- Отдашь комбату, - говорил Зуев. - Противника я сейчас выбью. Драпанут на пулеметы третьей роты.
Еще лучше минами накрыть. Там лощинка... А ты, Бурда, принимай взвод Ханбулатова. У тебя задача: двигаться с фланга.
- Коней-то куда? - спросил Бурда. - Имущество ведь ротное ..
- Мне думать о твоем имуществе? - резко сказал Зуев. - Бегом к взводу!
Глядя вслед старшине, который побежал мелкой, стариковской торопью, нагнувшись и смешно виляя широким, обтянутым ватными брюками задом, раскидывая ноги в негнущихся валенках, он протянул связному записку:
- Если через десять минут комбату не вручишь, голову оторву. Понял?
И тот, кивнув, бросился мимо девушек, чуть не споткнувшись о тело Ханбулатова. Пустой котелок громко звякнул в его вещмешке.
- Ну, все, - проговорил Зуев. - Где это вы гуляли?
- Ужинали, - ответила Леночка, вытаскивая из кармана печеную картофелину.
- Чудеса, - улыбнулся Зуев, суровость на его лице как-то вдруг исчезла, хотя брови оставались сдвинутыми. - А старшина тут живого гуся разыскал. Выбьем фрицев и позавтракаем.
- Лейтенант! - крикнул артиллерист с погребища. - Опять дымовую завесу ставят.
- Балуются, черти, - ответил Зуев. - Пусть дымят.
Он снова улыбнулся Леночке и, держа в одной руке картофелину, а в другой ракетницу, полез на погребище. Не было стука пулеметов, лишь потрескивали догорающие срубы, где-то скрипела зола - это переползали, готовясь к атаке, бойцы. Солнце утонуло в дыму, и зыбкая, пугливая тьма клочьями обваливалась с неба.
- А знаешь, - тихо сказала Марго, - у Щукина другого кисета нет.
- И что же?
- Так... Зуев, по-твоему, идеал?
Леночка нахмурилась, быстро взглянула на подругу.
- Не могу понять, добрая ты или нет.
Холодный ветер гнал дым на юг, к Москве. Дым стелился низко, резал глаза. И, может быть, оттого у обеих выступили слезы.
XIII
Атака началась в тишине. Но спустя пять или шесть секунд взвилась ракета, изливая мертвенный свет, и тут же неистово затрещали пулеметы. Где-то бухнули гранаты, донесся короткий истошный вопль. Теперь десятки ракет словно изорвали ночь, отодвинули мрак в поле, где он загустел каменной чернотой, отгородив прочий мир. А здесь, в ярком свете, перепрыгивая через воронки, минуя обгорелые трубы, по не затухшей еще золе, раскидывая ногами угли, бежали цепью люди. За плечами у некоторых болтались вещмешки с притороченными котелками, поблескивали каски. И сверху от ракет на них осыпался дождь искр. Выкаченное из укрытия орудие плеснуло снопом огня.
Леночка привстала, отыскивая взглядом Зуева.
- Левее два! - командовал старший сержант. Опять гулко выстрелила пушка, и сразу тяжелый разрыв осветил подкинутые бревна, какие-то лохмотья, человеческие фигуры в том месте, откуда неслись зеленые пулеметные трассы.
Было ясно, что атака, как и рассчитывал Зуев, оказалась внезапной. Бойцам оставалось пробежать еще немного. И там неожиданно взревел мотор бронетранспортера, оглушительно застучала его автоматическая пушка. Видно было, как на упавших, пробитых этими снарядами, загорались шинели, как с одного бойца сорвало каску и он присел. Кто-то метнулся назад под прикрытие печных труб, кто-то еще бежал вперед, и навстречу поднимались темные силуэты, брызжущие рыжими клочьями огня автоматных дул.
- Разворачивай! - закричал осипшим вдруг голосом старший сержант. - По бронетранспортеру...
Его команда утонула в разрывах, хлестнувших по земляному конусу погребища, по щиту орудия. Двое артиллеристов, взявшихся за лапу станины, повалились. Откинулся навзничь и заряжающий, выронив из рук снаряд. Марго кинулась туда и увидела еще, как скатился с погребища Зуев. Большими скачками, чтото крича, он побежал в гущу боя, а следом метнулась фигурка Леночки.
Старший сержант оттолкнул наводчика.
- Заряжай! - выкрикнул он.
Другой боец уже повернул станину, когда хлестнула новая очередь, и пушка точно подпрыгнула, издав скрежет, звон. Марго упала на артиллеристов, оба, видно, были убиты и даже не шевельнулись. Наводчик сидел, прикрыв руками лицо, кровь текла меж пальцев.
Бронетранспортер, лязгая гусеницами, двигался к орудию.
- Подавай, - толкнул ее боец. - Снаряды подавай.
Он выругался, принимая ее за кого-то из расчета, сунул в руки тяжелый холодный снаряд. Все решали какие-то мгновения - удастся ли подбить бронетранспортер до того, как он наползет на орудие. Взгляд ее теперь схватывал то залитое потом скуластое лицо бойца, то руки сержанта, который выхватил у нее снаряд. Голые пальцы ее уже не чувствовали холода металла, и полупудовая чушка казалась почти невесомой. Выстрел блеснул молнией.
- Готов! - закричал старший сержант. - Давай еще...
Она повернулась, но вместо скуластого лица увидела раскинутые ноги в ботинках. Перешагнув через убитого, схватила из ящика снаряд...
Не было уже гулкого треска автоматической пушки.
Затухали ракеты. Метрах в тридцати стоял бронетранспортер. Что-то горело внутри, освещая железные лепестки пробоины. Словно растворились в обволакивающей мгле фигурки людей. И только часто бухали карабины, режуще-звонко перекатывалась автоматная стрельба. У станины присел и дергал затвор винтовки какой-то боец. Орудие зарядили, но старший сержант медлил.
- Погодим, - сказал он. - Что еще? Хитер немец.
Бронетранспортер сюда на руках выкатил. Для чо и дым пускал.
- Уж как хитер, - отозвался присевший боец.
- А ты кто? Почему здесь? - удивился старший сержант. - Какого взвода?
- Я и есть взвод... Гляди-ка, - ответил боец, показывая стволом винтовки на лежащих метрах в десяти убитых немцев - Уж посекли бы вас тут. Орудию, вишь, забрать хотели.
Отблески горящего бронетранспортера играли на его каске и худых скулах.
Марго стала бинтовать лицо наводчика, иссеченное осколками. А он громко, натужно скрипел челюстями.
- Шестеро нас было, - продолжал боец, - и старшина. Теперь-то я один, значит. Куда ж мне?
- Оставайся, - согласился старший сержант и повернулся к наводчику: Как ты, Иван? Глаза целы?
Наводчик промычал что-то из-под руки Марго.
У погребища двигались тени, хриплый голос Зуева спрашивал:
- Федосов где? Кто видел? А Стрельбицкий жив?
- Ранен, - ответил кто-то. - Вон тащат его.
Тишина опять висела над пепелищами, лишь доносились стоны раненых, невнятные, глухие в плывущей из-за печных труб черноте.
Бой кончился Теперь командиры собирали оставшихся, подсчитывали убитых, чтобы написать донесение в штаб и по неписаному обычаю войн указать свои и чужие потери, хотя чужих потерь никто не знал.
Марго отвела к погребищу артиллериста. Сюда шли легкораненые и несли на руках тех, кто не мог идти.
Леночка уже бинтовала грудь Стрельбицкому, а Кутейкин одной рукой поддерживал его, другая pyka, выпростанная из рукава шинели, была наспех замотана полотенцем.
- Ты молчи, - говорил Стрельбицкому Зуев - И так все ясно... Это бронетранспортер, черт бы его побрал, все испортил. Кому передашь взвод?
- Щукину, - прохрипел тот.
- Ну что ж, - ответил Зуев. - Так и сделаем Вынырнул из темноты Федосов, без каски, с немецким ручным пулеметом на плече. Он бросил пулемет, молча обвел глазами сидевших раненых и так же молча, не глядя на Зуева, опустился на корточки возло Стрельбицкого.
- Крепко тебя?
- Ничего, - простонал Стрельбицкий. - Автоматчик...
Он закашлялся, брызгая кровавой слюной.
- Молчи, молчи, - сказал Зуев. - Сейчас отправим.
А там быстро штопают.
Кто-то подвел ближе лошадей. Стрельбицкого и еще двух тяжелораненых уложили в повозку. Лошади храпели, чуя кровь, испуганно дергались.
- Галицына, - распорядился Зуев, - повезешь их.
- Да я никогда не ездила, - ответила Марго. - И лошадей боюсь.
- Что еще за дамские штучки? - вспылил Зуев. - Быстро! Кого еще я могу выделить? А, черт! Кутейкин, садись, поможешь ей.
- Это ладно, - засуетился Кутейкин. - Хоть и одноруч, а управимся.
- Около Красной Поляны медсанбат, - говорил Зуев. - Дорога прямо через лес.
- Управимся, - повторил Кутейкин, беря вожжи.
XIV
Как только отъехали от села, ночь будто стала гуще Погромыхивала дальнобойная артиллерия. Иногда мглу синим огоньком рассекала шальная трассирующая пуля. Было одиноко, жутко в этой шумящей гулом орудий холодной темноте.
- На-алегай, милые, - ласково покрикивал Кутейкин. - Отдохнули, чать... - И лошади, как бы успокоенные его голосом, шли ровнее.
Марго стала накрывать раненых дырявыми, отслужившими свой срок телогрейками, шинелями, которые числились еще где-то в ведомостях за убитым старшиной.
- Сестренка... пить, - застонал боец с раной в животе.
- Нельзя тебе, нельзя.
- Печет... Хотя снежку дай. Все нутро печет. Хоть лизнуть.
- Ты пойми, до операции никак нельзя.
- Понимаю, а спасу нет, как печет. Скорей бы...
В легком скрипе двуколки ей почудился и голос Стрельбицкого.
- Что? - наклонилась она к нему. - Вам холодно?
- Ты пойми, до операции никак нельзя.
- Понимаю, а спасу нет, как печет. Скорей бы...
В легком скрипе двуколки ей почудился и голос Стрельбицкого.
- Что? - наклонилась она к нему. - Вам холодно?
Голова его тряслась, подпрыгивала, и, закусив губу, он смотрел вверх.
- Небо черное. Какое оно черное... А там звезда упала.
- Это пуля. Трассирующая пуля, больше ничего
- Да, - медленно, как при смертельной усталости, он закрыл веки, но тут же их снова поднял. - Не хочется умирать под таким небом. Совсем нет звезд Я доживу до утра?
- Конечно, - говорила ему на ухо Марго. - И не только до утра...
- Правда? - слабо улыбнулся он. - А звезд нет...
Каждая женщина хочет быть чьей-то звездой. Ведь хочет? Если вы будете моей звездой... пусть недолго.
Марго подумала, что это бред, но глаза Стрельбицкого смотрели осмысленно и вопросительно. Что-то стиснуло ее горло, невозможно было дышать.
- Да, - сказала она, - да.
- Спасибо... А Зуеву... ему не нужна звезда. И таких, как ни странно, любят больше... Почему?
- Не надо говорить. Вам нельзя. Молчите.
Стрельбицкий умолк, и лицо его в копоти и пороховой гари обрело выражение покорной задумчивости.
- Испить бы, - стонал рядом боец. - Ох, печет.
Они уже ехали через лес. Стало еще темнее. Глаз различал лишь неровные, пушистые контуры заснеженных елей, туманные стволы берез. И запах морозной свежести, совершенно непривычный, колкий после дыма, остро щекотал ноздри. Вытянув руку, она ухватила с ветки немного снега и приложила к губам бойца.
- Э-эх, благодать, - слизывая языком тающие кристаллики, выдохнул он. Морошкой отдает... У нас морошка-то в лесу ковром. Пиво из нее...
- Стой! Тп-ру-у! - закричал вдруг Кутейкин. - Мать честная!
- Что там?
- Завал... Во тебе и прямая дорожка.
- Как же? - обеспокоилась Марго. - Как теперь?
- Объезд где-то. Старшина ведь ездил.
- Быстрее надо, Кутейкин... Быстрее!
Кутейкин молча спрыгнул и начал разворачивать лошадей. Метрах в тридцати от завала была узкая просека со следами колес. Кутейкин внимательно пригляделся к этой дороге и прошел вперед немного, топая валенками.
- Кабы мин тут не набросали, - сказал он, возвратившись. - У саперов это просто.
- А если бы вы подорвались? - удивленно спросила Марго.
Кутейкин не ответил и, шумно сопя, забрался на облучок.
- Ну авось да небось... Трогай, милые!
- Как рука? - спросила Марго.
- Да-к, шевелится. Письма отписывать буду... Сон мне нынче интересный приснился. Вздремнул я на горяченькой золе, аккурат перед атакой. Гляжу: собрались все правительства, сколь их есть на земле, - толпа огромная, краю нет. Спрашивает один: "А что, мужики, не довольно ли кровушку простого народа лить, хаты жечь?" Галдеж тут поднялся: "Как это, да чего?.." "А так, - говорит, - сделаем на всех одно правительство. Когда одно правительство, то с кем ему воевать? Солдат - по домам, к бабам".
Жизнь, как в раю. Сызнова галдеж: "А нам куда?.."
- И тебя бы, Кутейкин, сделать президентом, - слабо отозвался младший лейтенант.
- А что? Уж я бы... Ну, чего из этого разговора вышло, я не доглядел. Щукин меня толкнул и говорит:
"Идем пулемет сымать". Певуна того мы гранатой достали. Верещал, как заяц. Еще трое было... Какой-то успел меня из автомата. Да положили мы всех.
Кутейкин оглянулся и тихо сказал Марго:
- В самом деле, кажись, нету мин. Или пронесло?..
И дорога езженая, а людей не видать. Что бы это?
Проехали еще километр. Беспокойство все сильнее охватывало Марго: неужели заблудились? Чуть синее стал воздух, и лес будто кутался в холодный рассветный туман. Из этого тумана донеслось глухое урчание моторов.
- Танки идут, - обрадовался Кутейкин. - Значит, и живая душа есть... В медсанбате перво-наперво водкой угостят. А как же? На таком холодище без этого нельзя.
Дорога круто сворачивала по опушке леса. Впереди, скрывая гудящие танки, была железнодорожная насыпь. Марго соскочила с повозки:
- Я узнаю...
Она взбежала на гребень насыпи к рельсам и тут же испуганно присела, услыхав далекую немецкую речь.
Там, за насыпью, у опушки леса, виднелись какие-то громадные силуэты. Около них двигались тягачи.
- Чего это? - проговорил, взбираясь следом, Кутейкин.
- Немцы.
Опять донеслась команда, отчетливая и резкая в сухом морозном воздухе.
- Гляди-ка, пушки это, да огромадные. Мать честная. Выше леса торчат. Эт-та угостит, и не проглотишь.. Давай назад, от греха!
В поле зрения Марго еще попался железнодорожный столбик и отметка "31". Спустившись, они вместе начали заворачивать лошадей.
- Куда? - приподнял голову Стрельбицкий.
- Да немцы тут, - шепотом ответил Кутейкин. - Известное дело... Пушки у них.
- Где мы?..
- А поди разберись.
- Большие пушки?
- Обомрешь. Снаряд, чай, поболе меня.
- Нельзя уходить... Нельзя! - беспокойно завозился младший лейтенант. Вы понимаете? Дальнобойные. Они будут стрелять... По Москве.
- Так у нас и винтовок нет, - опешил Кутейкин. - Чего делать?
- Этими снарядами по Москве... Подождите... Тут железнодорожная линия. Где-то должен быть телефон.
Станция или разъезд. Надо туда.
- Постреляют же, - уронил Кутейкин.
- Нельзя иначе... - Глаза его вдруг стали прозрачными как лед. - Я приказываю!
- Эх,- вздохнул Кутейкин. - Думал, еще малость поживу.
Он погнал лошадей вдоль насыпи. Отпечатки танковых гусениц явственно вырисовывались здесь, на снегу.
Немецкие танки шли, очевидно, ночью в ту же сторону, куда ехали они.
- Ну, Галицына, - тихо спрашивал младший лейтенант, - что-нибудь есть? Вы же моя звезда... Что увидели?
- Ничего пока, - стараясь унять дрожь в голосе, отвечала она.
Раненный в живот боец только ворочал глазами.
Третий, артиллерист с забинтованным лицом, не приходил в сознание.
- Темнеет что-то, - сказал Кутейкин. - Дом вроде.
- Хорошо... Гони, - проговорил Стрельбицкий. - Должен быть телефон.
- А если там они? - спросила Марго.
~ Вы уйдете в лес, - ответил Стрельбицкий. - Звезды не умирают.
Это был станционный домик на разъезде.
- У меня пистолет, - сказал младший лейтенант. - Я буду стрелять, если что... А вы успеете добежать к лесу... Идите!.. Черт, не могу сам.
И она медленно пошла туда.
- Телефон, - добавил с повозки младший лейтенант.
Слабый, угасающий вскрик показался ей громом - так обострился слух. Двери были распахнуты, окно выбито. Снег кругом в жирных, черных пятнах и разрыхлен гусеницами. Она ждала, что вот-вот затрещит автомат. Ноги слушались плохо, не гнулись почему-то в коленях, и каждый шаг давался с большим усилием. Она поднялась на крылечко и зашла внутрь. Свет луны едва пробивался в окно. На полу, истоптанном и грязном, валялись окурки немецких сигарет. Телефон висел на стене, в другой маленькой комнатке. Она сняла трубку, не веря, что может работать этот телефон, когда танки пересекли линию связи. Но в трубке зашуршало, сердитый женский голос ответил:
- Диспетчер.
- Послушайте, - давясь от волнения и радости, заговорила Марго. - Где вы находитесь?
- То есть как где? В Москве... Что вы там шепчете?
- Послушайте, я не могу громче... Мне нужен какой-нибудь штаб. Здесь немцы.
- Где немцы? - испуганно спросила женщина.
- Здесь какой-то разъезд .. Мне нужен штаб. Это очень важно...
- Не знаю я никакого штаба, - проговорила трубка. - Глупо разыгрывать.
- Да поймите же... Немцы устанавливают пушки...
Вот номер, - и Марго сказала ей ном-эр телефона Невзорова. Пожалуйста...
- Серьезно говорите? Ну, попробую, - в трубке щелкнуло и долго была тишина. Потом мужской усталый голос ответил:
- Слушаю.
- Костя? - крикнула она, хотя уже поняла, что не его голос. - Это штаб?.. Штаб?
- Кто говорит?.. Вы, дамочка, перепутали.
Марго торопливо стала говорить о пушках, которые устанавливают возле железной дороги.
- Вы сами видели? - спросил тот, и она чувствовала, как беспокойно напрягся человек у другого конца провода.
- Да, да... У железной дороги. На столбе здесь отметка "31". Это у Красной Поляны.
- Какой калибр орудий?
, - Не знаю... Только большие...
- Ясно... Минуточку.
- Алло, алло! - звала она. - Я не могу ждать...
У меня раненые.
Но трубка молчала. Бросив ее, Марго выскочила из домика. Кутейкин с округлившимися глазами и открытым ртом держал вожжи так, чтобы сразу хлестнуть лошадей.
Она прыгнула на двуколку, больно ударившись грудью. И Кутейкин тут же махнул вожжой.
- Но-о, милые... Выручай!
Он погнал лошадей по дороге, сворачивавшей в лес.
Здесь уже не было отпечатков танковых гусениц, виднелся лишь припорошенный санный след.
- Есть телефон? Работает? - спрашивал ее Стрельбицкий. - Вы говорили?
- Да, да, - с усилием выдохнула она.
- Кому сказали?..
- Это штаб... У меня руки дрожат.
- Поздно, - улыбнулся ей синеватыми, с запекшейся кровью губами Стрельбицкий. - Поздно бояться...
Возможно, это самое главное, что вы могли сделать за всю жизнь...