Адвокат вежливо кивнул, оставшись сидеть, а Гай поднялся. Катя заметила, что хмурый старший лейтенант Должиков старается не смотреть в его сторону. Что он там тогда болтал про него и про странную реакцию служебных собак? Что он такое выдумал? Может быть, он подозревает в Гае мотоциклиста, которого так и не сумел догнать там, на «Новокузнецкой»? Подозревает, но опознать не может? И поэтому боится его?
Должиков ЕГО боится? Ай-яй-яй, это же видно по его лицу!
– Здравствуйте, а мы с вами, кажется, раньше встречались, правда, не здесь, – сказал Гай.
– Что-то не помню. – Катя ПРЕКРАСНО ПОМНИЛА: они впервые столкнулись возле офиса Деметриоса. Только тогда Катя решила, что он на нее не обратил внимания. Нет, оказывается, заметил.
– А у меня память хорошая. Ваш спутник, я его знаю… Он ведь за вами поухаживать решил. – Гай вдруг наклонился. Кате показалось, что он… принюхивается к ней. Да, принюхивается, как зверь, вот и ноздри у него раздулись.
Это, конечно же, чистейший абсурд, но Кате почудилось… нет, она была уже уверена: ему все известно. И известно ПО ЗАПАХУ. Запах рассказал ему все.
– Мы сейчас все втроем в прокуратуру, – резко, зло бросил старший лейтенант Должиков. – А вы… вы, гражданин Купцов, не забывайтесь тут!
– А что такое? – усмехнулся Гай.
– Да, да, надо ехать, надо торопиться, в прокуратуру опаздывать нельзя, – встрепенулся и адвокат, видимо, разыгравшаяся сцена и его не оставила равнодушным.
…В кабинет к полковнику Гущину Катя влетела с пылающими щеками.
– Федор Матвеевич, как же так получилось, что мы задержали эту Купцову, ЕГО жену, когда по всему, по всей логике эти убийства – ВСЕ ЭТИ убийства должен был совершить ОН!
Нет, она не выпалила все это Гущину. Он не дал ей начать, резко махнув рукой: тихо, не мешай! Он разговаривал по телефону, и лицо его было чернее тучи.
– Только что звонили из МУРа, – сказал он, закончив. – На Воробьевых горах найден мертвым пациент Деметриоса Владимир Жуковский. Похоже на самоубийство.
Участок парка был уже оцеплен «московскими», когда опергруппа областного розыска прибыла на Воробьевы горы. Катя в отличие от вчерашнего дня не горела желанием ехать на осмотр нового места происшествия, который мог продлиться бог знает сколько времени. Но Гущин вдруг стал настаивать: едем, должна посмотреть, «тебе потом может пригодиться». И это туманное, многозначительное «потом» заставляло сердце Кати сжиматься от тревоги.
Слишком много всего, слишком много…
И теперь еще это…
Бедный Жуковский, вот тебе и сеансы у психолога…
Отправляясь на Воробьевы горы, Катя уверяла себя, что это суицид – Гущин так сказал, однако КАК-ТО НЕ ВЕРИЛОСЬ. Потом она вспомнила, что Жуковский – в какой-то мере через свою жену родственник ее друзей Марка и Нины. А затем вспомнила и его брата.
Тело, когда они прибыли, еще не успели увезти. Осмотр места шел полным ходом. Первое, что Катя увидела, была машина – черный «Фольксваген». На нем Владимир Жуковский приезжал к Деметриосу. «У них же был накануне совместный сеанс, – вспомнила Катя. – Неужели он покончил с собой после того, как…»
Кто-то тронул ее за плечо. На месте происшествия было много сотрудников, и все незнакомые, потому что здесь, на своей «территории», командовал МУР. Катя оглянулась и увидела Ануфриева, который когда-то «курировал» от ФСБ дело об убийстве родственников генерала Ираклия Абаканова. С тех пор прошло время, но Ануфриев изменился мало. Только залысины стали больше. Его присутствие тут говорило о многом. Хотя после того, что было обнаружено в квартире на Садовой, Катя участию ФСБ в этом деле особо не удивлялась. Взрывчатка – они такие дела всегда «курируют».
С Гущиным Ануфриев поздоровался за руку.
– Потерпевшего обнаружил студент, пробежку утреннюю тут по аллее совершал, ну и на труп наткнулся, чуть в штаны не наложил со страха, – сказал Гущину коллега из МУРа – старший опергруппы «москвичей». – По предварительным данным, смерть наступила двенадцать часов назад. Все произошло приблизительно около десяти вечера. На первый взгляд он сам себе выстрелил из пистолета в рот. Пуля в черепе. Но есть кое-какие несоответствия.
– Несоответствия? – Гущин сразу же повернул в ту сторону, где лежало тело.
Катя увидела ноги в траве, подошвы щегольских ботинок. Дальше, выше старалась не смотреть. Земля была насыщена влагой. Дождь прекратился. Но с веток лип, дубов и берез капало, капало за воротник.
– Оружие мы нашли рядом с ним, – показал муровец. – Поза трупа та же, мы его переворачивали, естественно, в ходе осмотра. Во рту крови полно. Вроде как типичный самострел. Но вот взгляните-ка.
По его команде двое оперативников повернули тело. Жуковский был в костюме – том самом, синем. Но костюм этот был весь в грязи. Оперативники расстегнули рубашку – на груди Жуковского были множественные синяки, а в области солнечного сплетения большой багровый кровоподтек.
– Это вот одно несоответствие – телесные повреждения, – сказал муровец, – а под ногтями у него эксперты обнаружили кровь и частицы кожи, что всегда свидетельствует о сопротивлении. Это второе несоответствие. Есть и третье – само место.
Катя осмотрелась кругом – земля кислая от дождя, такая земля следов долго не держит. А вот трава, кусты… Сломанные ветки, мятый истерзанный папоротник.
– Следы борьбы, – сказал Ануфриев.
– Что еще вы нашли? – спросил Гущин.
– Стреляные гильзы, – муровец показал. – Вот здесь, вон там у той липы и в тех кустах. Он перемещался, причем перемещался по этому участку хаотично. Ранение-то одно, а выстрелов, получается, было несколько.
– Можно взглянуть на оружие? – спросил Гущин.
Подошли к оперативной машине. На капоте ее стоял ноутбук – эксперт-криминалист работал вовсю, осматривая пистолет.
Гущин удивленно присвистнул.
– «Браунинг»? Интересно… Это какая же модель-то… Почти антиквариат, – он наклонился над оружием.
Катя плохо разбиралась в этом. Точнее, совсем не разбиралась, все подробности для статей черпала из учебников по криминалистике. Этот «браунинг» был вроде бы ничем не примечательный. Дуло, курок, рукоятка в «рубчиках», чтобы удобнее было держать.
– По учетам нашим не проходит, только что проверили, – эксперт кивнул на ноутбук. – Модель старая, чуть ли не двадцать пятого года, но выпущен скорее всего в конце тридцатых или же в начале войны. Это 640-й, я по базе данных смотрел, а они у нас даже в войну не выпускались, в основном делались в Бельгии. Однако полностью в рабочем состоянии, хорошо смазан. Калибр пули – 9 мм. В магазине осталось два патрона. Сколько всего было до момента использования оружия, установить не представляется возможным.
– Гильзы стреляные в разных местах, кусты вон поломаны, перемещался хаотично… – Гущин оглядел место происшествия. – Не по воронам же он палил, прежде чем дуло себе в рот сунуть. Тут борьба была, стрелял он в кого-то. Гильзы есть, а вот пули… – он двинулся вперед, стараясь не задеть поломанные кусты.
Деревья, деревья, мокрые стволы…
– Есть! – крикнул Гущин. – Пуля в стволе застряла.
Вокруг дерева засуетились эксперты.
– Обставлено как самоубийство, – хмыкнул Ануфриев. – Этот кровоподтек у него на животе… Знаете, откуда он? Его сбили с ног. А потом, когда он лежал на земле, коленом ему надавили на живот и засунули дуло пистолета в рот. На пистолете есть отпечатки?
– Смазанные, похоже, что его. Причем только на рукоятке.
– При вскрытии надо тщательно проверить раневой канал. В каком положении он находился, когда был совершен выстрел. Уверен, он не стоял, он лежал на земле.
– Выстрелов никто не слышал? – спросил Гущин.
– Свидетелей происшедшего нет, парк вечером практически пуст, – муровец потер подбородок. – На смотровой площадке никто ничего не слышал. Охрана на вилле приемов – тоже, тут приличное расстояние до нее. А наверху есть шашлычная, так вот хозяин ее вроде слышал поздно вечером какие-то хлопки. Но подумал, что это петарды пускают, тут на горах часто молодежь этим забавляется. Личность мы сразу установили – Жуковский Владимир Николаевич, права и техпаспорт у него в машине, из вещей, кажется, ничего не пропало. Только нет его мобильного. Искали везде, так и не нашли.
– Вы знаете, чей он родственник? – спросил Ануфриев.
– Да вроде как самого…
– Вроде как… ну, вы даете, майор.
– Да что-то не верится, – хмыкнул муровец. – Если бы самого Алексея Жуковского был родич, то… не на «фольксе» задрипанном ездил бы, а на «мерсе» или еще на чем покруче. У него в документах карта пластиковая – пропуск в его фирму, там он значится как менеджер всего-навсего. А родич самого Алексея Жуковского был бы каким-нибудь банкиром или директором…
– Потерпевший – младший брат Алексея Жуковского, – тихо сказал Ануфриев. – По нашим данным, у них были натянутые отношения. Но тем не менее он его родной брат. И это никакое не самоубийство. И убит он в тот самый вечер… в том самом месте… прошу это учесть, когда сам Алексей Жуковский находился здесь же, на Воробьевых горах, на вилле приемов. Вчера вечером там проводилось официальное мероприятие.
– А как потерпевший тут оказался? – спросил Гущин. – Ехал на встречу с братом? Может, тот его пригласил?
– Я не думаю, что потерпевший получил приглашение, мероприятие было… официальным, я же сказал. – Ануфриев поджал губы.
– Оружие чудное, – хмыкнул Гущин. – Где он только его взял? А может, это и не он тут палил? А в него?
– Нет, судя по всему, стрелял именно он. – Ануфриев присел на корточки, осматривая ботинки Жуковского. – Бегал, метался, как будто спасался от кого-то. И палил. Не попал вот только. А потом его настигли, сбили с ног и застрелили из этого «браунинга».
– Оружие чудное, – повторил Гущин. – Дай-ка еще на него взгляну. Выходит, что довоенный еще «браунинг»… Не наш… Номер, так… Все как положено. А это что тут с левой стороны на рукоятке?
– Выщерблинка. Считайте, что особая примета, – сказал эксперт. – Я ее осмотрел – она свежая.
– Свежая?
– То есть появилась… или сделана на рукоятке совсем недавно.
Глава 35 Консультация психолога
Сотрудники милиции вошли в офис Игоря Деметриоса в Калашном переулке в тот момент, когда он у себя в кабинете беседовал с женой Ермакова – Женей, которую про себя по старой памяти трогательно именовал Жабиком. Молодая женщина была сильно расстроена, а Деметриос, напротив, находился в самом приятном расположении духа. «Жабик Прекрасный» напомнил ему Лондон, тогдашнее чувство свободы, подхватившее его, как вихрь. Ах, как полезны порой бывают вояжи за границу!
Жабик тоже вспоминала Лондон, только на свой лад.
– С тех пор как мы приехали из отпуска, с тех пор как Женя начал посещать ваши сеансы, он так переменился, – жаловалась она Деметриосу (встреча, кстати, состоялась по ее настоятельной просьбе – она звонила в офис и просила назначить ей время). – Мы, когда расписались, все было так хорошо у нас. Мы все делали вместе, планы строили. А теперь я… да что говорить, он дома иногда даже не ночует. У него появилась другая – я это чувствую, я знаю. У него другая женщина, и он… он просто обалдел, очертенел!
Деметриос, слушая ее жалобы, думал о том, как несколько недель назад вот в этом самом кресле перед ним сидела жена Гая Елена Константиновна, которая вела себя совсем иначе – весьма достойно, сдержанно, относясь ко всему происходящему почти с юмором. Только вот потом произошло такое, во что и поверить-то трудно. Трудно даже вообразить…
Он состроил понимающую мину, прикидывая, как бы потактичнее дать своей собеседнице понять, что дело тут вовсе не в «другой женщине». А в сложной душевной конституции ее мужа Ермакова, который любыми способами пытается доказать всем и себе в первую очередь, что он бабник, настоящий гетеросексуал, тогда как по природе своей, жестоко травмированной в детстве совершенным над ним насилием, он…
Но тут в кабинет буквально влетела взволнованная секретарша Ираида Викторовна, а за ней вошли двое сотрудников милиции, которые с ходу объявили, что в связи с происшедшим убийством Владимира Жуковского Деметриоса «настоятельно просят проехать в уголовный розыск».
А ЧЕГО ЕХАТЬ, ДО НИКИТСКОГО ОТ КАЛАШНОГО МОЖНО И ПЕШКОМ ДОЙТИ, – подумал Деметриос. А еще он подумал: эти двое лбов милицейских – как конвой, надо же – я у них под конвоем…
Полковника Гущина, который принял его в управлении, Деметриос знал хорошо. А вот второго участника беседы, который представился подполковником Ануфриевым, Деметриос видел впервые. И почти сразу понял – этот не из розыска, этот совсем из другой конторы.
– Игорь Юрьевич, такое дело, не успели с задержанной Купцовой разобраться, а тут новое ЧП, да такое, что хоть стой, хоть падай. – Гущин начал допрос по-свойски: мол, мы тут, доктор, все коллеги, чего друг от друга правду скрывать.
Известие о том, что Владимир Жуковский убит, Деметриос выслушал с непроницаемым лицом, но с бешено бьющимся сердцем.
– Кто это сделал? Почему? Зачем?
– Кто и почему – в этом, надеюсь, мы разберемся с вашей помощью, Игорь Юрьевич.
– Но как, как это произошло?! Когда?
– Вчера около десяти вечера. Он был застрелен. И кто-то попытался представить все случившееся самоубийством.
– Самоубийством? Но, может, это и было самоубийство?
– А что, у Жуковского имелись на то основания? – спросил Ануфриев.
– В последнее время он находился не в лучшей форме.
– В связи с чем он посещал вас?
– У него были проблемы на работе, в семье. Состояние душевного кризиса, которое у него еще усугублялось… Но это очень долго объяснять.
– Постарайтесь все же объяснить. – Ануфриев рассматривал свои ногти. – Вы же в курсе, кому доводится покойный родственником.
– Я в курсе, его отношения с братом и были во многом причиной того, что с ним происходило.
– Вот даже как… А вокруг вас, Игорь Юрьевич, насколько я в курсе, тоже в последнее время много чего происходит. – Ануфриев откинулся на спинку кресла. – Вы не находите, что как-то уж чересчур много событий, много смертей… Я вот уголовное дело смотрел. Две жертвы – женщины, одно покушение на убийство… Жена вашего пациента задержана с поличным на месте преступления. Другой ваш пациент застрелен из «браунинга» на Воробьевых горах…
– Из «браунинга»? Я не ослышался?
– Да, из «браунинга» довоенного года выпуска.
– Довоенного? Господи боже мой… Пожалуйста, Федор Матвеевич, – Деметриос обернулся к Гущину, – расскажите мне подробности, и тогда я в свою очередь…
Гущин молча передал ему фотографии с места происшествия. В том числе и снимок «браунинга» крупным планом.
– Надо же… А он говорил мне, что у него нет и никогда не было оружия, – покачал головой Деметриос. И начал излагать – как ему казалось, четко и логично, «историю барабанщика».
Гущин слушал внимательно, Ануфриев тоже внимательно, но с кислой миной.
– Что-то я не понимаю ничего, – подытожил он. – Вы, Игорь Юрьевич, конечно, известный психолог, но… проще как-то нельзя, а? А то «фантомы детства», «жажда подвига», книжка «Судьба барабанщика», при чем тут литература?
– Это стержень, красная нить, проходящая через всю его жизнь – через прошлое, через настоящее, через основы личности, через воспитание. Я пытаюсь объяснить вам… в привычную схему то, что происходило с Жуковским, не укладывается. Вы должны понять это, поверить мне.
– Там, в «барабанщике»-то, мальчонка со шпионом сражался, – хмыкнул Гущин. – Еще фильм был… Помню… Шпион – надо же, а детям интересно было. Но то дети, а он здоровый мужик был, женатый, дочь вон имел.
– Вы делали записи бесед с Жуковским? – спросил Ануфриев.
– Делал, конечно, а также записи совместных сеансов.
– Мы должны будем все это изъять.
– Но… Хорошо, хотя там есть и… – Деметриос пожал плечами. – Дело в том, что я поначалу неверно представлял себе причину… первопричину его душевного кризиса, его срывов. Мне казалось, что передо мной нарицательный герой целого поколения. И эти проблемы не только его, но всех тех, кому сейчас сорок. Но потом… позже я несколько откорректировал свой вывод.
– Откорректировали? И что же, по-вашему, было первопричиной?
– Его отношения с братом. С Алексеем… Николаевичем.
Ануфриев поднял брови.
– И что это были за отношения?
– Владимир Жуковский ненавидел своего брата.
– Ненавидел?
– Да, ненавидел, завидовал ему. Причем до такой степени, что готов был… убить.
– Он сам вам в этом признался?
– Нет. Не сам. Хотя я косвенно… нет, мне сказала об этом его жена Оксана.
Ануфриев глянул на Гущина. Тот кивнул, буркнув: «К ней уже поехали».
– И все же, отчего вы так взволновались, услышав про орудие убийства – про «браунинг»? – спросил Ануфриев.
– Да я же объясняю, это очень важный объект был для моего пациента, некий фетиш детства – там, в повести, ведь тоже «браунинг». Ой, я сейчас вспомню, как Жуковский мне его описывал… «Браунинг» с выщербленной рукояткой. И с патронами». Он говорил, что патронов там, в книге, всегда было шесть, седьмого не хватало.
Ануфриев и Гущин снова переглянулись. Ануфриев встал.
– Когда вы в последний раз виделись с Жуковским?
– Вчера, он явился к пяти на очередной наш совместный сеанс.
– И там с ним эти ваши все прежние были пациенты? – спросил Гущин. – Как обычно?
– Все те же, когда меня в тот раз допрашивали в прокуратуре, я уже о них рассказывал следователю.
– Ермаков, этот Гай-Купцов и он, значит, покойный… И что было на сеансе?
– Беседовали как обычно.
– И как вел себя Жуковский?
– Был взвинчен, раздражен. У него имелась на то причина – он поссорился с женой и с братом. Они были приглашены к Алексею Николаевичу на день рождения, и там что-то произошло, какой-то скандал. Я знаю это опять же со слов его жены Оксаны. У меня сложилось впечатление, что Жуковский ревновал свою жену к Алексею Николаевичу.
– А другие участники сеанса как себя вели?
– Как обычно. Гай… то есть Купцов – я думал, он не явится, ну после того, что случилось с его женой. Нет, пришел. И Ермаков был.