До встречи оставалось не так уж много времени. Глаша рассчитывала уйти из центра последней, Чтобы не попасться на глаза коллегам по работе. Ну, почти последней, потому что дверь запирала и включала сигнализацию Раиса Тимуровна.
— Батюшки светы! — воскликнула та, когда увидела Глашу с двенадцатью крошечными «хвостиками» на голове, голым пупком и серьгой на нижней губе. Из-за того, что дырки не было, губа слегка выворачивалась наружу, как у лица африканской национальности. — Ты никак на гопотеку собралась?
— Куда-куда? — искренне изумилась Глаша.
— Так мои племянники дискотеку называют, — пояснила Подвойская и тут же похвалила:
— Молодец! Инициатива — лучший способ завести детей. Кстати, ты себе что, губу просверлила? Просто супер! Я вот слишком поздно поняла, что у мужчин преобладают папуасские реакции на противоположный пол. Все, дура, думала, лаской возьму!
— Номер не прошел?
— На ласковых только алкоголики западают. Остальным подавай тело!
Приободренное Глашино «тело» отправилось в кафе-мороженое. Народу там, как назло, было выше крыши. Она поискала глазами свободное место и остановилась на столике, за которым сидел только один человек: мужчина лет сорока-сорока пяти с двухдневной щетиной, четко вылепленными губами и задумчивыми глазами разведчика Штирлица.
— Привет, кекс! — сказала Глаша, подходя к нему развязной походкой. — Тут можно пришвартоваться?
Пока не появился Витя Стрельников, она решила обкатать выученные словечки, чтобы впоследствии они звучали более естественно.
— Садись, — пожал тот плечами и окинул Глашу невнимательным взглядом.
«Интересный тип, — подумала та. — Вот только нос у него длинноват. И уши оттопыренные. Зато челка густая. И, главное, точно такого цвета, которого нам с парикмахершей никак не удается добиться при покраске».
Мужчина пил кофе и курил — перед ним стояла пепельница, полная сдавленных в гармошку окурков.
— Слушай, крендель, — снова обратилась к нему Глаша. — Здесь бабло сразу надо платить или когда уходишь?
— Валера, — мрачно сказал мужчина.
— Что — Валера?
— Меня так зовут — Валера. Не кекс и не крендель.
— Ладно, кент, не мороси, — с необидной интонацией попросила Глаша.
Тот в упор уставился на нее. Взгляд был неприятный, какой-то тягучий.
— Хорошо-Хорошо: Валера! — поспешно поправилась Глаша.
Еще не хватает ей повздорить с незнакомцем! В наши дни это чревато: можно нарваться на бандита с покалеченной психикой, который достанет пистолет и сделает тебе бесплатный пирсинг в самом неподходящем месте. Однако, прерывать эксперимент не хотелось, поэтому Глаша, заказав себе ванильное мороженое, снова обратилась к соседу:
— А что, — спросила она, — кофе тут шибко голимый?
— Какой? — искренне изумился тот.
— Ну, плохой, негодный! — нетерпеливо пояснила Глаша.
— Почему плохой? Очень даже ничего.
Небритый Валера отвечал неохотно и на Глашу почти не смотрел. Она воровато потрогала серьгу — разговаривать было жутко неудобно, появился даже некоторый присвист, потому что губы из-за самодельного «пирсинга» смыкались не до конца.
— А ты не в курсе, здесь берло подают? — снова пристала она к соседу.
Тот только фыркнул. Было ясно, что он снова не понял, о чем речь.
— Старикан замшелый, — пробормотала она с чувством собственного превосходства. Потом повысила голос и «перевела»:
— Берло — это выпивка.
— Господи, в каком инкубаторе тебя вывели? — изумился тот, склонив голову к плечу.
— Давай не переходить на личности! — предупредила его Глаша. — А то я тебе с тыквы слепок сниму. Ты кишкануться сюда пришел? Так вот кишканись и соскакивай!
Ей так понравилась собственная находчивость и то, как художественно вплетались в речь выученные словечки, что она приободрилась. Когда Витя Стрельников затеет с ней беседу, то в два счета забудет о разнице в возрасте!
Она поглядела на часы — стрелки показывали без пяти минут восемь. Ее сосед тоже посмотрел на часы, а потом на дверь. Дверь была у Глаши за спиной, поэтому ей все время приходилось вертеться. Ведь Витя мог и не узнать ее со спины, всю в заколочках и в коротенькой кофточке, оставлявшей открытой полоску тела над поясом джинсов. В конце концов, только вчера днем она предстала перед ним в консервативном костюме, заурядно причесанная, без сленга, пирсинга и, главное, без желания понравиться.
— Кульно, что здесь жужу крутят, — заявила она совершенно скисшему соседу. — Люблю я это дело! И не какой-нибудь отстой, а конкретный музон!
— Конкретный — это какой? — рассеянно спросил тот, не отрывая взгляда от двери. — Тяжелый металл?
— Конкретный — это значит прикольный, клевый. У тебя чего, детей нет?
Тот не успел ответить, потому что к столику неожиданно подошел Витя Стрельников и, уставившись сверху на улыбающуюся Глашу, удивленно воскликнул:
— Ой! А я вас сначала даже не узнал!
Он был одет и причесан, как «хороший мальчик», и Глаша рядом с ним смотрелась примерно так, как Жанна Агузарова могла бы смотреться в паре с Муслимом Магомаевым. Их чисто внешнюю несовместимость заметил и противный Валера — у него сделалось такое изумленное лицо, что Глаша даже хихикнула.
Витя выдвинул для себя стул, резко сел и несколько раз кашлянул, поднеся ко рту кулак. Глаза у него бегали по сторонам, а уголок рта некрасиво дергался. «О! — подумала Глаша. — А я его задела! Если он еще сейчас посмотрит на часы, можно будет считать, что мальчишка у меня в кармане». По ее наблюдениям, когда мужчина смотрит на часы в присутствии женщины — значит, он заинтересован, но не желает этого показывать.
Витя Стрельников посмотрел на часы, и, чтобы не спугнуть его, Глаша светским тоном сказала:
— Вить, я хочу угостить тебя чем-нибудь. У меня сегодня хрусты есть.
— Да что вы, что вы! — встрепенулся тот и поглядел на нее испуганно. — Я сам!
— Ладно тебе! — Глаша похлопала его по руке, которая тотчас же убралась под скатерть. — Ты ведь студент, сам хрустов не зарабатываешь, небось самовар доишь?
— Простите? — тонким, петушиным голосом переспросил Витя. — Какой самовар?
Лицо у Глаши непроизвольно вытянулось. С двух слов стало понятно, что «пассажир не рубит».
— Доить самовар — это значит брать деньги у папы, — пояснила она.
— Так и есть, — неожиданно подал голос небритый сосед. — Он доит самовар. И в настоящий момент самовар находится в стадии закипания.
Глаша удивилась, а Витя Стрельников втянул голову в плечи. Она поняла, что юношу нужно защитить.
— Ну ты, мурня небритая! — с вызовом заявила она. — Скинься в тюбик!
— Прелестно, — процедил сосед. — Элиза Дулитл в современном варианте. Вот что, Витя, иди домой, а мы тут с тетей Глашей поболтаем.
— Откуда ты знаешь, как меня зовут? — та не смогла скрыть своего изумления.
— Эт-то мой отец, — сглотнув, пояснил Витя Стрельников и поднялся на ноги. — Пап, ты знаешь что? Ты много на себя берешь. Я не для того тебе все рассказал, чтобы ты за мной шпионил. Все время говоришь — доверие, доверие, а сам ведешь себя, как…
— Как долбак, — с готовностью подсказала Глаша.
— Витя, иди домой, — холодно повторил Стрельников-старший. — А мы тут с мисс Дулитл посидим тет-а-тет.
— Ну и посидим! — неожиданно струхнув, согласилась Глаша. — Не переживай, Витя, мы еще с тобой пообщаемся.
Витя пробормотал что-то неразборчивое и быстро вышел из кафе.
— Пообщаетесь, — ласково кивнул Стрельников-старший. — Один раз — туда, другой раз — обратно. Но сначала пообщайся со мной, детка. Кстати, что это у тебя на губе?
— Пирсинг, — коротко ответила Глаша и выразительно подрожала ноздрями, чтобы показать, насколько она рассержена. — Ты, конечно, запретишь своему сыну мне помогать.
— Конечно.
Глаша посмотрела в его мрачные темно-зеленые глаза и поняла, что тактику придется сменить. То, что годилось для сына, никоим образом не могло пронять папашу.
— Послушай, — сказала она нормальным голосом, решив, однако, не переходить на «вы». — Я не собиралась доставлять Вите неприятности.
— Да что ты говоришь? Втянуть мальчишку в крутые разборки с агрессивным инвалидом! Требовать от него какое-то заявление!
— Я всего лишь просила позволения упомянуть его фамилию! — возмутилась Глаша.
— Ага! Чтобы его потом избили или вообще — пырнули ножом!
— Какая глупость! — рассерженно воскликнула она, испытывая смутное беспокойство. Ведь она и в самом деле не знала, на что способен Дукельский в борьбе за свои позвонки. Может быть, он профессиональный аферист и промышляет таким образом по всем московским пляжам?
— Бедная маленькая мисс Дулитл! — дурашливым голосом протянул Стрельников. — Она чиста и наивна, как «фиялка»! Она не хотела ничего плохого!
— Перестань меня так называть, — сердито сказала Глаша.
— Перестань меня так называть, — сердито сказала Глаша.
— А ты перестань преследовать моего сына!
Он и сам выглядел как бандит, со своей щетиной и высеченными из гранита губами.
— Ладно, считай, что перестала, — мрачно согласилась она. — Выбрасываю белый флаг. Пойду под суд за то, чего не делала.
— Ты взрослая тетенька, — пожал плечами Стрельников. — И в состоянии справляться с житейскими проблемами самостоятельно.
Глаша схватила ложку и, уставившись в стол, принялась мрачно закидывать в рот остатки подтаявшего мороженого.
— Ой! — внезапно сказала она и схватилась рукой за горло.
— Что?
— Кажется, я проглотила свой пирсинг!
Стрельников посмотрел на нее с брезгливым любопытством и заявил:
— Самое жалкое зрелище — это молодящаяся баба. Семнадцати уже не будет, детка! Даже если ты проколешь себе не только губу, но и перепонки между пальцами.
— Мне казалось, что так я легче найду общий язык с твоим парнем.
— У тебя не может быть ничего общего с моим сыном.
— Ладно-ладно, мы ведь уже договорились! — буркнула Глаша. — Твой сын останется в неприкосновенности. А я, может, вообще под суд пойду.
— Не надо было массировать кого попало.
— Может, мне вообще паранджу надеть? — ехидно спросила Глаша.
— Что ты, что ты? Зачем же прятать такую красоту? — Стрельников нахально оглядел ее, хмыкнул и подозвал официантку.
— Получите за кофе.
— Мог бы и за меня заплатить, — специально, чтобы позлить его, сказала Глаша.
— Ты недавно хвалилась, что у тебя хрусты есть! — ухмыльнулся тот. — Или бабло, не знаю, как тебе больше нравится.
— Это я не тебе хвалилась, а твоему сыну!
Стрельников тут же помрачнел и заявил:
— Вообще, мисс Дулитл, это отвратительно.
— Что? — не поняла Глаша.
— Морочить голову подросткам. Я ведь слышал, как ты с ним заговорила: сю-сю-сю! У меня хороший парень. Ума не приложу, как он вообще согласился иметь дело с престарелой теткой в пошлых хвостиках!
— Разница в возрасте не имеет значения.
Стрельников смерил ее уничижительным взглядом и раздельно произнес:
— Я. Тебя. Предупредил. Увижу еще раз рядом со своим сыном — пеняй на себя. — И ушел, не попрощавшись.
Оставшись одна, Глаша решила, что ей просто необходимо выпить. Однако в кафе-мороженом выпивку не подавали. Она вышла на улицу и буквально через несколько метров обнаружила бар. Там было шумно и весело. Глаша уселась перед стойкой и заказала большой коктейль. Бармен, обслуживая ее, улыбался в усы. Вспомнив, что она похожа на куст, Глаша отправилась в дамскую комнату, чтобы избавиться от заколок, и, увидев себя в большом зеркале, на некоторое время лишилась дара речи.
— Господи, какая же я дура! — вслух сказала она, едва придя в себя. — Мне тридцать пять лет, а я до сих пор такая вот дура! Это ж надо было поддаться на уговоры влюбленной Лидки и сотворить с собой такое? О чем я только думала?
Она повыдирала из волос заколки и поплелась обратно.
— Я хочу вам что-нибудь заказать, — сообщил ей какой-то тип, устроившийся на соседнем табурете.
Он был страшенный, как ночной кошмар. Поглядев на него, Глаша подперла щеку рукой и, понизив голос, спросила у бармена:
— Что опять со мной не так?
— Все нормально, — подмигнул тот. — Здесь все друг с другом знакомятся.
— А я просто выпить зашла.
Кое-как отбившись от соседа, Глаша покинула питейное заведение и поехала домой, купив по дороге бутылку коньяка. До сих пор она никогда не пила одна, да и вообще пила мало.
— Надо было выйти замуж в восемнадцать, — сказала она сама себе, налив первую порцию в граненый стакан. — За Борьку Туркина. Правда, он был косоглазый и пришепетывал, зато как меня любил!
Она чокнулась с сахарницей и выпила. Потом съела дольку шоколада и продолжила монолог:
— Или, в крайнем случае, за Померанцева, в двадцать три. Но он был весь в оспинах и ниже меня ростом.
Ударившись в воспоминания и перебрав всех своих поклонников, Глаша пришла к выводу, что нормальные мужчины за ней вообще никогда не ухаживали.
— Может быть, тот из бара был венец всему? — продолжала размышлять она. — Может, зря я не стала с ним знакомиться? Может, он был моей судьбой? И, прогнав его, я навсегда подписала себе приговор остаться старой девой?
Погоревав еще, старая дева принялась уничтожать коньяк, который несколько примирил ее с жизнью. К ночи она пришла в такое веселое расположение духа, что ей захотелось петь и танцевать. Она врубила музыку и стала скакать по комнате. Попутно разбила стекло в книжной полке и смела пару цветочных горшков с подоконника.
В конце концов напилась до бесчувствия и, когда утром зазвонил будильник, просто свалилась с кровати на пол. До ванны пришлось ползти, и тело было таким неподъемным, будто бы его готовили к полету в космос, утяжелив каждый квадратный сантиметр. Хватаясь руками сначала за ванну, а потом за раковину, бедолага наконец поднялась на ноги и возникла в зеркале.
— Мамочка моя! — пробормотала она, ощупывая руками щеки. — Что-то я неважно выгляжу. Может быть, я заболела?
Состояние было новым, и Глаша просто поверить не могла, что во всем виноват коньяк.
— Раиса Тимуровна, у меня грипп, — сообщила она, явившись на работу и едва ворочая языком.
— Сочувствую, — пробасила Подвойская и потянула носом. — Ты рассольчиком лечилась, драгоценная моя?
— У меня его нету.
— Пойди к Бабушкину, он тебе что-нибудь посоветует.
— Нет-нет, — замахала руками Глаша. — Сначала я ему подготовлю обещанные распечатки, а уж потом буду просить совета.
С распечатками ничего не выходило: руки не слушались, и принтер зажевывал бумагу, несмотря на то что Глаша постаралась сосредоточиться.
— Глаш! — сердито крикнул Лева Бабушкин, засовывая голову в ее кабинет. — Ты мне клятвенно обещала…
Глаша обернулась на голос, и Лева тут же пробормотал:
— О господи!
— У меня грипп, — сообщила та. — Не чувствую ни вкуса, ни запаха.
— Еще бы, — пробормотал Лева.
— Лев, у меня такая головная боль! Я утром с кровати упала. Это может быть трещина в черепе?
— Смотря что ты пила. А сейчас тебе нужен кофе.
— Кофе мне не помогает.
— Ты небось чашечку выпила? А тебе надо ведро.
К обеду Глаша посерела. И когда появился рассерженный чем-то Кайгородцев и начал голосить в приемной, она заткнула уши. Через минуту Петя возник в ее кабинете и принялся беззвучно шевелить губами. Потом перестал шевелить и, подойдя к Глаше, потряс ее за плечо. Она застонала и открыла уши.
— Дукельский где-то спрятался, можешь себе представить? — заявил он. — Мои орлы не могут его найти. Кстати, ты собираешься что-нибудь предпринимать? Ну… По нашему делу?
— Да, — выдавила из себя Глаша. — Только не ори так.
— Я и не ору. У тебя есть какой-нибудь план поисков?
— Надо покопаться в вещах твоей жены, в ее бумагах… Или ты уже копался?
— Нет, — испугался Петя. — Я вообще ничего не делал.
— Молодец, — пробормотала Глаша. — Тогда после работы сразу поедем к тебе.
— У меня через час важная встреча. Сейчас соберу бумаги и отчаливаю. Подгребай ко мне домой часов в девять вечера, так будет лучше всего.
— Ладно, — сказала Глаша. — В девять так в девять. Только адрес оставь. А то я на кладбище была, а дома у тебя нет.
Петя нацарапал на листочке свой адрес и даже схему нарисовал, как до его дома добраться. Открыл дверь в приемную и снова заорал:
— А где Подвойская, леший ее забери?
— Не ори же ты так! — простонала Глаша, втянув голову в плечи. Потом махнула рукой:
— Ее нет, она обедает.
— Опять с супом?!
Раиса Тимуровна ходила в столовую, расположенную аж за три квартала. Она придерживалась убеждения, что горячий суп продлевает жизнь, и ежедневно совершала долгие пешие прогулки в поисках борща или рассольника.
— Она меня без ножа режет! — расстроился Петя. — Тогда, Глаш, ты иди и ищи у нее в столе все, что касается методики похудания. Давай, живенько, живенько!
Покряхтывая и постанывая, Глаша выползла в приемную и, усевшись на место Раисы Тимуровны, принялась обследовать ящики ее стола. Стол оказался настоящим складом полезных вещей. Там было все — начиная от ниток с иголками и заканчивая паяльником. Единственный ящик, в котором лежали бумаги, находился в самом низу. Поверх папок катался белый пластмассовый пузырек без опознавательных знаков. Глаша вытряхнула его вместе с бумагами, и он покатился по полу, стуча, словно погремушка.
Она подняла пузырек и ради любопытства отвинтила крышку. Внутри лежали белые круглые таблетки и свернутый в несколько раз вкладыш. «Может, Раиса Тимуровна тайком худеет с помощью какой-нибудь суперсистемы?» — подумала Глаша. Она развернула вкладыш, но по-русски там не было ни слова — бумажка была испещрена разноцветными иероглифами. «Свистнуть, что ли, для Дениса?» — подумала Глаша, но тут же решила, что без спроса неудобно. Кроме того, почти такой же вкладыш она вчера взяла у Лиды.