-кинге!!!»
на сборище богатеев... День рождения старого капитана – это ведь только повод, верно?
Он совершенно забыл времена, когда смокинг или дорогой костюм-тройка не были ему столь обременительны... Последние годы он – грузчик, обыкновенный работяга, тягловая сила, и этот воротничок душит, режет его могучую пролетарскую шею!
Господи! Ну зачем, зачем он с ней потащился?! В какое-такое благородство решил поиграть?!
– Стас, я вижу – тебе плохо, – сказала Ольга. – Не ходи. Хочешь – вернись и ложись у меня спать. Я до утра все равно не вернусь.
«Да, конечно! Очень хочу! И немедленно вернусь...» – почти сказал он. Но смолчал, пыхтел и упорно шел рядом, ощущая себя в этой ломкой накрахмаленной сорочке и смокинге не по размеру, как в узком пенопластовом гробу.
Стас ненавидел весь мир... но еще больше, чем идти, он не желал отпускать Ольгу одну.
По набережной праздно шатались толпы народа – курортники, хозяева жизни, «калифы на час»; из окон кафе, ресторанчиков и забегаловок неслась разномастная музыка от русской попсы до, кажется, африканского этно, смешиваясь, переплетаясь, скрещиваясь и рождая некие совершенно поразительные звуки. Впрочем, прислушиваться было некогда – Ольга знала, что опаздывает.
Тем не менее она остановилась, повернулась к Стасу лицом и подняла голову. И он глядел на нее сверху вниз, поводя шеей и плечами и морщась.
– Последний раз, – сказала Ольга. – Не желаю, чтобы ты испортил праздник мне, имениннику или гостям. В первую очередь, конечно, дяде Жене. Он неплохо ко мне относится, но...
– Ты ведь сама позвала меня, – недоуменно сказал Стас. – Настаивала, чтобы я пошел. А теперь гонишь?
Стас предлагал ей выход и ждал, что она решит. Но она не стала его обманывать.
– Не гоню. Идем. Все, Стас, мы идем!
– Да ладно, – бормотал он уже на ходу, дыша, как раненый тюлень, – не волнуйся. Никого я не собираюсь огорчать, тем более портить пьянку... юбилей.
На набережной, на почтительном расстоянии от празднично иллюминированного судна, собралась большая толпа зевак: всем было любопытно, что происходит. Стас невозмутимо прорезал толпу, как огромный ледоход – льды, Ольга прошла за ним, и толпа немедленно сомкнулась.
У трапа гостей встречали матросы в нарядной форме, одного из которых Ольга узнала: Петя Шалашкин, тот самый, что нашел ее после опрометчивого бегства ночью с приема и ночевки в лесу за заброшенной лесопилкой.