ПОЦЕЛУЙ ВЕДЬМЫ
УРОК ГРАМОТНОЙ РЕЧИ… ДАДУ!
Как и предсказывала мне Светлана, очерк не напечатали, повесть я не написал… И до 2001 года забыл и о тайне слов, которые мне раскрывал Куприян Кондратьевич, и о том свидании, когда мы набрались пива настолько, что увидели туманность Андромеды.
Да, я стал известным даже на Чукотке. Но забыл, кто и когда мне это предсказал.
Для многих всегда оставалось загадкой, почему я так часто в своих выступлениях высмеивал, и весьма злокачественно, тех, кто уродует русский язык. Ещё в 80-е годы начал рассказывать со сцены, как один директор санатория сказал мне после моего выступления перед отдыхающими: «Благодаря вам мы оптичили ещё одно мероприятие». Я ему ответил: «И вас разрешите оспасибить!»
В одном из своих размышлений даже привёл пример, как бы Гоголь написал свои знаменитые строчки, если бы был советским партработником: «Редкий представитель семейства пернатых долетит до главной водной артерии Украинской ССР…»
Один рассказ был посвящён тому, как недообразованность руководителей влияет на всеобщую безграмотность, и даже учёные филологи и лингвисты порой вынуждены повторять вслух безграмотно произнесённые слова и вставлять их в новые словари, лишь бы не навлечь на себя опалу.
Рассказ начинался с того, что я пришёл в кабинет своего начальника, а он у меня спросил: «Перевыполнить план на 150 процентов вы в своём отделе могёте или не могёте?» Я растерялся, поскольку вопрос был задан так, что отвечать на него надо было полно: «да» или «нет» не отделаешься. Ответить «можем» означало указать шефу на безграмотность. Я собрался с духом и ответил: «Могём!» О том, что мы могём перевыполнить план как ведущий инженер я объявил в своём отделе, и все стали повторять за мной: «Могём, могём, могём!» Перед входом в наш институт появился плакат «Могём перевыполнить план!» Потом диктор по телевидению объявил о новом почине и о том, что советские люди всё можут. Новое слово вскоре появилось в словаре современного русского языка!
Рассказ, конечно же, не печатали, поскольку это был явный намёк на генерального секретаря ЦК КПСС. Именно он примерно так и говорил.
К сожалению, юмор и сатира мало что изменяют в лучшую сторону. Лишь пар выпускают — тем самым снижая излишне накопившееся давление. Иногда на ум мне приходили очень тревожные мысли, что я, борясь против государственной фальши, на самом деле работал на неё! Люди смеялись, выпуская из себя накопившиеся обиды, и успокаивались. Может, поэтому короли всегда берегли шутов.
Шуты — предохранительные клапаны общественного негодования.
Задорный юбилей. 1998 год.
В общем, все мои высмеивания не сработали. В новые словари вкрались новые слова-уроды: «договора», «профессора», «слесаря», «мышление», «свекла», «вынудить»…
Интересно, что рассказ «Могем!» решили напечатать в «Юности» сразу после того как умер Брежнев. Но пока его готовили к печати, новый генеральный секретарь Черненко в первые дни своего правления несколько раз в «Новостях» промямлил не только «могем», но и «ложить». И мой рассказ из почти свёрстанного журнала снова выкинули.
Я сам себе удивлялся, откуда у меня такая ярая ненависть к тем, кто поганит родную речь? Порой мне казалось, что кто-то руководит моими словами из астрала. Я не очень верил в астрал, но подобное ощущение всё-таки создавалось. Будто я, стоя на сцене, только открывал рот, а слова произносил кто-то другой — я же был чем-то вроде передатчика.
Я даже написал книжку под названием «Ассортимент для контингента». Собрал в неё все нелепости, несуразности, бюрократизмы, кретинизмы и другие «измы» советских управленцев, которым казалось, что, если выражаться по-газетному, то это солидно, а словами простого народа — недостойно.
Много рассказов у меня было на тему русского языка. На один из самых популярных, который вызывал больше всего смеха в зале, кто-то из диджеев сделал ремикс. Последний генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачёв выдавал такие словонавороты, что я написал на него пародию. Начиналась она со слов: «Буду сказать без бумажки. Урок грамотной речи всем даду… Даду, даду!» А заканчивалась миниатюрка убойной репризой: «Обещаю, МЫ скоро будем жить хорошо! И не надо, понимаете ли… Я же не сказал, что ВЫ будете жить хорошо!»
Позже, уже в 90-е годы, издевался я и над теми, кто поганит родную речь якобы крутым иностранным мусором: мониторинг, диверсификация, ок, no problem, новация, алармические настроения, не дистурбируйте меня и много других подобных «уродий».
Именно в 90-е годы мы в России, будучи в своей стране, начали говорить, как эмигранты.
Хотя даже на Брайтоне в Америке невозможно было без смеха слышать выражения типа: «Закрой виндоу, а то чилдренята зафризуют», «Двухбедренный рум», «Отъюзанная машина»…
Самое незабываемое выдала продавщица русского продуктового магазина в Бруклине: «Вам чизов отслайсить или одним писом?»
1989 год. Америка. Нью-Йорк. Так много продуктов сразу до приезда в Америку я не видел никогда. Поэтому попросил меня сфотографировать на фоне … чуда!
Мой друг Лион Измайлов однажды меня спросил: «Как ты вычислил тему русского языка? Как догадался, что зрителям это понравится?» Ему даже на ум не могло прийти, что я делал это искренне, ничего не вычисляя. А признаться ему, что мною кто-то руководит из астрала, значило потерять друга.
Теперь-то я знаю, что настроило меня на эту тему: то давнишнее путешествие и встречи с простыми людьми-витаминами.
Прошло чуть более двадцати лет и я… вспомнил его во всех подробностях! Словно какой-то волшебник сверху… не из правительства! — а гораздо свыше — кликнул на строчку в моём сознании «Удалённые файлы», и они воскресли, как политые живой водой. Почему Всевышний вернул мне память спустя столько лет, я догадался значительно позже. Но время и место он выбрал самое неожиданное. Прозрение произошло не в лесу, не в тайге, не у староверов, не у ведьмы в гостях, и не в Гималаях, и не на Тибете, а… на берегу реки в дорогущем ресторане в компании известнейших российских… банкиров! Но об этом — в следующей главе.
Так можно и себя потерять!
ПРОЗРЕНИЕ!
2002 год. Начало нового тысячелетия!
На берегу реки Лиелупе в Юрмале я сидел в компании довольно известных российских бизнесменов в итальянском ресторане.
Был банальный летний, тихий, безветренный и почти бескомариный вечер.
Это была компания весьма зажиточных московских финансистов. Мягкий вариант олигархов. Конечно же, каждый из них мечтал стать олигархом настоящим, но остатки совести тормозили.
Среди бизнесменов были и два московских банкира из списка «Форбс». Им уже надоел задыхающийся от жары и гламура Южный берег Франции (Лазурный Берег), а Майами они вообще воспринимали как пошлость. От буйства пятизвёздочных курортов потянуло на что-то свеженькое. Этим свеженьким для многих стала Юрмала, где, с одной стороны, вроде как на Западе, с другой — все говорят по-русски. А если ещё и не вникать в политику, то можно и оздоровиться! Гуманное солнце, озонистый влажный воздух, широкоформатный пляж и почти никакого пафоса, который образованными людьми всегда считался пошлостью.
Как можно этот широкоформатный спортивный берег Рижского залива променять на тусовочные «узкоколейные» берега Южной Франции и Италии?
Благодаря таким зажиточным чудилам, скупившим большую часть недвижимости в Юрмале, официанты-латыши поняли, что надо совершенствовать русский язык. Государство требовало от них немедленно забыть язык оккупантов, а они его исподтишка подучивали, поскольку никакие натовцы и евросоюзники таких чаевых, как «оккупанты», не давали.
За нашей компанией ухаживали особенно. Хозяин ресторана лично следил за приготовлением блюд и за тем, как их подают. Блюд было множество! Бизнесмены и банкиры настолько застряли в мире потребления, в той самой партии большевиков, что для них поесть всегда превращается в обжираться. Больше, больше, больше… Себе, себе, себе! А ещё точнее — в себя, в себя, в себя!
Все были с жёнами, бывшими учительницами русского языка, ботаники, географии, на которых развесили ювелирку, как игрушки на новогодних ёлках. Чувствовали себя эти милые женщины в таком соусе-дрессинге не очень уютно — богатство недавно свалилось бедой на их головы. Ещё не привыкли. Гораздо свободней и привычней они бы могли ощущать себя, будучи преподавательницами институтов и средних школ. Короче, приличные женщины с неудавшейся судьбой! Могли быть полезными детям учителками, а стали «бесполезными ёлками».
Естественно, что жёны молчали, отчего казались весьма разумными. При том количестве драгоценностей, которое было на них навешано, говорить уже не имело никакого смысла. Глядя на эти вложения, сделанные мужчинами в «ювелирку» жён, я понимал, что обращение каждого из них к своей половине
«Дорогая моя» вполне оправданно. Ещё точнее было бы «Моя драгоценная!».
Мужики говорили только о деньгах. Либоры, доу-джонсы, кредитные ставки, голубые фишки… Жёны их сидели молча, поскольку были слишком интеллигентны и образованны, чтобы поддержать такую «высокоинтеллектуальную» беседу.
Я заметил, что последнее время мужики в мужских компаниях перестали говорить о бабах. Только о бабках!
Однажды я не выдержал в подобной компании и сыронизировал:
— Ну что ж вы всё о бабках, давайте поговорим, как в старые добрые времена, о бабах?
Идея кому-то показалась настолько неожиданной, что он тут же её поддержал:
— Какие ж бабы нынче дорогие стали! Столько на них бабок уходит.
В том ресторане на берегу реки я тоже не мог поддержать деловой разговор вкусно объедающихся начинающих олигархов, поэтому любовался закатом.
Огненными лучами солнце высвечивало деревья на противоположном берегу так ярко, что казалось, будто это не деревья, а горящие факелы. Небо было редкого цвета — сквозь его голубизну слегка пробивался нежный-нежный зелёный оттенок. Это редчайшее явление можно увидеть только в безветренную и совершенно безоблачную погоду. Моряки называют его «зелёный луч». Я видел подобное второй раз в жизни. Первый раз, когда с агитбригадой мы путешествовали на сухогрузах и грузовозах по морям Ледовитого океана. Я не выдержал:
— Да хватит вам о бабках! Посмотрите, какой закат, вы ж такого никогда в жизни не видели.
Все поглядели на противоположный берег, на то, что они никогда не видели. Но сравниться по рейтингу с Доу-Джонсом «зелёный луч» не мог — восхитились вяло:
— Да, необычный закат, но индекс Доу-Джонса уже падает третью неделю.
— А либор просто взбесился!
Все дружно запереживали из-за либора и вернулись в свой финансовый антимир, где наслаждение природой считается нецелесообразным, поскольку бесприбыльно.
Надо же… Большинство из сидящих за столом считали себя людьми верующими. Многие обзавелись собственными епископами, которые приезжают к ним на виллы отпускать грехи на дому всем членам семьи оптом. Нечто вроде доставки пиццы на дом. Почти все по утрам тщательно молятся. Один из присутствующих, когда говорил тосты, каждый раз цитировал Библию. Не раз ездил в Троице-Сергиеву лавру, прикоснуться к мощам святых старцев. Однажды мне пришлось ехать с ним в его джипе. Он сам был за рулём. При виде каждой церкви так яростно крестился, забывая про руль, что придерживал в эти моменты его коленками. Со страху даже я начинал креститься. Однажды он похвастал мне своим путешествием в Грецию на Афон, где ему удалось перед какой-то очень важной сделкой прикоснуться к мощам — кусочкам коленки то ли святого Ипполита, то ли святого Антония, не помню. Убеждал, что благодаря этому поцелую и поклонению его сделка потом прошла удачно — коленка реально помогла!
А ещё один из верных служителей Доу-Джонсу и Либору недавно стал буддистом. Каждый год ездил отмечаться в Индию, несколько раз путешествовал по Тибету, правда, не пешком, а на вертолёте, который перебрасывал его с одного святого места в другое, в одном из которых тибетский мудрец-старец по секрету поведал ему, что в прошлой жизни тот был Александром Македонским. С тех пор, живя на Рублёвке, старался не пропускать возможности встретиться ни с одним заезжим ламой, которые слетались к нему в поместье, как бабочки на поляну из одуванчиков.
В камышах, на берегу реки, прямо под рестораном оживали к вечеру цикады, в перелеске смолкали птицы, догорали верхушки деревьев за рекой, солнце остывало, река набухала свинцовой тяжестью… В такие мгновения особенно слышны все звуки. Тело, как и воздух, кажется невесомым. И даже ворона-бомж, которая паслась в контейнере с мусором, казалась симпатичнейшим произведением Создателя.
В который раз я отмечал про себя, что большинство богатых людей редко чувствуют красоту природы. Природа им как козлу бейсболка… им до неё, как дождевым червям до нейрохирургии. Если кто-то из бизнесменов и восхищается лесом, то лишь в том случае, если владеет компанией по продаже леса. Но природа — это проявление Бога на земле.
Получается, что богатые не чувствуют Бога!
Меня словно током ударило, будто молния в темечко саданула. «Бог» и «богатый» — два слова от одного корня.
У меня аж мурашки по телу побежали… Кто-то мне это уже говорил!
И я вспомнил! Вспомнил всё. И Куприяна Кондратьевича, и наши беседы с ним за медовухой, и ту самую таёжную бестию (раньше бестия писалась с прописной) с её загадками и пророчеством о том, что я стану знаменитым до самой Чукотки. Мурашки не просто бегали по моей спине, они её топтали! Надо же, всё сбылось!
Как же я, помня о тех днях, проведённых у Куприяна Кондратьевича, мог забыть, какие тайны поведал мне дед-всевед о наших родных словах? Неужто, Светлана и впрямь была ведьмой? Вспомнил я и тайгу сказочную, и как увидел себя в смокинге, в манишке на экране телевизора, поздравляющим бывший советский народ с Новым годом. И это тоже сбылось!
Да, с тех пор, как я вернулся из давнего таёжного путешествия, я повидал много простых людей, тех самых «витаминов», которые знали гораздо больше, чем остепенённые и зажатые рамками дозволенного учёные. Благодаря советам таких людей, как Сысоев, я изменил и свою жизнь: перестал гнаться за больше, больше, больше… Не купил себе квартиру в Майами, не построил замков в Подмосковье… Никогда не носил драгоценности. Понял, что о себе должен заботиться сам, а для того чтобы этому научиться, надо понять философию Востока и наших мудрых природопочитающих предков. Я уже побывал во многих святых, хотя и бедных странах: в Индии, в Китае, в Перу, в Бразилии, в Мексике…
И везде убеждался, что самые счастливые люди не богатые. То есть не те, у кого много, а те, кому хватает. Вон эти сидящие за столом полу- и четверть олигархи даже не улыбаются. Их лица озабочены, врачи находят за их деньги в их организме такие болезни, которых нет в Медицинской энциклопедии. Дети их разбалованы, с детства играли яйцами Фаберже, и многие, несмотря на то что учились в дорогущих европейских университетах, в конце концов, стали наркоманами или присосались к закромам Родины, считая себя бизнесменами, а на самом деле превратились просто в банальных отгламуренных ворюг. Потому тоже улыбались редко, ни на минуту не забывая на уровне своего подсознания, что за ними когда-нибудь придут.
Вот она, разгадка! Богатый тот, кто чувствует Бога! Кто живёт по заповедям! Русское слово и есть заповедь. Это же мне поведал дед-всевед. Я даже вспомнил, как он добавил: «Наше слово дрожит и заряжает, будто ты батарейка, а родная речь… электростанция!»
Когда подали к столу дижестив и сигары, образовалась пауза, я не выдержал и вклинился в неё:
— А знаете ли вы, господа, что в русском языке «богатый» от слова «Бог», а не от слова «бабки»? У кого бабок много, тот не богатый, а коллекционер, — невольно повторил я ожившие в памяти слова Куприяна Кондратьевича.
На меня посмотрели с недоумением — мол, к чему это?
Кто-то высказал мнение, что с таким умозаключением я могу иметь успех на сцене, но только не в этой компании.
И только одна из жён, бывшая учительница русского языка, тут же встрепенулась — наконец-то могла поучаствовать в разговоре:
— Я преподавала русский язык, а мне никогда такое на ум не приходило. Хотя на поверхности. Но тогда откуда слово «богатырь»?
Я в юности довольно неплохо играл в карты. Даже умел передёргивать! Тут же вспомнил свои шулерские замашки и решил передёрнуть — ведь ответа на её вопрос не знал: