Худенькая девушка, протягивая руку Андрею, сказала неожиданно басистым для ее фигурки голосом:
- Елена Горюнова, - и взглянула на него так строго, будто хотела еще добавить: "Вот я знакомлюсь с вами, а хороший ли вы человек?"
- А я Наташа, - улыбнулась ему другая, очевидно зная, что улыбка идет ей.
- Костя, садитесь на диван, - потребовала Марго. - И рядом с Леночкой!
- Подчиняюсь, - ответил Невзоров. - Единственно приятное для всех подчинение. Хитрые британцы не случайно держат на троне королев...
- Хитрых британцев теперь бьют, - кривя губы, сказал Волков.
- Да? - улыбнулся Невзоров, как бы показывая своей улыбкой, что ему-то уж это лучше известно. - А это меняет суть?.. Если вы учили историю, то должны согласиться, что на земле война, по сути, не кончается. Где-нибудь всегда стреляют. И право, женщины мало виноваты, сколько бы ни уверял Фрейд...
- А вот... Ну, элементарно, - проговорил Шубин. - Если для планеты возникнет угроза извне. От иных миров. Тогда пришлось бы землянам объединиться?..
- Увольте, - рассмеялся Невзоров. - С фантастикой, ей-богу, не в ладах...
- Существует же вероятность! - настаивал Шубин. - Теоретически...
- Войну теоретики называют искусством, где мерой способностей полководца бывает реалистичность оценки...
- Наполеон считал главным интуицию, - буркнул Волков.
- Правильно, - добродушно согласился Невзоров. - Чем же, кроме интуиции, после разгрома оправдывать свою гениальность? Обстоятельства, значит, сильнее таланта.
Марго, достав из букета розу, поглядывала на всех, едва удерживая серьезность лица. И Андрей, который хотел уже высказать свое мнение и поспорить, заметив этот ее взгляд, подумал о том, как часто люди бессмысленно спорят лишь для того, чтобы казаться умнее или привлечь к себе внимание.
- Любопытно заметить, - добавил Невзоров, - судьбы великих полководцев и завоевателей напоминали чем-то путь современных им художников. Победивший готов Велизарий был ослеплен и засажен в темницу, Македонского, после самых крупных побед, отравили, Цезаря закололи в сенате... Но это иная сторона дела. Право, мы увлеклись.
- А что такое счастье? - подняла голову Леночка. - И вообще жизнь?
- Жизнь? - сразу откликнулся Шубин. - Элементарно... С точки зрения физики все живое является открытыми системами. Ну, значит, действует лишь в постоянном обмене веществ. Как говорят, без обеда не попляшешь.
- И я? - испуганным голосом произнесла Марго. - Тоже открытая система?.. - она засмеялась. - Нет, лучше догадывайтесь, что буду играть.
Присев к роялю, она слегка тронула клавиши. Мягкие, робкие звуки наполнили гостиную. Что-то знакомое и полузабытое, солнечное, - так бывало в детстве, если утром за городом выбегал на опушку леса, - чудилось Андрею в этих звуках. Он улыбнулся, радуясь возникшему чувству... И вдруг ураган неистово-мрачных аккордов смял эти радостные звуки. Как будто гремел уже марш победы... И снова пробились те начальные звуки. Неистовый ураган ломал их как что-то живое, трепетное, и оно восставало против стихии.
Неожиданным глиссандо Марго смешала все звуки так, что рояль будто охнул, жалобно простонал.
- Угадали?
- Это превосходно, - сказал Невзоров.
- А что? - воскликнула Марго. - Что играла? Не угадали!.. Так вы же темные люди. К этой музыке Бетховен дал эпиграф: "Я схвачу старуху-судьбу за горло и сломаю ее".
- Но играла как? - заметила Леночка. - Очень быстрый темп...
- А теперь вальс, - крикнула Марго. - И приглашают дамы!
Андрею вдруг захотелось, чтобы его пригласила танцевать Леночка. И та действительно встала, как бы спрашивая его глазами: "Я верно угадала?"
Но в дверях появилась нянька.
- Успеете еще напрыгаться. Пирог-то остынет.
- Ну-у, - вздохнула Марго.
Стол был накрыт в соседней комнате. Андрей увидел громадный с золотисто-розовой аппетитной корочкой пирог и вокруг тарелочки с ломтиками балыка, маринованными грибами, зеленью салатов, красной икрой.
- Ух ты! - восхищенно проговорил Шубин. - Сила... Это да!
IV
Оставалось пять минут до третьего звонка. На перроне усилилась толкотня. Все громко разговаривали, перебивая друг друга. Около Андрея толстяк в белом костюме сонно моргал глазами, а жена его торопливо говорила, чтобы не ел зеленых фруктов, не купался в холодной воде.
- Бе-ерегись! - кричали носильщики.
- Эскимо!..
- Пирожки горячие!
В этой сутолоке Андрей увидел Марго. Она была теперь в узком зеленом платье. И когда поворачивалась, разглядывая людей, то в глубоком, чуть ли не до пояса вырезе мелькала загорелая кожа спины. Андрей окликнул ее, замахал рукой.
- Ну вот, - подбегая, сказала она. - Думала, что не успею... А тебе идет военная форма. Даже стал интереснее.
Глаза Марго, обведенные широкими мазками синей туши, будто занимали половину лица, губы выделялись кричащим пятном.
- Что ты с собой сделала? - удивленно проговорил Андрей.
- А что?
- Сережку позлить еще хочешь?
- Ну да! - засмеялась она. - И в метро тетка одна рычала: "Эту молодежь надо пороть..." А где он?
- Ушел папирос купить.
Пассажиры оборачивались, глядели на Марго. Сонный толстяк вдруг очнулся. Но жена подтолкнула его:
- Иди, Ванечка. Иди в купе!
- Иду, - вздохнул он.
- Но как ты гостей бросила? - спросил Андрей.
- Михал Михалыч и Невзоров еще выясняют, каким бывает счастье. И я решила погулять. Только не думай, что из-за вас.
- Понятно, - улыбнулся Андрей. - Слушай, а этот Невзоров, что?..
- Любовь до гроба, - она лукаво наморщила нос. - И за год уже третья! Но как только лучше узнают мой характер, сразу женятся на других. А главное, бывают счастливы. Все, наверное, ценится в сравнении. И мне тоже приятно делать счастливыми людей.
- Кто поймет вас, женщин, - засмеялся Андрей.
- Никто! - быстро ответила Марго. - Мы сами себя редко понимаем. Но это ужасный секрет.
- Напишу тебе письмо, ладно? - сказал Андрей.
Марго помолчала, щуря глаза, точно вокзальная суета раздражала ее.
- Твоя мама будет жить совсем одна? Пиши ей чаще... Я вот не помню свою. Помню, что дарила мне большие коробки конфет. И все. Как-то нашла старые письма. У нее был другой. Понимаешь? Отец знал это, но все равно любил. Знал и любил! Даже теперь всегда отвозит цветы на могилу. А я не могу этого понять!
Андрей был удивлен тем, как внезапно изменился учнее голос.
- Возьму и правда выйду замуж! - глаза ее озорно сверкнули. - Отец рассказывал, что в Индийском океане есть остров Тимор, и на нем... Вот на нем, когда женщина изменяет мужу, такого мужчину секут публично розгами. Здорово, да?
- Да-а, - неуверенно качнул головой Андрей.
- И справедливо! Если мужчины захватили право выбирать себе жен, то и расплачиваться за ошибки должны. Справедливо?
- Граждане, садитесь, - торопил усатый проводник. - Две минуты осталось. Не распрощаются, будто навек едут...
- Где Сережка? - оглянулся Андрей.
К вагону быстро шагал тот самый худой, высокий старик профессор, которого видели на аллейке сада. За плечами у него висел тугой рюкзак. Следом шел Волков.
- Ну, сейчас едем, - проговорил Сергей, без удивления глядя на Марго и, казалось, озабоченный лишь тем, как рассовать папиросы.
- Тебе понравилась Леночка? - вдруг потускневшим голосом спросила она у Андрея. И странным был ее взгляд: точно действительно сейчас не знала, что происходит в ней самой.
- Танцует хорошо, - уклончиво заметил Андрей. - Сережка, и этот профессор едет...
- Откапывать неандертальцев, - усмехнулся Волков - Через полминуты тронемся.
- Ни пуха ни пера, - сказала Марго.
- К черту, к черту, - буркнул он и следом за профессором вошел в вагон.
Андрей вскочил на подножку, когда уже заскрипели колеса.
- Вы пишите! - крикнула Марго.
В тамбуре вагона, глядя, как медленно уплывают за окном фонари, Волков сказал:
- Поехали. Всё...
- Балда, видимо, не я, а ты, - сказал Андрей. - И то, что принимаешь за легкомыслие... это гораздо сложнее.
- Чепуха, - ответил Волков. - Размалевалась, будто кукла. Сложности выдумывают, чтобы оправдать глупость.
- Ты думаешь?
- Кто и как думает, неважно, - сказал Волков. - Важно, как поступают.
Они пошли в свое купе. Там раскладывали постели широкоплечий парень в белой косоворотке и его пухленькая, миловидная жена.
Достав из чемодана халатик, она вопросительно глянула на мужа.
- Идем покурим, - сказал Андрею Волков.
В коридоре вагона толстяк с сонными глазами, почесывая журналом щеку, пояснял другому пассажиру:
- Любопытная статья. Американцев проблема секса волнует. Дискуссии целые у них об этом. Ха-ха...
И джаз герлс в моде. А? Девушки там себя показывают...
- Куда жены-то глядят? - сказал другой.
- Проблема. Жена вроде строгой диеты, когда и заглянуть в меню острых блюд не разрешается.
Стоявший у открытого окна профессор обернулся:
- Не думаю, что проблема именно такова!
- Вот, пишут! Дискуссии целые.
Стоявший у открытого окна профессор обернулся:
- Не думаю, что проблема именно такова!
- Вот, пишут! Дискуссии целые.
- Не думаю, не думаю. Дискуссии? Хм! Иногда то, что на виду, лишь скрывает обратное явление цивилизации.
- Ка-ак? - удивился толстяк.
- А так, батенька. Вы замечали, как много начинают говорить про острые соусы те, у кого испорчен желудок? Или как усердно причесываются, если мало остается волос.
- Что? - багровея, произнес толстяк, редкие волосы которого аккуратно скрывали лысину.
- Я имею в виду проблемы, - ответил профессор, взмахнув жилистой рукой. - Мнимые проблемы и настоящие.
- Па-азвольте, - вмешался другой.
- Ну, спать, - зевая, сказал Волков.
В купе их соседи уже легли. Андрей и Волков молча забрались на верхние полки. Размеренно стучали колеса. Через приоткрытое окно врывались запахи травы, леса.
Шепотом говорили соседи внизу. Он сердился и недоумевал, почему жена вспомнила какую-то разбитую чашку.
- Да-а, - протянула она. - Зачем еще разглядывал ту московскую красулю на перроне? У нее глаза хуже кошачьих.
- Э-э, - засмеялся он. - Да лучше тебя на свете нет...
Андрей стал размышлять о жизни. И представлялось, что все будет хорошо, и люди казались по-своему чудаковатыми, но добрыми. Он пытался разобраться в самом себе: ему нравилась всегда беспечная Марго, а теперь вроде нравится и Леночка с серьезными глазами, хотя ничего еще о ней не знал...
И будто задремал он лишь на минутку, а кто-то уже грубо толкал его.
- Быстрее!.. Ну? - торопил Волков.
Яркий дневной свет бил в окно. Радуясь такой неожиданности, Андрей засмеялся:
- Который час?
- Скорее поднимайся!
Волков, одетый, перетянутый ремнем, был чем-то возбужден, и за дверью купе слышались взволнованные голоса.
- Да что случилось?
- Война идет!..
- Какая война?
- Утром бомбили города, - сказал Волков.
V
Как будто ничего не изменилось. Только сразу опустели вагоны. На разъездах, полустанках суетились толпы людей. Голосили бабы, цепляясь за рукава мужей, надрывно играли гармони, в обнимку с девушками гуляли парни.
На каждой станции Волков пытался узнать, как развертываются события. По радио сообщалось, что атаки немецких войск отбиты. А слухи были разноречивыми. Некоторые уверяли, что наши армии гонят немцев, другие говорили о прорывах немецких танков.
- Ни черта не разберешь! - хмурился Волков. - Надо искать бригаду. Если застрянем тут, могут и не пустить дальше. Отправят куда-нибудь тыловые щи хлебать...
На третьи сутки добрались они к месту. Перед станцией горели обломки разбитого эшелона. И полуденную духоту наполнял какой-то еле уловимый тошнотворный запах.
- Освободите вагоны! - кричали проводники хриплыми голосами.
Андрей и Волков спрыгнули на покрытую щебенкой насыпь. В двух метрах чернела глубокая бомбовая воронка.
Андрей увидел девушку на прибитой траве. И рядом, обняв ее, лежал парень.
- Что это? - засмеялся Андрей и тут же осекся, поняв, что это убитые. Легкая белая юбка девушки сбилась, а ноги присыпала земля. Видно, парень закрывал ее собой в последнюю минуту и держал так крепко, что взрыв не раскидал их.
- Идем, идем, - говорил Волков. - Отсюда уже в тыл не загонят!
Мимо станции по дороге шли люди. В клубах пыли двигались телеги, запряженные быками, лошадьми. На одной, последней, молодка, выпростав тугую грудь, кормила ребенка. И Андрея поразили ее отрешенные, будто ничего не видящие, счастливые глаза. Надрывно, тяжело, где-то за станцией, бухали пушки. Возле дороги стоял танк с желтым крестом на броне. Порванная гусеница примяла стебли пшеницы.
Из окопа у низеньких, запыленных кустов сирени выскочил младший лейтенант.
- Стой! Документы...
Под козырьком его фуражки с зеленым околышем торчал облупившийся нос, левая скула была испачкана копотью. Еще не читая документов, только глянув на их пустые, без наганов кобуры, он спросил:
- На фронт бежим, а?
- Это не ваше дело! - буркнул Волков. - Что за разговоры, младший лейтенант?
- Меня и поставили для того... Все на фронт бегут. А здесь малиной не кормят.
- В направлении указано, куда мы едем, - сказал Андрей.
Прочитав документ, младший лейтенант кивнул.
- Да-а... Из Москвы, ребята? Выходит, земляки.
Я на Плющихе жил. Ну, все же сходим к коменданту.
Он и направит.
- Это немецкий танк? - спросил Андрей.
- Чей же? - опять кивнул младший лейтенант. - За бугром еще штук пятнадцать разбитых. Вчера сюда прорвались. И наши танкисты подоспели. Рубка такая была, что небу жарко...
- А бомбили когда?
- Да часто. Эшелон подходит, и они летят. Сообщают им, что ли? Вот! Уже летят...
Нараставший прерывистый гул будто смел с дороги беженцев, только пыль медленно оседала бурыми клубами. Гулко ударили зенитки, белые облачка разрывов лопались вокруг желтобрюхих самолетов.
- "Юнкерсы", - сказал Волков. - Тонна бомб у каждого...
- Второй день пересчитываю их, как галок. А я не счетовод, - с обидой на какое-то начальство, приказавшее ему быть здесь, а не там, где жарче, где настоящий бой, вздохнул младший лейтенант. - Ну, прыгайте в окоп. Курево у вас есть?
В окопе сидели два бойца в касках. Младший лейтенант, как бы демонстрируя презрение к самолетам, остался на бруствере и, только нагнувшись, взял двумя пальцами у Волкова папиросу.
- Укрылись бы, - сказал ему один из бойцов. - Раз минуло, а тут глядь и зацепит.
- Хоть одного сбить, - процедил младший лейтенант сквозь зубы. - Я б ему растолковал.
- Вон те, - сказал боец, указывая на мертвую девушку и парня, - они в канаве легли. Зовем сюда, и аккурат бомба. Младший лейтенант к ним побег, и вторая шарахнула...
- Если б не кричал, - сказал второй, - может, и ничего...
- Так лучше хотели сделать. Поди узнай... Вон, кинул!
Режущий визг придавил Андрея к земле. И будто все у него внутри сжалось, вытеснив к затылку кровь.
Потом земля качнулась с оглушительным грохотом.
- Это мимо, - весело проговорил боец. - Иль уронили чего, лейтенант?
Чувство жгучего стыда заставило Андрея поднять голову. Он увидел рябое от вспышек небо и косо падающий "юнкере". Среди пшеницы вскидывались черные фонтаны земли.
- Есть! - крикнул младший лейтенант. - Горит!
Падающий "юнкере" уже тянул хвост дыма, и затем над полем раскрылся белый купол парашюта. В парашютисте Андрей угадал опытного спортсмена. Он подтягивал стропы, и купол, точно сдуваемый ветром, наклонно, быстро скользил к роще.
- Уйдет, - заволновался младший лейтенант. - Пшеница такая, что ищи-свищи...
Надвинув фуражку, он вскочил и побежал, не обращая внимания на жесткий визг бомб.
- А, черт! - досадливо сказал Волков, имея в виду его безрассудство, и, мотнув головой, как бы не желая уступать, сам полез наверх. Андрей выбрался следом, еще испытывая неловкость перед бойцами. Он разглядел в дыму около эшелона фигурки артиллеристов, деловито откатывавших пушки, бегающих санитаров.
И визг, грохот бомб уже не казались такими страшными, потому что люди там ходили между разрывами...
Летчик приземлился на кладбище. Старое, заброшенное, оно издали было похоже на дубовую рощу.
Меж посеченных осколками деревьев чернели широкие воронки, валялись кресты, разбитые надгробья.
- Теперь не уйдет! - выкрикнул младший лейтенант. - Я с ним потолкую... Ага!
Парашют сморщенной тряпкой завис на чугунной оградке. Рядом лежал пилот в голубом комбинезоне.
- Стой! - закричал младший лейтенант и выстрелил в воздух. Поднимайся, говорю...
Нога летчика в шнурованном высоком ботинке конвульсивно дернулась. Когда его перевернули, на смуглом, тонком лице с едва пробившимися усиками дрогнули, приоткрылись веки.
- Wie schmerzt es... [Как это больно... (нем.)] - едва слышно проговорил он. По комбинезону на груди расплывалось темное пятно крови.
- Говорит, что ему больно, - перевел Андрей.
- Ну, то-то, - младший лейтенант нагнулся, посмотрел в тускнеющие глаза. - То-то... Усек?
Четверо солдат бежали с другой стороны кладбища.
Андрей увидел синюю окантовку их пилоток.
- Сережка, это десантники, - проговорил он. - Здесь бригада...
VI
Фронт был где-то прорван. Армия отходила на восток. Измотанная в пограничном сражении десантная бригада прикрывала катившуюся по шоссе лавину войск. У обочин дороги валялись сожженные грузовики, брошенные армейские повозки, раздутые трупы коров и людей. Пыль, словно раскаленная зола кострища, жгла ноги через подошвы сапог, клубилась, липла к заскорузлым, окровавленным повязкам бойцов. А из-за пелены дыма, от горящих сел выплывали бомбовозы...
И, прижимаясь к сухой земле, Андрей испытывал одновременно какое-то чувство жути, любопытства и удивления, так как все происходило иначе, нежели в книгах. Смерть выла кругом тупо, бессмысленно, в невыносимо жарком грохоте.
Волков стал еще молчаливее. На хмуром грязном лице его появлялось ожесточение.