– Не бойтесь, никто не узнает вашу тайну, даю слово. Но кто-то хочет, чтобы узнали остальные люди. Мы намерены помочь вам разоблачить негодяя.
– Благодарю вас, сударыня, – хрипло произнесла герцогиня.
Она встала и медленно, словно обдумывая что-то про себя, подошла к окну, затем оглянулась на Марго и… раздвинула шторы. Сквозь плотные ставни просачивались тонкие струйки света. Затем герцогиня открыла створки и осталась стоять у окна, заливаемая солнцем…»
15
Три дня София и Артем исполняли в разумных пределах роль влюбленных, но реакции Людоеда не последовало. Видимо, артисты они бездарные. Ну, ходили вместе по городу, сидели на скамейках в парке и маленьких кафе. Притом София не забывала обязанности жены и регулярно посещала мужа (правда, не оставалась с ним надолго, что злило Борьку). Артем, которого она ошибочно приняла некогда за братка, оказался занимательным собеседником, а учитывая, что София писала детектив, он вызывал у нее особый интерес. Пусть то, что вырисовывалось у нее на мониторе, не относилось к сегодняшним дням, но способы поиска преступников вряд ли сильно изменились. Нет, тогда даже было сложнее – не было связи, современных технологий и знаний, сыщики опирались лишь на свой ум. Но как странно: сейчас все это имеется, а маньяка не могут поймать. Значит, с прогрессом ничего не меняется, ведь преступник тоже становится изощренней.
Сидя второй час в парке на скамье, София подмерзала, как росток во время весенних заморозков, Артем держал ее за плечи.
– Господи, сколько же еще нам вот так ходить приманкой и торчать в парках? – проворчала София.
– Сколько потребуется.
– Я устала, – вздохнула она жалобно. – Устала бояться, ждать его появления. Все пытаюсь понять, почему он это делает и что чувствует, терзая жертв. Ведь всякое дело человек делает, когда оно ему нравится. А что может нравиться в страданиях и крови? Людоед не вписывается в мои представления о человеке, поэтому я вижу его… в норе, откуда зверь вылезает за добычей.
Внезапно Артем повернул Софию лицом к себе:
– Надо ускорить его появление…
Она настолько опешила, что не сразу сообразила, какой финт он выкинул. Когда сообразила, зажмурилась, не зная, как поступить, растерялась. Артем надолго прилепился губами к ее губам. По идее ей бы оттолкнуть его, отчитать, а то и по морде заехать, однако… София не сделала ни того, ни другого, ни третьего, правда, когда он на мгновение отстранился, выговорила панически:
– С ума сошел? А вдруг знакомые увидят? Доложат Борьке…
– Он не верит тебе? – спросил Артем.
– Нет. А ты бы поверил?
– Хм! Конечно, нет, если бы получил доказательства, что моя жена обнимается и целуется с посторонним мужиком. Но это ж для дела, Людоед не должен думать, что я состою при тебе лишь в качестве охраны. Ты хоть для вида тоже обнимайся, а то сидишь как пятиклассница.
Ну, раз для дела… М-да, а Борька так не целуется. Он не тратит зря энергию, у него определенный регламент как на работе, так и в постели. Тем не менее Борис муж, а София почти изменила ему!
– Ты женат? – спросила она во время короткой паузы.
– Свободен. Кому хочется иметь мужа с маленькой зарплатой, который редко бывает дома? Но подруга у меня есть, я нормальный во всех отношениях мужчина.
– Я бы тебя убила, если бы ты посмел даже для дела…
Так и целовались час. Отчего-то жарковато стало, но продолжения (постели) не будет. И не было.
Второй день тоже провели в поцелуях. Это уже входило в привычку, даже (о, ужас!) нравилось. Вечером София остервенело строчила роман, лишь бы не думать о том, что делала днем. К счастью, знакомые не встречались, а то есть среди них такие друзья – враги младенцами покажутся в сравнении с ними.
– Что ты пишешь?
В дверном проеме стоял Артем с кружкой чая. Кому другому София не сказала бы правду, постеснявшись, но перед ним похвасталась:
– Детективную историю.
– Да ну! – изумился он, прошел в кабинет, плюхнулся на диван. – Ты что, писатель?
– Нет пока, но буду. Если выживу.
– Не люблю детективы.
– Ой-ей-ей! – поморщила нос София, не веря. – Так многие говорят, чтобы выглядеть умными интеллектуалами, а сами втихаря читают и смотрят детективы.
– Я после работы люблю отдыхать, а не читать и смотреть про себя.
– А я не про тебя пишу…
Телефонный звонок. Оба посмотрели на часы – половина двенадцатого.
– Возьми трубку, – сказал Артем. – И переведи аппарат на громкую связь.
София осторожно, будто оттуда способна выползти змея, поднесла трубку к уху, выговорив:
– Слушаю.
– София…
Она вскинула испуганные глаза на Артема, тот кивнул – мол, понял, кто звонит.
– Ты плохо себя ведешь. Ты не должна так себя вести, – продолжал голос.
– Вы о чем?
– У тебя есть любовник.
Артем подавал знаки: соглашайся. Она выдавила:
– Это мое личное дело.
– Нет, и мое, – сказал звонивший. – Ты меня разочаровала. Ты такая же, как все, тебя следует наказать.
– Оставьте меня в покое.
– Покой… это хорошо. Я дам тебе покой…
София опустила голову, держа возле уха гудевшую трубку. Ее забрал Артем, кому-то позвонил:
– Откуда был звонок?.. Так, понятно. Но таксофоны должны быть под контролем… Узнайте и сообщите мне. – Он присел перед Софией на корточки, тронул за плечо. – Не паникуй, он ведь этого и добивается.
– Я понимаю. Но когда тебе угрожают и ты знаешь, кто это… никакие слова не перебьют паники.
Снова зазвонил телефон, София машинально сняла трубку и тут же протянула Артему:
– Это тебя.
Он молча выслушал, что ему доложили, затем прошелся по кабинету. София поняла: ему сказали что-то неприятное.
– Артем, пожалуйста, не скрывай от меня ничего. Что ты узнал?
– Двух ребят нашли у таксофона…
– Убиты?! – содрогнулась она.
– Нет. Он вырубил их. И позвонил тебе.
– Слава богу… Значит, мне он обещает покой…
А он бывает только вечным«Так заблуждаться насчет ее светлости – какой стыд!» – Марго покраснела, и счастье, что вбежала кухарка. Герцогиня обернулась, услышав оживление, но женщина молчала, косясь на Марго.
– Опять Никифор провинился? – спросила герцогиня, кухарка закивала. – Ступай, я скоро приду. Шагу без меня не могут ступить…
Едва за кухаркой захлопнулась дверь, герцогиня остановила взгляд на визитерше. В нем не читалось ни надменности, ни холодности, как раньше, а, скорее, трудно объяснимое сочувствие, когда человек (в данном случае Марго) попадает впросак и его попросту жаль. Подобие улыбки тронуло губы ее светлости:
– Как видите, я не боюсь света. Жить в темноте нелегко, но такое наказание я назначила себе сама, остальным приходится принимать мои условия.
– Наказание? – вымолвила смущенно Марго. – За что вы наказываете себя?
– Грехи, сударыня. Каждый искупает их, как считает правильным. Но о своих грехах я не желаю говорить, они мои.
– Нижайше прошу прощения у вашей светлости за наше заблуждение. Но коль уж мы с вами говорим, то… Как вы относитесь к предложению моего брата?
– Не сегодня, сударыня.
Конечно, не время обсуждать женитьбу, но вопрос у Марго вырвался от неловкости. Осталось покинуть усадьбу и больше не навязываться. Раз ее светлость не волнует прямая опасность, то либо знает, откуда она исходит, и не придает ей значения, либо недооценивает ее, а тут уж ничего не поделаешь. У двери Марго задержалась и позволила себе дать совет:
– А за полицией пошлите, ваша светлость.
– Если вы действительно желаете нам добра, то забудьте все, что видели ночью. Старуху не вернешь, да и похоронили мы ее уж.
– Не боитесь, что появится еще труп?
– Боюсь, – призналась герцогиня, удивив неожиданной откровенностью. – Я приму меры предосторожности.
«Я тоже», – подумала Марго. Одновременно она раскрыла ридикюль, секунду поколебалась и протянула сложенный лист:
– Возьмите, это писанный неизвестным текст, который произносила нищенка в городе. Прощайте, ваша светлость.
Оставшись одна, герцогиня развернула листок… глаза ее расширились, рука, державшая бумагу, мелко затряслась.
– Я разочаровала вас, – догадалась Марго, глядя на постные лица Сурова и брата. – Мне очень жаль.
Подали чай, а никто не прикоснулся к чашкам, кроме гувернантки.
– Ее светлость раньше времени выжила из ума, – вздохнул Уваров, как никто, ожидавший положительных результатов.
– Она владеет собой прекрасно, что говорит о здравом уме. Я впервые столкнулась с таким железным самообладанием, ничто не способно напугать эту женщину.
– Не удивляйтесь, господа, – сказал Суров. – Герцогиня привыкла рассчитывать на самое себя, поэтому и отказалась от помощи. Возможно, у нее есть причины не доверять людям.
– Но как же мне было неловко, когда она открыла окно! Я чувствовала себя разоблаченной сплетницей!
– Но как же мне было неловко, когда она открыла окно! Я чувствовала себя разоблаченной сплетницей!
– Зачем вы отдали ей улику? – спросил Суров.
– Я отдала один из двух листов, второй оставила. Раз она не принимает помощи, пусть сама сличит почерк и удостоверится, что в ее доме нет убийцы.
– Что ж, Маргарита Аристарховна, вы сделали все, зависящее от вас, нам остается только ждать…
– Чего? – встрепенулся Уваров. – Еще трупа? Кто им должен стать?
– А что ты предлагаешь, Мишель? – пожал плечами Суров. – Герцогине известно, в каком она положении, мы обязаны уважать ее решение.
– Милый, все обернулось, как ты того хотел, – принялась уговаривать брата и Марго. – Полицию не вызвали, Шарлотту не обвинят… А насчет женитьбы поговоришь позже…
– Марго, в том доме убийца, – не успокаивался Уваров.
– А вдруг мы ошибаемся? – несколько отстраненно, будто самой себе, говорила она. – У меня сложилось впечатление, что герцогиня сама кого-то подозревает, к тому же она примет меры предосторожности.
Слова сестры не убедили Мишеля, он неопределенно покивал и ушел в дом. Марго прикрыла ладонью глаза, поставив локоть на стол, и проговорила печально:
– Он способен на безрассудство, я боюсь за него. Давайте, Александр Иванович, выспимся. Полагаю, ночью нам будет не до сна.
– Опять будем следить за Мишелем?
– Мы не станем прятаться и не дадим ему плыть на тот берег.
К ночи поднялся ветер. Он гнул верхушки деревьев, опрокинул на террасе плетеную мебель, и ее убрали в дом. По прибрежному шуму воды можно было судить, что на озере поднялись волны, лодки ударялись о причал и друг о друга. Марго радовалась внезапной перемене погоды. После ужина она и Суров играли на рояле в четыре руки, Уваров делал вид, будто читает, сам же то и дело поглядывал на сестру и друга, явно мечтая остаться один. Наконец пожелал им спокойной ночи. Едва брат ушел, Марго перестала играть:
– Держу пари, он вернется.
– Не берусь спорить, Мишель стал непредсказуем, – продолжая играть, но вяло, проговорил Суров. – Маргарита Аристарховна, вы поете?
– У меня нет вокальных данных.
– А мне казалось, вы умеете все на свете.
– Это второй комплимент за то время, что мы с вами знакомы, – улыбнулась она. – Правда, комплиментом ваши слова трудно назвать, скорее похвалой, тем не менее приятно.
– Не мастак я говорить комплименты, – исполняя пассаж, признался подполковник. – И что такое комплимент, сударыня? Лживые, но любезные слова, которые не имеют ничего общего с тем, кому их говорят.
– Впервые слышу такое толкование. Александр Иванович, давайте посидим в тишине? Ведь Мишель только этого и ждет.
– Вы опекаете брата, словно он дитя, – перестал играть Суров. – Что ж, извольте, посидим в тишине.
Марго прошлась к двери на террасу, стекла которой дрожали от ветра, повернувшись к Сурову, просияла:
– Не поет.
– В эдакую непогоду и после убийства девушке, думаю, не до пения.
– Изумительная погода. Как думаете, он рискнет плыть к ней? Дождя-то нет.
– Не знаю, Маргарита Аристарховна.
– Идите спать, я напрасно вас мучаю, – заговорила совесть голосом Марго. – Одна подожду немного и тоже пойду на покой.
А Уваров легок на помине! Появился в гостиной, оценил, что ему не удастся ускользнуть из дома, сел на диван и буркнул:
– Что-то не спится.
– И нам не спится, – как ни в чем не бывало сказал Суров, наигрывая одной рукой незамысловатую мелодию.
– Давайте в карты поиграем? – дала понять брату, что уходить не собирается, Марго. – Или в лото?
– Нет желания, – отказался Уваров, насупившись.
– Тогда мы с подполковником поиграем, – словно не замечала скверного настроения брата Марго.
Уваров посидел, послушал болтовню сестры и друга ни о чем, понял, что ему не дадут уплыть, и, поскольку ссориться не желал, снова ушел. Проводив его сочувствующим взглядом, Марго сделала вывод:
– Любовь портит характер.
Шарлотта, закутавшись в шаль, шла на цыпочках, удивленная, что в доме неспокойно. Обычно в это время все спят, но со стороны столовой доносились голоса. Особенно выделялся голос матери, второй почти не слышался. Девушке стало интересно, о чем и с кем спорила мать так поздно, и Шарлотта подкралась к столовой. Но там было пусто. Значит, собеседники либо в библиотеке, либо в кабинете. Она пересекла столовую, и вдруг впереди хлопнула дверь. Девушка помчалась в зал, хотела выбежать из дома – не успела, ее остановила мать:
– Иди за мной. Быстрее!
Шарлотта не посмела ослушаться, надеясь, что мать не задержит ее долго. Пришли в комнату девушки, герцогиня закрыла дверь и шепотом сказала:
– Соберись, возьми только необходимое. Выйдешь через час, я буду ждать тебя в карете.
– Не понимаю… – пробормотала Шарлотта, теряясь. – В карете? Зачем? Мы куда-то поедем?
– Не разговаривай громко! Я должна тебя спрятать, тебе опасно оставаться здесь. Я не уверена, что полиция не знает об убийстве няньки, они могут приехать сюда уже утром.
– А что будет, когда они приедут?
– Тебя обвинят в убийстве и арестуют.
– Но я не убивала! Вы мне не верите?
– Верю. Я знаю, кто убил, но пока все против тебя. Когда ты окажешься в надежном месте, у меня будут развязаны руки. Я докажу полиции, что не ты убила.
– Вы знаете, кто убил? Кто же?
Мать закрыла ей рот ладонью, сама же замерла, остановив взгляд на двери. Шаги в коридоре. Герцогиня пробежала глазами по комнате, что-то увидела, знаками дала понять дочери, чтобы та не проронила ни звука, после на цыпочках подошла к столу, не выпуская из поля зрения дверь, и взяла нож для разрезания бумаги. Спрятав его за спину, повернулась лицом к двери и ждала. Шарлотта не дышала, подозревая, что в доме творится нечто страшное, смотрела с ужасом то на мать, то на дверь.
Шаги стихли в отдалении. Потом кто-то прошел обратно. Герцогиня не сразу расслабилась, еще слушала некоторое время тишину, успокоившись, неслышно подлетела к дочери:
– Шарлотта, будь осторожна, когда станешь выходить.
– Что происходит? Кого вы боитесь?
– По дороге расскажу. Собирайся, у нас мало времени.
Она направилась к двери, но Шарлотта пробежала вперед, перекрыв матери выход, шепотом попросила:
– Отвезите меня к Уваровым.
– Не могу. К ним обязательно приедет полиция.
– Но Мишель мой жених, он не даст меня в обиду.
– Детка…
Герцогиня тяжело вздохнула. Не время вести беседы на темы морали и ответственности. Она винила себя, что недостаточно проявляла выдержки и заботы, плохо занималась воспитанием дочери, мало дала ей любви, не научила стойкости. Не учла появления Уварова или другого мужчины, к которому потянется дочь, повзрослев. Шарлотта хотела получить от Уварова сполна то, что недополучила от окружающих. Тут не подействуют попреки и увещевания, выход один: обмануть и увезти. После герцогиня использует все средства, чтобы облегчить ей потери. А они будут!
– Напиши графу письмо, я передам, – схитрила она. – Ты уезжаешь ненадолго, скоро вернешься, о том и напиши. Мне пора, я должна подготовиться и разбудить Никифора. Выйдешь из дома, иди прямо к воротам. Карета будет без огней. И вот, держи… Через час мы должны уехать. А сейчас запрись, крепко запрись.
Мать отдала ей часики, затем метнулась к двери, приложила ухо к щели, после выскользнула в коридор.
Шарлотта застыла. Что-то произошло в доме пугающее, отчего он стал чужим. Чужой стала и комната, где она провела всю свою жизнь. Предчувствие неизбежности, за которой придет новое несчастье, стискивало грудь. Шарлотта несколько раз тряхнула головой, отгоняя страх, и думала, что взять с собой. Не выезжая никуда, она не знала, какие вещи являются предметами первой необходимости, а какие вовсе не нужны. Открыла шкаф. Створки заскрипели, Шарлотта инстинктивно втянула голову в плечи. Но тишина в доме была ответом: все спят, не слышат. Шарлотта уложила на кровать два платья, две смены белья, не забыла туфли. Что еще? Взяла расческу и зеркало. Теперь все, ведь прятаться предстояло недолго. Связав концы покрывала, девушка села за письмо. Стрелки часов стремительно передвигались. Много мыслей, да разве их уложишь на бумагу? Когда было без пяти минут три, она черканула: «Мишенька, мать решила меня спрятать ненадолго. Я думаю о вас, мое слово в силе. Шарлотта».
Спрятав сложенный лист на груди, она взяла узел, задула лампу и, как мать, припала ухом к двери. Тихо. Скользя на цыпочках, Шарлотта вылетела во двор, на воздух, где задышала свободней. И ветер был родным, освобождал от неприятных ощущений, которым она не могла дать объяснения в доме. К воротам девушка бежала, оглядываясь, в такой темноте, будто настала слепота. По храпу лошадей определила, где стоит карета, вскоре различила ее очертания.
– Матушка… – позвала она, остановившись.
Мать не откликнулась. Шарлотта нащупала ручку дверцы, открыла и вошла внутрь. В кромешной темноте она коснулась рукой юбок матери, упала на сиденье рядом и спросила: