— Кто такой Дукельский? Это так… Просто рабочий момент, — не захотел рассказывать Кайгородцев и поглядел на Глашу со значением. Мол, ты не забывай, что я тебя покрываю. И меня не выдай.
«Что у этих мужиков за дурацкая дружба? — раздраженно подумала Глаша. — Один — хозяин, другой — наемный работник. Петя даже боится сказать ему, что Сусанна пропала. Дабы не бросить тень на подножье монаршьего трона».
— Хорошо, Глаша, я все понял, — кивнул Кайгородцев и отпустил ее одним росчерком руки в воздухе.
Она уже хотела было ретироваться, когда Нежный неожиданно ее остановил:
— Глашенька, а Петя вас очень хвалит.
— Да? — с глупой улыбкой спросила она, не зная, как на это реагировать.
— Да, я не обманываю — очень хвалит. Я даже подумал: может, сманить вас на другую работу?
— Какую? — продолжая улыбаться, полюбопытствовала она.
— Пойдете ко мне секретаршей?
— А у вас же Аня Волович!
— Аня больше со мной не работает, — вздохнул Нежный.
Как и все в центре, Глаша слышала сплетни, будто Аня Волович не просто секретарша босса. Или, вернее сказать, не совсем секретарша.
— Ну… Я подумаю, — неопределенно сказала она и дернула на себя дверь. — До свидания!
Выскочив в приемную, Глаша выдохнула:
— Фу-у! Почему вы, Раиса Тимуровна, не сказали мне, что у директора Андрей Васильевич?
Подвойская пожала могучими плечами и, уставив глаза в разбросанные по столу бумажки, ответила:
— Я подумала: а зачем говорить? Лишний раз попасться на глаза начальству никогда не помешает. Особенно девушке, у которой нет мужа или, по крайности, человека.
Глаша закатила глаза. Раиса Тимуровна мечтала найти ей человека с тех самых пор, как та пожаловалась на личное одиночество. Какой такой бес дергал ее тогда за язык? Эх, да что говорить! Отмечала вместе с коллегами Восьмое марта, нализалась и принялась себя жалеть. «Лучше бы я тогда свалилась под стол и затихла до утра», — думала она, глядя на Подвойскую. Впрочем, роптать было бессмысленно. Это только распаляло Раису Тимуровну.
Когда Глаша уже собиралась уходить, в приемной зазвонил телефон.
— Алло! — грудным голосом ответила Подвойская. Потом сделала большие глаза и, прикрыв трубку ладонью, сообщила:
— Глаша, это тебя. Какой-то молодой человек!
— Ну да! — не поверила Глаша. — Может, брат?
— Фи, — пробормотала Раиса Тимуровна. — Голос твоего брата я знаю, как голос своего брата. Держи скорее.
Глаша взяла трубку и сильно прижала к уху, надеясь, что так Раиса Тимуровна ничего не услышит.
— Глаша? Здравствуйте, это Виктор Стрельников. Мы сегодня разговаривали на пляже…
— Да, Витя, я помню, конечно, — зачастила Глаша, проглатывая окончания. — Вы хотите мне что-то сказать?
— Да. Я рассказал о нашем разговоре отцу, он отрицательно отнесся к тому, чтобы я давал показания в суде.
— В каком суде, Витя? — воскликнула Глаша. — Нет еще никакого суда. Просто этот тип, его фамилия Дукельский, угрожает нашему директору. Я всего лишь хочу сказать ему, что у меня есть свидетели. И он тогда отвяжется. Я вам заплачу!
— Это же будет подкуп! — обиделся честный Витя.
— Подкуп — это когда вы свидетельствуете о том, чего не было на самом деле. А в нашем случае деньги будут всего лишь благодарностью за потраченное вами время. Так поступают все цивилизованные люди.
— Знаете что? — почти сдался цивилизованный Стрельников. — Давайте все обсудим. Назначайте встречу.
— Назначайте вы.
— Нет, ну вы же женщина!
— В каком районе вы живете, Витя?
— В смысле метро? На «Петровско-Разумовской».
— Значит, мы с вами соседи, — обрадовалась Глаша. — Знаете кафе-мороженое «Крем-брюле»?
— Конечно. Когда я был маленький, отец водил меня туда.
«Когда я был маленький… — про себя усмехнулась Глаша. — Года три назад?»
— Завтра в восемь вечера вас устроит?
— Заметано.
Глаша положила трубку и утерла пот со лба.
— Как же трудно с молодежью! — пожаловалась она Раисе Тимуровне. — Они какие-то не такие. Какие-то другие.
— Глашечка, тебе рано отделять себя от молодежи! — всплеснула руками та.
— Ага, ага. То-то я смотрю, вы меня сватаете только тем, кто пришел выводить старческие пигментные пятна.
— Не правда! Я пускаю в работу весь материал, который попадает мне в руки! Просто о здоровье обычно заботятся те, кто его уже потерял.
* * *После работы Глаша должна была ехать к подруге Лиде. Два месяца назад Лида познакомилась с неким таинственным Жорой, о котором постоянно рассказывала ей по телефону. Она ахала, причмокивала губками, но кто он, этот Жора, не сообщала и не хотела его показывать. «Сглазить боюсь, — шепотом говорила она. — Вот пройдет немного времени, тогда…»
Вероятно, час «Икс» настал. Лида потребовала, чтобы Глаша пришла на ужин.
— Но почему в будний день? — заныла та.
— А что тебе делать после работы? — удивилась Лида.
— Может быть, я собираюсь искать свое личное счастье! — заявила Глаша.
— Где?
— Откуда я знаю, где? Где-нибудь.
— Искать ничего не нужно, — возразила Лида. — Личное счастье следует ковать! Приезжай, я обучу тебя секретам мастерства.
Когда Глаша позвонила в дверь, ей открыла незнакомая девушка. Вернее, Глаше так показалось, что незнакомая и что — девушка. Лишь спустя несколько секунд она сообразила, что это ее подруга. Да и то лишь потому, что та подала голос.
— Глаха, наконец-то! Мы с Жорой уж и заждались!
Это была жутко странная Лида, постриженная под солдата. От настоящего солдата ее отличала лишь стоящая дыбом челка, часть которой была выкрашена в оранжевый цвет. Довершали новый облик тесное мини-платье и татуировка на плече в виде змеи.
— Что ты с собой… — начала Глаша, но тут в коридоре появился Жора.
Он был здоровый, как лесоруб, мордастый, зубастый и.., молодой. Глаша дала бы ему от силы года двадцать два. Одет был Жора в скрипучие кожаные штаны и футболку с надписью «I am аll аttention!» — «Я весь внимание!».
— Салют! — басом сказал он, сложив ручки на животе. — Ты Лидусина подружка? А я ее новый друг.
— Очень рада знакомству! — пробормотала потрясенная Глаша.
— Ну вот! А Лидуся говорила, ты не хотела приходить. А я парень компанейский. И обещаю, что будет весело.
— Мне уже.., весело, — мертвым голосом ответила Глаша.
— Жора, иди включай музыку, зажигай свечи, а мы с Глахой через пять минут принесем еду.
Сияющий Жора удалился, а Лида ткнула подругу в бок:
— Ну? Что? Тащишься?
— Да, — сказала Глаша. — Тащусь. Надеюсь, ты не попросила Жору привести с собой друга?
— Нет, ну что ты? В твоем нынешнем виде друга тебе не потянуть. Кстати, Жора тебе понравился?
— Можно сказать и так, — кивнула Глаша. — По крайней мере, теперь я точно знаю, как выглядит кризис среднего возраста.
Лида хихикнула и потащила подругу на кухню.
— Все уже готово, осталось только достать из духовки мясо, а из холодильника салатики, — заявила она, взмахнув руками.
Только тут Глаша заметила ее длинные темно-синие ногти. Такими ногтями эффективно можно было только царапаться. Делать же что-нибудь по хозяйству — категорически нет.
— Это как же ты готовила? — с любопытством спросила она.
— Нормально, — пожала плечами Лида. — Я привыкла и отлично справляюсь. Тебе тоже нужно немедленно купить укрепляющую жидкость. Женщина без длинных ногтей — все равно, что любовь без секса. Посмотри, какая прелесть!
Она еще раз показала, какая прелесть у нее ногти, и вручила Глаше блюдо с нарезанной ветчиной.
Ужин проходил и в самом деле весело — фоном шло пение Мэрлина Мэнсона, от которого у Глаши желудок сворачивался рулетом. Жора рассказывал сальные анекдоты из дешевых сборников и ржал так, что у Лидиного попугая дрожал хохолок на голове. Глаша решила, что, пожалуй, стоит напиться. После полбутылки вина она наклонилась к Лиде и шепотом спросила:
— Сколько ему лет?
— Двадцать, — тоже шепотом ответила Лида.
— Он тебе не пара.
— Ну конечно! Классика жанра. У старой брюзги вместо сердца — мозги. Сейчас ты попытаешься разрушить наши отношения.
— Не буду я ничего рушить! — обиделась Глаша на «брюзгу».
— Займи лучше позитивную позицию — сделай так, как я. Выбери себе юношу и очаруй его! Для этого, конечно, придется изменить внешний вид. О! Глаха, я придумала! Ты купишь у меня омолаживающий крем!
— Господи, как ты мне надоела! С тех пор как ты вступила в торгующее братство, ты не можешь ни с кем спокойно общаться, даже со мной — все время что-то впариваешь!
— Да ладно, не бурчи. Я тебе со скидкой продам!
Лида кинулась к комоду и достала из него чемоданчик, забитый китайской косметикой.
— Гляди, что тут — крем на серебре, крем на золоте, на травах, на фруктах…
— Ни за какие деньги, — твердо сказала Глаша. — Это все мухлеж.
— Глаха, ты просто дура. Ты видела вблизи китаянок? У них лица гладкие, как детские пятки!
— Ни за какие деньги, — твердо сказала Глаша. — Это все мухлеж.
— Глаха, ты просто дура. Ты видела вблизи китаянок? У них лица гладкие, как детские пятки!
— Уж, конечно, не от твоей косметики.
— Давай ты сейчас помажешься, а завтра мне скажешь — мухлеж или не мухлеж.
Лида выхватила из чемоданчика коробочку и вытряхнула из нее баллончик с кремом. Вместе с ним оттуда выпал вкладыш, испещренный иероглифами. Вкладыш был яркий, желто-красный, глянцевый.
— Слушай, подари бумажку! — попросила Глаша. — Для Дениски надо. Он обожает все эти письмена. Кстати, у него день рождения скоро. Я ему, наверное, в качестве подарка оплачу курсы японского или китайского. Он будет на седьмом небе от счастья.
Лида вручила Глаше несколько вкладышей, которые та спрятала в сумочку, а потом принялась за ее лицо.
— Сначала чистим, потом протираем лосьоном, потом накладываем крем. Глашка, ты должна словить кайф. Я сама этой косметикой пользуюсь и чувствую себя очаровательной. Видишь, даже молоденький Жора на меня клюнул.
— Давай спросим, что Жору в тебе особенно очаровало, — не без ехидства предложила Глаша, когда экзекуция была закончена.
Лида сверкнула подведенными очами и обернулась к своему приятелю.
— Жорик, — пропела она голосом Лисы Патрикеевны, — скажи, за что ты меня полюбил?
Жорик курил и, прикрыв глаза, подпевал Рикки Мартину:
— Ши ливин ла вида лока-а!
— Жорик! — гавкнула Лида.
— А? — Он встрепенулся и открыл глаза. Лицо у него было широким и сияющим, как серебряный поднос.
— Я спрашиваю, Жорик: за что ты меня полюбил?
— Даже не знаю, — тот потрепал ее по плечу. — За все понемногу. Хотя я вообще люблю поживших женщин.
Лида остекленела, а Глаша повалилась на диван и принялась хохотать.
— А что? — не понял Жора. — Тебе же тридцатник, не меньше, да, Лидусик? За это ты мне и нравишься.
— Жора! — спросила Глаша, кое-как успокоившись. — А Лидина одежда и эти ногти.., тебе как?
— Нормально. Я чувствую, что она — своя. Мы с ней на равных. Она, например, тоже любит «Раммштайн».
— Это мотоцикл, что ли? — с любопытством спросила Глаша.
— Да ты че, старуха, о-фи-ге-ла? — всплеснула руками Лида. — Это группа такая!
Она подняла согнутую в локте руку и пропела:
— Раммштайн, ту-ду-ду! Ду хает михь… Ду хает михь…
— Лида, ты должна была давно сказать мне, что тебе одиноко.
— Зачем? — спросила Лида. — Чтобы ты поплакала вместе со мной? Ду хает михь гефрагт!
— Я бы тебя морально поддержала.
— Давай лучше я тебя морально поддержу. Так будет правильнее. Потому что у меня есть любовник, а у тебя нет.
— Я тоже могу заарканить молодого! — расхорохорилась Глаша. — Вот у меня завтра встреча со студентом. Правда, деловая, но я могу сделать так, чтобы она превратилась в личную. Я чувствую, что ему понравилась.
— Что за студент? — заинтересовалась Лида. — Расскажи подробнее.
Глаша поведала всю историю с Дукельским и закончила:
— Давай спроси у Жоры, что мне нужно, чтобы завладеть вниманием молодого парня.
Припертый к стенке Жора сказал:
— Во-первых, нужен пирсинг.
Глаша мгновенно напряглась:
— Кто такой Пирсинг? Модельер? Наверное, из дорогих?
Лида закатила глаза:
— Глаха! Ты дремучая, как сосновый бор! Мне даже за тебя стыдно. Пирсинг — это когда тебе прокалывают кожу или хрящ.
— Зачем это? — оторопела Глаша.
— Чтобы вдевать в получившиеся отверстия кольца, палочки и гвоздики. Такой бодиарт. Не знаешь, что ли?
— А! Это когда в ухе по шесть сережек, а в пупке пуговка? Знаю, знаю! Но мне это не подойдет.
— Пирсинг — это секси! — сообщил Жора, заедая сыр рыбой. Весь вечер он ел, не останавливаясь. Большое тело активно радовалось большому куску.
— Я себе тоже сделаю! — загорелась Лида. — Хочешь, Глаха, завтра вместе сходим в салон? Всего-то пятьдесят баксов. Могу дать взаймы.
— Нет уж, — отказалась Глаша. — Свои хрящи я хочу поберечь на всякий случай. А.., кроме пирсинга есть еще.., что-нибудь, на что следует обратить внимание? — спросила она. — Чтобы молодые приняли меня за свою?
— Прикид, — пожал плечами Жора, забрасывая в пасть горсть маслин. — Владение сленгом.
— Знаешь какие-нибудь фишки? — поинтересовалась Лида. — Молодежные?
— Знаю.
— Например?
— Ну… Например… Все пучком, — неуверенно произнесла Глаша. — Сиди на попе ровно.
— Это сильно, — ухмыльнулся Жора. — Но устарело.
— Может, вы мне подиктуете? — заискивающе спросила Глаша, нашарив рукой огрызок тетрадного листа, лежавший на подоконнике. — А я запишу? Что-нибудь эдакое…
— Давай лучше ты перетаскаешь на кухню грязную посуду, а я тебе из Интернета что-нибудь скачаю? — предложила хитрая Лида.
Через полчаса в руках у Глаши оказалось несколько страниц, густо запечатанных убористым текстом.
— Девушка, — прочитала она. — Герлушка, жаба, василиса. Гнобитъ — надоедать нотациями. Рот — калитка, варежка, хавало. Лида, я вряд ли сумею так разговаривать!
— Выучи несколько словечек и просто вставляй их в разговор. Давай, попробуй, ну!
— Жора, — обратилась Глаша к ее приятелю. — У тебя до знакомства с Лидой была герлушка?
Лида с любопытством поглядела на своего приятеля, но тот только ухмыльнулся.
— Давай, — подбодрила его Лида, — перестань совать в хавало огурцы и колись.
— Была, конечно, — пожал плечами Жора. — А что?
— А сколько ей было лет? — тут же спросила Лида.
— Шестнадцать, а что?
— Ничего, — злобно ответила та и налила себе рюмку водки.
Жора продолжал есть, а Лида стала к нему цепляться. Следующие полчаса милые ругались, потом принялись мириться. Процесс примирения сопровождался поцелуями и интимными признаниями, так что Глаша краснела, как юная медсестра, после чего поторопилась смыться. Слегка покачиваясь, она выползла на улицу, держа в руках небрежно сложенные листы.
Почему бы действительно не закадрить студента Витю? Просто чтобы доказать себе, что она еще ого-го. Это будет приятно. И Раиса Тимуровна отвяжется раз и навсегда со своими рысаками преклонных лет.
ГЛАВА 3
— Глаш, ты же обещала к среде сделать распечатки и размножить! — выговаривал ей на следующее утро Лева Бабушкин. — Мне же не с чем работать, золотая моя!
«Золотая моя» означало, что Лева жутко рассердился. Он был очень корректный, и все его ругательства со стороны выглядели безобидно. Пациенты Леву любили. Он обладал располагающей внешностью — приятная полнота, очки, славный румянец. Кроме того, Лева был дружелюбен и вежлив со всеми без исключения. В редкие минуты гнева или раздражения у него отчего-то краснел нос.
Вот и сейчас нос у Левы сделался клубничным. Не зная, как оправдаться (а оправданий у нее не было ровным счетом никаких), Глаша пробормотала:
— Левушка, ты понимаешь, я была занята другим делом. — Она решила все свалить на Кайгородцева, не раскрывая, впрочем, сути дела. — Мне Петя, — она понизила голос, — доверил одно расследование. Я ведь в этом деле человек опытный.
— Да! Прямо можно идти и наниматься в Интерпол, — сердито сказал Лева. — Глаш, ну какое расследование? Будешь искать удравшего директорского кота? Или, может, у него пропала подушечка для печатей?
— Вот и зря ты смеешься, — надулась Глаша. — Все очень серьезно.
Бабушкин, однако, не поверил, что все серьезно, и издал тяжкий вздох.
— Я завтра принесу распечатки! — горячо пообещала Глаша.
— Ладно, — махнул тот рукой и неожиданно заинтересовался:
— А что это у тебя за бумаги?
— Это… Это личное, — подобралась Глаша. Она с самого утра заучивала словечки, которыми молодежь обогащала «великий и могучий».
Кое-что запомнилось очень легко. Выражения «гнать пургу» или «выпасть в осадок» были ей понятны и где-то даже близки. Но в импровизированном словаре попадались такие словечки, как «дрюкер», «хагены», «берлять». Они ставили Глашу в тупик. «Может быть, — думала она, — Жора преувеличил значение сленга? Может быть, вовсе не обязательно пользоваться этим обезьяньим языком?» Однако других консультантов у нее не было. Подвойская, которая жуть как любила давать советы, давно вышла из эпатажного возраста и вряд ли знала что-то такое, что могло поразить воображение Вити Стрельникова.
Модный «прикид» лежал в большом пакете под рабочим столом, и, когда Глаша задевала его ногой, ей становилось откровенно не по себе. Джинсы, отделанные голубым кружевом, и короткая кофточка на одной пуговице станут ее боевыми доспехами. Там же, в отдельной коробочке, лежала дюжина заколок для волос, которых, как предупредила Лида, должно быть обязательно много. Ударной вещью Глаша считала и маленькую серебряную сережку в виде колечка, которой она решила прищемить себе нижнюю губу. Как будто бы это пирсинг. Но без дырки. «Вечер прохожу, никто ничего и не заметит», — подумала она и поглядела на часы.