- Ой, бабоньки, - затараторила молодая, - а вы слыхали ноне по радио... Будто и японцы начали войну с Америкой.
- Ужо, - мрачно отозвалась старуха.
XXII
В Берлине шел густой снег.
Канарис оторвался от чтения сводки боевых действий на востоке, поднял голову, щуря усталые глаза. Он представил себе колонны бредущих по глубокому снегу немецких солдат, застрявшие танки... Неожиданные контрудары русских у Москвы за две недели превратились в широкое наступление. И немецкие армии бегут...
Вошел помощник и коротко доложил:
- Он здесь.
- Ах да, этот Штрекер, - сказал адмирал. - В России был под именами Шор, Гусев... Пусть войдет.
- Через двадцать минут совещание у фюрера, - напомнил помощник и распахнул дверь.
Вошел коренастый обер-лейтенант с Железным крестом на груди. Секунду Канарис молча разглядывал его.
- Садитесь, Штрекер... Как же вы не увидели сосредоточения двух русских армий? Ваш провал дорого стоит Германии.
Штрекер, усевшийся было на край стула, вскочил.
- Сидите, - приказал адмирал. - И какие основания думать, что этот перешедший с вами линию фронта...
- Лейтенант Волков.
- Заслан русской контрразведкой? - продолжал адмирал, как бы не обратив на подсказку внимания. - Интуиция или факты?
- Мои подозрения, господин адмирал. Было странно, что его забыли расстрелять. И вместе с тем он слишком прямолинеен. Я думал...
Адмирал сразу уловил ход его мыслей:
- Либо заполучить хорошего агента, либо вести игру с контрразведкой, так как не будут сразу ликвидировать группу, в которой есть их человек?
- Да, - на лбу Штрекера выступили мелкие капельки пота. - Они бы постарались узнать, где находится рация. А к тому времени операция закончится.
"Умеет рисковать, - отметил Канарис. - И неглуп".
- Опасная игра, Штрекер, - сухо проговорил он. - Через вашу рацию потом советская контрразведка дезинформировала нас и заполучила шесть агентов, которых мы бросили туда.
- Волков не мог сообщить, где рация.
- Значит, имелась другая нить. И в Киеве, по мнению Ганзена, у Волкова не было встреч. Как он мог выходить на связь?
- Это пока загадка, господин адмирал.
- Вы переходили с ним фронт, - задумчиво сказал адмирал. - Что-нибудь усилило подозрение? Вы сразу поняли?
- Нет. Я даже начал ему верить. Но тут пригласил его в ресторан, чтобы психологи-специалисты еще понаблюдали со стороны. Отмечена крайняя внутренняя собранность, хотя должна быть разрядка. Я опять все проанализировал, каждый шаг...
- Значит, фактов нет?
- Пока еще...
- Надеюсь, Волков не знает о подозрениях?
- Нет, господин адмирал.
- Хоть здесь оказались на высоте, - хмыкнул Канарис.
- Я хочу просить разрешения допросить его.
- Вы офицер разведки, а не гестапо, - проговорил адмирал. - Если догадка верна, то следует использовать. Надо все-таки подложить русской контрразведке свинью. Убедите лейтенанта в полном доверии, а главное, создайте условия богатой жизни. Чтобы он почувствовал ее вкус. Мы даже наградим его за оказанную помощь. Мне нужен такой человек. Это будет операция по дезинформации русских. И я поручаю вам.
Штрекер торопливо поднялся, щелкнул каблуками.
Его лицо оставалось неподвижным, лишь веки дрогнули. Он смотрел то на Канариса, то на японскую гравюру, висевшую за спиной адмирала, где было изображено страшно перекошенное человеческое лицо.
"Ждал наказания, - усмехнулся про себя адмирал. - Тут я не ошибся. Будет считать меня добрым, умным, все понимающим. А дело в том, что я не могу афишировать провалы".
- От успеха этой операции, Штрекер, будет зависеть многое.
- Да, господин адмирал!
Адмирал кивком головы указал на помощника:
- Если возникнут какие-либо затруднения, обратитесь к полковнику... Мы еще увидимся, а сейчас я тороплюсь...
На совещание к Гитлеру пригласили тех, кто из Берлина осуществлял руководство армиями. Еще в холле Канарис увидел начальника генерального штаба генерал-полковника Гальдера. Высокий, сухощавый Гальдер, почтительно наклонив большую голову, разговаривал с тщедушным, низеньким Геббельсом. У дверей, пропуская вперед рейхсмаршала Геринга, толпились генералы. Адмирал сразу понял, что на совещании будут незримо присутствовать и монополии. Геринг, сам теперь владевший десятками заводов, был еще членом наблюдательного совета крупных сталелитейных компаний; генерал-полковник Мильх занимал и пост директора авиастроительной фирмы; генерал-лейтенант Виттинг с румяным, добродушным лицом, назначенный генеральным инспектором по сырью на Востоке, представлял угольный концерн; другой генерал химическую промышленность; третий - автомобильную... Позади всех стоял начальник службы безопасности генерал СС Рейнгард Гейдрих. Длинная, костлявая фигура, затянутая в серый мундир, тонкие губы на узком лице и немигающие глаза, устремленные подолгу в одну точку, делали его чем-то похожим на хищную птицу.
К нему и направился адмирал с приветливой улыбкой.
- Кажется, фюрер хочет обсудить серьезный вопрос. Не так ли, Рейнгард?
Тот молча кивнул и пошел впереди Канариса.
Гитлер встречал приглашенных и каждому тряс руку. Он был в форме пехотного офицера, без орденов, подтянутый, с энергичным, утратившим рыхлость лицом, словно неудача под Москвой вызвала у него прилив сил. И жесты его были четки, полны скрытой энергии.
Едва все расселись, он, постукивая от нетерпения кулаком по столу, заговорил:
- В последнюю неделю на Восточном фронте сложилась обстановка, близкая к тому, что называют катастрофой. Если бы Россия предложила мне сейчас перемирие, то я бы незамедлительно принял...
Канарис заметил, как вытянулись лица генералов, и даже всезнающий Геббельс удивленно приподнял брови.
- Но говорить о перемирии бессмысленно! В тот момент, когда наступила заключительная фаза войны и когда нужна особая твердость, высшее командование оказалось неспособным руководить войсками...
Стало необычайно тихо, казалось, все затаили дыхание. Лишь кулак фюрера с размеренностью метронома ударял по столу. И Гитлер нарочно затягивал паузу, чтобы генералы, перед которыми ему приходилось заискивать, когда шел к власти, ощутили теперь полную зависимость от его воли.
- Моих генералов испугало упорное сопротивление русских и большие потери, - язвительным тихим голосом наконец проговорил он. - Ребенку понятно, что все живое перед гибелью сопротивляется наиболее отчаянно. Этого не поняли мои генералы. И вместо того чтобы железной волей удержать дивизии на месте, когда русские начали атаку, истребить противника и взять Москву, командование допустило отход войск. Сделаны две грубые ошибки. Войскам сообщили о тыловых рубежах, чтобы информация попала к русским. Но и мои дивизии стремятся быстрее отойти к этим рубежам, где теплые землянки, уборные и солдату не придется морозить зад на холодном ветру. А таких рубежей нет!
Командование также не предусмотрело мероприятий в случае большого холода. Полевые госпитали забиты обмороженными солдатами. Отступление теперь равносильно измене!..
Беспокойство сидевших за столом генералов усилилось. Гитлер так повернул дело, что любого мог объявить виновным. Канарису нетрудно было понять, о чем думают генералы. Обвинение повлекло бы за собой утрату загородных дач, автомобилей, того образа жизни, который стал доступен благодаря занимаемому положению. И если Гитлер несправедливо теперь обвинит когото, другие промолчат ради собственного благополучия.
"Вот рычаг власти, - подумал адмирал, - который безотказно действует от сотворения государства".
Его собственное беспокойство объяснялось тем, что несколько дней назад в речи Гитлера на заседании рейхстага был намек на плохие разведданные, которыми располагало командование. И теперь фюрер мог сделать абвер козлом отпущения.
- Я приказал, - медленно заговорил Гитлер, - разжаловать и лишить всех знаков отличия командующего 3-й танковой армией генерал-полковника Гепнера, войска которого ближе всех подошли к Москве и затем оставили позиции... Командующий 2-й танковой армией генерал-полковник Гудериан будет отозван в резерв.
Командующий группой армий "Центр" генерал-фельдмаршал фон Бок нуждается в длительном лечении.
Главнокомандующий сухопутными войсками генералфельдмаршал фон Браухич намерен подать в отставку...
Канарис облегченно, едва заметно вздохнул: значит, виноваты фронтовики. Адмирал вспомнил, как месяц назад, посетив штаб Роммеля в африканской пустыне и восторгаясь его талантом полководца, он будто между прочим заметил, что фюрер недооценивает способных людей. И суровый, прямодушный Роммель, криво усмехнувшись, ответил: "Боеспособность войск определяется не одним талантом генерала и не просто количеством орудий, а духом солдат, их решимостью победить".
- В связи с обстановкой, - продолжал Гитлер, - когда может потребоваться замена и других генералов, я принял решение взять на себя командование сухопутными войсками...
Такого решения не ждали. Одно дело быть верховным главнокомандующим и совершенно другое - непосредственно руководить боевыми действиями армий.
Воцарилось напряженное молчание. И неожиданно Геббельс вскочил, сверкая черными глазами, начал аплодировать. Геринг с непосредственностью мальчишки, будто и для него это новость, восторженно хлопнул ладонями себя по груди. Как бы спохватываясь, зааплодировали остальные.
- Недопустимо никакое отступление, - сказал Гитлер, когда аплодисменты утихли, - даже если русские прорываются в тыл. Это даст время перебросить с Запада боеспособные части. В Германии мы должны сформировать до лета тридцать - сорок новых дивизий. Немецких рабочих следует заменять иностранными, особенно французами и русскими, и принудить работать.
Тогда летом можно будет нанести России последний удар. Вместе с тем я дал распоряжение начать подготовку к операции "Аттила" [Операция "Аттила" - захват неоккупированной южной части Франции, где в портах стояли военные корабли.]. Французы колеблются выступить против Америки. Сделайте все, адмирал Канарис, чтобы захватить флот. Мы объявили войну Америке, А. скоро потребуются эти корабли. Необходимо также блокировать Средиземное море. Теперь я прошу высказать соображения о летней кампании в России.
Совещание закончилось поздно. Канарис решил остаться и поговорить с Гитлером. Когда все ушли, Гитлер вынул из кармана брюк золотые старомодные часы.
- Вы хотите объясниться, адмирал? Но я должен ехать в рабочий квартал. Поговорим в машине...
Машина уже стояла во дворе. И не бронированный "хорьх", на котором всегда ездил Гитлер, а старенький "мерседес". Не было и охраны, только адъютант уселся впереди, рядом с шофером. Машина выехала со двора.
Хлопья мокрого снега залепляли лобовое стекло. Улицы напоминали черные туннели, а навстречу неслись десятки прикрытых маскировочными стеклами зеленых, будто кошачьи глаза, автомобильных фар. Гитлер задернул шторку, отделявшую шофера, откинулся на мягкое сиденье. Лицо его теперь выражало довольство и умиротворение.
- Я слушаю, адмирал.
Канарис заговорил о том, как его взволновала речь фюрера на заседании рейхстага, где была задета честь разведки.
- Ах, это вас беспокоит, - улыбнулся Гитлер. - Но я сделал такое заявление по политическим мотивам.
У меня еще есть скрытые противники, даже среди членов рейхстага и среди генералов. Их все меньше, но есть. Кроме того, мир должен знать, что германский солдат непобедим в бою. А летом нанесем окончательный удар по России... Вы делаете то, о чем я просил?
Русских надо убедить в нашей готовности летом опять идти на Москву...
Слушая его, адмирал пытался догадаться, куда они едут. Машина остановилась у низкого дома. Адъютант распахнул дверцу. Гитлер вылез, поднял воротник серого пальто, надвинул на лоб венгерскую шапочку, жестом пригласил Канариса.
Это была улица на окраине Берлина. Канарис заметил темные фигуры охраны возле дома и поодаль несколько машин. Адъютант повел их в грязный, тускло освещенный подъезд, указал дверь квартиры.
- Здесь, - сказал он.
Гитлер сам постучал. Выглянула женщина с худым, изможденным лицом.
- Фрау Носке? - Гитлер снял шапочку.
Женщина узнала его, испуг, растерянность отразились в ее глазах.
- Кого там занесло? - послышался из глубины комнаты хриплый стариковский бас.
Не в силах что-либо ответить, женщина пятилась.
Гитлер вошел, за ним пошли Канарис и адъютант с большим свертком в руках. Комнатка была тесная, узкая. За столом на табуретках сидели двое малышей и старик в черной рубахе. Они собрались ужинать. На тарелках лежали картофелины, ломтики хлеба. Старик поднялся, упираясь жилистыми руками в край стола.
Дети глядели, открыв рты. Адъютант положил сверток и отошел к двери.
- Фрау Носке, - сказал Гитлер, - я пришел, чтобы разделить с вами горе. Мне только что сообщили: ваш муж, Карл Носке, пал смертью героя у стен Москвы...
Она ладонью прикрыла рот, чтобы сдержать крик.
Задергался морщинистый кадык на шее старика.
Канарис уже понял, в чем дело: на почте задерживались извещения о гибели солдат, бывших рабочих.
Гитлер в удобный момент навещал их семьи. В газетах не сообщалось об этом. Но слухи о фюрере, который не меньше близких страдает о погибших, разносились по стране. А слухам верят больше.
В свертке были продукты и книга "Майн кампф".
- Имя Карла Носке будет стоять в ряду героев, завоевавших мир для потомков, - продолжал Гитлер. - И Германия позаботится о ваших детях.
Затем он резко повернулся к выходу.
XXIII
Все кругом было заполнено гулом танковых моторов.
За танками бежали пехотинцы, то припадая, то поднимаясь. И казалось, что снежное, испятнанное трупами немцев, комьями раскиданной земли поле колышется темными волнами.
Андрей привалился к брустверу возле Самсонова, который глядел на удалявшиеся цепи бойцов, на лес, откуда били пулеметы и за которым находился город Малоярославец. Начальник штаба полка капитан Рубака здесь же по карте вымерял что-то, держа циркуль в красных от мороза пальцах.
Мороз жег щеки, слезил глаза. На дне траншеи, у ног Андрея, лежал немецкий офицер с расколотым затылком, и кровь его смерзлась черными сосульками в светлых волосах. Два пленных солдата, подняв руки и боясь опустить, жались к стенке траншеи. Никто уже не обращал на них внимания, только связные, пробегая, хриплыми голосами поминали разных святых или божью матерь, так как пленные загораживали узкий проход. Лютиков с Копыловым устроились в широкой пулеметной ячейке, остальные разведчики сидели под бревенчатым накатом. Шестой день полк наступал.
И в поредевшие батальоны Самсонов отправил писарей, рассыльных, охрану штаба, только девять разведчиков остались как последний его резерв.
Захваченная траншея вилась через поле и упиралась в берег Протвы. На той стороне покрытой льдом реки опять виднелось поле, только не изрытое воронками, не усеянное трупами и помятое гусеницами, как здесь, а чистое, ровное, слепящее белизной.
- Не пойму, - проговорил Самсонов, опуская бинокль. - Другие армии ушли вперед, а тут за любую кочку бой... Лейтенант, спроси-ка у немцев!
Андрей заговорил с пленными. Низкорослый пожилой солдат со сросшимися бровями, в русских валенках и потертой шинели, опустив наконец руки, коротко пояснил, что есть приказ Гитлера стоять до конца. Лицо его, покрытое редкими оспинками, было застывшим, точно у манекена, двигались одни губы. И тем же безучастным голосом он попросил расстрелять их у оврага, где заранее выкопаны могилы...
Андрей даже не сразу понял его. Тогда, криво усмехнувшись, пленный сказал, что господину лейтенанту незачем обманывать, здесь не слабонервные барышни, а солдаты - просто им не хотелось бы думать, как их трупы станут обгладывать лисы.
Когда Андрей перевел это, Самсонов, не опуская бинокля, хмыкнул:
- О собственных трупах беспокоятся? Деловитый народ.
Второй пленный, с обмороженными, распухшими щеками и каким-то затравленным взглядом широко посаженных глаз, вдруг быстро заговорил, мешая русские и немецкие слова, дергая головой, захлебываясь от волнения. Он просил не расстреливать, так как у него пятеро детей и это может подтвердить его товарищ.
А низкорослый опять криво усмехнулся.
- Русский лейтенант не пастор, Иоган, - сказал он по-немецки.
И тот, как бы хватаясь за последнюю надежду, выкрикнул, что в Малоярославце находится штаб фельдмаршала Клюге, который командует 4-й армией и одновременно теперь группой "Центр" вместо фельдмаршала Бока. Это подтвердит его товарищ, они были связистами и многое знают...
- Чего тараторит? - повернулся Самсонов.
- Будто бы в Малоярославце штаб фон Клюге...
- Ого! - Самсонов кулаком сбил шапку на затылок, и мальчишеское дерзкое выражение появилось у него в глазах.
- Пехота залегла, - сказал Рубака.
Самсонов привалился к брустверу:
- Комбата на связь!
- Есть "Второй", - доложил телефонист.
- Почему лег? - закричал в трубку Самсонов. - Мины?.. А твои саперы где?
- КП дивизии на линии, - проговорил телефонист.
Самсонов, чуть помедлив, неохотно взял другую трубку, будто разговор с командиром дивизии отрывал его от главного дела. И, держа трубки рядом, чтобы слушал комбат, отвечал:
- Минное поле у леса... Залегли оттого, что пулеметы бьют.
Мембрана в трубке заверещала громче, и Самсонов отстранил ее от уха, поморщившись:
- Да, да... Подниму батальон... Есть!
Бросив трубку, он подхватил немецкий автомат, лежавший около телефониста, выскочил на бруствер, крупными прыжками, не оглядываясь, только махнув Андрею рукой, побежал туда, где стояли танки.
Пули мягко шлепались в снег. Танки стреляли по лесу. Вдоль опушки клубился дым. Немецкая артиллерия била издалека. Тяжелые снаряды рвались у берега Протвы. Андрей не оглядывался, знал, что девять разведчиков бегут за ним.