– Да. Она должна была почувствовать…
– Что почувствовать?
– Темноту. Испугаться… обоссаться со страху…
Елена Константиновна ощутила, что эта темнота – нет, ТА темнота у нее внутри.
Ступеньки провонявшей кошками лестницы – там, в том подъезде. Едкий, звериный запах. Он нигде и везде, он вокруг. А под ногами – корни деревьев, гнилые листья, палая хвоя. Шахта лифта, лес, сад, что начинается сразу за дачным забором, шахта лифта, веревка… Цепкие сучья рвут кружевную фату, так и норовят ткнуть в лицо, выколоть глаза. А сзади, если оглянуться… Нет, не стоит оглядываться. Однажды она уже оглянулась вот так, и ее настигли, прыгнув сзади, впились в горло. Волосатая хищная тварь…
Вон, вон, вон она несется как призрак! И белая фата в ее окровавленной пасти.
– Когда, в какой момент у вас возник умысел убить гражданку Вахину?
Голос… чей это голос?
– Я не понимаю.
А это чей голос?
– В какой именно момент – когда вы увидели ее на улице вместе с вашим мужем или позже, когда вы ждали в подъезде?
– Я не понимаю. Я хотела, чтобы ее не было, чтобы он никогда уже не смог с ней…
– Но мотив? Это была ревность с вашей стороны? – Следователю Гольяновой нужен был точный ответ подозреваемой. В дальнейшем этот вопрос – важнейший для следствия – не должен вызывать никаких кривотолков в суде. Она ждала ответа, барабаня по клавиатуре компьютера, записывая «Ответ Купцовой Е.К.», не поднимая головы.
Раздался какой-то звук. Следователь Гольянова подняла голову: подозреваемая стояла над ней, сжимая в руках телефонную трубку. Витой черный провод трубки подрагивал, как живой.
– Немедленно сядьте! Я сказала ся…
Елена Константиновна с исказившимся лицом схватила ее за волосы и одним быстрым движением захлестнула ей петлей шею. Ударила кулаком в подбородок, опрокинула навзничь на стол, сбив монитор на пол. Крутанула провод, затягивая петлю на горле следователя все туже, туже…
– Ни одной из вас… ни единой суки не оставлю, – шипела она. – И ты… ты тоже не будешь с ним… ни говорить, ни допрашивать его… Ни одной из вас живой не оставлю, всех до одной задавлю, повешу… Он мой!
На шум борьбы в кабинет ворвался конвой. Елену Константиновну шарахнули резиновой дубинкой, но она не отпускала свою жертву. Конвойный рванул ее за плечи, она обернулась, лязгая зубами. Град беспощадных ударов резиновой дубинкой…
Подоспевший из соседнего кабинета потрясенный коллега-следователь помог полузадохнувшейся Гольяновой ослабить петлю на горле.
Глава 38 Black & Red
Ануфриев мог говорить, излагать свою версию и дальше. Все логично, все убедительно. А Кате снова КАК-ТО НЕ ВЕРИЛОСЬ. Во все это – ВОТ ЭТО…
Не в этом ли и состоит загадка женского ума, нет – женской души? Когда говорят черное, представляется белое. И даже розовое. Но чаще красное. Красное и черное, черное и красное… И все доводы, все факты меркнут и кажутся такими вздорными. Английская разведка… Это там, где Джеймс Бонд? А меня звали на новый фильм с ним. И вообще… Это ведь где-то далеко-далеко, не здесь – там, где все ОНИ и все ДРУГОЕ – из той ПАРАЛЛЕЛЬНОЙ жизни.
Лимузин с бронированными стеклами…
«Смешать, но не взбалтывать»…
«Агенты КГБ тоже влюбляются»…
«Коридоры власти»…
«Смерть шпионам»…
Оперативники, которым предстояло ехать на обыск офиса Деметриоса, собирались в кабинете полковника Гущина. В кабинете работал телевизор: Алексей Жуковский – это показывали во всех новостях – за подписанием каких-то оборонных проектов в преддверии визита возглавляемой им российской делегации в Венесуэлу и в другие страны Южной Америки.
– Эва куда тянет Ануфриев-то, – бурчал Гущин. – На что намекает? Куда во ВСЕМ ЭТОМ, – он повысил голос, – вектор-то направлен? Вон куда, вон на кого, – кивок на экран. – Многоходовая комбинация. Только кончилась она для того, кто ее затеял, неудачно. Что там произошло на Воробьевых горах, нам пока неизвестно. Точно одно – Владимир Жуковский мертв. Убрать его кому-то спешно пришлось, как до этого Лукьянову, как и Карпова… Что и как планировалось, мы не знаем. И, может, уже не узнаем никогда. Лишь насчет вектора, главного удара, Ануфриев не сомневается – вот в кого целились. В ключевую фигуру оборонной политики. А что готовилось – покушение, террористический акт… И какую роль во всем этом Владимиру Жуковскому отводили? Ведь он ненавидел своего брата так, что мог убить… Бабу не поделили…
Катя слушала, но по-прежнему оставалась при своем мнении. Точнее, ни при каком мнении. Шпиономания… Там, у НИХ, в той, параллельной жизни – она часть игры. Но в нашей жизни, в нашей реальности – да что же это в самом-то деле? Как такое вообще возможно?
В Калашный переулок на обыск она не поехала. Да ее никто и не звал. В результате драматическая сцена «в офисе психолога» осталась для нее как бы за кадром. А понаблюдать было что.
Тесное помещение офиса снова наполнилось оперативниками. Секретарша Ираида Викторовна, от волнений и тревог растерявшая в последние дни всю свою стать, не знала, за что хвататься, кому отвечать.
– Где Деметриос? – спросил ее Гущин.
– Не знаю, он еще не возвращался, вы же милиция, вы сами его днем забрали, – Ираида Викторовна всплескивала пухлыми руками, – он, бедный, так больше и не приходил. На мои звонки не отвечает, я просто не знаю, что делать. А у нас сегодня в семь общий сеанс, пациенты придут. Вот уже совсем скоро придут. Что мне им говорить? Где доктор? Где Игорь Юрьевич?
И полетело донесение по рациям: «Деметриоса в офисе нет. Фигурант скрылся!»
Обыск в офисе был тотальный. Оперативники двигали мебель, простукивали стены, отрывали панели обшивки. Квадрат за квадратом, скрупулезно, методично. Крохотные со спичечную головку беспроводные микрофоны обнаружили в столе, под подоконником и за верхней притолокой двери. Бусинку веб-камеры – на верхней полке шкафа с бумагами.
Как говорится, что и требовалось доказать – офис Деметриоса был под колпаком.
Изъяли компьютер Ираиды Викторовны, личный ноутбук доктора, диски и флэшки, где хранилась картотека.
Гущин расспрашивал секретаршу о препаратах, которыми Деметриос снабжал пациентов. Ираида Викторовна отвечала, что «не в курсе». Доктор с ней такие вопросы не обсуждал. Она не знает. После разгрома, учиненного в офисе, она обиделась на милицию. А чего ей было обижаться? Гущин подумал, что секретарша слишком уж переживает за своего работодателя. Учитывая склонности доктора, что-то такое между ними вряд ли было возможно. Но, глядя на расстроенное и даже больше – ожесточенное лицо Ираиды Викторовны, показывавшей всем своим видом: да что вы вообще понимаете, Игорь Юрьевич лучше вас всех! Вы все в подметки ему не годитесь, – можно было о многом догадаться.
В результате довеском к обнаруженным камерам, микрофонам, документам, дискам и файлам прихватили и Ираиду Викторовну – «придется проехать с нами, тут рядом».
А потом Гущину позвонили и сообщили о нежданном ЧП: на допросе в прокуратуре подозреваемая Купцова внезапно набросилась на следователя, попыталась ее задушить. И Гущин вместе со своими оперативниками срочно выехал на место нового происшествия.
Казалось, что этот бесконечный день, начавшийся на Воробьевых горах, никогда не кончится.
Катя вернулась в свой пресс-центр и до конца рабочего дня занималась только своими делами. Написала пару статей – точнее, руки писали, барабанили по клавиатуре компьютера, а мозги…
Ермаков позвонил ей в семь:
– Добрый вечер.
– Привет. Ты где?
– Приехал на сеанс, а тут все закрыто. Что, черт возьми, происходит?
– Женя, у вас сегодня не будет сеанса.
– Почему?
– Жуковский, который был с вами, мертв.
– Мертв?
– Покончил с собой или… – Катя колебалась секунду, – возможно, убит.
– Да мы же только вчера все вместе… Кем убит? Откуда ты знаешь?
– Я выезжала на место, видела его. У него пулевое ранение в голову.
– Дьявол! А почему на Калашном все закрыто? Где Деметриос?
Катя не знала, что ответить. И правда, где он? Был здесь, его допрашивали, а потом отпустили.
– Ты скоро освободишься? – спросил Ермаков.
– Да я уже, собственно.
– Тогда я сейчас припаркуюсь напротив вашего переулка.
На лестнице Катю обогнал старший лейтенант Должиков, направлявшийся в дежурную часть.
– Деметриос скрылся, – сообщил он шепотом. – Ориентировку по нему срочно даем.
«За всем этим кто-то стоит». – Катя вспомнила слова Ануфриева. И все равно как-то не верилось, не хотелось верить.
Шпиономания…
– Должиков, у тебя данные на него с собой? – спросила Катя. – Подожди минутку, давай зайдем, я скачаю.
Должиков кивнул. Они вернулись в кабинет сделать распечатку на ксероксе.
– А телефоны и адреса пациентов есть? – Катя решила: раз все так серьезно, пусть у нее будет базовая информация – на всякий случай.
– Вот тут у меня телефоны Купцова, – Должиков поморщился, словно вспомнив что-то неприятное. – Адрес и телефон страховой компании, где Ермаков работает, а что касается покойника… У меня только домашний телефон Жуковских, наши к его жене ездили днем. Ее Оксана зовут.
Ермаков ждал Катю на противоположной стороне улицы у машины. Увидел и устремился через дорогу, словно она была маленькой и ее следовало перевести. Катя закрыла глаза на секунду. Всего несколько часов назад они в кабинете розыска говорили, что «он тоже был в Лондоне». Общался и с Жуковским, и с Деметриосом и, значит, возможно… вероятно… нельзя исключать…
Но там был и еще один. У него есть мотоцикл – это раз. Неоднократно бывал в Лондоне – это два. Служил в Федеральной службе охраны – это уже три. Сопровождал в эскорте высших лиц государства, а потом его выгнали. Он был, варился в той среде, возможно, уже тогда был завербован…
Неожиданно Катя вспомнила разговор с мужем – с Драгоценным. С того вечера в баре, когда они смотрели футбол, словно века прошли. А ведь всего-то две недели… Драгоценный плел какую-то несуразицу – не только про «Зенит» с «Манчестером», но и про английскую «МИ-6», про какой-то там «ответный ход». Вот бы кто сейчас был во ВСЕМ ЭТОМ как рыба в воде, вот чьих советов и выводов стоило бы послушать. Вадичка…
Однако вместо Драгоценного…
– Привет. Так что случилось, расскажи толком?
Катя смотрела на Ермакова. Его откровения под гипнозом сейчас прослушиваются на пленке сотрудниками Ануфриева. Стоило соглашаться на этот чертов гипноз, чтобы все это прослушивалось сначала одной разведкой, потом другой. И чтобы сокровенная тайна, незаживающая рана искалеченного детства стала «информацией к размышлению» в разных там шифровках и рапортах. Шпиономания – будь она проклята…
– Но сначала куда-нибудь зайдем и выпьем – чаю или еще чего-нибудь. Тут рядом есть отличное тихое место. – Ермаков взял ее за обе руки.
На секунду Катя почувствовала себя лишенной свободы – только на секунду.
«Рядом» оказалось у Арбатских ворот. Но добирались туда в разгар «большого вечернего исхода» из центра в плотной пробке.
– Вспомни, что было на сеансе, – попросила Катя.
Ермаков нахмурился:
– Особо ничего, все как и раньше. Даже удивительно…
– Что удивительно?
– Ну, этот, Гай… Он вел себя со мной как обычно. То есть почти как обычно. А насчет жены ведь знал уже все, ему сказали в милиции, что мы, что это я… А такое нелегко простить, согласись.
– А Жуковский?
– Он тоже говорил о своей жене. Был взволнован, взбешен даже. Гаю объявил, что раз его жена пошла на убийство ради него, то, значит, он ей небезразличен. А о своей жене сказал, что она стерва. И что желает его смерти – если он умрет или с собой покончит, она этому только обрадуется.
Катя напряглась.
– Он так бесился, потому что ревновал ее. И знаешь к кому? К своему брату, а он у него круче некуда. Сказал типа того, что, если меня не станет, они – его брат и жена только вздохнут с облегчением.
– Деметриос тоже о ревности говорил. Больше того – о ненависти.
– Кто же мог убить Жуковского?
– Это не просто убийство, это целая цепь событий. Началось все в Красногорске, мы думали сначала, там ограбление. Я тебе говорила – женщину убили в квартире, четырнадцатый этаж. Знаешь, он влетел туда к ней среди ночи, как настоящий Бармаглот…
– Кто?
– Убийца спустился с крыши, проник через окно, убил… А потом было еще кое-что. Дом, который едва не взорвали на Кудринской, – это все из той же цепочки.
– А почему Бармаглот?
– Стишок такой в «Алисе». Не обращай внимания, я так нарочно иногда – вот так с Бармаглотом ЭТО кажется не таким страшным.
– На сеансе Жуковский говорил о жене, – повторил задумчиво Ермаков. – А я еще тогда решил – ты, друг, здорово ошибаешься.
– Как это?
– Ну, он же ее к брату ревновал, а ревновать-то следовало к другому.
– К другому? К кому?
– К Гаю, – хмыкнул Ермаков. – Ну да. Не знаю, что у Оксаны было с Алексеем Жуковским, но встречалась-то она на самом деле с Гаем.
– С Гаем?!
– Я их видел. Я ее помню, она за Жуковским однажды пришла после сеанса. Сказала, что из театра возвращается, а он взбесился. Гай тогда там с ней при мне и познакомился. А потом я их видел уже вместе вдвоем, в его машине. Они вели себя как любовники.
Катя почувствовала, что ей не хватает воздуха. ВСЕ ВДРУГ СЛОЖИЛОСЬ – все части вместе. Все встало на свои места.
– Она с ним… с этим… Господи боже…
– Эй! – Ермаков смотрел на нее с изумлением.
– Она погибла, – прошептала Катя. – Теперь все понятно… мотоцикл, служба охраны… Жуковского убил, а она – любовница, у него под контролем… И через нее у него теперь прямой выход на… Мы должны ее предупредить! Мы должны ему помешать, только бы не опоздать! – Катя схватила телефон.
Она еще толком не знала, что конкретно скажет почти незнакомой ей женщине, которую и видела-то лишь однажды – на свадьбе друзей. Она задыхалась. Эта встреча с Должиковым на лестнице, когда она скачала телефоны фигурантов, – перст судьбы, слава богу, она догадалась это сделать!
Гудки, гудки, гудки…
– Алло, – голос Оксаны Жуковской на том конце не был похож на голос женщины, которая всего несколько часов назад стала вдовой.
– Оксана, здравствуйте, с вами говорит капитан милиции Петровская, меня зовут Екатерина, мы с вами виделись на свадьбе вашего родственника Марка, помните?
– Добрый вечер, – слегка озадаченный тон, вежливый.
– Мы занимаемся расследованием гибели вашего мужа. У меня к вам очень важный разговор. Мы не могли бы встретиться прямо сейчас?
– А что вам надо?
– Это касается обстоятельств убийства вашего мужа.
– Убийства?
– Оксана, я не могу об этом говорить по телефону. Скажите свой адрес, я приеду. Поймите, это очень важно! Вы тоже в опасности.
– Нет, нет, домой ко мне приезжать не нужно. Ни в коем случае, у меня пожилая мать, дочка. Я не хочу их травмировать. И так уж… Мы можем встретиться с вами где-нибудь.
Ермаков показал глазами. Они уже остановились.
– Кафе в начале Старого Арбата, называется «Потсдам», я жду вас там.
– Я приеду быстро.
Ермаков и Катя спустились по узкой лестнице в сумрачный зальчик, отделанный темным дубом. У входа гостей встречало чучело медведя. Был вечер рабочего дня, и зал был почти пуст.
Чучело медведя… Вид злобный…
Катя была как в лихорадке. Ее распирало сознание того, что она ОБО ВСЕМ ДОГАДАЛАСЬ. Хотела было звонить Гущину, но решила подождать. Нет, сначала разговор с Жуковской. А потом… все остальное потом. Как говорил Гущин, надо действовать по обстановке.
– Нам нужно поговорить, – сказал Ермаков.
– Что?
Она не слышала его. Он был тут, рядом, а она не видела его. Страх, азарт, дрожь в коленках, решимость действовать, тревога, ожидание – целый вихрь, а она была в центре этого вихря. Та сцена в кабинете Гущина, когда Гай… Она же всегда знала, что это ОН. Она чувствовала это, но у нее не было доказательств. А теперь доказательство есть.
– Мы должны поговорить.
Чучело зверя… оскал мертвых клыков…
Шаги на лестнице. Их столик был у самого входа. Катя увидела женщину в красном летнем пальто и красной шляпке. Без сомнения, это Жуковская. Кто-то спускался следом. Жуковская явилась в кафе «Потсдам» не одна.
Вместе с ней в зал вошел Гай.
Глава 39 Ничего личного
Оксана Жуковская тревожно оглядела зал: Катю она не узнала в первую минуту. А вот Гай узнал.
– И ты здесь? – спросил он – не у Кати, у Ермакова.
– И я.
Все дальнейшее произошло в один миг. С грохотом опрокинулся перевернутый Ермаковым стол. Гай ничего не успел.
Словно распрямилась стальная пружина: тело, взмывшее в прыжке, разворот – Гай получил сокрушительный удар от Ермакова ногой в челюсть. Удар был такой силы, что отбросил его через весь зал к барной стойке.
Оксана закричала, что-то крикнул ошарашенный бармен. Катя… бывают моменты, когда не знаешь, как реагировать: она увидела в руках Ермакова пистолет.
– Стой на месте, – он старался говорить спокойно, хотя задыхался.
Бывают моменты, когда, забывая разом все, НЕ ЗНАЕШЬ, НЕ ПОМНИШЬ.
– Стой на месте! – Он ринулся к Оксане Жуковской, схватил ее за волосы, притянул к себе. – Пойдешь со мной, ты мне пригодишься.
Оксана начала испуганно вырываться, и он ударил ее рукояткой пистолета по голове – коротко и страшно. Она обмякла в его руках.
– Что ты делаешь?! – крикнула Катя.
Она все еще не верила, не хотела верить. Ни во что.
– Я сейчас уйду с ней. Она мне поможет. ЭТО мог сделать ее муж, этот психопат, сам, своими руками, – он старался, очень старался говорить спокойно. – Я все ждал, когда он наконец дозреет на наших совместных сеансах. И он дозрел, он хотел этого всю жизнь, он даже получил свой «браунинг», но… Чертов придурок, он так и не смог. Не смог поднять руку на брата. И мне пришлось поменять план. Ничего личного. Я просто делаю то, что должен делать. Стой на месте, иначе я… и тебя убью.