танки где-то на стыке миновали рубеж, идут далее и замаскированной батарее приказано встретить их. Лица командиров, стоящих здесь, обрели выражение тревоги.
Невзоров пытался увидеть что-либо в дымной завесе, а там лишь блестками клубились огни. На этот же дым "юнкерсы" высыпали бомбы. Полковник то и дело сообщал командующему об атаках танков на разных участках.
- 322-й полк обошли...
- Пленного на участке 133 взяли. Мотодивизия СС "Райх" атакует...
И Невзоров догадался, что немцы осуществляли искусный тактический прием, рассчитанный штабами до минут: одновременный удар артиллерии, бомбардировщиков и танков. Он мысленно поразился четкости развития этого удара.
- На участке 17-го полка глубокий прорыв, - доложил полковник. Полосухин сообщает: 32-ю дивизию рассекли...
Кто-то сказал, что пора двинуть резерв - танковую бригаду, оставленную на крайность, ибо крайность уже наступила. Лелюшенко молчал, покусывая губу и не опуская бинокля.
В двух километрах от наблюдательного пункта выкатывали на огневую позицию противотанковые пушки. А сверху к ним устремились "юнкерсы". Пелена дыма немного раздвинулась, образовался коридор, где было и горящее село и двигалось множество низеньких танков. От них летели цветные ракеты - сигналы авиации.
- "Тополь".. "Тополь"! - закричал полковник осевшим голосом - Видишь?.. На деревню смотри.
В этот же момент появился запыхавшийся полковник - интендант с мотоциклетными очками на фуражке - и торопливо начал докладывать командарму о вагоне овса, который разгружают.
- Какой овес? - изумленно перебил командарм. - Вы что?
- Для лошадей. Этот не гнилой .. Сам ел, как вы приказали!
Капитан-разведчик около Невзорова точно подавился смехом. Лелюшенко, должно быть, наконец вспомнив, что приказывал этому интенданту, только махнул рукой и отвернулся. Интендант отошел.
- Что вы, Никодим Федотыч, - весело сказал капитан - Еще овес?.. Танки вон.
Интендант хлопнул себя ладонью по красной шее- Танки что... А этот овес у меня вот где!
Танки быстро увеличивались в размерах и, как бы сбрасывая остатки дыма, четко проявлялись на заснеженном поле. "Юнкерсы" пикировали с вибрирующим гулом моторов и ревом сирен.
- Двадцать пять танков! - крикнул наблюдатель. - Шесть остановились. Горят!
- Молодец, - сказал полковник. - Ох, молодец!
Железные нервы. Воюет как бог!
- Что у Полосухина?
- Держится, - ответил полковник. - Держится 32-я.
Эта 32-я сибирская дивизия прикрывала шоссе на Москву, и там будто горела, дымилась земля на всю глубину обороны. Но вдруг полковник доложил:
- У Полосухина фланг смяли...
Невзоров увидел, как из жерл танковых пушек вырвались бледные лоскуты огня. И мгновенно оглушительный треск разрывов свалил его. В долю секунды пересох рот, казалось, треск вонзился с затылка.
- Сигнал танковой бригаде! - распорядился командарм.
Невзоров уже встал, комкая фуражку. Никто и не глядел на него. Капитан тормошил сидящего интенданта, у которого изо рта и ноздрей текла кровь, а лицо обрело неестественно бурый цвет. Взрывная волна оказалась гибельной при его полнокровии.
- Вот и овес, - проговорил капитан.
Часть танков обтекала высоту, а часть шла на батарею, расстреливая ее. Десяток танков горели, выбрасывая клубы жирной копоти. Снег вокруг точно обугливался. Автоматчики группами бежали по этому черному снегу. Капитан скрылся в землянке и появился уже с ручным пулеметом и винтовкой. Винтовку он кинул Невзорову:
- Берите, подполковник! Разминка от штабных сидений...
А танки уже давили батарею. Гул моторов, лязг железа просекали выстрелы. За щитком единственной уцелевшей еще пушки, среди груд издолбанной, выпроставшей рыже-глиняное нутро земли, Невзоров видел артиллериста. Снопик огня из пушки уперся в танк, и гусеницы размяли орудие, точно спичечный коробок.
Брызгами отлетали колеса, щепки патронного ящика, латунные гильзы. Но и танк застыл, крутнувшись на месте. А другие уже ползли к наблюдательному пункту. Казалось, ничто не остановит стальные машины с грохочущими зевами орудий, с блещущими, точно исподлобья, огоньками пулеметов. И следом за танками бежали автоматчики.
Невзоров испытал щемящую жалость к себе: умереть вдруг от пули рядового немецкого солдата, которому не дано, как ему, оценивать события масштабами фронтов... Он выстрелил в бегущего автоматчика и заметил с каким-то облегчением, что попал, убил его.
Рядом тряслась прижатая к пулемету голова капитана.
Словно горячей тряпкой хлестнуло по лицу Невзорова, едкий дым забил рот.
- Командарм! - закричал кто-то. - Командарма ранило... Носилки!
"А-а, - мелькнуло в сознании Невзорова. - Что же будет?"
И вдруг навстречу танкам полетели сверлящие огненные жгуты. Запылали две машины, третья взорвалась, разбрасывая черную копоть. По полю неслись другие танки.
"Атака, - вспомнил Невзоров. - Атака последнего резерва..."
Танковый бой скоротечен. Бешеный лязг гусениц, частые выстрелы... И уже на поле стояли только подбитые машины с раскиданными гусеницами, опущенными стволами пушек. Иные горели дымными кострами, внутри них рвались патроны. А танки резервной бригады уходили дальше в завесу гари.
Мимо Невзорова на носилках пронесли командарма, укрытого до подбородка солдатской шинелью. Невзоров посторонился, отодвигая винтовку. Что-то ост сое царапнуло ладонь. В прикладе торчал осколок.
- Везет, - проговорил капитан. - Счастливым родк - лись. Заберите на память как сувенир.
Полковник уже опять кричал в телефонную трубку:
- "Седьмого" мне давай! "Седьмой"? Что? У "Первого" гости... Гости в белых халатах. Ясно! Жив, жив... Остальное нормально... Коробочки до вас идут. Наши коробочки! Чтобы там не спутали впотьмах, где поп, а где попова дочка...
- Ловко сработали, - заметил капитан, глядя на подбитые танки.
- Ловко? - сдавленно проговорил Невзоров, чувствуя мелкий озноб в ногах. - Если к армейскому НП танки добрались...
- В этом и фокус, - ответил капитан. - Мы их в своей обороне, как жерновами перетираем. Новая тактика. Вот и распылили они удар. Завтра опять навалятся. Опять что-то мозговать надо.
Невзоров увидел бегущего дядю Васю с карабином в руках и еще трех шоферов. Лейтенант из охраны бросился навстречу.
- Что случилось? - крикнул Невзоров.
- Да на выручку идем. Говорят, немец прорвался, - ответил запыхавшийся дядя Вася. Три немолодых уже, как и он, шофера в замасленных солдатских бушлатах стояли позади. Винтовка была еще у одного, другой сжимал штык, а третий держал заводную ручку грузовика.
- Те-те-те, - весело сказал капитан, оглядывая их растерянные лица. На выручку? И какой дурак пустил сюда?
- Я выясню, товарищ капитан, - оправдывался лейтенант. - Бегут еще, демаскируют... Прикажете арестовать?
- И кто-то еще надеется понять русский характер, - усмехнулся капитан.
VI
На четвертый день боев фронт у Можайска был прорван, и закрыть этот прорыв оказалось пока нечем.
Ставка разрешила использовать резерв, который успели сосредоточить в лесах за Москвой. Но требовался еще хоть день, чтобы войска перебросить, развернуть в боевой порядок Ночью по тревоге подняли военные училища, командирский резерв Генерального штаба и спешно всех отправили к месту прорыва.
Без тяжелого вооружения, с гранатами против танков и самоходной артиллерии они могли держаться лишь несколько часов. Отряды московских рабочих заняли оборону по улицам города близ Минского и Волоколамского шоссе.
Суматоха в штабе усилилась и оттого, что забежавший интендантский генерал рассказал о немецких мотоциклистах, появившихся на дороге у Тушина. Но потом выяснилось, что это был отряд милиции.
Над Москвой еще висела предутренняя, сумрачная октябрьская темнота с редким мокрым снегом и ветром.
Невзоров сидел в аппаратной, куда поступали донесения из армий. Календарь на столике указывал вчерашнее, 17-е число: долгота дня 10 часов 15 минут. Тут же оставил кто-то взятую у пленного и уже переведенную на русский язык директиву Гитлера о порядке захвата Москвы.
"Фюрер вновь решил, что капитуляция не должна быть принята, даже если она будет предложена противником. Моральное обоснование этого мероприятия совершенно ясно в глазах всего мира. Так же, как и в Киеве, для наших войск могут возникнуть чрезвычайные опасности от мин замедленного действия. Поэтому надо считаться в еще большей степени с аналогичным положением в Москве. Необходимо иметь в виду серьезную опасность эпидемий. Поэтому ни один немецкий солдат не должен вступать в город. Всякий, кто попытается оставить город и пройти через наши позиции, должен быть обстрелян и отогнан обратно. Небольшие незакрытые проходы, предоставляющие возможность для массового ухода населения во внутреннюю Россию, можно лишь приветствовать. И для других городов должно действовать правило, что до захвата их следует громить артиллерийским обстрелом и воздушными налетами, а население обращать в бегство. Совершенно безответственным было бы рисковать жизнью немецких солдат для спасения русских городов от пожаров или кормить их за счет Германии. Чем больше населения советских городов устремится во внутреннюю Россию, тем сильнее увеличится хаос в России и тем легче будет управлять оккупированными восточными районами и использовать их. Это должно быть доведено до сведения всех командиров".
Через раскрытую дверь соседней комнаты виднелись заляпанные окопной грязью сапоги. Там, на диване, спал генерал армии Жуков. Час назад он вернулся с переднего края, молча ушел в эту комнату и лег.
Адъютант его рассказал, что по дороге в штаб одного полка наткнулись на прорвавшиеся танки, сплошного переднего края уже нет.
Восьмой день Жуков командовал армиями под Москвой. И уже говорили о его своеобразной тактике нанесения беспрерывных контрударов, о том, что сам он бывал там, где наиболее опасно, и о жестком его характере. Но то, что мог он спать при надвигавшейся катастрофе, было непостижимо. Ко всему еще с минуты на минуту должно начаться экстренное заседание Ставки.
Подбегая к аппаратам связи, штабные работники изумленно глядели в открытую дверь: не потерял ли голову новый командующий фронтом, знает же, чем грозит бездействие? Об этом думал и Невзоров, когда вдруг Жуков поднялся, быстрыми шагами направился к аппарату связи. Лицо его с тяжелым, как бы раздвоенным подбородком, с запавшими щеками и высоким, без морщин лбом не носило и малейших следов сна.
- Что Можайск? - спросил он.
- Не отвечает.
- Передавайте... Всем командирам дивизий, полков, батальонов.
- Открытым текстом? - лейтенант у аппарата растерянно вскинул голову.
- Передавайте! - резко бросил Жуков. - Части противника достигли зоны сплошных минных укреплений. Приказываю: немедленно и самой суровой мерой карать за взрыв квадратов, не заполненных еще целиком немецкими войсками. Особую выдержку проявлять на участках...
И Жуков стал называть участки фронта, где зияли бреши, пробитые немецкими танками.
"Что это? - думал Невзоров. - Там нет минных полей. Ничего нет.. Командующий фронтом заблуждается".
У соседнего аппарата дежурный, принимая какую-то шифрованную телеграмму, вскочил и вытянулся. Лента бумаги зазмеилась к полу. Невзоров оглянулся, увидел Главнокомандующего.
Коротким взмахом руки Главнокомандующий приказал всем сидеть и не мешать Жукову. Он был явно раздражен, а нос и веки припухли, покраснели от сильного насморка, которым еще мучился после гриппа.
В мягких сапогах, неслышно ступая, он подошел к Жукову, остановился за его спиной.
Жуков диктовал еще, что приказ следует везде и немедленно уничтожить, чтобы не попал к противнику И лейтенант отстукивал на аппарате последнюю фразу.
- Число и время добавьте, - проговорил Сталин. - Будет убедительнее. . Задумано хорошо.
Жуков резко повернулся, никак, видимо, не ожидал здесь увидеть Главнокомандующего.
Хитро щуря глаза, Сталин рукой, в которой держал трубку, обнял его за шею, притянул к своей щеке и тут же, отпустив, будто оттолкнул, скрывая под усами быструю усмешку, добавил:
- Но Ставка ждет командующего фронтом пять минут Это беспорядок!
И, взмахом руки пригласив Жукова идти следом, он зашагал к выходу. Было слышно только четкое, уверенное постукивание каблуков генерала армии. Майор из оперативного отдела штаба, подмигнув Невзорову, тихо сказал:
- Видел как? А под Горками узкий проход открыл, немецкие танки ринулись И с трех сторон артиллерия прямой наводкой била. Столько железного лома, что хоть металлургический завод открывай.
Прошел еще час томительного напряжения. Медленно, по-зимнему светало. Были отданы распоряжения закрыть противотанковыми ежами шоссе на въездах.
Огромный город на холмах притаился в мертвой тишине. Редкие снежинки липли к веткам голых тополей.
На подоконнике дрались воробьи. По безлюдной улице, мимо штаба, весело притоптывая, радуясь и снегу, и тому, что из холодного бомбоубежища ведут опять в дом, где есть игрушки, где тепло, шагали малыши.
И, как наседка около цыплят, суетилась, размахивала руками закутанная в платок юная воспитательница.
Походка ее была легкая, стремительная, точно у Марго. Невзоров видел, как она подняла упавшего малыша, что-то строго выговаривая, как скрылась за поворотом.
"Какие жертвы несем, - думал он - Мыслимо ли, чтобы такие жертвы оказались напрасны? А чем искупятся они?"
Гулко застучал в тишине аппарат. Из штаба одной армии сообщили, что на участке прорыва немцы вдруг остановились. А спустя немного времени такие же донесения начали поступать с иных участков.
Что заставило фон Бока приостановить наступление: ожесточенное упорство русских, невиданные еще потери собственных войск и намерение подтянуть к фронту механизированные части, скованные раньше окруженной под Вязьмой группировкой, чтобы усиленным кулаком расколоть московскую оборону, или боязнь, что имеющиеся танки превратятся в груды лома на минных полях, когда ему дали перехваченный приказ Жукова?.. Иногда ход великих событий меняется от незначительной детали, если она, точно капля, переполнит чашу. Но об этой детали сразу все забывают, ибо она кажется абсолютно несущественной, слишком малой, чтобы повлиять на события, где участвуют миллионы людей, решается их судьба. И есть факторы, которые во многом заранее предопределяют исход борьбы, сколько бы и с каким бы переменным успехом ни велась эта борьба. Люди еще не научились видеть такие факторы они мало зависят от энергии государственных деятелей, от таланта полководцев, а коренятся в характере народа.
Еще никто не знал, что история делала большой зигзаг и это октябрьское утро с мокрым снегом и ветром несет перелом судеб многих народов земли. Все немецкие командиры и Гитлер были твердо уверены, что короткая передышка даст возможность лучше изготовиться и окончательно сломить русских, а Невзоров и все штабисты думали о том лишь, что есть время подтянуть несколько резервных дивизий, закрыть ими опасные участки фронта и продолжить борьбу.
VII
К Москве начали докатываться отзвуки канонады.
В полосе более двухсот километров по фронту громыхала тяжелая артиллерия. Одна за другой волнами шли эскадрильи "юнкерсов", "хейнкелей", "фокке-вульфов". Подмосковные леса содрогались от взрывов снарядов, бомб, мин. Огневого шквала такой силы еще никогда не испытывала земля. В обход Москвы с севера фельдмаршал Бок двинул около тысячи танков. За танками устремилась пехота. Фельдмаршал отдал приказ танковым дивизиям не допустить отхода русских армий за Волгу и окружить их между Истрой и Клином.
Ночью он по телефону сообщил об этом Гитлеру.
- Я не ошибся, Бок! - крикнул Гитлер в трубку. - Русский медведь уже обессилел, и надо лишь добить его...
У фюрера было какое-то совещание, и послышались возгласы, аплодисменты.
Гитлер поздравил фельдмаршала с успехом и тут же не преминул заметить, что на юге успехи лучше, войска Рундштедта форсировали Дон, а за Доном начинается степь, где танкам открыт простор к Волге. Он зачитал несколько абзацев из газет, в которых иностранные обозреватели подсчитывали, сколько дней будет длиться агония России. Фон Бок кивал головой, радуясь, что его предвидения стали общим мнением.
Общее мнение складывается из видимых фактов, а потом, если замыслы, близкие к осуществлению, неожиданно дают иной результат, люди удивляются, всегда ищут чьи-то роковые ошибки.
В этот момент, когда фельдмаршал из своего штаба в лесу близ Смоленска говорил с Берлином, к линии фронта под Москвой уже шли русские дивизии, сформированные в Сибири и много дней ждавшие этого часа.
Глухо рокотали танки, окрашенные в белый цвет, двигалась артиллерия. Шли также дивизии, сформированные недавно в подмосковных лесах из ополченцев и бойцов, которые вырвались после окружения, и пополненные новобранцами. Одна такая дивизия имела приказ: к утру занять оборону восточнее Солнечногорска.
На узкой лесной дороге колыхалась темная бесконечная масса. Ездовые и артиллеристы хлестали лошадей, чтобы успеть за колоннами пехоты.
Полки дивизии шли, не отдыхая, всю ночь. Было известно, что фронт местами разорван и там почти некому удерживать напор германских механизированных частей Временами измученные лошади замедляли движение, эти повозки сталкивали на обочину под брань ездовых.
- Быстрей, быстрей! - торопили командиры. - Шагу прибавь! Думай, что к теще на блины идем...
Луна точно разрумянилась от сухого мороза. В синеватом густом сумраке по обе стороны дороги выступали заснеженные березы и сосны. И как бы от скрипа тысяч валенок, сапог, звяканья оружия, криков и тяжелого дыхания людей с ветвей, неторопливо кружась мягкими, искристыми хлопьями, падал снег.
Маша Галицына и Леночка ехали на двуколке, груженной ротным имуществом. Держась за борт двуколки, вразвалку шагал новый командир их роты лейтенант Зуев.
- Но-о, мила-аи! - ласково покрикивал, шевеля вожжами, боец Кутейкин, одетый в зеленую английскую шинель. Концы его ушанки торчали в стороны, будто у насторожившегося щенка. Рот, запрятанный между толстым носом и широким подбородком, всегда был открыт: Кутейкин либо рассказывал что-то, либо напевал.