– Дорогая моя, сенатор Рускингтон очень влиятельный человек, с которым мой муж предполагает… вести некоторые дела. Честно говоря, весь этот съезд гостей был задуман, чтобы доставить ему удовольствие. Я думаю, дорогая, что все вами рассказанное не более чем дурной сон. А если нет… Ну, согласитесь, с вами же не произошло ничего такого, чего не происходило бы раньше. Джентльмен был возбужден вашей красотой, возможно, он в тот день выпил немного лишнего. Сомневаюсь, что наутро он будет способен что-либо вспомнить. Поэтому все вами сказанное в конечном итоге обернется против вас. Сенатор может даже заявить, что вы сами пригласили его к себе в спальню… И будет ли в таком случае галстук уликой?
Герцогиня поднялась и очень вежливо, но холодно порекомендовала разгневанной Лили как можно скорее уехать:
– Я думаю, так будет лучше для всех нас. Лили с трудом могла поверить своим ушам.
– Да, изнасилование – гадкая вещь, – задумчиво произнесла Джуди, подавая дочери терракотового цвета халат. – Особенно когда тебя обвиняют, что ты сама его спровоцировала.
«Уже почти пять с половиной миль», – подумала Дебра Халифакс, яростно крутя педали. Хотя ей уже было под сорок, фигурой она походила на двенадцатилетнюю девочку. Под облегающим спортивным костюмом можно было сосчитать все косточки позвоночника, отчетливо проступившие наружу, в то время как Дебра, склонясь над рулем и вращая педали, внимательно вглядывалась в небольшой монитор, отмечавший километраж.
Нагрузку тренажера можно было регулировать от легкой пятиминутки до получасовой программы, которую муж Дебры называл «гонка на велосипеде по горным ущельям».
Хотя часы в гимнастическом зале показывали только половину девятого утра, Дебра повторяла программу уже во второй раз. Дверь зала открылась, и на пороге появился муж Дебры – Куртис Халифакс, одетый в красивый светло-серый костюм и белую шелковую рубашку, с черной кожаной папкой в руках. «Есть что-то непристойное в женщине, которая намеренно морит себя голодом», – подумал Куртис, глядя, как потоки пота струятся по той равнине, где раньше возвышалась грудь Дебры. Внешне его жена была теперь похожа на чудовищную карикатуру на себя саму времен их помолвки и свадьбы. Из маленького тихого эльфа она превратилась в морщинистое обезьяноподобное существо. Куртис взглянул на монитор и понял, что она во второй раз включилась в «гонки».
– Дебра, пожалуйста…
– Ни слова больше! Я все равно не слушаю.
– Но ты сведешь себя в могилу.
– Ничего подобного. Я только стараюсь улучшить свое здоровье.
– Но в этом самоистязании нет никакой нужды.
– Ты же знаешь, до какой степени доходит мой метаболизм. Стоит мне взглянуть на лист салата, и я уже полнею.
Куртис сдался.
– Ну хорошо, увидимся вечером. – Он поцеловал ее в затылок и помахал рукой на прощание. Дебра не переставала крутить педали.
Уже в машине, откинувшись на заднее сиденье, Куртис стал размышлять о том, может ли он наполнить жизнь своей жены хоть каким-нибудь смыслом. Он потянулся к ручке, чтобы открыть окно, потом вспомнил с раздражением, что согласно правилам безопасности должен держать окно закрытым. Каждый день ему приходилось менять время выезда из дома в банк. Хоукинс, водитель Халифакса, подавал машину к подъезду только после вызова по телефону. На обоих – и на шофере, и на пассажире – были надеты пуленепробиваемые жилеты. Куртису пришлось собрать всех своих подчиненных и сообщить им, что страховая компания требует полного комплекса мер безопасности против похищения или террористических актов и ему, как председателю правления банка, необходимо подчиниться этим требованиям.
Прибыв в банк, Халифакс, которому в целях безопасности было запрещено пользоваться его личным лифтом, шагнул в одну из многочисленных подъемных машин, развозивших по этажам сотрудников. Выйдя на сорок восьмом этаже, Куртис пошел по длинному коридору, украшенному с обеих сторон картинами американских примитивистов, а затем открыл дверь в свой кабинет, посередине которого стоял массивный старинный стол, а над ним висели портреты отца и деда Куртиса. Таким образом, каждый входящий в комнату видел перед собою сразу три поколения Халифаксов.
– Доброе утро, мисс Бради.
Секретарша Куртиса подала ему карточку, на которой были отмечены все встречи и свидания шефа на грядущий день.
– Я, как обычно, обедаю в двенадцать в Филадельфийском клубе. Но закажите, пожалуйста, обед на двоих. И в течение часа не зовите меня к телефону.
Несмотря на представительный антураж, у самого Куртиса работы здесь, в сущности, не было. Вне всякой зависимости от того, каким круглым идиотом мог бы оказаться Халифакс III, семейному состоянию ничего не угрожало. Аппарат банка, все управляющие которого происходили из старинных англосаксонских семей Западного побережья, работал отлично. Именно такого рода семьи представлял и клан Халифаксов, сочетающий лучшие традиции американского образа жизни: надежность, трудолюбие, бережливость и республиканские взгляды.
Дед Куртиса был убежден, что в один прекрасный день их клан подарит Америке президента – мудрого, благородного и осторожного человека, который вернет страну к старомодным ценностям и твердым понятиям их касты. Для обоих сыновей он выбрал жен из семей, исповедующих схожие политические взгляды, и был страшно разочарован, что двум его прекрасным здоровым мальчикам не удалось обогатить клан многочисленным мужским потомством. И теперь все амбиции старшего Халифакса оказались связаны с его единственным внуком – Куртисом. Он настоял, чтобы для внука была выбрана невеста знатного происхождения, и, когда мальчику исполнилось всего девять лет, дед решил, что его будущей женой должна стать Дебра. Она происходила из богатейшей семьи Филадельфии, родословная ее была безупречна. Куртис подозревал, что все нервные болезни Дебры связаны с чрезмерной чистотой крови, так что, по иронии судьбы, именно эта погоня за «породой» и разрушила честолюбивые замыслы деда.
Куртис вздохнул, усаживаясь в кожаное кресло под дедовым портретом. Он знал, что разочаровал клан. Ему не удалось занять лидирующее положение на политическом Олимпе – непредсказуемость в поведении Дебры стала тому серьезной помехой. Куртис протянул руку за зеленой папкой и извлек список сегодняшних визитеров. На листе значилось всего одно имя: Джуди Джордан.
Тони мчал Джуди к Филадельфии на ее кремовом «мерседесе» последней марки. Он водил машину быстро и осторожно, и, когда Тони сидел за рулем, Джуди ощущала себя в полной безопасности. В течение всего двухчасового путешествия она делала пометки в своем дорожном блокноте. Джуди собиралась провести во Франции всего два дня, но не хотела оставлять дома незавершенных дел. Тони никогда не прерывал ход ее мыслей. Он научился распознавать настроения Джуди: знал, когда она вся кипела от только что пришедшей на ум идеи и ей надо было проговорить эту идею вслух, знал, когда она возбуждена и ее необходимо успокоить, и знал те редкие случаи, когда Джуди вся уходила во внутреннюю работу и любое вмешательство извне ее только раздражало.
Когда «мерседес» затормозил у центрального подъезда банка Халифакса, Тони открыл заднюю дверцу машины и помог Джуди выйти. Хотя лицо Джуди было печально и озабоченно, она была необыкновенно хороша в фиолетовом замшевом пальто от Кальвина Клайна и темно-фиолетовых замшевых сапожках.
Но красота туалетов Джуди, к сожалению, никак не сказалась на оказанном ей приеме. После часа напряженного и не очень приятного разговора Куртис, привстав за своим громоздким столом красного дерева, протянул к Джуди обе руки:
– Конечно, мы старые друзья… и имея в виду… специфику наших взаимоотношений… я всегда старался сделать для тебя все возможное. Но на этот раз я действительно бессилен, банковский совет не утвердит моего решения о субсидиях «Вэв!».
Джуди смотрела на его худые, нервные руки, пышную шевелюру, великолепно сидящий на стройной фигуре костюм и думала о том, что этот человек, должно быть, никогда в жизни не одевался из магазина готового платья.
– Но ты мог бы все же еще раз попробовать. – Джуди старалась придать голосу спокойную рассудительность. – Я покажу все наши проекты будущего года, и совет банка поймет, что «Вэв!» переживает лишь временные трудности.
– Джуди, прояви же наконец благоразумие! В прошлом месяце я позволил тебе выйти из лимита, чтобы ты могла выкупить акции Гриффина. А теперь ты требуешь еще большего! Ни один банкир никогда не вложит деньги в предприятие, замешанное в судебное разбирательство. Мой персональный фонд ограничен. Поверь, Джуди, на сей раз ответ может быть только «нет».
– «Нет» не относится к разряду моих любимых слов, Куртис, ты же знаешь, – горько улыбнулась Джуди, пристально вглядываясь своими темно-синими глазами в бледно-голубые глаза собеседника.
– «Нет» не относится к разряду моих любимых слов, Куртис, ты же знаешь, – горько улыбнулась Джуди, пристально вглядываясь своими темно-синими глазами в бледно-голубые глаза собеседника.
– Это удар ниже пояса, Джуди! – Халифакс уже не скрывал своего раздражения. – Не стоит играть сейчас на моем чувстве вины.
– Прости, Куртис, но «Вэв!» – вся моя жизнь, и я действительно страшно расстроена. Ты не знаешь никого в Вашингтоне, кто мог бы повлиять на сенатора Рускингтона?
– Боюсь, что нет. – Куртис ощущал все нарастающее раздражение. – У меня не настолько длинные руки.
В этот момент дверь распахнулась, и оба – Куртис и Джуди – с удивлением подняли глаза на хрупкую светловолосую женщину с красивым, но слишком худым лицом, одетую в темную норковую шубу с приколотым на отворот воротника букетом фиалок.
– Это тебе сюрприз, дорогой, – начала было она, но тут заметила, что муж не один в кабинете. – О, надеюсь, я не помешала чему-то важному.
– Конечно, нет, Дебра. – Куртис встал из-за стола. – Я думаю, ты узнала Джуди Джордан. А это моя жена, Дебра Халифакс.
– Очень рада встретиться с вами, – Дебра одарила Джуди мгновенной улыбкой и тут же отвернулась. – Куртис, дорогой, я сейчас еду на обед к тетушке Эмили и заехала к тебе по дороге предупредить, что передумала: я не хочу надевать сегодня вечером изумруды. С белым крепом гораздо лучше сочетается красное. Попроси, пожалуйста, Перкинса забрать из сейфа мои рубины. Ну, пока! Мне пора идти.
Она еще раз улыбнулась Джуди и исчезла. После короткого молчания Джуди произнесла с неожиданной завистью:
– Родовые деньги видно издалека. Как, должно быть, приятно жить, не имея никаких забот!
– Жизнь Дебры не так безоблачна, как кажется многим, и ты, Джуди, прекрасно это знаешь.
– Обидно, что твои предки так ошиблись на ее счет. Окажись у тебя подходящая жена, ты мог бы уже быть президентом.
– Не говори так, Джуди. Неужели ты не можешь простить меня? Забудешь ли ты когда-нибудь прошлое? Ты бы ни за что не согласилась оказаться на месте Дебры.
– Неужели? – За беззаботным тоном Джуди скрывалось все еще не забытое унижение от того, что этот красивый мужчина со всеми своими обязательствами, связями и деньгами когда-то ее отверг. – Нет, я не отказалась бы ни от роскошных туалетов Дебры, ни от ее великолепных вечеров, ни от возможности чуть пошевелить пальцем и получить все, что захочешь, – в том числе и тебя, Куртис.
– Джуди, оставь свой яд. Я действительно очень хочу тебе помочь и, как ты знаешь, готов использовать для этого малейшую возможность. Но такой возможности у меня нет.
Зазвонил телефон. Куртис поднялся.
– Давай оставим в покое Дебру и ее деньги. Нам и без этого есть что обсудить. Не правда ли?
Джуди послала ему одну из самых своих чарующих улыбок.
Когда Джуди прибыла в замок Шазаллей, было уже за полночь, и слуги отправились спать. Максина, одетая в отороченный кружевом серый шелковый пеньюар, тепло поцеловала подругу и предложила пойти на кухню выпить по чашке горячего шоколада, как они любили, когда были школьницами.
На кухне, выбрав небольшую медную кастрюльку и засучив рукава пеньюара, Максина рассмеялась:
– Это напоминает мне ночь перед венчанием, когда мама давала мне последние наставления. Она говорила, что, если готовишь шоколад поздно вечером, вернувшись из гостей, надо снять шубу, а то можно подпалить манжеты. – Максина разливала шоколад в небольшие фарфоровые чашечки. – Это единственное напутствие, которое она дала мне, провожая в замужнюю жизнь. В сложившихся обстоятельствах оно не слишком мне пригодилось. – Неожиданно Максина, уронив лицо на руки, разрыдалась. Джуди, положив руки на плечи подруги, ждала, пока та успокоится.
– Что мне делать, Джуди? – проговорила Максина сквозь рыдания. – Чарльз переехал к себе в кабинет и не хочет ни видеть меня, ни со мной разговаривать.
– Как она выглядит? – спросила Джуди. – Красивая изящная блондинка?
– Нет, нет. Совершенно нестильная грубая деваха. Из тех женщин, кто может пододеть черную комбинацию под белую кофточку, – шмыгая носом, произнесла Максина.
– Но, видимо, в ней есть что-то, необходимое Чарльзу. И она твердо намерена его заполучить. Не так ли?
Максина выпрямилась, и взгляд ее загорелся гневом.
«Отлично, – подумала Джуди. – Она не совладает с ситуацией, пребывая в тихой тоске. Тут необходима злость».
– Я уверена, что эта скотина заранее все продумала, – говорила тем временем Максина. – Я отправила телекс из гостиницы, в котором сообщала Чарльзу точное время моего рейса. Я уверена, что она перехватила телекс и не показала его Чарльзу. Он не выносит сцен и вообще всяких неловких ситуаций. Удивляюсь, как ей удалось затащить его в постель у нас в доме.
– Она, должно быть, его раззадорила. Классический прием любовницы…
– Но как мог Чарльз, – возразила было Максина и вдруг подумала, что, возможно, мужа подкупила именно активность этой женщины. Она вспомнила грузное тело, восседающее верхом на ее муже. Сама Максина уже много лет не позволяла себе заниматься любовью в такой позе. Ей казалось, что это самый невыгодный для нее ракурс – снизу она казалась полнее и старше, и к тому же так явственно проступал ее намечающийся второй подбородок. Максина неожиданно поняла, что в своем невозмутимом, переходящем во флегматичность спокойствии она уступила мужу инициативу и ответственность за все, происходившее под шелковым голубым одеялом. Уже много лет они занимались любовью в одной и той же позе, а ведь раньше Чарльз так любил разнообразие. Максина отставила в сторону чашку с шоколадом.
– Но я ни за что не поверю, что он действительно хочет на ней жениться. Не пройдет и года, как она развалит ему все дело. Пожалуйста, помоги мне, Джуди.
– Не исключено, что как раз Чарльз больше всех нуждается в помощи, – задумчиво произнесла мисс Джордан. – Ему надо помочь выбраться из ситуации, в которой он ни за что на свете не хотел бы оказаться. Мне приходилось сталкиваться с хищными женщинами. – Она сделала маленький глоток. – И зачем только ты взяла ее на работу?
– Мы получили просьбу от правительства Китая помочь в организации индустрии шампанского. А у этой скотины оказался диплом Восточного факультета.
Максина сидела за украшенным позолотой туалетным столиком, принадлежавшим когда-то Жозефине. В старинном зеркале отражалось лицо очень красивой и очень несчастной женщины. «Я же дизайнер, – думала она. – Почему я оформила нашу спальню в серых тонах? Почему я позволила хорошему вкусу одержать верх над чувственностью? Что бы сказала моя тетя Гортензия? Что никакая женщина после тридцати не может позволить себе носить серое».
Рядом с Максиной всегда лежал ее деловой блокнот, и сейчас, взяв его в руки, она набросала новый план отделки спальни.
– Никаких соболей сегодня, Гонорина, – сказала она, обращаясь к пожилой женщине, стоявшей возле платяного шкафа. – Они слишком темные и тяжелые. Я уже тысячу лет не надевала свою рыжую лису. А на вечер приготовьте, пожалуйста, мой розовый костюм от Сен-Лорана.
Для своих десяти гостей Максина организовала простую программу, включавшую охоту, катание на лошадях, а для тех, кто предпочитает сидеть в тепле, – карты и посиделки у камина.
Чарльз первым спустился к завтраку в желтую, отделанную в китайском стиле чайную комнату.
Застенчивый, скромный Чарльз был очарователен в своей явной беспомощности. Теперь с очевидно виноватым видом он сидел у камина в своей излюбленной позе – верхом на стуле, повернувшись спиной к пылающим поленьям.
Следующим прибыл Ги Сен-Симон в небесно-голубого цвета костюме.
– У кровати в стиле Людовика необходимо заменить матрас, – позевывая, сказал он, обращаясь к хозяйке.
«Ги полнеет, – думала Максина, – а его прекрасные, цвета конопли волосы уже редеют ото лба. Но чуть изогнутый римский нос и большой чувственный рот остались теми же». Она все еще не могла привыкнуть к мысли, что один из ближайших друзей ее детства превратился в едва ли не ведущего дизайнера Франции и стал владельцем целой сети собственных модных магазинов.
Ги вынул из нагрудного кармана массивные очки в прямоугольной оправе, водрузил их на нос и погрузился в изучение последнего номера «Монд». Постепенно в чайной комнате собрались все гости Максины и расселись вокруг стола.
Высокий мужчина, пробормотав адресованное ко всем «здрасьте», сел рядом с хозяйкой.
– Время не властно над тобой, Максина.
– Как и над тобой, Пьер, – ответила она, подумав, что это и в самом деле почти правда. Альпийское солнце сделало лицо ее первого любовника более смуглым, чем раньше, и на фоне загара белыми ниточками проступали морщинки вокруг глаз, но слегка вьющиеся светлые волосы были такими же густыми, как раньше, а тело казалось сильным и стройным.