- Что делают? - цедил он сквозь зубы. - Если враг прорвался, надо контратаковать с флангов. А мы отходим.
Комбриг держал их пока в резерве штаба. А весь штаб состоял теперь из нескольких человек, остальные были ранены или убиты.
Вечером двадцать восьмого июня бригада подошла к узкой, илистой речушке Стырь.
Командир бригады, полковник Желудев, без фуражки, с бритой округлой, точно бильярдный шар, головой, в запыленной, пропотевшей гимнастерке стоял у моста, отдавая приказания резким, хриплым голосом:
- Обоз, вперед! Не задерживаться... Артиллеристы! Развернуть пушку за мостом! Быстрей, быстрей!
Первый батальон, марш!
Его левая рука, задетая пулей, была обмотана тряпкой. Возле него стоял уполномоченный контрразведки старший лейтенант Комзев - еще совсем молодой, с веселыми глазами и чисто выбритым подбородком. Он где-то умудрился пришить свежий подворотничок на грязную гимнастерку, и белая полоска как бы отделяла крепкую, загорелую шею и голову от всей фигуры.
Пальцами он барабанил по деревянной плоской кобуре маузера.
- Что там на мосту? - крикнул Желудев, увидев, что повозка застопорила движение. - Лейтенант! Сбросить в реку!
- Есть! - отозвался Волков и побежал туда.
Подъехала санитарная двуколка, на которой лежал раненный осколком во время недавней бомбежки комиссар бригады. Он был высоким, сутулым человеком, и Андрей удивился тому, как его большое тело поместилось теперь в коротком ящике двуколки. Комиссар хрипло дышал, забинтованная грудь его часто вздымалась. Русые с проседью волосы слиплись на лбу.
Увидев комбрига, он хотел приподняться.
- Что? - спросил Желудев.
- Как же ты? - медленно заговорил комиссар. - Батальоны-то... меньше роты... И две пушки осталось...
Как ты без артиллерии?.. Наклонись, Алексей Владимирович.
Желудев склонился, и он что-то прошептал ему.
- Ты о чем думаешь? - строго проговорил Желудев. - Ты ранбольной, в госпиталь едешь.
- Ну... теперь давай попрощаемся, - хмуря густые брови, сказал комиссар. - Может, потом... и не успеем...
- Танк идет, - проговорил Комзев, глядя на опустевшую дорогу.
Андрей посмотрел туда же: в километре на бугор у дороги выползал немецкий танк, и около него появились мотоциклисты.
- На мост! - приказал ездовому Желудев, и тот, пригибаясь, сразу вскачь погнал лошадей.
Комзев присел, а Желудев, расставив короткие ноги, будто врос в землю.
- Артиллеристы, черт!.. Медлят... Ро-ота, занять оборону... Гранаты!
Бойцы замыкающей роты, которая только что подошла к мосту, залегли у дороги, а с того берега реки вдруг залпом ударили пушки. Разрывы снарядов подняли вихри земли чуть левее танка, и он отполз, скрылся за бугром, исчезли в пыли и мотоциклисты.
- Ушел, собака, - нервно засмеялся Комзев. - Драпанул... Вот и ахтунг панцир!
- Это разведка, - хмуро проговорил Желудев. - На мост!.. Отходить всем!
Когда перешли реку, саперы взорвали мост.
Батальоны начали окапываться у реки. Суетливо бегали телефонисты, разматывая катушки проводов.
Таскали воду котелками для раненых санитары. Кухни расположились в лесу. Заместитель командира бригады по тылу краснощекий, неповоротливый, грузный майор Кузькин уже отчитывал поваров:
- Война войной, - гудел его бас, - а кашу должны готовить! И чтоб не горелую... Смотри у меня!
Неподалеку бойцы копали могилу, чтоб похоронить комиссара.
Андрей хотел переобуться и уселся на кочку. Ноги, казалось, были налиты чугуном, все тело деревенело от усталости.
"Тут, наверное, задержимся, - думал он. - Успеть бы хоть высушить портянки... И где Сережка?"
У леса раньше, очевидно, был аэродром, и за деревьями еще стоял прикрытый ветками двухмоторный транспортник. Обломки других самолетов лежали среди травы и бомбовых воронок.
- Лейтенант, - крикнул запыхавшийся связной. - Полковник вас... бегом требует.
- Зачем? - спросил Андрей.
- Пакет был из штаба фронта, - таинственно проговорил связной. - А зачем? Это вам скажут...
Андрей встал и пошел за связным.
Командир бригады Желудев сидел на пеньке без сапог и грыз черный сухарь. Волков что-то говорил ему, держа развернутую карту. Здесь же устроился телефонист.
- Ладно... Приказ надо выполнять! - сказал полковник и, кивнув Андрею, добавил: - Подходи, лейтенант. Вот что...
Он помолчал, запястьем руки, в которой был сухарь, тронул припухшую щеку. И не столько даже хмурое лицо, покрасневшие от бессонницы глаза выдавали его беспокойство, сколько толстые, будто ошпаренные пальцы ног, как-то быстро шевелившиеся в жухлой листве.
- Что получается, - сказал комбриг. - Не выдернул раньше зуб, все откладывал и откладывал... Так вот, лейтенант. В тылу немцев бродит наша дивизия.
Связи нет. Приказано разыскать ее.
- Ясно! - кивнул Андрей.
- Что ясно? Прыгать будешь вслепую!.. Тебе сколько лет?
- Девятнадцать, - торопливо ответил Андрей. - Ясно, что прыгать вслепую.
Желудев отшвырнул сухарь и, щуря левый глаз, качнул головой не то из-за боли, не то думая: годится ли для опасного задания этот вытянувшийся перед ним сероглазый худенький мальчик?
- Ну, так и решим! Возьмешь десять бойцов! А радиста из штаба фронта пришлют! Вот так! Это первый десант. Наверное, первый за войну.
Волков молчал, щеки у него запали, часто подергивалась одна ноздря, точно хотел улыбнуться Андрею и не мог.
- Комбат-два просят, - доложил телефонист.
Здоровой рукой Желудев быстро схватил трубку.
- Что у вас? - крикнул он. - Мотоциклисты? Хотят оборону прощупать. "Языка" возьмите... Что? Я тебе дам наступление. И "языка" тихо бери.
Желудев отдал трубку, коротко усмехнулся:
- Наступление! И чертов зуб еще... Приказываю, лейтенант, беречь там себя! Главное, установите связь дивизии со штабом фронта.
Он встал, невысокий, почти квадратный, в широких кавалерийских галифе.
- Вот еще что... Командир этой дивизии мой товарищ. В Испании были. Документ я тебе выдать не могу.
А вместо пароля: "Сыны гибнут, когда отцы лгут..." Это часто говорил наш общий друг в интернациональном полку.
- Сыны гибнут, когда отцы лгут, - повторил Андрей.
- Запомни, - кивнул Желудев.
VII
Ночь пахла полынью. Тишину изредка вспарывали пулеметы, отдаленно и глухо вздыхали пушки. Летчики уже прогрели моторы транспортника. Под его крылом вырисовывались горбатые от мешков силуэты бойцов.
Андрей лежал на земле, прислонясь щекой к стволу березки. Теплая шершавость коры сейчас напоминала ему ладонь матери. Как-то иначе, острее чувствовались и горьковатые запахи ночи, и звон ошалевших комаров, и бесконечность нависающей мглы.
Звезды мерцали, будто помаргивая, и казалось, тысячеглазый мир с удивлением разглядывает происходящее на маленькой планете. Андрей вдруг почувствовал себя беспомощной частичкой в этом необъятном просторе вселенной.
"И в чем же назначение разумного человека тут, - думал он, - среди бесстрастного скопища неведомо суровых миров?"
Бесшумно вынырнул из темноты Волков, присел возле него.
- Ты? - обрадовался Андрей. - Куда?
Тот неопределенно махнул рукой, и огонек зажатой в кулаке папиросы вычертил кривую линию.
- А мы радиста ждем...
- Знаю!
- Сережка, - шепотом проговорил Андрей, - как ты думаешь, что это? Все отступаем и отступаем.
- Думаю, готовят стратегический мешок, - ответил ему Волков. - Заманим к намеченному рубежу, а потом... удар с флангов. Я бы так сделал!
- А говорят о предательстве...
- Слабонервные болтуны... Вчера какой-то из приставших говорил... Комиссар его в сторону отвел и шлепнул, не интересуясь фамилией... Понял?
- Да...
- А тебя зря Кидают.
- Что ты имеешь в виду?
- Ребенку понятно: если немцы окружили дивизию, то не будут ею любоваться. Я и Желудеву это сказал, - он засопел, втянул голову в плечи и напоминал теперь большого нахохлившегося воробья. - Помнишь, Магарычу кота в портфель засунули?
- Ну и что? - улыбнулся Андрей. Магарычом в школе за лиловый нос прозвали учителя физики, который отличался рассеянностью и часто забывал где-нибудь свой портфель, набитый пожелтевшими письмами с мелким женским почерком, бутылками из-под простокваши, грязными носовыми платками. И мальчишки не упускали возможности засунуть туда шляпку классной руководительницы или директорские калоши.
Магарыч, стоя перед разъяренным директором, лишь недоуменно пожимал плечами. А затем, посмеиваясь, как бы невзначай говорил: "Взрослые люди, по существу, те же мальчики и девочки, лишь обремененные житейским опытом, разными науками, поэтому думающие, что стали большими". Но когда из портфеля выскочил худой, ошалевший кот, Магарыч пришел в ярость, даже лысина его залиловела... Сейчас все это было далеким, точно случившимся в другой жизни.
"Значит, по мнению Сережки, я вроде того кота..."
- Бес-смыс-лица!.. - раздельно произнес Волков. - Ну, я в батальон. Пленного там захватили.
Обычно Волков уходил не прощаясь, говоря, что на всякие добрые пожелания люди попусту теряют время.
А сейчас он медлил.
- Давай лапу!
В цепком пожатии его сухой руки Андрей уловил невысказанную тревогу.
- Будь! - проговорил еще Волков и тут же встал, сразу исчез в темноте.
Затихла перестрелка у реки. От леса наползал холодный туман. И в этой предутренней тишине яснее звучали голоса бойцов.
- ...А я скажу, - шепелявил один, - лучше нет баб, чем волжанки. На любовь они злые. Ну и в ревности, что ведьмы. Оттого без зубов хожу. Наши рыбачки веслом, как скалкой, действуют. Раз они вдвоем сговорились и застукали меня...
- Сатрап ты, Прохоров, - вмешался другой, хрипловатый голос. - Сатрап, говорю, отсталый человек!
Мало тебе одной было?
- Эх-ха! - засмеялся Прохоров. - У бабы насчет отсталости свое понятие... Ты, Лютиков, верно, и не целовался еще?
- Как же, - отозвался Лютиков. - Еще как!
Андрей усмехнулся. Лютиков был нескладным, худым, точно жердь, с длинным носом и рыжий до того, что глаза его отливали бронзой.
- Как же! - громче сказал Лютиков. - Первая красуня на заводе. Что называется, амур...
- Кто?
- Амур, темнота. По-итальянски значит пальчики оближешь!
- Да ну?
- Вот тебе и "ну"!
- Врет, братцы, ей-богу, врет!
- Не мешай! - проговорил басом сержант Власюк, и Андрей мысленно увидел его: коренастого, плотного, точно сделанного из железа, с изрытым оспинами лицом и пшеничными усами под широким носом.
- Рассказывай, Лютиков.
- А чего тут рассказывать? - Лютиков значительно откашлялся. - Подходит она ко мне... Давай, говорит, поцелую тебя, только нагнись...
- Сама? - весело спросил Прохоров.
- Ну да! Взяла за уши и поцеловала. Целый день все из рук у меня валилось. Потом слышу, она подругам толкует: Лютиков еще что... на спор я и дохлого мерина бы поцеловала...
Бойцы задвигались, всхлипывая от смеха.
- Эх, Лютиков... Ну дает!
- Уморил, черт рыжий!
- Да-а, - протянул кто-то. - Шестой день воюем...
- Поп мне один рассказывал, - вставил Лютиков, - на шестой день бог человека сотворил. А уж он такое натворил, что и бог к чертям отправился... Веселый был поп. Жуликов в карты чистил и вместо божьей матери к тюремным нарам деваху из журнала повесил. Телеса ей обрисовал, чтоб пудов на семь выглядела. Коль, говорит, бога нет, возрадуемся делам земным и греховным...
- Лютиков, хватит байки травить! - сказал Власюк и добавил мягче: - А ты бы, Климов, стихи почитал.
- Да не знаю что... Вот, если понравится, - отозвался Климов. И Андрей сразу как бы увидел этого застенчивого, голубоглазого, с длинными ресницами бойца. Негромко, медленно Климов читал:
Можно ль ветру сказать: успокойся,
Можно ль сердцу сказать: не люби!
Я возьму тебя, только не бойся.
Ведь нельзя уронить запах ранней зари,
Запах нив и лугов, где ложится туман...
"Интересно, - подумал Андрей. - Чем-то стихи похожи на Климова".
VIII
Над острыми зубцами леса выплывала рогулина месяца, и туман стал пестрым от черных теней деревьев.
Среди этих теней Андрей увидел фигуру комбрига. За ним шагал еще кто-то пониже ростом.
- Начинайте посадку! - издали крикнул Желудев. - Черт знает сколько времени теряем!
- Власюк, - сказал Андрей, - быстро!
Желудев подошел и, оглядев лейтенанта, кивнул на спутника:
- Твой радист.
Это был щуплый, в обвисшем комбинезоне паренек с тяжелой рацией за узкими плечами. На тонком лице диковато блестели широко открытые, испуганные глаза.
- Ладно... знакомиться будешь потом. В трех соснах они плутали целый час, - язвительно добавил Желудев. - А ночь короткая, до рассвета бы успеть... Власюк!
- Я, - откликнулся сержант.
- Водку получили?
- Три фляги, - доложил Власюк. Он стоял у трапа и поторапливал бойцов.
- Ну, лейтенант, - Желудев крепко здоровой рукой стиснул локоть Андрея. - Ни пуха ни пера! Тут мы не задержимся. С юга уже обошли нас. И непонятно, куда целят главный удар. Дальше соображай по обстановке... Все!
Он махнул рукой высунувшемуся из оконца кабины пилоту:
- Готово!
Андрей пропустил вперед радиста и на трапе уже оглянулся. Командир бригады стоял, расставив ноги, сгорбившись, будто на плечи ему вдруг свалился тяжелый груз.
- Не упади, лейтенант, - протягивая руку из темноты люка, сказал Власюк. Андрей протиснулся в чрево транспортника, и штурман захлопнул дверцу. Глухо ревели моторы.
- Садись, лейтенант, - говорил Власюк. - Кто тут?
А ну подвинься!
Все молчали, пока самолет делал разбег; лишь когда оторвался от земли, Власюк сказал:
- Поехали...
Глаза Андрея привыкли к темноте. Бойцы сидели тесно, как патроны в обойме.
К Андрею привалился Власюк. От его большого тела веяло какой-то уверенной силой, жесткие усы пахли табаком и лесом. И его крепкое плечо вибрировало, словно дюралевая обшивка транспортника. Правым боком Андрей теснил худенького радиста. Он видел его бледную, детски нежную щеку, которой еще не касалась бритва. Что-то детское было и в том, как радист шевелил пухлыми губами.
- Зовут как? - спросил Андрей. - Фамилия?
Тот едва слышно проговорил, и в гуле моторов нельзя было различить: то ли Корень, то ли Корнев.
"Трусит, видно, - подумал Андрей. - Желудев и злился, что мальчишку прислали..."
Хотя у самого Андрея возникал щемящий холодок от неизвестности, рядом с этим юнцом он чувствовал себя увереннее.
Старенький, видавший виды транспортник надрывно гудел моторами, трясся, будто телега на плохой дороге.
В иллюминаторы начал пробиваться дрожащий свет.
- Земля горит, - сказал кто-то.
Андрей прижался носом к стеклу иллюминатора.
Далеко внизу расстилался огонь. И языки его, как багровые волны моря, уходили в неземную черноту.
- Хлеб это горит, - пояснил Власюк.
Неожиданно самолет тряхнуло. Фиолетовые и зеленые нити мелькали кругом, а небо, точно река в грозовую ночь, отражало молнии.
"Зенитки!" - понял Андрей.
Самолет, накренившись вдруг, стал падать вниз, как в черный, глубокий омут. Кто-то вскрикнул. И тут же моторы загудели сильнее. Вспышки снарядов мелькали уже где-то позади, словно толкая машину вперед и слабо на миг освещая застывшие лица. - Ушли будто, - сказал Власюк. - А кто голосил?
- Лютикова зацепило! Стенку пробил осколок... Где бинт?
- Что щупаешь? - отбивался Лютиков. - Я ж не курица!
- Ну, хреновина! - выругался сержант. - Как быть, лейтенант?
- Пусть возвращается, - сказал Андрей.
На дверце кабины пилотов мигнул тусклый синий фонарь. Власюк застыл, повернув голову. Андрею стало нестерпимо душно, хотелось разорвать ворот гимнастерки, но пальцы странно обмякли.
- Приготовились! - крикнул он и собственный голос услышал как бы издалека.
Штурман выбежал из кабины, открыл люк. Тугая струя воздуха окатила Андрея.
- Давай, ребята! - крикнул штурман.
- Ну, лейтенант, - Власюк сдавил руку Андрея, - я пошел. Там встретимся.
Он шагнул к люку и, не то сказав штурману что-то, не то шумно вздохнув, упал головой вниз. Вторым был Прохоров.
- Второй! Третий!.. - отсчитывал Андрей, стараясь увидеть там, в черной бездне, падающих десантников, но они сразу исчезали. Андрей ощутил новую меру времени, и секунды казались неизмеримо длинными.
Седьмым шел Климов. Он улыбнулся Андрею:
- Люблю ночью прыгать. Звезды и земля! А ты между ними...
- Давай! - хлопнул его штурман по спине.
Затем радист, присев у люка, глянул туда, отшатнулся и боком, неумело вывалился, лишь мелькнули его ботинки.
- Восьмой! Девятый!.. - машинально отсчитывал Андрей. Зажав вспотевшей ладонью кольцо парашюта, не дожидаясь, когда штурман хлопнет по плечу, уже не думая ни о чем, торопливо шагнул, провалился в звенящую гулом моторов темноту...
Темнота крутилась, упруго била по щекам. С хлопком раскрылся парашют. И, качаясь на стропах, Андрей засмеялся.
"Все просто и обычно, - подумал он. - А страшным кажется то, что еще не наступило... И красота удивительная. Вот где красота!"
Далеко, у края неба, высвечивая округлость земли, мерцал бледно-изумрудный свет и наполнялся то сиреневыми, то розовыми лучами. А с другой стороны еще лежала тьма. Гул самолета быстро удалялся. Внизу покачивались затуманенные неровности леса. И там будто начали торопливо ломать сухие ветки.
IX
Земля накатилась туманом, холодными от росы ветками. Андрей свалился в мягкий куст. Едва он успел расстегнуть лямки парашюта, как что-то жарко взвизгнуло над ухом. И резко протрещала автоматная оче
редь. Прямо на Андрея бежал человек. Его ноги скрывала молочная пелена тумана, и поверх, казалось, плыл обрубок фигуры в каске.
- Sie sind da!.. Russen sind da! [Они здесь!.. Русские здесь! (нем.)] прокричал он, вскидывая автомат.
Непослушными, точно замерзшими, пальцами Андрей дернул наган из кобуры, выстрелил. Фигура немца медленно повалилась в туман, а сверху бесшумной тенью упал десантник, и парашют накрыл обоих.